Текст книги "Таинственный остров(изд.1980)"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Целый час обшаривали норы и наконец изловили четырёх грызунов. Оказалось, что эти животные, которых обычно называют американскими кроликами, очень похожи на своих европейских родичей.

Охотники принесли свою добычу в Гранитный дворец и там из них приготовили ужин. Мясо кроликов оказалось превкусным, и поэтому отнюдь не следовало пренебрегать обнаруженным кроличьим поселением: оно могло стать очень ценным подспорьем для колонии, как неистощимый источник мясной пищи.

Тридцать первого мая закончили установку перегородок. Оставалось только обставить комнаты мебелью, но эту работу отложили до скучных зимних дней. В первой комнате, служившей кухней, сложили очаг. Над трубой для дымохода печникам-самоучкам пришлось повозиться. Сайрес Смит нашёл, что будет проще всего сделать глиняную трубу; вывести её через свод, упиравшийся в каменную толщу плоскогорья, конечно, было совершенно невозможно, поэтому пробили дыру в передней стене над окном кухни и наклонно протянули к ней трубу, как делают дымоходы для железных переносных печурок. При сильном восточном ветре, который штурмовал Гранитный дворец с фасада, печка, вероятно, должна была дымить, но с востока ветер дул редко, и к тому же главный повар Наб не придирался к таким пустякам.

Когда устройство квартиры закончили, Сайрес Смит предпринял другую работу – решил заложить жерло прежнего водостока, чтобы совсем преградить доступ в Гранитный дворец со стороны озера. К отверстию подкатили каменные глыбы и, завалив вход, скрепили их цементом. Сайрес Смит пока не счёл необходимым затопить этот замурованный вход, подняв плотиной воду в озере до прежнего уровня. Он только замаскировал его, насадив меж камнями травы и кусты; весной они должны были буйно разрастись.

Всё же он воспользовался водостоком для того, чтобы отвести из озера пресную воду в новое убежище. Через узкое отверстие, сделанное ниже уровня озера, по водостоку бежала теперь тоненькая струйка, и этот ручеёк давал ежедневно от двадцати пяти до тридцати галлонов чистой, прозрачной воды. Итак, обитателям Гранитного дворца никогда не пришлось бы страдать от недостатка в питьевой воде.

Наконец все работы были завершены, и как раз вовремя – наступила ненастная пора. Окна стали закрывать прочными тяжёлыми ставнями – в ожидании тех дней, когда инженер удосужится изготовить оконное стекло.

Вокруг окон Гедеон Спилет насадил разнообразные растения, лианы с вьющимися побегами, декоративные травы, красиво расположив их по выступам скалы, и теперь оконные проёмы живописно обрамляла зелёная листва.

Обитатели Гранитного дворца не могли нарадоваться на своё прочное, надёжное и здоровое убежище. Недаром вложили они в него столько труда! Из окон их взорам открывался широкий морской горизонт, замыкавшийся с севера двумя мысами Челюстей, а с юга – мысом Коготь. Перед ними развёртывалась великолепной картиной бухта Соединения. Славные труженики испытывали вполне понятное удовлетворение; Пенкроф не жалел похвал новому жилищу, которое он юмористически называл «квартиркой на шестом этаже со всеми удобствами».

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Сезон дождей. – Вопрос одежды. – Охота на тюленей. – Изготовление свечей. – Работа по отделке Гранитного дворца. – Два мостика. – Снова на устричной отмели. – Что Герберт нашёл у себя в кармане.

Зима наступила в июне – этот месяц соответствует декабрю в Северном полушарии. Зимняя пора началась холодными ливнями и свирепыми ветрами, завывавшими без передышки. И тут обитатели Гранитного дворца могли как следует оценить своё жилище, недосягаемое для: ярости стихий. Прежнее их убежище плохо защищало бы их от зимних холодов; могло случиться также, что туда снова вторгнутся волны во время больших приливов, когда; их подхлёстывают ветры, налетающие с открытого моря. Предвидя такую беду, Сайрес Смит даже принял некоторые меры предосторожности; он желал уберечь от порчи кузнечный горн и плавильные печи, сложенные теперь в Трущобах.

Весь июнь колонисты употребили на различные работы, не забывая, однако, охоты и рыбной ловли, так что запасы в их кладовой не оскудевали. Пенкроф собирался, как только у него выдастся свободный часок, заняться устройством всякого рода западней, на которые он возлагал большие надежды. Он наделал из волокон растений множество силков, и теперь крольчатник ежедневно доставлял Гранитному дворцу изрядное количество кроличьих тушек. Набу некогда было и передохнуть – он всё трудился над соленьем и копченьем мяса, запасая его впрок.

Давно пора было подумать об одежде. У колонистов имелось только то платье, в котором они были, когда их выбросило на остров. Одежда эта была тёплая, сшита из добротных, прочных тканей, каждый берег её, старался держать в чистоте, но всё же она поизносилась и требовала замены. А кроме того, в случае суровой зимы она плохо защищала бы от холода.

Но как раз об одежде изобретательный Сайрес Смит не позаботился – он занят был удовлетворением других, более насущных нужд: устройством убежища, обеспечением пищей, и, хотя вот-вот могли нагрянуть холода, вопрос об одежде ещё не был разрешён. Колонисты смирились с мыслью, что первую зиму всем придётся немного помёрзнуть. Ничего не поделаешь, роптать на испытания не следует. Вот придёт весна, тогда поведут охоту на муфлонов, которых видели при обследовании горы Франклина, и настригут с них шерсти. А уж Сайрес Смит сумеет изготовить из этой шерсти тёплые и прочные ткани… Каким образом? Он придумает.

– Ну что ж, придётся зимой сидеть в Гранитном дворце да греться у камелька, – сказал Пенкроф. – Дров у нас много, нечего их жалеть.

– Да ведь остров Линкольна находится не на очень высоких широтах, – заметил Гедеон Спилет. – Может быть, зима тут совсем и не суровая. Помнится, вы говорили, Сайрес, что в Северном полушарии на тридцать пятой параллели лежит Испания. Правда?

– Совершенно верно, – ответил инженер, – но ведь и в Испании случаются очень суровые зимы, – холод, снег, лёд! Может быть, зима не щадит и остров Линкольна. Но как бы то ни было, это всё же остров, и поэтому климат на нём должен быть более мягкий.

– А почему, мистер Сайрес? – спросил Герберт.

– Видишь ли, голубчик, море является как бы огромным хранилищем тепла, которое накапливается в нём в летнюю пору. Летом солнце нагревает его, а зимой море отдаёт в воздух сбережённое тепло, поэтому на побережьях морей и океанов средняя температура летом ниже, а зимой выше, чем в глубине материка.

– Посмотрим, посмотрим, – заключил Пенкроф. – Будут холода или не будут – это меня мало беспокоит. А вот дни уже стали короче, вечера длиннее. Не обсудить ли нам вопрос об освещении нашего дома?

– Ничего нет легче, – ответил Сайрес Смит.

– Обсудить? – спросил моряк.

– Разрешить.

– А когда начнём разрешать?

– Завтра. Устроим охоту на тюленей.

– Будем, значит, делать сальные свечи?

– Ну что вы, Пенкроф! Стеариновые, а не сальные.

Действительно, таков был замысел инженера – замысел вполне осуществимый, так как в распоряжении колонии имелись теперь известь и серная кислота, а тюлени, облюбовавшие островок Спасения, могли дать жир, необходимый для изготовления свечей.

Наступило воскресенье, 4 июня. Это был праздник – троицын день, и решено было отметить его. Все работы прекратили, посвятив этот день отдыху и молитве. Теперь колонисты острова Линкольна возносили к небу благодарения. Они уже не были несчастными людьми, потерпевшими крушение и выброшенными на голый островок. Они больше ни о чём не просили, они благодарили провидение.

На следующий день, 5 июня, в довольно пасмурную погоду, отправились на островок Спасения. Чтобы переправиться вброд через пролив, надо было ждать, когда, спадёт вода, и тут колонисты решили, что они обязательно построят, как сумеют, лодку, – тогда им легче будет сообщаться с островком и с любым местом на побережье и можно будет подняться в ней вверх по реке Благодарения во время большой экспедиции для обследования юго-западной части острова, которое было отложено до первых вешних дней.

Тюленей на лежбище оказалось много, и охотники вооружившись палицами с железными наконечниками, без особого труда забили с полдюжины тюленей. Наб и Пенкроф освежевали туши, но принесли в Гранитный дворец только жир и шкуры – из шкур предполагалось сшить прочную обувь.

Охота принесла Сайресу Смиту около трёхсот килограммов тюленьего жира, и инженер решил употребить его на выделку свечей.

Способ производства он применил самый простой, и если не получил свечей высшего сорта, то всё же они были вполне пригодны для освещения. Будь у Сайреса Смита одна только серная кислота, и то он мог бы, обработав ею какое-либо вещество, вроде тюленьего жира, выделить из этой смеси глицерин, а затем, залив полученное соединение крутым кипятком, он без труда высвободил бы из него олеин, пальметин и стеарин. Но для упрощения дела Сайрес Смит предпочёл омылить жир раствором извести. Таким способом он получил известковое мыло, которое под действием серной кислоты легко было разложить на сернистую известь и на жирные кислоты.

Из трёх этих кислот – олеиновой, пальметиновой и стеариновой – олеиновая кислота, находившаяся в жидком состоянии, была отжата давлением, а две остальные образовали ту массу, из которой надо было отливать свечи.

Изготовление свечей заняло лишь сутки. Фитили после нескольких проб сделали из растительных волокон и окунули их в расплавленную массу; получились настоящие стеариновые свечи, сформованные вручную, им не хватало лишь отбелки и полировки. Конечно, они уступали качеством свечам фабричной выделки, у которых фитиль пропитывается борной кислотой, а поэтому стекленеет по мере сгорания и сгорает весь целиком; но Сайрес Смит сделал пару превосходных щипчиков, чтобы снимать нагар, и в долгие зимние вечера самодельные свечи сослужили большую службу обитателям Гранитного дворца и получили высокую оценку с их стороны.

Весь июнь кипела работа по отделке нового жилища. Столярам нашлось много дела. Принялись также улучшать изготовленные раньше инструменты, считая их теперь слишком топорными; пополнили набор инструментов новыми. Так, например, в Гранитном дворце появились ножницы. Наконец-то колонисты могли постричься, и если не побриться, то хоть подправить бороду и придать ей любую форму по своему вкусу. Правда, Герберт был ещё безусым юнцом, а у Наба борода плохо росла, зато их товарищи так обросли, что появление ножниц оказалось очень кстати.

Бесконечных трудов стоило сделать ручную пилу, так называемую ножовку, но в конце концов её смастерили, и направляемая сильной рукой, она прекрасно резала древесину и вдоль и поперёк. При помощи пилы наделали столов, табуреток, скамеек, шкафов и обставили этой мебелью главные комнаты; соорудили кровати, но единственной постельной принадлежностью у каждого был тюфяк из морской травы. Прекрасный вид имела теперь кухня с её многоярусными полками и расставленной на полках разнообразной глиняной утварью, с кирпичной печкой и даже с кусками пемзы для чистки посуды; Наб священнодействовал там, словно химик в своей лаборатории.

Вскоре столяры стали плотниками: после того как был создан при помощи взрыва новый водосток, стало необходимым построить два моста – один на плато Кругозора, другой на берегу моря. Ведь теперь и плато и берег пересекал быстрый поток, через который приходилось перебираться, чтобы попасть в северную часть острова. Желая избежать переправы, колонисты волей-неволей делали большой крюк и огибали плато с западной стороны, доходя до самых истоков Красного ручья. Проще всего было перебросить два мостика длиною в двадцать – двадцать пять футов; для наведения их потребовалось несколько стволов деревьев, кое-как обтёсанных топором. Эти работы заняли несколько дней, а как только мосты были готовы, Наб и Пенкроф воспользовались ими для путешествия к устричной отмели, которую в своё время открыл Герберт. Они захватили с собой грубо сделанную тележку, заменившую прежнюю неудобную плетёнку, и привезли с отмели несколько тысяч устриц, которые быстро прижились на новом месте. Среди подводных скал, близ устья реки Благодарения, появилась новая устричная колония. Устрицы были превосходного вкуса, и в Гранитном дворце ежедневно лакомились ими.

Как видите, остров Линкольна, хотя он был исследован поселенцами лишь в незначительной части, уже доставлял им всё необходимое. И казалось весьма вероятным, что в его лесах, тянувшихся от реки Благодарения до Змеиного мыса, в самых потаённых уголках щедрая природа припасла для них новые сокровища.

Только одного её дара не хватало поселенцам острова, и это оказалось для них тяжёлым лишением. У них было достаточно и мясной пищи и растительной, служившей приправой к мясу; отвар из корней драцены, подвергнутый брожению, давал им кисловатый, похожий на пиво напиток, который они предпочитали воде; хотя на острове не было ни сахарного тростника, ни сахарной свёклы, они даже выделывали сахар, собирая для этого сладкий сок сахарного клёна (Acer sacharinum) – одного из представителей семейства кленовых, произрастающих во всех странах умеренного климата, на острове его было довольно много; они приготовляли очень приятный чай из монарды, обильно разросшейся в крольчатнике, и, наконец, у них в избытке имелась соль, единственный минерал, употребляющийся человеком в пищу, – не было у них только хлеба.

Быть может, впоследствии колонистам удалось бы заменить хлеб каким-нибудь похожим на него суррогатом: крупой из сердцевины саговой пальмы или мучнистыми плодами хлебного дерева – возможно, что это ценнейшее дерево росло в лесах южной части острова, но пока оно ещё не встречалось колонистам.

Однако и тут провидение пришло им на помощь. Правда, эта помощь явилась в виде бесконечно малой величины, но при всей своей изобретательности, при всём своём уме, Сайрес Смит не мог бы создать того, что Герберт совершенно случайно нашёл однажды за подкладкой своей куртки, когда занялся её починкой.

В этот день с неба потоками низвергался ливень, обитатели Гранитного дворца коротали время за разными поделками, собравшись вместе в своём «зале», и вдруг юноша воскликнул:

– Вот так штука! Смотрите, мистер Сайрес, – зёрнышко пшеницы!

И он показал товарищам зерно, одно-единственное зёрнышко, попавшее из дырявого кармана куртки за подкладку.

Находка объяснялась очень просто. В Ричмонде Герберт всегда сам кормил диких голубей, которых подарил ему Пенкроф, и имел обыкновение держать для них в кармане корм.

– Зерно пшеницы? – с живостью спросил инженер.

– Да, мистер Сайрес. Но только одно, одно-единственное!

– Ну, голубчик, одолжил! – смеясь, воскликнул Пенкроф. – Право, одолжил!.. Да что ж мы можем сделать из одного зёрнышка?

– Хлеб будем печь, – ответил Сайрес Смит.

– Хлеб, булки, пирожные, торты! – насмешливо подхватил моряк. – Много воды утечёт, пока это зёрнышко накормит нас до отвала хлебом.

Не придавая никакого значения своей находке, юноша; хотел было бросить её на пол, но Сайрес взял зерно; из рук Герберта и, внимательно его рассмотрев, определил, что оно нисколько не повреждено.

– Пенкроф, – спокойно спросил он, глядя на моряка в упор, – сколько колосьев вырастает из одного хлебного зерна? Вы знаете?

– Один колос, я полагаю, – ответил моряк, удивлённо посмотрев на него.

– Нет, Пенкроф, – десять! А вы знаете, сколько зёрен в одном колосе?

– Ей-богу, не знаю.

– В среднем – восемьдесят, – сказал Сайрес Смит. – И вот, если мы посадим это зерно, то при первом урожае соберём восемьсот зёрен, а они дадут нам при втором урожае шестьсот сорок тысяч зёрен, а при третьем – пятьсот двенадцать миллионов, а при четвёртом – более четырёхсот миллиардов зёрен. Вот какова пропорция!

Товарищи молча его слушали. Такие цифры их ошеломили. Однако подсчёты Сайреса Смита были правильны.

– Да, друзья мои, – продолжал инженер. – Волею природы потомство хлебного зёрнышка возрастает в геометрической прогрессии. Впрочем, размножение пшеницы, зерно которой даёт при первом урожае восемьсот зёрен, – ничто по сравнению с маком, у которого в одной коробочке тридцать две тысячи зёрен, и с табаком, у которого один корень даёт триста шестьдесят тысяч семечек. Если б не многочисленные причины, мешающие их размножению, два этих растения заполонили бы в несколько лет весь шар земной.

И инженер снова принялся допрашивать Пенкрофа:

– А теперь скажите, Пенкроф, вы знаете, сколько буассо составят четыреста миллиардов зёрен?

– Нет, не знаю, – ответил моряк. – Зато уж наверняка знаю, что я – дурень.

– Да будет вам известно, что это составит три миллиона буассо, считая по сто тридцать тысяч зёрен на буассо.

– Три миллиона буассо? – воскликнул Пенкроф.;

– Три миллиона.

– За четыре года?

– За четыре года, – подтвердил Сайрес Смит, – и даже за два, если в этих широтах мы будем собирать, как я надеюсь, два урожая в год.

Тут уж Пенкроф не мог удержаться и, по своему обыкновению, оглушительно крикнул «ура».

– Итак, Герберт, – добавил инженер, – твоя находка очень важна для нас. В тех условиях, в каких мы здесь оказались, друзья мои, всё может сослужить нам службу. Не забывайте этого, прошу вас.

– Не беспокойтесь, мистер Сайрес, не забудем, – ответил Пенкроф. – И если я найду семечко табаку, которое даёт по триста шестьдесят тысяч семечек, то – уж будьте уверены – я не пущу его по ветру! А теперь, знаете, что мы должны сделать?

– Посадить зёрнышко, – ответил Герберт.

– Да, – согласился Гедеон Спилен, – и надо посадить его с должной почтительностью, ибо в нём заложены наши будущие урожаи.

– Только бы оно проросло! – воскликнул моряк.

– Обязательно прорастёт, – ответил Сайрес Смит.

Дело происходило 20 июня, в пору, самую благоприятную для посадки единственного и оттого драгоценного зёрнышка пшеницы. Сперва хотели было посадить его в глиняный горшок, но, рассудив, решили положиться на природу и доверить его непосредственно земле. Посев произвели в тот же день, и, разумеется, приняты были все меры, чтобы это важнейшее дело прошло успешно.

Погода немного прояснилась; колонисты поднялись на плато Кругозора и выбрали неподалёку от Гранитного дворца защищённый от ветра уголок, куда солнце, наверно, слало в полдень весь жар своих лучей. Землю там очистили от камней, старательно вскопали, разрыхлили, можно сказать даже перебрали руками, растирая каждый комочек, удалили всех червей и жучков, подбавили слой перегноя, подмешав к нему немного извести, и, наконец, торжественно посадили зерно в увлажнённую землю и обнесли это место изгородью.

У колонистов было такое чувство, словно они заложили краеугольный камень величественного здания. Пенкрофу вспомнился тот день, когда он с такими предосторожностями готовился зажечь единственную уцелевшую спичку. Но теперь дело было куда важнее – ведь огонь злополучные аэронавты тем или иным способом, рано или поздно добыли бы, но никакие силы человеческие не могли бы возродить пшеничное зёрнышко, если б оно, к несчастью, погибло.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Несколько градусов ниже нуля. – Обследование болотистой юго-восточной части острова. – Лисицы. – Картина моря. – Беседа о судьбах Тихого океана. – Непрестанная работа инфузорий. – Что станется с Землёй. – Охота. – Утиное болото.

Теперь не проходило ни одного дня, чтобы Пенкроф не побывал на «хлебном поле», как он совершенно серьёзно называл то место, где посадили зерно пшеницы. И плохо приходилось насекомым, дерзавшим забраться туда! Пенкроф не давал им пощады.

В конце июня, после бесконечных дождей, наступила зима. И 29 июня термометр Фаренгейта наверняка показал бы не больше двадцати градусов выше нуля (6,67° мороза по Цельсию).

Следующий день, 30 июня, соответствующий в Северном полушарии 31 декабря, пришёлся на пятницу. Наб посетовал, что год кончается «несчастливым днём», на это Пенкроф ответил, что новый год зато приходится на субботу – на «счастливый день», а это гораздо приятнее.

Как бы то ни было, новый год начался сильным морозом. В устье реки Благодарения громоздились льдины, вскоре замёрзло и озеро.

Несколько раз пришлось пополнять запас топлива. Пока река ещё не стала, Пенкроф несколько раз сплавил по ней огромные плоты. Словно неутомимый двигатель, тащила она брёвна вниз по течению, но тут и её сковало льдом. К дровам, в изобилии добытым в лесу, добавили несколько тележек каменного угля, за которым пришлось путешествовать к подножию отрогов горы Франклина. Сильный жар, который даёт каменный уголь, был оценён в Гранитном дворце должным образом, ибо холода усилились, и 4 июля температура упала до восьми градусов по Фаренгейту (13° мороза по Цельсию). Сложили вторую печку, в столовой, где теперь все вместе проводили время за работой.

В морозные дни Сайрес Смит мог только порадоваться, что ему в своё время пришла в голову мысль отвести к Гранитному дворцу ручеёк из озера. Вода просачивалась подо льдом в отверстие прежнего стока, бежала под землёй, не замерзая, и заполняла водоём, устроенный в углу пещеры, за складом, а избыток её стекал через колодец в море.

Погода всё это время стояла совершенно сухая, и колонисты, одевшись насколько возможно теплее, отправились на разведку, решив посвятить целый день обследованию юго-восточной части острова – между рекой Благодарения и мысом Коготь. В этих болотистых местах они собирались и поохотиться, полагая, что там должно быть очень много водяной птицы.

До болот нужно было пройти восемь-девять миль да столько же обратно, и, следовательно, экспедиция должна была занять весь день. Поскольку она направлялась в места, совсем ещё не разведанные, решили, что в ней примет участие вся колония. И вот 5 июля, в шесть часов утра, едва забрезжил рассвет, Сайрес Смит, Гедеон Спилет, Герберт, Наб и Пенкроф, вооружившись палицами, силками, луками и стрелами и захватив достаточный запас провизии, вышли из Гранитного дворца. Топ, которого тоже взяли с собой, весело бежал впереди отряда.

Решили идти кратчайшим путём, перебравшись через реку Благодарения по ледяным торосам.

– Не очень это удобно! – заметил Гедеон Спилет. – Настоящий мост надёжнее.

Тут же было решено включить в план предстоящих работ постройку «надёжного моста».

Исследователи впервые вступили на правый берег реки Благодарения и смело двинулись через лес, где высились в глубокой тишине покрытые снегом хвойные деревья-великаны.

Не успели колонисты пройти и полмили, как из лесной чащи выскочило и понеслось стремглав целое семейство каких-то зверей, которых вспугнул Топ.

– Смотрите, смотрите, как будто лисицы! – закричал Герберт, глядя вслед удиравшей стае.

Это и в самом деле были лисицы, но необыкновенно крупные и лаявшие, как собаки. Последнее обстоятельство так поразило Топа, что он, растерявшись, остановился, и быстроногие звери исчезли.

Топу, неискушённому в естествознании, можно было простить его удивление. Но как раз этот лай и помог Герберту определить происхождение этих странных лисиц – рыжевато-серых с чёрным хвостом, украшенным на конце белой кисточкой. Он сразу же определил, что они относятся к породе американских диких собак, которые водятся в Чили, на Фолклендских островах и во всех странах Америки, лежащих между тридцатой и сороковой параллелью. Герберт очень досадовал, что Топу не удалось поймать ни одного из этих хищников.

– А их едят? – спросил Пенкроф, который рассматривал любых представителей островной фауны с гастрономической точки зрения.

– Нет, – ответил Герберт. – Но вот что любопытно, зоологи до сих пор ещё не установили, как устроен зрачок у этих лисиц, – могут ли они видеть не только днём, но и ночью, и не следует ли отнести их к породе настоящих собак.

Сайрес Смит с невольной улыбкой слушал объяснения юного натуралиста, свидетельствовавшие о его недюжинных познаниях и уме. У Пенкрофа же пропал всякий интерес к лисицам, раз оказалось, что они не съедобны. Однако он заметил, что когда при Гранитном дворце устроят птичник, то надо будет принять меры против возможных нападений этих четвероногих разбойников. Никто ему не возражал.

Обогнув мыс Находки, путники увидели длинную полосу песчаного берега и морскую ширь. Было восемь часов утра. Чистую лазурь неба не омрачало ни одно облачко, как то нередко бывает в сильные холода; пощипывал мороз, но Сайрес Смит и его товарищи, разогревшись от ходьбы, почти его не замечали. Впрочем, день был тихий, безветренный, а когда ветра нет, куда легче переносить даже крепкие морозы. Солнце сияло, но не грело, его огромный диск, поднимавшийся над водой, как будто тихо покачивался в небе. Море простиралось спокойной гладью, ярко-синее, словно залив Средиземного моря в погожий день. Вдали, милях в четырёх к юго-востоку, чётко вырисовывались очертания мыса Коготь, изогнутого, как турецкий ятаган. Слева болотистую низину отграничивала узкая стрелка, казавшаяся в лучах восходящего солнца огненной чертой. Несомненно, в этой части бухты Соединения, ничем, даже песчаной отмелью, не отделённой от открытого моря, корабли, гонимые восточными ветрами, не нашли бы себе пристанища. По застывшей, спокойной поверхности моря, по ровному синему цвету воды, не замутнённой желтоватыми пятнами, и, наконец, по отсутствию рифов чувствовалось, что берег обрывается кручей и тут сразу же начинаются страшные глубины океана. Леса Дальнего Запада остались позади, – милях в четырёх едва виднелись тёмной стеной их первые заросли. Картина вокруг была унылая, колонисты как будто очутились на мрачных берегах какого-нибудь острова Антарктики, покрытого снегом и льдами. Путники сделали привал, чтобы позавтракать. Разожгли костёр из высохших водорослей. Наб приготовил завтрак, состоявший из холодного мяса и «чая Освего».

Колонисты ели, настороженно глядя вокруг, – эта часть острова Линкольна оказалась такой бесплодной, представляла такой резкий контраст с западной его стороной! И журналист сказал, что если б по воле случая они, потерпев крушение, очутились на этом берегу, у них составилось бы самое безотрадное представление о своих будущих владениях.

– Я даже думаю, что вряд ли нам удалось бы достигнуть этого берега, – добавил Сайрес Смит. – Глубина здесь большая, из моря не поднимается ни одной скалы, на которой мы могли бы найти себе пристанище. Близ Гранитного дворца в море есть хоть отмели, есть островок – это всё же увеличивало возможности спасения. А здесь ровно ничего – только бездна!

– Странное дело, – задумчиво сказал Гедеон Спилет, – остров наш довольно мал, а какое тут разнообразие поверхности и почвы! В сущности говоря, подобное разнообразие можно было ожидать лишь на обширном пространстве суши, на каком-нибудь материке. Западная часть острова поражает своими природными богатствами и плодородием почвы. Словно её омывает тёплое течение, идущее из Мексиканского залива, а к северным и юго-восточным берегам как будто подступает Ледовитый океан.

– Вы правы, дорогой Спилет, – сказал Сайрес Смит. – Меня это тоже поражает. Весь остров, его очертания, его природа какие-то необыкновенные. Здесь словно собраны образцы всех пейзажей, какие можно встретить на материке, и я не удивлюсь, если окажется, что наш остров был когда-то частью материка.

– Что? Материк посреди Тихого океана? – воскликнул Пенкроф.

– А почему это невозможно? – спросил Сайрес Смит. – Разве не может быть, что Австралия, Новая Ирландия и всё, что английские географы называют Австралазия, некогда представляли собою вместе с нынешними архипелагами Тихого океана единый материк, шестую часть света, такую же большую, как Европа или Азия, как Африка и обе Америки? Я вполне допускаю, что все острова, поднимающиеся ныне над бескрайней ширью Великого океана, не что иное, как горные вершины материка, поглощённого морской пучиной, но в доисторические времена он возвышался над водами океана.

– Так же, как Атлантида? Верно? – сказал Герберт.

– Да, дитя моё… Если только Атлантида когда-нибудь существовала.

– Так что ж, может, остров Линкольна был частью этого затонувшего материка? – спросил Пенкроф.

– Весьма возможно, – ответил Сайрес Смит, – и тогда вполне понятным станет разнообразие даров природы, какие мы тут встречаем.

– И значительное количество животных, которые водятся на нём, – добавил Герберт.

– Да, дружок, – ответил инженер. – Вот ты мне и подсказал ещё один довод в пользу моего предположения. Ведь мы на нашем острове видели очень много животных, и любопытнее всего, что животный мир отличается здесь большим разнообразием. Причина же, по моему мнению, та, что остров Линкольна некогда был частью какого-то обширного материка, который постепенно погрузился в пучину океана.

– Вот как! – отозвался Пенкроф, видимо не совсем доверяя сказанному. – Стало быть, даже этот остаток прежнего материка тоже может исчезнуть, и тогда уж между Америкой и Азией не будет никакой суши?

– Нет, отчего же, – ответил Сайрес Смит, – будут новые материки. Их сейчас строят миллиарды миллиардов крошечных существ.

– Кто строит? Какие такие каменщики?

– Коралловые полипы, – ответил Сайрес Смит. – Ведь это они непрестанной своей работой создали остров Клермон-Тоннер, многочисленные атоллы и другие коралловые острова Тихого океана. Сорок семь миллионов этих полипов весят только один гран, а всё же такие микроскопические организмы, поглощая соли и другие твёрдые вещества, растворённые в морской воде, усваивая их, вырабатывают известняк, а из него образуются огромные подводные сооружения, плотностью и твёрдостью не уступающие граниту. Некогда, в первозданные времена, природа творила Землю при помощи огня, вздымала складками кору земную, а теперь она возложила на микроорганизмы обязанность заменить огонь, ибо в недрах земного шара его движущая сила явно уменьшилась – об этом говорит нам большое количество потухших вулканов, разбросанных по поверхности нашей планеты. И я полагаю, что пройдут века и неустанная работа коралловых полипов, быть может, обратит Тихий океан в обширный материк, где поселятся грядущие поколения людей и принесут туда цивилизацию.

– Ой, долго ждать! – заметил Пенкроф.

– Природа не торопится, время работает на неё, – ответил инженер.

– А зачем нам новые материки? – спросил Герберт. – Мне кажется, человечеству вполне достаточно тех пределов Земли, какие сейчас у него есть. А ведь природа не делает ничего бесполезного.

– Действительно, ничего бесполезного она не делает, – согласился Сайрес Смит. – Но вот как можно объяснить, зачем в будущем человечеству понадобятся новые материки, и как раз в тропической зоне, где встречаются коралловые острова. По-моему, такое объяснение вполне допустимо.

– Мы слушаем, мистер Сайрес, – отозвался Герберт.