Текст книги "История рыцарства"

Автор книги: Жозеф Франсуа Мишо

Соавторы: Жюст Руа
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Странствующие рыцари

В мирное время рыцари не оставались праздными: верные клятве вспомоществовать утесненным и уничтожать вредные обычаи, они странствовали по долам и горам, отыскивая приключения и везде справляясь, соблюдаются ли добрые обычаи. Таким образом, первые годы их рыцарского звания посвящены были путешествиям в дальние страны, к чужеземным дворам, чтоб сделаться совершенными рыцарями. Зеленый цвет платья – символ надежды – свидетельствовал о их молодости и храбрости. У разных народов и у отличнейших рыцарей перенимали они разные способы переламывания копья. Чтобы испытать себя и поучиться, они домогались чести померяться с этими мастерами своего дела.

Но полезнейшие для них уроки были на войне, где служили они добровольно, стараясь стать на сторону правого. Они изучали также церемониальные обычаи и этикеты каждого двора. Желание отличиться храбростью, талантами и знанием приличий побуждало их знакомиться с знаменитейшими принцами и принцессами, рыцарями и дамами; они старались узнать их историю и заучивали их лучшие деяния, чтоб по возвращении на родину передать все в поучительных, занимательных и приятных рассказах.

Кроме беспрестанных случаев участвовать на турнирах и в войне, странствующим рыцарям приходилось иногда, в местах уединенных, наказывать злодеяния, обуздывать насилие и быть полезными; таким образом осуществляли они те чувства справедливости и великодушия, которые им были внушены. Всегда готовые на помощь несчастному, на покровительство и защиту слабого, они слетались со всех сторон, когда дело касалось исполнения их обета. Часто несколько рыцарей, собравшихся при каком-нибудь дворе, при котором их пожаловали рыцарским званием или при котором они просто присутствовали на торжественных празднествах, соединялись и целым обществом задумывали странствия, называвшиеся поисками (quetes), или для отыскания какого-нибудь исчезнувшего рыцаря или дамы, попавшей в руки врагов, или для другого более высокого предприятия. Герои, переходя из страны в страну, проезжая леса, не имели при себе ничего, кроме необходимого для собственной защиты оружия; они кормились единственно охотой. Вбитые в землю плиты, специально приготовленные для них, служили им кухней; на плиты эти клали они убитых ими козлят, которых прикрывали другими камнями, и таким образом выдавливали кровь; соль и некоторые пряности, единственные их запасы в дороге, составляли всю приправу.

Чтобы вернее захватить врага – цель их поисков, пни разделялись на небольшие отряды из трех-четырех человек, меняли или прикрывали свои гербы чехлами для того, чтобы их не узнали. Год и один день – обыкновенный их срок для окончания предприятия. Но данной ими клятве они обязаны были, возвратясь домой или в сборное место, откровенно рассказать о своих похождениях, промахах и бедствиях.[26]26
  Lacurne de Sainte-Palaye. Gassier, Histoire de la chevalerie francaise.


[Закрыть]

У странствующих рыцарей трубадуры и романисты заимствовали свои чудесные рассказы, в которых старинные предания, иногда в основе своей истинные, перемешиваются с вымыслом пылкого и поэтического воображения.

Маршанжи в тесной рамке соединил некоторые замечательнейшие похождения этих удальцов, которых можно назвать Тезеями и Геркулесами средних веков.

«Случалось, что паладин под вечер подъезжал к опушке леса; сквозь вершины деревьев высились зубчатые башни и серые донжоны огромного замка с блестящими от солнечного заката стеклами. Чтобы узнать, кто владелец этого жилища и где к нему дорога, он расспрашивал угольщиков, лошади которых гам и тут бродили по лесу, пощипывая папоротник, проскурняк и звеня колокольчиками. Но вопрошаемые молча переглядываются; наконец, один из них объясняет ему, что этот замок, издавна всеми покинутый, населен привидениями и духами, что каждую ночь в нем слышны зловещий крик и протяжный вой. Рыцарь приказывает вести его туда, оставляет у первых ворот замка оруженосца и коня и мечом пролагает себе путь между крапивой, репейником и обломками, покрывающими двор и крыльцо.

Наполовину уничтоженные зеленой плесенью остатки гербов свидетельствуют, что когда-то это жилище было обитаемо благородной семьей, и паладин вздыхает при размышлении о том, как много великого быстро исчезает в этой юдоли бедствий; он садится на камень античного окна и любуется томным блеском луны, играющей на верхушках деревьев; в ночной тиши среди этих романтических и пустынных мест слышится гармоничное пение соловья; вся природа в восхищении.

Но вдруг в зал, где рыцарь бодрствует, ворвался вихрь; окна с шумом затворяются, в средней двери показывается привидение; храбрец без страха и укора вынимает свой меч, направляется прямо к призраку, преследует его по кривым коридорам и извилистым лестницам; видение отступает; наконец, он лицом к лицу с этим таинственным врагом; он чувствует, что под ним спускается подземная дверь; еще минута – и он в обширном подземелье, освещенном четырьмя лампами.

Тут – фальшивомонетчик скрывает от взоров людских свою преступную работу, боясь, чтобы предательский звук не отдал его каре законов; с каждым ударом маятника, содрогаясь от ужаса, он готов бы задушить раздающийся звук, он готов бы уничтожить эхо звонких сводов; волосы его становятся дыбом, а в испуганных глазах отражается страх будущего наказания. Храбрый рыцарь выводит его из логовища и передает жителям страны, которые долго после этого рассказывают путешественникам об имени и подвигах полуночного рыцаря (chevalier de minuit).

Но более гнетущая забота зовет странствующего рыцаря. Приближаясь к городу, он слышит ужасный звон колокола – или набат, или звон по умершему; он спрашивает молодых прачек, развешивающих на ветлах белье, что значат эти печальные звуки колокола, и узнает, что добродетельная дама обвинена в преступлении и будет сожжена живьем, если рыцарь мечом не докажет ее невинности.[27]27
  Flores et Blanche-Fleur.


[Закрыть]

При таком известии паладин дает шпоры своему коню, въезжает в печальный город. В смрадных и грязных улицах ни души, – он летит на площадь; она покрыта бесчисленной толпой, в середине – судилище, на нем восседают в траурном одеянии местные судьи, против них главный исповедник и монахи с крестом и факелами в руках; с одной стороны костер,[28]28
  Gerard de Nevers.


[Закрыть] возле него сидит жертва; с другой стороны – обвинитель, гнусное чудовище, который мстит оскорбленной им женщине за ее к нему презрение; он возводит на нее собственное преступление.

Взоры рыцаря уже оправдали обвиненную; он называет обвинителя лжецом, предателем, обманщиком и настоятельно требует доказать это поединком не на тупом оружии, не на легких копьях, но на оружии остром, поединком на смерть.

Он бросает на землю свою перчатку. Противники, пешие, с открытыми лицами, вооруженные мечами и кинжалами, приближаются, делают крестное знамение и бьются. Справедливость одерживает верх, вероломный падает и признается в преступлении. Тогда судьи поля (juges du camp) передают труп герольдам, которые влекут его на грязной плетеной решетке (lа claie fangeuse).[29]29
  Beloi, Origine de la Chevalerie. De la Roque, Traite de la Noblesse.


[Закрыть] Доспехи его повешены на позорный столб, потом рассечены на части и обесчещены, шпоры сломаны на навозе, а сам он похоронен на не освященном месте, как обыкновенно поступают с клятвопреступником, бесчестным и вероломным рыцарем.

Спасенная дама не успела еще придти в себя, а рыцарь уже покинул город. Горожане провожают его криком: „Добрый рыцарь, мы молим Бога, да исполнятся твои желания!“»

Во время таких благодетельных странствий рыцарь отдыхал сладко в замках, где удерживал его радушный прием. На воротах и башенных шпилях подобных замков ставились золотые шлемы – условные знаки гостеприимства и пристанища, готового для странствующих рыцарей. Таков был обычай, и пока существовало рыцарство, все дворяне и благородные дамы выставляли шлемы на высоких местах своих замков, чтобы странствующий рыцарь мог войти в чужой замок также смело, как в собственный.[30]30
  Perceforest, tome V.


[Закрыть]

Приближается рыцарь – трубит рог, опускается мост. Дамы спешат на крыльцо – встретить странника и поддержать ему стремя;[31]31
  Instruction du chevalerir de la Tour a ses filles. Lacurne de Sainte-Palaye.


[Закрыть] потом они ведут его в зал, брусья которого испещрены гербами и цветами. Пажи подают ему мыться, распускают ремни его доспехов и мягкими тканями отирают пыль с мокрого чела. «Добрый рыцарь, – говорят ему, – будь здесь, как дома, и если что тебе не по нраву – распорядись по-своему, ибо с этой минуты ты здесь хозяин».

Пажи тотчас же рассылаются и именем своих господ приглашают владетелей замков, подвассалов и окружных шутников отпраздновать прибытие рыцаря в веселом и приятном обществе. Вскоре являются в красивых платьях графы, знаменные рыцари, сенешаль (senechal – «предводитель дворянства»), аббат, менестрели и музыканты.

После обеда, в сумерки, начинают плясать (baller) и забавляться. Трубадуры играют на мандолине, на шампаньской арфе, кельнской флейте, линьонской волынке. Между тем странник, сидя на скамейке, рассказывает старожилам свои похождения, учитель и богослов спорят, а придворный шут, пробираясь за креслами, старается смешить шутками и. побасенками.

Рыцарь, отведенный в приготовленную для него комнату, находит розовую воду для омовенья, потом высокую соломенную и пуховую постель с надушенным фиалками изголовьем. Пажи подают ему вино на сон грядущий и разные лакомства. На другой день, в минуту отъезда, рыцарь удивлен: паж подносит ему шелковую ткань, драгоценности и золото и говорит: «Добрый рыцарь, вот дары моего господина, он просит тебя принять их из любви к нему; кроме этого, под аркой колокольни готовы два парадных коня и два мощных жеребца для тебя и твоих людей. Господин мой вручает их тебе за то, что ты посетил его в его замке.»

Такие подарки принимались охотно, потому что они льстили рыцарской гордости, а давались они для того, чтобы хоть чем-нибудь быть участником в подвигах и похождениях рыцаря.[32]32
  Lacurne de Sainte-Palaye, Memoire sur l'ancienne chevalerie.


[Закрыть] Это был тайный договор, с общего согласия подписанный вежливостью и радушием того времени. Благородная мысль, рыцарская мечтательность внушали щедрому владельцу, что частица сокровищ, выходя из его рук, может обратиться, через этого рыцаря, в семя доблести и славы. Он предчувствовал, что его золото, облагороженное прикосновением рыцаря, утешит вдову и неимущего, выкупит пленника, обует странника, построит корабли, на которых паладин поведет дружину к блестящим победам. Он надеялся сказать себе когда-нибудь: «Может быть, рыцарь был на моем коне, когда рассеивал неприятелей; может быть, моим мечом он опрокинул великана или вождя сарацин; может быть, в моем доме соткан плащ, в котором рыцарь был на турнире!»

Но если во времена феодальной анархии, во времена беспорядков, несогласий, насилия странствующее рыцарство оказывало важные услуги, то понятно, что оно могло быть только преходящим и должно было существовать только до той поры, пока существовала причина, его породившая. Поэтому, лишь только общество, к концу средних веков, стало обращаться к порядку, а в новых государствах основалась и устроилась полиция, – независимый, отважный и причудливый характер странствующих рыцарей мог лишь затруднять правительства, а не служить им. С тех пор государи стали заботиться, как бы истребить в рыцарстве – карателе обид – все то, что было отмечено неожиданностью и причудливостью; они старались подчинить это учреждение духу порядка и дисциплины, что более согласовывалось с современными требованиями общества. Так мало-помалу исчезло романтическое рыцарство; оно слилось с рыцарством историческим. Его пережили на долгое время военные игры, турниры и поединки, которые пользовались покровительством государей для развития ловкости, мужества и рыцарской отваги.

Военные подвиги или предприятия

Из всех военных действий, порожденных рыцарством, военные предприятия соответствовали более других удалому и романтическому характеру рыцарей. Мы уже видели, что молодые люди, только что посвященные в рыцарское звание, во избежание праздности в мирное время, отправлялись странствовать по чужим краям и посещать дворы королей и знаменитейших принцев. Не всегда удавалось им вспомоществовать угнетенным или доводить предприятие до конца, особенно когда государи получили возможность справлять правосудие лично или посредством назначенных ими судей. За недостатком приключений, храбрецы придумывали их: они обнародовали, что в назначенном месте и в известное время они будут биться с каждым при таких и таких-то условиях для поддержания достоинства своего народа, чести своего короля и славы оружия. Это предложение называлось предприятием (emprise), а его исполнение – военным подвигом, поединком (pas d'armes), потому что обыкновенно оно состояло в том, что защищали проход или на мосту, или на дороге, или даже и на площади.

Когда вызов, содержавший в себе условия битвы, был обнародован, рыцари-защитники начинали стекаться в назначенное место. Там, утвердив свое знамя, они развешивали щиты, украшенные их гербовыми знаками, и девизами на деревьях или на специально для этого поставленных столбах, и принуждали всех рыцарей, желавших проехать мимо, биться или ломать с ними копья. Если несколько рыцарей вступали в союз для защиты прохода, тогда развешивалось столько щитов, сколько было рыцарей; чтобы не возбуждать зависти, проезжавший рыцарь дотрагивался копьем до одного из щитов, и хозяин щита должен был драться.

Обнародованный вызов скоро доходил в дальние края, а потому рыцари, желавшие сразиться с защитниками прохода, и дамы, жаждавшие подобных зрелищ, предлагавшихся обыкновенно в их честь, быстро съезжались со всех концов. В назначенный день поединки начинались с утра и захватывали часть дня. Бились или острым оружием, или тупыми копьями, согласно условиям вызова или дозволению, полученному от государей, на земле которых происходил поединок. Чаще всего побежденный обязан был дать победителю в залог победы или золотой перстень, или печать, или мех, или какой-нибудь драгоценный камень. Иногда условия поединка состояли в том, что побежденный обязан был идти в плен к государю победителя и там, признав себя побежденным, припасть к стопам государи и оставаться пленником столько времени, сколько захочется государю. В этих случаях короли пользовались обыкновенно своим правом, по возможности, великодушно; они ласкали, утешали и чествовали рыцарей, таким образом к ним присланных.[33]33
  Lacurne de Sainte-Palaye, Memoire sur l'ancienne chevalerie.


[Закрыть]

Во время поединков ломание копья возобновлялось ежедневно; ежедневно за битвами следовали танцы, концерты, игры и пиры, предлагавшиеся рыцарями всем зрителям на берегу реки, на опушке леса, на склоне холма, потому что поединки происходили всегда близ лесов, вод и гор, не только для того, чтобы находиться в живописной местности, но и для того, чтоб дышать воздухом, освежаться под тенью деревьев, подле текучих вод, чтобы толпы зрителей удобнее группировались и отдыхали на склонах гор.

Эти поединки в мирное время были повсеместны. Описание их можно найти в рыцарских романах, но к сожалению в этих романах волшебного и чудесного так много, что, кажется, авторы заботились не столько о том, чтобы описывать нравы и действительную жизнь рыцарей, сколько о том, чтобы дать разгул своей фантазии. Впрочем, один из этих романов, оставляя в стороне порывы воображения, дает нам такие подробности о рыцарских похождениях, которые достоверны или по крайней мере вероятны, потому что они согласуются с историей и современными обычаями. А потому можно закончить главу некоторыми отрывками из этого романа в редакции графа де Трессана (lе comte de Tressan):[34]34
  Saintre, M. Trissan, tome 3.


[Закрыть] они дополнят сказанное нами о рыцарских предприятиях.

Молодой Сентре (Saintre), паж короля Иоанна, пройдя все низшие должности, достиг звания оруженосца poursuivant d'ames. Стремясь ознаменовать себя каким-либо блестящим подвигом, чтобы скорее получить рыцарское звание, он испросил у короля дозволение пуститься в предприятия и объездить чужеземные дворы. Король, очень любивший его, отвечал: «Как, друг мой Сентре, ты хочешь покинуть мой двор в то время, когда я тебя особенно жалую! Но, – прибавил добрый государь, – я не могу тебя осуждать, я не хочу отказать тебе в возможности оправдать мои чувства к тебе и приобрести право возвести тебя в рыцари».

Получив разрешение короля, Сентре стал деятельно готовиться. При этом он отличался великолепием и роскошью, достойными государя, подданным которого был. В день отъезда он явился к королю проститься и получить королевские грамоты о своем воинском звании. По обычаю того времени монарх, его семейство и принцы крови делали подарки молодому дворянину, если только его предприятие приносило честь нации. Поэтому король подарил Сентре из своей казны две тысячи золотых ефимков, королева дала тысячу из своей, герцоги бургундский, анжуйский и беррийский столько же, их супруги одарили его браслетами, бриллиантовыми застежками, перстнями, драгоценными камнями для раздачи при тех дворах, где он будет сражаться.

Молодой Сентре отправился в Испанию. Во всех городах на его пути дивились его красоте, чувствам и щедрости. Он стал еще щедрее, когда переехал границу, где некоторые приключения ознаменовали его ловкость и его мужество. Каталонские рыцари, охранявшие проходы в горах и побежденные его оружием, дарами и обходительностью, предшествовали ему до Барселоны, где местные владельцы торжественно отпраздновали его прибытие. Тут он остановился на несколько дней, чтобы исправить и еще более украсить поезд. Отсюда же послал трех герольдов; первый был во французском костюме, украшенном отечественными атрибутами, а двое других имели на себе его фамильное платье и атрибуты. Они уполномочены были представить грамоты французского короля, его отпустившего, и вместе испросить ему дозволение представиться ко двору короля арагонского, припасть к его стопам и повергнуть перед ним свидетельство о своем военном звании. Его уважили во всем, и через несколько дней он прибыл в Памплону, где тогда был двор и куда дошла уже слава о благородном французском poursuivant d'armes: он был встречен множеством рыцарей и дам, которые были поражены великолепием и изяществом его поезда.

Когда он предстал к подножью трона, монарх говорил с ним предупредительно, расспрашивал о храбром рыцаре, царствовавшем во Франции, и прибавил, что он поздравляет этого рыцаря с таким учеником. Славнейшие рыцари готовы были оспаривать друг у друга честь, вызова (le delivrer),[35]35
  Delivrer un poursuivant d'armes de son entreprise – техническое выражение, означавшее вызов. Он состоял в том, что вызывавший вежливо или насильно брал у poursuivant d'armes постоянно носимый им знак: перстень, браслет, повязку и пр.


[Закрыть] но они принуждены были уступить это право монсеньору Енгеранду, первому из них и ближайшему к королю; племянница короля была его супругой. Тотчас по окончании королевской аудиенции Енгеранд и все дворянство приблизились к Сентре с вежливостью и прямодушием.

– Собрат мой, – сказал Енгеранд Сентре, протягивая ему руку, – принимаете ли вы мой вызов?

– Принимаю, – отвечал Сентре. – Но мне стыдно, что я не заслужил той чести, которую вы мне оказываете.

– Чего бы я не сделал, – возразил Енгеранд, – для ученика такого великого государя и для такого poursuivant d'armes, равно прекрасного в глазах и наших дам, и наших кавалеров.

Потом он обнимает Сентре, ведет его к монарху, снимает с него браслет, призывает Арагона, первого придворного герольда, и отдает ему браслет с драгоценным рубином, который потом показывает дамам и рыцарям.

Следующий день был ознаменован блистательным праздником, данным королевой арагонской. Сентре отличался на нем изяществом и блеском, которые характеризовали французский двор. Мужчинам он понравился благородной вежливостью, дамам – почтительной любезностью. Это была первая честь, оказанная им своей нации:, гордый и справедливый арагонец не мог не признать преимущества французского, воспитания.

Во время празднеств готовилась арена. Письма Сентре гласили, что противники в первый день должны переломить пять копий, и что награда достанется тому, кто хоть в чем-нибудь да одержит верх. Те же письма гласили, что на другой день противники будут биться пешие, мечом, кинжалом и бердышом и что победитель получит богатый дар от побежденного.

Король и королева с многочисленной свитой почтили бой своим присутствием. Енгеранд превышал молодого Сентре на целую голову, его воинственный вид, его сила, его мужество, испытанные в двадцати боях, говорили за него, но общий голос был за Сентре.

Честь первых трех поединков принадлежала обоим противникам. На четвертом казалось, что преимущество на стороне Енгеранда, но на пятом оно положительно осталось за Сентре. Енгеранд промахнулся; Сентре, переломив его копье до рукоятки, ударил по забралу и, не опрокидывая противника совсем, пригнул его назад до конского крестца.

Бой был прекращен, противников повели к королевскому балкону. Арагон, первый герольд, провозгласил Сентре победителем. Енгеранд взял рубин и поднес его Сентре. Оба были приглашены к королевскому пиршеству и обоим оказывались великие почести. Следующий день был днем народного празднества.

На третий день трубы возвестили бой поважнее прежних; арена была сужена для боя пеших. Битва эта была продолжительная и упорная, а конец ужасный. Молодой Сентре, выронив бердыш, успел взяться за меч и долго отражал им удары Енгеранда. Ловко уклоняясь и отражая удары, он выбрал благоприятное мгновение и нанес такой сильный удар по запястью противника, что если бы не крепость наручей, он может быть отрубил бы руку Енгеранда, из которой бердыш вылетел на несколько шагов. В это время Сентре живо схватил свой бердыш, ударил им в забрало Енгеранда и одним прыжком наступил на его бердыш. Енгеранд, в отчаянии, что обезоружен, подскочил к Сентре, крепко сжал его в объятиях и тщетно пытался повалить на землю: Сентре, со своей стороны обняв противника левой рукой, поднял над ним бердыш, но не ударял; он довольствовался тем, что не давал ему схватить руку. Король арагонский, желавший прекратить этот опасный бой, поднял свой жезл. Судьи остановили противников и легко развели их. Енгеранд, подняв забрало, воскликнул:

– Благородный француз, мой храбрый брат Сентре, вы победили меня вторично.

– Ах, что вы говорите, – возразил Сентре с живостью, – не я ли побежден вами, ведь мой бердыш упал прежде?

Во время этого благородного спора они были подведены к королевскому балкону; король сошел вниз, чтоб обнять того и другого. Между тем как герольды собирали голоса для провозглашения победителя, Сентре ускользнул из окружавшей его толпы, подлетел к герольдмейстеру, взял у него свой браслет и, сложив оружие, поднес его Енгеранду, как своему победителю, желая предупредить возглас герольдов. Но Енгеранд, не принимая залога, подал ему свой меч эфесом. Едва король успел остановить эти благородные порывы, решая, что Сентре должен сохранить свой браслет, как тот бросился к балкону королевы и, став на одно колено пред госпожой Элеонорой,[36]36
  Г-жа Элеонора, племянница короля арагонского, принцесса кордуанская, одна из прелестнейших испанских дам, была супругой Енгеранда.


[Закрыть] умолял ее принять браслет, как цену победы, одержанной ее супругом. Раздался крик удивления; сама королева пришла поднять его с колен и решила, что Элеонора должна принять этот богатый дар из вежливости и чтобы почтить того, кто имеет столь возвышенную душу-Элеонора уступила, но сняв тотчас же с шеи алмазную нитку сказала:

– Сеньор, несправедливо будет оставить вас без знака вашей победы.

Сам король помогал снимать вооружение с обоих рыцарей. Сентре, заметив, что Енгеранд ранен, схватился за свой окровавленный кинжал и целовал на нем кровь, обливаясь слезами.

Легкая рана героя не препятствовала ему участвовать в пиршестве, которое последовало за битвой; король посадил Сентре и Элеонору подле себя, а королева оказала эту честь Енгеранду. День был ознаменован многими торжествами и Сентре постоянно был предметом самого лестного внимания. Торопясь возвратиться во Францию, Сентре простился с королем и королевой арагонскими, нежно обнял монсеньора Енгеранда, поклялся ему в неизменной дружбе и пустился в обратный путь. В Париже король Иоанн оказал ему самый лестнейший прием; старые рыцари и все придворные дамы встретили молодого poursuivant d'armes рукоплесканием, лучшей наградой победителю.

Месяц спустя по возвращении Сентре из Испании представился ему новый случай ознаменовать свои доблести на глазах самого короля и всего двора. Один из знаменитейших польских палатинов, сопровождаемый четырьмя не менее его знатными вельможами, прибыл в Париж полюбоваться двором короля Иоанна. Все пятеро, совершив один и тот же военный подвиг, носили золотую нитку на руке и цепь на ногах, не мешавшую, однако, свободе движений. Они упросили монарха дозволить им оставаться при его дворе, пока не представятся столько же рыцарей, чтобы сразиться с ними.

Великолепие и изящная простота костюма польских вельмож изумляли весь французский двор. Шелковое полукафтанье с золотом, охватывая талию, доходило до колен; сбоку, на поясе, унизанном драгоценными камнями, висела широкая загнутая сабля; легкие сапожки, украшенные золотыми шпорами, надвинутая на лоб шапка со снопом перьев цапли, выходивших, как казалось, из груды алмазов, длинная пурпуровая мантия, подбитая соболем или астраханской мерлушкой, падавшая до ног и застегнутая на правом плече драгоценной запонкой, – в этом простом и благородном одеянии палатины соединяли воинственный вид северных воинов с великолепием вельмож юга. Обходительность и простота их нравов скоро были поняты, несмотря на гордый и даже немного суровый вид.

Множество молодых рыцарей и оруженосцев poursuivant d'armes спешили внести свои имена в список желавших сразиться, который два маршала Франции должны были представить королю. Полагают, что Сентре был не из последних в числе домогавшихся этой чести, а король Иоанн не задумываясь назначил его первым из пяти для поединка с чужеземными рыцарями.

Торжество было пышное. Сентре первый любезно спросил палатина-князя, согласен ли он вступить с ним в бой. Князь, зная о славе Сентре, считал за особенную честь выбор французского монарха. Он нежно сжимал в своих объятиях Сентре, пока тот нагибался, чтобы снять цепь и золотую нитку.

Ристалище было устроено подле дворца св. Павла на обширном поле св. Екатерины. Битва длилась два дня с равной честью для обеих сторон. Однако Сентре чувствовал свое превосходство над мужественным противником. Но он не воспользовался этим и в первый день довольствовался тем перевесом, какой требовала честь, а на второй день из деликатности подверг себя опаснейшему испытанию. Гордый и храбрый палатин, изучавший с детства искусство биться своей кривой саблей, может быть, одержал бы решительную победу, если бы не чрезвычайная ловкость, с какой Сентре избегал и отражал удары соперника. Сентре, постоянно хладнокровный, что раздражало противника, долгое время только парировал удары. Зная по опыту, что смирение поражает добрую душу, он искусно поддерживал бой до назначенного для окончания его часа. Заметив же, что рука князя ослабла и наносила неверные удары, он пустил своего коня вскачь и, схватив княжеского коня за крестец, так ловко ударил по сабле, что она вылетела из руки. Тогда он легко соскочил с коня, поднял саблю, снял каску, скинул наручи и поспешил поднести саблю палатину. Польский князь обвороженный грацией и деликатностью Сентре, быстро соскочил со своего коня, чтоб принять саблю и обнять такого достойного противника, великодушно сознаваясь в своем поражении. Король Иоанн уже сошел с балкона и обнимал обоих бойцов; сжимая Сентре, он чувствовал нежную и живую привязанность отца.

Чего не придумывали тогда добродушный король Иоанн и его благородный, веселый и предупредительный двор, чтобы смягчить печаль польских вельмож после их поражения. Отправляясь к берегам Вислы, они щедро наградили Сентре, провожавшего их целый день, богатыми подарками и ласками.

Немного спустя простой курьер привез французскому монарху известие, что двенадцать британских рыцарей переехали море и, побыв некоторое время в Кале, отказались подчиниться принятым обычаям, что они не хотят явиться ко двору, решились не предпринимать ни чего такого, что обязывало бы их послать герольда и даже не примут герольда от того государя, которого не признают королем французским, так как он был сыном Филиппа Валуа. Известно, что их король тщетно оспаривал французскую корону. Поэтому британские рыцари остановились только на рубеже своей территории, выстроили вышку, раскинули палатки, к ним привесили свои двенадцать гербовых щитов и решились дожидаться французских рыцарей, которые посмеют дотронуться до их щитов.

Такое известие возбудило негодование французского рыцарства и зажгло ненависть между обеими нациями. Много рыцарей просило позволения наказать британскую гордость. Они собирались по двенадцати в порт Амблетез, откуда, не справляясь о числе противников, отправлялись снимать их щиты с той уверенностью, которая не разбирает опасности. Никто из них не имел успеха в переламывании копья, в чем постоянно упражнялось британское дворянство со времен рыцарей Круглого Стола. Такую оскорбительную новость скоро узнали в Париже. Король Иоанн взглянул на Сентре и ему показалось, что честь нации уже отомщена. Сентре, воспламененный взором государя, обнял колени монарха и полетел к славе.

Он отправился в сопровождении рыцарей испытанной привязанности и мужества, прибыл на место и снял щиты; британцы вышли из палаток в полном вооружении и, думая сразиться со слабым врагом, не побоялись показать на валявшееся в пыли французское оружие. Проникнутые справедливым негодованием, Сентре и его товарищи ударили на британцев с яростью. Последние скоро уступили: копья, бердыши, мечи были для них одинаково гибельны; Сентре опрокинул тяжестью своих ударов пятерых. Наконец они принуждены были просить пощады.

Сентре, овладев их щитами и знаменами, приказал подобрать французские и поставил их с почестями на помосте. Он пренебрег конями, и, отправляя британцев в Кале, сказал им, что на этом самом месте он останется три дня в готовности защищаться против всякого, кто только нападет на него из Кале. Но три дня прошло, ни один британский рыцарь не показывался. Тогда он разрушил помост и, быстро возвратясь, вступил в Париж при кликах многочисленной толпы. Щиты были повергнуты к стопам короля. Монарх немедленно наградил победителя: на другой же день назначено было собраться многочисленному обществу и Сентре был пожалован в рыцари.

Однако военные подвиги обыкновенно предпринимались простыми рыцарями, любителями приключений, и не сопровождались ни пышностью, ни торжественностью турниров.