Текст книги "Дети капитана Гранта (илл. П. Луганского)"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Глава XXII
НАВОДНЕНИЕ

Форт Независимый находится в ста пятидесяти милях от берега Атлантического океана. Гленарван считал, что если в пути не случится каких-либо неожиданных задержек – а этого вряд ли можно было ожидать, – то они должны быть на «Дункане» через четыре дня. Но вернуться на корабль без капитана Гранта, потерпев полную неудачу в своих розысках, – с этим он никак не мог примириться. Поэтому на следующий день он медлил с подготовкой к отъезду. Майор сам приказал запасти провизию, оседлать лошадей и расспросить, где можно будет остановиться в пути. Благодаря проявленной им энергии маленький отряд в восемь часов утра уже спускался по поросшим травой склонам Сьерра-дель-Тандиль. Гленарван молча скакал рядом с Робертом. Его смелый, решительный характер не позволял ему отнестись спокойно к постигшей его неудаче. Сердце его бешено билось, голова пылала. Раздосадованный Паганель перебирал в голове слова документа, пытаясь найти в них какой-нибудь новый смысл. Талькав ехал молча, опустив поводья. Не терявший надежды майор держался бодро, как человек, никогда не впадающий в отчаяние. Том Остин и оба матроса разделяли огорчение своего начальника. Вдруг дорогу перебежал пугливый кролик. Суеверные шотландцы переглянулись.

– Плохое предзнаменование, – сказал Вильсон.

– Да, в Шотландии, – отозвался Мюльреди.

– То, что плохо в Шотландии, не лучше и здесь, – поучительно заметил Вильсон.

Около полудня путешественники перевалили через горную цепь Тандиль и очутились на обширных равнинах, плавно спускающихся к океану. На каждом шагу встречались реки. Орошая своей прозрачной водой этот плодородный край, они терялись среди тучных пастбищ. Земля, как океан после бури, делалась все более гладкой. Последние отроги гор остались позади, и теперь лошади ступали по ровной однообразной прерии, словно по большому зеленому ковру.

До сих пор погода стояла прекрасная, но в этот день небо омрачилось. Обильные испарения, вызванные высокой температурой последних дней, скопились в виде густых туч, грозивших проливным дождем. К тому же близость Атлантического океана и постоянный западный ветер делали климат этой местности особенно влажным. Об этом можно было судить по ее плодородию, по тучности пастбищ, по темно-зеленой окраске трав. В тот день, однако, тяжелые тучи не разразились ливнем, и к вечеру лошади, сделав переход в сорок миль, добрались до берегов глубоких естественных рвов, наполненных водой. Здесь сделали привал. Укрыться было негде. Пончо послужили путешественникам и палатками, и одеялами. Все заснули под открытым небом, угрожавшим ливнем. К счастью, угрозой все и ограничилось. На другой день, по мере того как равнина понижалась к океану, сделалось еще заметнее присутствие подпочвенных вод – влага просачивалась как бы через все поры земли. Вскоре дорогу на восток стали пересекать большие пруды: одни из них были уже полны, другие только начинали наполняться. Пока по пути попадались эти ясно очерченные, свободные от водяных растений пруды, лошади легко обходили их, но когда появились так называемые «пантанос» – трясины, заросшие высокими травами, подвигаться стало гораздо труднее. Заметить их и вовремя избежать опасности было невозможно.

Эти трясины, очевидно, были роковыми для многих живых существ. Действительно, Роберт, обогнавший отряд чуть не на полмили, прискакал назад, крича:

– Господин Паганель! Господин Паганель! Там целый лес рогов!

– Что? – удивился Паганель. – Ты нашел лес рогов?

– Да, да! Если не лес, то, по крайней мере, рощу!

– Рощу? Ты бредишь, мальчик! – промолвил Паганель, пожимая плечами.

– Нет, это не бред, – уверял Роберт, – вы сами увидите. Вот так диковинный край! Здесь сеют рога, и они растут, как хлеба. Хотелось бы мне иметь такие семена!

– Да ведь он говорит серьезно, – сказал майор.

– Да, господин майор, вы сейчас убедитесь в этом.

Роберт не ошибался: вскоре отряд подъехал к огромному полю, утыканному рогами. Рога эти торчали правильными рядами, и им не было видно конца. Действительно, это место производило впечатление какой-то низкорослой, густой, но странной лесной поросли.

– Ну что? – спросил Роберт.

– Это невероятно! – проговорил Паганель и тотчас обратился за разъяснениями к Талькаву.

– Рога торчат из земли, но под нею быки, – сказал Талькав.

– Как, – воскликнул Паганель, – здесь, в этой трясине, увязло целое стадо?

– Да, – подтвердил патагонец.

И в самом деле: здесь нашло свою смерть огромное стадо – земля не выдержала его тяжести. Сотни быков недавно погибли здесь, задохнувшись в громадной трясине. Такие катастрофы порой случаются в аргентинских равнинах, и этого не мог не знать Талькав. Конечно, подобное предостережение надо было принять во внимание.

Отряд объехал место этой колоссальной гекатомбы [67]67
  Гекатомба – в Древней Греции жертвоприношение из ста быков.


[Закрыть], способной удовлетворить самых требовательных богов древнего мира, и час спустя поле рогов осталось в двух милях позади.

Талькава, видимо, стало тревожить что-то необычное. Он часто останавливал лошадь и поднимался в стременах. Большой рост позволял ему окинуть взором обширное пространство, но, должно быть не замечая ничего, что могло бы ему объяснить происходящее, он снова пускал свою лошадь вперед. Проехав с милю, он останавливался, а затем, отделившись от своих спутников, отъезжал на несколько миль то к северу, то к югу, потом опять становился во главе отряда, ни одним словом не выдавая ни своих надежд, ни своих опасений. Такое поведение Талькава заинтересовало Паганеля и обеспокоило Гленарвана. Он попросил ученого узнать у индейца, в чем дело.

Паганель сейчас же передал вопрос Талькаву. Индеец ответил, что он не может понять, почему почва так пропитана влагой. Никогда еще, с тех пор как он служит проводником, не случалось ему видеть, чтобы почва была до того влажной. Даже в период сильных дождей по Аргентинской равнине всегда можно было пробраться.

– Но откуда же эта все возрастающая влажность? – интересовался Паганель.

– Не знаю, – ответил индеец, – да если б и знал…

– А разве горные речки во время сильных ливней не выходят из берегов?

– Случается.

– Так, может быть, это происходит и теперь?

– Может быть.

Паганель принужден был довольствоваться этим полуответом. Он передал Гленарвану свой разговор.

– А что советует Талькав? – спросил Гленарван.

– Что надо делать? – переспросил Паганель патагонца.

– Ехать быстрее, – ответил индеец.

Совет этот легче было дать, чем выполнить. Лошади быстро утомлялись, ступая по земле, проваливавшейся у них под ногами. Местность все понижалась, и эта часть равнины представляла собой огромную лощину, куда быстро могли нахлынуть воды из соседних мест. Поэтому следовало по возможности скорее выбраться из этой низины, которая при наводнении не замедлила бы превратиться в озеро.

Поехали быстрее. Но будто мало было той воды, по которой шлепали лошади: около двух часов пополудни разверзлись хляби небесные, и хлынул потоками тропический ливень. Укрыться от него не было возможности. Оставалось одно: стать философами и стоически переносить его. На пончо всадников стекала вода со шляп, словно с переполненных желобов крыш. С бахромы седел струились ручьи. Всадники, осыпаемые брызгами, летевшими из-под копыт лошадей, ехали как бы под двойным ливнем – с небес и с земли.

Промокшие, окоченевшие от холода, измученные усталостью, путники к вечеру добрались до какого-то жалкого ранчо. Только очень неприхотливые люди могли видеть в этом ранчо убежище, и только путешественники, находящиеся в отчаянном положении, способны были укрыться в нем. Но у Гленарвана и его спутников не было выбора, и они забились в эту заброшенную лачугу, которой пренебрег бы последний бедняк-индеец. Не без труда развели они там из сухой травы костер, дававший больше дыма, чем тепла. За стенами ранчо дождь продолжал лить как из ведра, и крупные капли просачивались сквозь прогнившую соломенную крышу. Раз двадцать костер грозило залить, и каждый раз Мюльреди и Вильсон отстаивали его у воды.

Очень невкусный и скудный ужин прошел невесело. Ни у кого не было аппетита. Только один майор не побрезговал промокшей провизией: невозмутимый Мак-Наббс был выше всяких злоключений. Паганель, как истый француз, попытался было пошутить, но ему никого не удалось рассмешить.

– Видно, шутки мои подмочены, – заметил он, – они дают осечки.

Лучшее, что можно было сделать в подобном положении, это заснуть. Поэтому каждый попытался на время забыть во сне усталость. Ночь была бурная, ранчо трещало, качалось и грозило рухнуть при каждом сильном порыве ветра. Несчастные лошади, не защищенные от непогоды, жалобно ржали во дворе, но и хозяевам их было немногим лучше в скверной лачуге. Мало-помалу сон все же стал одолевать путников. Первым заснул Роберт, положив голову на плечо Гленарвану, а за ним погрузились в сон и все остальные случайные обитатели ранчо.

Ночь прошла без происшествий. Разбудила путников Таука. Бодрая, как всегда, она ржала и с силой била копытом о стену ранчо. Когда Талькав не подавал сигнала к отъезду, это умела сделать его лошадь. Так как путешественники были уже многим обязаны Тауке, то не повиноваться ей было нельзя, и отряд двинулся в путь.

Ливень прекратился, шел только небольшой дождь, но глинистая почва уже не впитывала скопившихся вод. Все эти лужи, болота, пруды сливались в огромные «баньядос» предательской глубины. Паганель, взглянув на карту, подумал, что Рио-Гранде и Рио-Вивората – реки, в которые обычно стекают все воды этой равнины, – теперь, вероятно, образовали одно русло шириной в несколько миль.

Необходимо было двигаться вперед как можно скорее. Дело шло об общем спасении. Если наводнение усилится, где тогда найти убежище? До самого горизонта не видно было ни одной возвышенности, а на такую низменную равнину воды должны были нахлынуть очень быстро.

Лошадей пустили во весь опор. Таука неслась впереди. В эти минуты она больше какой-нибудь амфибии заслуживала название морского коня, ибо скакала в воде, словно это была ее родная стихия.

Вдруг, около десяти часов утра, Таука стала проявлять признаки сильнейшего волнения. Она то и дело поворачивала морду к южной части равнины. Она протяжно ржала, с силой втягивала свежий воздух, порывисто вскидывалась на дыбы. Скачки лошади не могли вышибить Талькава из седла, но все же он не без труда справлялся с нею. Он натянул удила – выступившая изо рта коня пена окрасилась кровью, но горячее животное все не унималось. Хозяин Тауки сознавал, что стоит дать ей волю, и она во весь опор умчится к северу.

– Что это творится с Таукой? – спросил Паганель. – Уж не впились ли в нее здешние свирепые пиявки?

– Нет, – ответил индеец.

– Значит, она чего-то испугалась.

– Да, она почуяла опасность.

– Какую же?

– Не знаю.

Хотя опасность, почуянная Таукой, была еще недоступна глазам, но слух уже улавливал ее. Глухой рокот, похожий на рокот прилива, доносился издалека, из-за линии горизонта. Порывистый ветер был влажен и нес с собой водяную пыль. Стремительно улетая от чего-то неведомого, проносились птицы. Лошади, ступая по колено в воде, уже ощущали напор течения. Вскоре со стороны юга, в какой-нибудь полумиле от отряда, послышалось ужасающее мычание, ржание, блеяние, и вдали показались огромные стада перепуганных животных. Опрокидывая друг друга, вновь поднимаясь, бешено прорываясь вперед, они мчались со страшной быстротой. С трудом можно было разглядеть этих обезумевших животных из-за поднимаемых ими столбов водяных брызг. Кажется, сотня самых больших китов не могла бы с большей силой волновать океан.

– Anda, anda! [68]68
  Скорей, скорей!


[Закрыть] – крикнул громовым голосом Талькав.

– Что такое? – спросил Паганель.

– Разлив! Разлив! – ответил Талькав и, дав шпоры лошади, помчался к северу.

– Наводнение! – воскликнул Паганель. И все понеслись вслед за Таукой.

Нельзя было медлить: милях в пяти на юге уже виднелся надвигавшийся огромный, широкий водяной вал, превращавший равнину в настоящий океан. Высокие травы исчезали, словно скошенные. Вырванные водой кусты неслись по течению, образуя как бы островки. Вода прибывала с непреодолимой силой. Очевидно, крупнейшие реки пампасов вышли из берегов и воды Рио-Колорадо на севере и Рио-Негро на юге слились в один поток.

Водяной вал, на который указал Талькав, надвигался со скоростью скаковой лошади. Всадники уносились от него, словно тучи, гонимые вихрем. Напрасно они искали глазами места, где можно было бы найти убежище: до самого горизонта простиралась вода. Охваченные паническим страхом, лошади мчались неистовым галопом. Всадники едва держались в седлах. Гленарван часто оглядывался назад.

«Вода настигает нас», – думал он.

– Anda, anda! – кричал Талькав.

Несчастных лошадей гнали еще и еще быстрее. Кровь с их расцарапанных шпорами боков тянулась по воде длинными красными нитями. Лошади спотыкались о рытвины, запутывались в скрытых под водой травах. Они падали. Их заставляли подниматься. Они снова падали и снова их заставляли подниматься. А между тем вода все прибывала. По ней уже шли волны, говорившие о том, что грозный вал вскоре настигнет путешественников, – его гребень пенился уже меньше чем в двух милях позади них.

С четверть часа продолжалась эта отчаянная борьба с самой грозной из всех стихий. Беглецы не могли бы сказать, какое расстояние они покрыли, но, судя по скорости лошадей, оно было немалым. Вот уже лошади, по грудь в воде, двигались вперед лишь с величайшим трудом. Гленарван, Паганель, Остин – все считали себя погибшими, обреченными на страшную смерть. Лошади начинали терять почву под ногами, а глубина в шесть футов означала для всадников смерть.

Не поддается описанию ужас этих восьми людей, которых настигал чудовищный водяной вал. Они чувствовали, что борьба со стихией превышает человеческие силы. Спасение их зависело уже не от них.

Прошло пять минут, и лошади поплыли. Неистовое течение влекло их со скоростью более двадцати миль в час – даже самым бешеным галопом они не могли бы нестись быстрее.

Казалось, уже исчезла всякая надежда на спасение, как вдруг раздался голос майора:

– Дерево!

– Дерево? – воскликнул Гленарван.

– Там, там! – отозвался Талькав и указал пальцем на гигантское дерево, похожее на ореховое, одиноко поднимавшееся из воды саженях в восьмистах от них.

Подгонять своих спутников Талькаву не пришлось. Все понимали, что надо во что бы то ни стало добраться до этого дерева, так неожиданно попавшегося на их пути. Лошади, видимо, не в силах были доплыть до него, но люди, по крайней мере, могли спастись: течение несло их к дереву. В этот миг лошадь Остина глухо заржала и исчезла под водой. Сам он высвободил ноги из стремян и поплыл, мощно взмахивая руками.

– Хватайся за мое седло! – крикнул ему Гленарван.

– Спасибо, – ответил Том Остин. – Руки у меня крепкие!

– А как твоя лошадь, Роберт? – спросил Гленарван, поворачиваясь к юному Гранту.

– Она плывет, милорд, плывет, как рыба.

– Берегись! – крикнул майор.

Не успел он произнести это слово, как беглецов настиг огромный вал; чудовищный, в сорок футов вышиной, он с грохотом обрушился на них. И люди и лошади – все исчезли в бурлящем водовороте. Колоссальная масса воды, в несколько миллионов тонн весом, понесла их в своем бешеном разливе.

Когда вал прокатился дальше, путешественники вынырнули на поверхность воды и поспешно пересчитали друг друга. Все люди выплыли, но лошади, кроме Тауки, исчезли.

– Смелее! Смелее! – подбадривал Паганеля Гленарван, поддерживая его одной рукой и гребя другой.

– Ничего… ничего!.. – отозвался почтенный ученый. – Я даже не жалею…

Но о чем не жалел он, так навсегда и осталось неизвестным, ибо конец фразы бедняге пришлось проглотить вместе с порядочной порцией мутной воды. Майор плыл вперед так спокойно и размеренно, что заслужил бы похвалу любого учителя плавания. Матросы скользили, как дельфины, попавшие в родную стихию. Роберт уцепился за гриву Тауки, и она тащила его. Лошадь, сильно рассекая грудью воду, инстинктивно плыла к дереву, куда, впрочем, несло ее и течение.

До дерева оставалось только саженей двадцать; еще несколько минут – и все доплыли до него. Им повезло: не будь дерева, пропала бы всякая надежда на спасение и им пришлось бы погибнуть в волнах.

Вода доходила до нижних основных ветвей дерева, и потому взобраться на него было нетрудно. Талькав оставил лошадь и, подсадив Роберта, первый влез на дерево; вскоре его могучие руки помогли всем остальным измученным пловцам взобраться туда же.

Между тем Тауку быстро относило течением. Она поворачивала к хозяину свою умную голову и, встряхивая длинной гривой, ржала, как бы зовя его на помощь.

– Неужели ты бросишь ее? – спросил Паганель Талькава.

– Я?! – вскричал индеец.

И, кинувшись в бурные волны, он вынырнул футах в тридцати от дерева. Через несколько минут он уже держался за шею Тауки, и оба – лошадь и ее хозяин – плыли по течению к северу, в туманную даль.

Глава XXIII,
ПТИЧИЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ

Дерево, на котором Гленарван и его спутники нашли себе убежище, походило на ореховое блестящими листьями и закругленной кроной. На самом же деле это было омбу. Такие одиночные деревья встречаются на аргентинских равнинах. Его огромный, искривленный ствол прикреплен к земле не только толстыми корнями, но и могучими отростками, что делает его особенно устойчивым. Поэтому-то оно и смогло 'выдержать такой натиск водяной стихии.

Омбу имело футов сто вышины и могло покрыть своей тенью окружность диаметром в сто восемьдесят футов. Основой этой громады был ствол в шесть футов толщиной и отходящие от него три массивные ветви. Две из них поднимались почти вертикально. Они-то и поддерживали огромную крону, разветвления которой, скрещенные, перепутанные, словно сплетенные корзинщиком, образовали непроницаемое ее прикрытие. Третья ветвь, напротив, тянулась почти горизонтально над ревущими водами; ее нижние листья купались в них. Эта ветвь была как бы мысом зеленого острова, окруженного океаном. На таком гигантском дереве недостатка места, конечно, не чувствовалось, и под его роскошной листвой было вдоволь и воздуха и прохлады. Глядя на бесчисленные, перевитые лианами ветви, поднимавшиеся чуть не до самых облаков, и на солнечные лучи, скользившие сквозь просветы листвы, можно было, право, подумать, что на этом дереве вырос целый лес.

При появлении на омбу беглецов целый пернатый мирок взлетел на верхние ветки, протестуя своими криками против столь вопиющего захвата их обиталища. Видимо, во время наводнения птицы также нашли себе приют на этом одиноком дереве. Их было здесь великое множество: целые сотни черных дроздов, скворцов, «изаков», «хильгуэрос», но больше всего, пожалуй, колибри – «пика-флор» – с лучезарным оперением. Когда эти птички вспорхнули, можно было подумать, что это порыв ветра сорвал с дерева цветы.

Таково было случайное убежище маленького отряда Гленарвана. Юный Грант и ловкий Вильсон, едва взобравшись на дерево, тотчас же залезли на самую его верхушку. Они высунули из зеленого купола свои головы и с высоты окинули взглядом горизонт. Наводнение превратило равнину в океан, который окружал их со всех сторон: не видно было ни конца его, ни края. Над водой не поднималось ни единого дерева – только их омбу содрогалось под напором бушевавших вокруг него волн. Вдали, увлекаемые с юга на север стремительным течением, проносились вырванные с корнями стволы деревьев, изломанные ветви, солома с кровель разрушенных ранчо, балки, сорванные водой с крыш ферм, трупы утонувших животных со следами крови на шкурах. Целая семья ягуаров плыла на качающемся дереве – они, рыча, вцепились когтями в свое утлое судно. Еще дальше Вильсону удалось разглядеть едва заметную черную точку. То были Талькав и его верная Таука – они исчезали вдали.

– Талькав! Друг Талькав! – крикнул Роберт, протягивая руку в сторону, где только что был виден мужественный патагонец.

– Он спасется, мастер [69]69
  При обращении к мальчику слово «мистер» заменяется словом «мастер».


[Закрыть] Роберт, – сказал Вильсон. – А теперь давайте спускаться вниз.

Через минуту Роберт Грант и матрос спустились с «трехэтажных» ветвей к тому месту, где начинались нижние ветви. Здесь сидели Гленарван, Паганель, майор, Остин и Мюльреди, устроившись, как кому удобнее: кто верхом, кто уцепившись за ветки. Вильсон рассказал, что он видел с вершины омбу. Все согласились с ним в том, что Талькав не погибнет. Талькав ли Тауку или Таука Талькава, но они спасут друг друга.

Положение гостей омбу было, бесспорно, более угрожающим, чем положение патагонца. Правда, дерево, по-видимому, должно было выдержать напор течения, но все прибывающая вода могла подняться до верхних его ветвей, ибо эта низменная часть равнины превратилась в природный водоем. Поэтому Гленарван прежде всего распорядился сделать зарубки на стволе омбу, чтобы следить за уровнем воды, Она не поднималась – значит, наводнение уже достигло своей наибольшей высоты. Это несколько успокоило путешественников.

– Что же мы будем теперь делать? – спросил Гленарван.

– Вить гнездо, черт возьми! – весело сказал Паганель.

– Вить гнездо! – воскликнул Роберт.

– Без сомнения, мой мальчик, и жить, как птицы, раз мы не можем жить, как рыбы.

– Хорошо, – согласился Гленарван, – но кто же будет кормить нас?

– Я, – заявил майор.

Все взоры устремились на Мак-Наббса.

Майор с комфортом сидел в кресле из двух гибких ветвей и протягивал спутникам свои, правда промокшие, но все же туго набитые чересседельные сумки.

– Узнаю вас, Мак-Наббс! – воскликнул Гленарван. – Вы всегда помните обо всем, даже при таких обстоятельствах, когда позволительно все забыть!

– Раз мы решили не тонуть, то, верно, не собираемся умереть с голоду, – отозвался майор.

– Я бы тоже, конечно, подумал о пище, не будь я так рассеян, – наивно сказал Паганель.

– А что в этих сумках? – поинтересовался Том Остин.

– Пища для семи человек на два дня, – ответил Мак-Наббс.

– Отлично! – промолвил Гленарван. – Надо надеяться, что за сутки вода заметно спадет.

– Или что мы найдем за это время способ добраться до твердой земли, – прибавил Паганель.

– Итак, наш первый долг – позавтракать, – заявил Гленарван.

– Предварительно высушив одежду, – заметил майор.

– А как добыть огонь? – спросил Вильсон.

– Развести его, – ответил Паганель.

– Где?

– Да здесь же, на дереве, черт возьми!

– Из чего?

– Из сухих веток, которые мы наломаем на этом же дереве.

– Но как их разжечь? – спросил Гленарван. – Наш трут напоминает мокрую губку.

– Обойдемся и без него, – ответил Паганель. – Немного сухого мха, увеличительное стекло от моей подзорной трубы, луч солнца – и у меня будет превосходный огонь. Ну, кто пойдет в лес за дровами?

– Я! – крикнул Роберт.

И, сопровождаемый своим другом Вильсоном, мальчик, словно котенок, исчез в чаще ветвей.

Тем временем Паганель набрал сухого мха, уложил его на слой сырых листьев в развилке ветвей, затем вывинтил из подзорной трубы увеличительное стекло и, поймав солнечный луч – а это было легко, ибо дневное светило ярко сияло, – без труда зажег сухой мох. Такой костер не представлял никакой опасности. Вскоре Вильсон и Роберт вернулись с охапками сухих сучьев, которые тотчас же были брошены на горящий мох. Паганель принялся раздувать огонь по арабскому способу: он встал, расставив свои длинные ноги, над костром и стал быстро нагибаться и выпрямляться, размахивая пончо. Сучья загорелись, и вскоре яркое пламя с треском взвилось над импровизированным очагом. Все стали обсушиваться, кто как мог; повешенные на ветвях пончо развевались на ветру. Обсушившись, приступили к еде, соблюдая при этом должную умеренность – ведь приходилось думать и о завтрашнем дне: провизии было очень мало, а нахлынувшие в огромную ложбину воды могли спадать медленнее, чем надеялся Гленарван. На омбу не произрастало никаких плодов, но, к счастью, на его ветвях было множество гнезд, и дерево предоставило своим гостям богатый выбор яиц. Ни яйцами, ни пернатыми хозяевами гнезд пренебрегать, конечно, не приходилось.

Пребывание на дереве могло затянуться, поэтому надо было разместиться поудобнее.

– Раз кухня и столовая у нас в нижнем этаже, то спать мы отправимся этажом выше, – заявил Паганель. – Места в доме много, квартирная плата невысока, стесняться нечего. Вон там, наверху, я вижу люльки, будто уготованные нам самой природой; если мы привяжемся к ним покрепче, они не уступят лучшим кроватям в мире. Опасаться нам нечего. Впрочем, можно установить и дежурство. Отряду в семь человек не страшны ни дикие звери, ни индейцы.

– Нам не хватает лишь оружия, – заметил Том Остин.

– Мои револьверы при мне, – сказал Гленарван.

– И мои тоже, – отозвался Роберт.

– А зачем они нам, если господин Паганель не найдет способа изготовить порох? – спросил Том Остин.

– Это ни к чему, – откликнулся Мак-Наббс, показывая совершенно неподмоченную пороховницу.

– Откуда вы ее взяли, майор? – спросил изумленный Паганель.

– Это пороховница Талькава. Он подумал о том, что она может пригодиться нам, и, прежде чем броситься спасать Тауку, передал ее мне.

– Как великодушен и отважен этот индеец! – воскликнул Гленарван.

– Да, если все патагонцы похожи на него, я поздравляю Патагонию, – сказал Том Остин.

– Не забудьте, пожалуйста, и о лошади, – прибавил Паганель, – ведь она как бы срослась с нашим патагонцем. Я уверен, что мы снова увидим Талькава верхом на его Тауке.

– Как далеко находимся мы от Атлантического океана? – спросил майор.

– Милях в сорока, самое большее, – ответил географ. – А теперь, друзья мои, раз каждый из нас волен делать, что ему заблагорассудится, я прошу разрешения покинуть вас. Сейчас я поднимусь наверх, выберу наблюдательный пункт и, глядя в подзорную трубу, буду докладывать вам о том, что творится на свете.

Ученому предоставили действовать по его усмотрению, и он, проворно взбираясь по веткам, вскоре исчез за зеленой завесой листвы. Спутники же его начали приготовляться к ночлегу. Они быстро покончили с этой несложной работой: ведь им не пришлось ни устанавливать кроватей, ни накрывать их бельем и одеялами. А потому все вскоре опять разместились вокруг костра.

Завязался разговор, но вовсе не о настоящем положении путешественников, которое им приходилось терпеливо переносить. Разговор вернулся к неисчерпаемой теме – к судьбе капитана Гранта. Если вода схлынет, то через каких-нибудь три дня маленький отряд вернется на борт «Дункана», но не приведет с собой несчастных, потерпевших кораблекрушение: Гарри Гранта и двух его матросов. Казалось даже, что после такой неудачи, после бесполезного перехода через Америку, всякая надежда найти их была безвозвратно потеряна. Где их теперь искать? В каком горе будут леди Элен и Мери Грант, когда узнают, что будущее не сулит никакой надежды!

– Бедная сестра! – грустно сказал Роберт. – Для нас все кончено!

Впервые Гленарван не нашел для мальчика ни одного слова утешения. О какой надежде можно было говорить? Разве экспедиция самым точным образом не придерживалась в своих поисках указаний найденного документа?

– А все же в документе упоминалась именно тридцать седьмая параллель, – сказал он. – Указывает ли она место плена Гарри Гранта или крушения его судна, но, во всяком случае, цифра эта не вымысел, не догадка! Мы прочли ее собственными глазами.

– Все это так, милорд, – отозвался Том Остин, – однако наши поиски ни к чему не привели.

– Вот это-то и раздражает меня и приводит в отчаяние! – воскликнул Гленарван.

– Раздражать это может, – заметил Мак-Наббс спокойным тоном, – но приходить в отчаяние не от чего. Именно потому, что у нас есть точная цифра, мы должны следовать ей до конца.

– Что вы хотите сказать, – спросил Гленарван, – и что, по-вашему, можно еще сделать?

– Все очень просто и логично, дорогой Эдуард: добравшись до «Дункана», мы должны взять курс на восток и, если понадобится, продвигаться вдоль этой тридцать седьмой параллели хотя бы до той самой точки, откуда мы вышли.

– Неужели вы можете предположить, Мак-Наббс, что я не думал об этом? – ответил Гленарван. – Думал, сто раз думал! Но какие шансы имеем мы на успех? Покидая Американский материк, мы ведь удаляемся от места, указанного самим Гарри Грантом: удаляемся от Патагонии, о которой так ясно говорится в документе.

– Значит, вы хотите возобновить поиски в пампасах и теперь, когда ясно, что «Британия» не потерпела крушения ни у тихоокеанского, ни у атлантического побережья Америки? – возразил майор.

На этот вопрос Гленарван ничего не ответил.

– И как ни мало шансов найти Гарри Гранта, следуя вдоль тридцать седьмой параллели, разве не должны мы попытаться это сделать? – добавил Мак-Наббс.

– Я не спорю… – отозвался Гленарван.

– А вы, друзья мои, – обратился майор к морякам, – согласны ли вы со мной?

– Совершенно согласны, – ответил Том Остин. А Мюльреди и Вильсон кивнули.

– Выслушайте меня, друзья мои, – заговорил после некоторого размышления Гленарван, – и ты, Роберт, вникни хорошенько в то, что я скажу, ибо это очень важно. Я сделаю все, чтобы отыскать капитана Гранта. Я обязался сделать это и, если понадобится, посвящу поискам всю свою жизнь. Вся Шотландия поможет мне спасти этого мужественного, преданного ей человека. Я тоже думаю, что как ни мало шансов на успех, а надо обогнуть земной шар по тридцать седьмой параллели, и я это сделаю. Но сейчас нам предстоит решить не этот вопрос, а другой, более сложный. Вот он: должны ли мы отныне окончательно отказаться от розысков на Американском материке?

Никто не отважился ответить на вопрос, поставленный так категорически.

– Так как же? – спросил Гленарван, обращаясь к майору.

– Ответить на ваш вопрос, дорогой Эдуард, – значит взять на себя довольно большую ответственность, – сказал Мак-Наббс. – Это требует размышлений. Прежде всего, я хочу знать, через какие именно страны проходит тридцать седьмая параллель южной широты.

– Это по части Паганеля, – сказал Гленарван.

– Так спросим его.

Географа не было видно за густой листвой, и Гленарвану пришлось окликнуть его:

– Паганель! Паганель!

– Я здесь, – ответил голос, словно с неба.

– Где вы?

– На моей башне.

– Что вы делаете?

– Изучаю необъятный горизонт.

– Можете вы на минутку спуститься сюда?

– Я вам нужен?

– Да.

– По какому поводу?

– Чтобы узнать, через какие страны проходит тридцать седьмая параллель.

– Ничего нет легче, – ответил Паганель, – и для этого мне вовсе не нужно спускаться вниз.

– Ну так скажите!

– Покидая Америку, тридцать седьмая параллель южной широты пересекает Атлантический океан.

– Так.

– На своем пути она встречает острова Тристан-да-Кунья.

– Прекрасно.

– Далее она проходит двумя градусами южнее мыса Доброй Надежды.

– Затем?

– Пересекает Индийский океан.