Текст книги "Удивительные приключения Гертона Айронкестля"

Автор книги: Жозеф Анри Рони-старший

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Глава III
Жизнь или смерть

Смерть витала над караваном. Время от времени к странному перезвону растений примешивалось то блеяние козы, то хрипение ослов, то дикий рев верблюда. Громадные мухи продолжали донимать животных… И черные, несмотря на свою веру в главу каравана, бросали вокруг тусклые взгляды, в которых читались нарастающее возмущение и вспышки безумия.

– Плохо дело! – сказал Курам, только что державший речь к черным. – Некоторые совсем сошли с ума, господин.

Гертон взглянул на сумрачных людей. У него самого горло жгло, как в огне, а гигант Гютри страдал невыразимо… Лучше всех боролась с жаждой Мюриэль.

– Скажи им, чтоб подождали еще час! – оказал Айронкестль. – Если ничего не случится, мы пожертвуем верблюдом.

Курам понес черным обещание господина, и так как надежда принимала определенную форму, люди воспрянули…

Гертон всматривался в горизонт… Где они? Достигли ли они реки или же бродили, как караван, по пустыне, еще более ужасной от этих в изобилии растущих кустов.

– Отвратительная вещь! – ругался Гютри. – Я решительно не знаю, смогу ли я выдержать еще час. Я галлюцинирую, дядя Гертон. Моя голова полна источников, ручьев, водопадов… Гнусная пытка! Еще час!..

Он вытащил свой хронометр и стал смотреть на него блуждающим взглядом.

Гертон обернулся к молодой девушке.

– За меня не бойтесь, – сказала Мюриэль. – Я и больше часа могу ждать, если понадобится.

Но отсутствие Филиппа пугало и огорчало ее. Не попал ли он в какую-нибудь ловушку в этой таинственной и враждебной земле? Забывая о своих страданиях, она думала о человеке, которого ее верное сердце полюбило так, что эта любовь никогда не пройдет.

Прошел еще час. Жестокий свет ослеплял людей и животных. У Гютри было такое ощущение, что он шел через огромную раскаленную печь…

Один чернокожий повалился на землю, испуская жалобные крики. Другой размахивал ножом… Все начали роптать.

И снова Гертон бросал отчаянные взгляды на горизонт… Ничего! Одни только голубые и фиолетовые травы, да гигантские мухи, да нестерпимый перезвон колоколов.

– Неужели же пришла гибель?

И, повернувшись к Мюриэль, с сердцем, разрываемым угрызениями, он простонал:

– Какое безумие заставило меня подвергать опасности эту молодую жизнь?

Чтоб выиграть время, он разрешил устроить привал и велел расставить палатки, говоря:

– Через десять минут мы зарежем верблюда.

Под наскоро поставленными палатками белые и черные искали хотя бы слабой прохлады. Гертон, скрепя сердце, назначил двух черных для выполнения жертвоприношения… Они выступили вперед, вооруженные острыми ножами.

– Стойте! – крикнул Курам.

Припав к земле ухом, он внимательно слушал.

– Я слышу топот, – промолвил он, – топот крупных животных…

Все слушали, затаив дыханье. Гертон сказал жертвоприносителям:

– Не двигайтесь, пока я не подам знака.

Они стояли подле обреченного животного. Лезвия сверкали, как серебро. Курам продолжал слушать, наклонившись к земле. Еще двое черных последовали его примеру.

– Ну, Курам? – спросил Айронкестль.

– Топот приближается, господин, и я думаю, что это верблюды…

Один из черных подтвердил:

– Да, это верблюды! Но другой проворчал:

– А может быть, вепри.

– С какой стороны слышится топот, Курам?

Курам указал на тянувшийся с юго-западной стороны пригорок, хотя и невысокий, метров 20 в вышину, но все же суживающий горизонт.

– Вперед! – сказал Гютри, оседлавший наиболее крупного из верблюдов. – Если это они, я подниму обе руки.

Несмотря на усталость и жажду, животное не отказалось идти. Оно медленно зашагало. Несколько черных, охваченные нетерпением, следовали за колоссом.

Гертон, наведший было бинокль, в тревоге опустил его…

– Только бы не потерпеть разочарования!.. – беспокоился он, видя, как взоры всех обратились на юго-запад.

Тем временем Гютри достиг подошвы холма. Склон был не крут, верблюд взбирался на него без особых усилий. Черные шли впереди.

Гертон и Мюриэль ждали. С каждым биением пульса отчаяние сменялось надеждой, надежда – снова отчаянием.

Еще несколько шагов. Черные уже наверху. Вот они беснуются, кричат, но нельзя разобрать, радость ли то или разочарование.

Но вот Гютри поднимает, наконец, обе руки.

– Это они! – кричит Гертон прерывающимся голосом. Теперь он снова схватился за бинокль. Гютри смеялся!

– Вода!.. Они нашли воду!

Весь караван прыгал от радости, даже животные. Через несколько минут Гертон был у холма и поднимался по легкой покатости.

Вдали, по пустыне с звенящими растениями, бежали рысью два верблюда. Уже ясно можно было различить Филиппа и сэра Джорджа. Полные мехи подпрыгивали на боках горбатых животных…

Гютри неистово горланил победную песнь, черные исступленно кричали, и все продолжали бежать.

– Это, наконец, вода? – зарычал Сидней, когда был уже близко.

– Вода! – невозмутимо ответил сэр Джордж, протягивая ему флягу. – Там в пустыне течет большая река, как говорил Айронкестль.

Гютри продолжал неистово пить жизненную влагу… Черные выли и прыгали, и смеялись, как дети. Спокойная радость наполняла грудь Гертона.

– Обратил Господь взоры свои на мольбу смиренных и не презрел моления их…

Когда порции были розданы, эти люди ожили, как оживают и зеленеют сухие травы после дождя; даже животные получили хотя и малые дозы, но все же достаточные для того, чтоб дать им силы достигнуть реки.

Утолив жажду, Гертон выслушал без особого удивления рассказ Филиппа и сэра Джорджа.

– Самуэль писал мне об этом! – оказал он. – Этой ночью караван сделает привал на берегу большой реки.

Отчаяния не было и следа. В радости возрождения к жизни первобытное сознание черных, лишь смутно рисующее будущее, уже забыло об испытании, и так как господа снова восторжествовали над коварной природой, их вера стала непоколебимой.

Глава IV
У берега реки

Караван сделал привал в тысяче шагов от реки. Наступила ночь. Звездный свет отражался от растений и неуловимо струился по пустыне.

Шесть скалистых массивов окружали лагерь, расположенный на полосе красной земли, где росли лишь лишаи, мхи да дикие травы. Огонь бросал сверкающий свет, и шмыгающие во тьме звери останавливались в отдалении и следили за странными существами, двигавшимися среди огней.

Появлялись и исчезали то жабы и громадные ящеры, то медянистые шакалы и приплясывающие гиены, то ощетинившиеся вепри, розовые гиппопотамы и быстроногие антилопы; иногда во тьме вспархивала хищная птица с пушистыми крыльями и, наконец, у самого берега показался лев. Несколько минут он стоял, пристально рассматривая лагерь, затем принялся бродить.

– У него шерсть, как у лисы! – заметил Сидней в то время, как сэр Джордж проверял ружье.

– И какая-то странная походка! – прибавил Филипп. Верблюды, ослы и козы тревожно принюхивались.

– Он не так велик, как давешний леопард.

– Да, – подтвердил Филипп, – и верно не так страшен…

– Какой проворный! – воскликнул Гютри.

Лев скрылся, появилось три громадных чудовища.

– Ящеры! – сказал Гертон со смесью страха и любопытства.

– Волосатые ящеры! – внес поправку Филипп. – Такие же, какого мы встретили утром… Самый крупный – поистине… поистине апокалиптический зверь!

И в самом деле, один из ящеров был по крайней мере Двенадцати метров в длину и грузностью не уступал носорогу. Его три глаза цвета изумруда, подернутого янтарем, наблюдали окружающее.

– Должно быть, он страшно силен! – сказал Филипп.

– В добрый час! – буркнул Гютри, придвигая слоновье ружье. – Природа добросовестно поработала.

Исполинский зверь испустил странный рев, подобный рокоту водопада. Он направлял свое внимание не в сторону людей, а принюхивался к резкому запаху верблюдов и коз.

– Мы – богатый склад провизии, – сказал Филипп. – Отважится ли он пробраться сюда?

Караван не смог собрать достаточно топлива, чтоб образовать непрерывное кольцо огней, и между кострами были промежутки… Смелый зверь мог таким образом проникнуть в лагерь, но ни лев, ни тигр не покусились на это, вероятно, испуганные трепетным мерцанием огней.

Фантасмагорическая фауна нарастала у лагеря: медянистые шакалы, гиены, гепарды, пантеры, ночные птицы, зеленые обезьяны, рукокрылые с подскакивающим летом, гигантские жабы и ящерицы, берилловые и сапфировые змеи. На косогоре показались два леопарда; снова появился крадущийся лев, вылезали из воды новые ящеры… В темноте кишели тела, сверкали лампады глаз – желтых, зеленых, красных, лиловатых, и все они уставились на костры.

Один из леопардов, подняв голову, испустил рев, равный по силе рыканию львов.

Смутный страх рос в душе путников. Какими жалкими чувствовали бы они себя пред этим адом хищных зверей, не будь у них их страшного вооружения! Но не знающий промаха прицел сэра Джорджа и Филиппа, скорострельные винтовки, слоновье ружье Гютри и, в особенности, пулемет придавали двуногим значительную силу.

– Видение святого Иоанна Богослова на острове Патмосе! – воскликнул Гютри.

Исполинский ящер зевнул; его отверстая пасть напоминала пещеру; зубам, казалось, не было числа, и весь этот зверь заставлял мысль обращаться к эре сказочных рептилий. Теперь он был у самого широкого прохода. Верблюды храпели от ужаса; ослы и козы искали прибежища у людей… Устремив глаза на одного верблюда, ящер вытянулся. Быть может, он еще колебался. Но это было недолго. Он смело проник в проход. Тогда безумный ужас овладел спутанными животными, ужас, подобный панике, заставляющей носиться по саванне стада животных. Некоторые порвали путы; три обезумевших верблюда понеслись вскачь к группе людей… Черные бросились им навстречу.

– Вот кто мог бы нас обессилить! – проворчал Гертон.

– Не зевать! – крикнул Гютри.

Ящер был уже в лагере и направился к высмотренному им верблюду, которого он облюбовал по каким-то таинственным причинам. Это была страшная минута, так как и другие ящеры приблизились к лагерю.

– Так как я справа, я целюсь в правый глаз, – оказал Филипп сэру Джорджу.

– Ладно, а я в левый, – флегматично согласился британец.

Раздалось два выстрела. Ящер испустил отчаянный рев и закрутился. Третья пуля, попав в верхний глаз, окончательно ослепила его.

Черные удерживали рвущихся животных, и неистовые вопли раненого ящера останавливали хищников от вторжения… На голубом небосводе тихо мерцали в вечном великолепии звезды…

– Страшный зверь – человек! – сделал вывод Гютри.

Глава V
Молодая девушка в голубой ночи

В продолжение двух дней караван продвигался вперед без помех. Каждое утро Гертон тщательно определял положение каравана и направлял дальнейший путь, руководствуясь компасом. Местность оставалась все столь же плодородной, населенной многочисленными необычайными животными: лиловато-розовыми гиппопотамами, непомерно высокими жирафами, волосатыми ящерами, пауками величиной с птиц, внушающими тревогу насекомыми (некоторые из жесткокрылых достигали величины горлиц), слонами, вооруженными четверными клыками, ползучими рыбами, огненноцветными змеями… Но особенно поражали растения. Встречались все те же голубые и фиолетовые травы, разбросанные островками, а по мере продвижения к юго-западу стала преобладать флора мимоз. Они были непостижимо разнообразны. Одни были величиной с европейскую стыдливую мимозу, другие достигали высоты берез, ясеней, буков, а некоторые были так колоссальны, что превосходили высотой и коренастостью калифорнийские секвойи.

Гертон предупредил своих спутников:

– Нужно соблюдать самую строгую осторожность. Это страшные растения.

Слова эти разожгли в Гютри любопытство. Если б он был один, он, без сомненья, уступил бы своей привычке пренебрегать опасностью, но руководителю экспедиции он охотно повиновался. Когда задевали мимозу, все равно исполинскую или низкорослую, листья сжимались, как руки, и издавали, в зависимости от роста ее, звуки, подобные звукам цитры, лиры или арфы.

– Чем же они страшны? – нетерпеливо допытывался Гютри. – Своими иглами?

– Достаточно было бы и игл. Укол их болезнен и производит своего рода помешательство… Обратите внимание, что наш окот избегает малейшего соприкосновения.

– Но что же делать, если их будет так много, что они преградят нам проход?

– По-видимому, они этого не хотят. Всюду они оставляют свободное пространство… Почему?

И он погрузился в рассматривание записок Самуэля Дарнлея.

Небо потемнело. Громадные тучи восстали из бездн. Атмосфера грозы обволокла караван.

– Будет славная гроза! – заметил сэр Джордж.

В медном и нефритовом освещении закружились вихри. Стихии неистово разыгрались, и когда необъятная молния прорезала пространство, казалось, что это какая-то неведомая мировая воля, устрашавшая животных и давившая людей. Как будто там, в тучах, внезапно зарождалась жизнь, в мертвой бессознательной материи вспыхивало сознание…

Затем потоком полилась вода, трепетная и плодоносная, прародительница всего, что растет и умирает.

Расставили палатки; плохо укрытый скот топотал ногами и подпрыгивал при порывах ветра и раскатах грома, в которых слышался как бы рев бесчисленного множества львов.

– Ах, как я люблю грозу! – воскликнул Гютри, сладострастно вдыхая влажный воздух. – Она дает мне удесятеренную жизнь.

– Но она, должно быть, несет и много смертей! – заметил сэр Джордж.

– Все несет смерть. Нужно выбирать, мой друг.

– Мы не выбираем. Нас выбирают.

Вокруг лагеря в панике неслись дикие звери. Стая жирафов промчалась, как молния, на мгновенье мелькнули утесообразные спины слонов, гигантские ящерицы искали расселины, носорог катился, как грозный валун, тяжело топотали вепри, а легкие антилопы бежали подле растерянного льва, не замечая его.

– Сейчас нет ни дичи, ни охотника! – сказал Филипп, стоявший рядом с Мюриэль.

Но гроза уже ослабевала. Грозовую тучу поглотила бездна; дождь лил уже не столь буйным потоком. И, наконец, древнее горнило снова показалось в небе.

– Вот чудовище! – проворчал Гютри.

– Истинный отец жизни! – возразил сэр Джордж. Драма быстро подходила к концу. Земля пила воду и сохла на глазах.

– Мы можем отправиться в путь! – сказал Гертон. Он говорил томным голосом и поступь его стала тяжелой.

– Как-то смутно все кругом! – сказал Гютри. – Чувствуется какая-то усталость!

– Сильная усталость! – подтвердил сэр Джордж. Филипп ничего не прибавил, но ему казалось, что вес тела удвоился.

Тем не менее Гертон дал приказ трогаться в путь, но приказ этот выполнялся с большим трудом. Люди еле волочили ноги, животные задыхались, и все подвигались вперед с крайней медленностью.

– В чем дело? – спросил Гютри.

Он говорил нечленораздельно, замирающим голосом и был как бы в оцепенении. Никто не отозвался. Караван с трудом двигался уже полчаса и не прошел еще километра. Островки мимозовых деревьев вокруг все умножались, и, наконец, стало трудно пройти. Когда человек по оплошности касался растения, листья начинали странно волноваться, ледяной ток распространялся по телу. Это явление сказывалось резче, когда задевали дерево: ветви извивались, как змеи.

– Дольше я не в силах выдержать! – воскликнул, наконец, Гютри сердито, но вяло. – Точно свинцовые гири у меня на ногах… Дядя Гертон, в ваших заметках на этот счет ничего нет? Что это, оцепенение?.. Опять эти проклятые растения, что ли, виноваты?

– Я не испытываю ощущения оцепенения, –отвечал Гертон, таким же заплетающимся голосом, как Сидней. – Нет, это не оцепенение!.. Мысли мои ясны… мои ощущения нормальны… Только вот эта невыносимая тяжесть. Как будто увеличилось давление.

– Да, – согласился сэр Джордж, – именно так. Все остается нормальным… Кроме этой тяжести.

– Я вешу пятьсот фунтов! – ворчал Гютри. – Вы не ответили, дядя Гертон, растения это, что ли? И почему?

– Думаю, что растения, – с дрожью вымолвил Гертон. – Впрочем, ты сам это хорошо знаешь… Здесь все зависит от них. Я хотел бы только понять, чего они хотят, или чем мы их стесняем?

– Здесь больше не видно ни одного животного, – заметил Филипп.

Это было верно. Не видно было ни одного млекопитающего, ни птицы, ни гада; даже насекомые исчезли. С каждым шагом тяжесть увеличивалась.

Прежде всех встали верблюды. Они начали испускать нестройные крики, постепенно угасавшие; затем они легли и больше не двигались. Ослы не преминули последовать их примеру, тогда как козы продолжали с трудом идти.

– Что с нами будет? – прошептал Гертон.

Его речь была замедленна, как и жесты, но нервы сохраняли свою чувствительность, и мысль не была омрачена… Гигант не двигался, Филипп и сэр Джордж, хотя и менее, но все же были парализованы.

Лучше всех противилась этому влиянию Мюриэль, но и она не могла ступить шагу без необычайных усилий.

– Да, чего они хотят? – с трудом проговорил Филипп. – Что мы им сделали, или чего они боятся?

Таинственный страх витал вокруг них. Впереди начинался лес гигантских мимоз: они жили должно быть еще во времена царей ассирийских и халдейских пастухов. Десять цивилизаций сменились с тех пор, как их стебельки впервые возникли из плоти кормилицы-планеты.

– Не они ли нас останавливают? – спросил себя Гертон…Тогда, быть может, вернуться назад…

Но вернуться они уже не могли. Их ноги почти не двигались. Когда путешественники пытались говорить, получались нечленораздельные звуки… Весь скот их уже лежал на земле. Только глаза животных были еще живы, они выражали несказанный ужас…

Близился вечер, красный и зловещий. С неслыханными усилиями Мюриэль добралась до провизии и достала копченого мяса и сухарей. Но никто не хотел есть. Все следили за уходящим солнцем. Настала ночь. Розовый полумесяц слабо освещал пространство… Вдали, очень далеко, завывали шакалы.

Тогда людям пришло в голову, что они беззащитны; дикие звери могли растерзать их живьем. Но вокруг была совершенная пустыня; ни в траве, ни на берегу, ни на опушке леса не появлялось ни одного животного.

Постепенно усталость взяла верх над всеми ощущениями и всякой мыслью. И когда луна склонилась к горизонту, люди и животные все спали под мерцающим покровом звезд…

К полночи Мюриэль проснулась. Луна скрылась; звезды трепетали в снежно-белом мерцании; молодая девушка поднялась, обуреваемая лихорадкой и невероятным возбуждением. Она глянула на своих спутников, распростертых на земле в пепельном сиянии, и внезапно ее пронизало тоскливое и пламенное: нужно их спасти… Это чувство исключало всякую логику; это было импульсивное движение существа, живущего лишь инстинктом; она даже не пыталась рассуждать…

Как бы охваченная галлюцинацией, несмотря на все еще удручающую усталость, она пустилась в путь в направлении Южного Креста, движимая интуицией, питаемой вскользь брошенными словами Айронкестля. Временами она вынуждена была останавливаться, ее голова была тяжела, как гранитная глыба… Часто она пробиралась ползком. Но сколь усталой ни чувствовала себя девушка, экзальтация не оставляла ее. Время от времени она шептала:

– Нужно их спасти!

В глубине души теплилась надежда, что через некоторое время она выйдет из опасных пределов; при этом Мюриэль забывала, что тогда она очутится одна в мире хищников… Здесь же по-прежнему было пустынно. Ни одно живое существо не оживляло безграничную равнину.

Постепенно Мюриэль удалялась от леса гигантских мимоз.

Прошло несколько часов, тяжелых и тягучих. Молодая девушка прошла не более мили. Внезапно она почувствовала сладостную отраду. Тягостное ощущение исчезло… Мюриэль снова обрела легкость движений, радостное чувство, что может распоряжаться своим телом. Инстинктивно она заторопилась скорее удалиться от зловещих пределов…

Но теперь возникла новая тревога. Вернулся мир животных. Проскальзывали, как призраки, шакалы; в полутьме промелькнула, припадая на ногу, гиена; гигантские жабы прыгали во влажной траве; ночные хищные птицы пролетали, махая пушистыми крыльями…

Всюду кишела неуловимая, тревожная жизнь, всюду было то беспокойное движение, которое испокон веков неустанно примешивает к упорному размножению яростное истребление.

Вздохи, приглушенные вопли, шуршание травы, прерывистый хохот гиен, пронзительный визг шакалов, жалобный крик совы… Мюриэль была вооружена только револьвером, но она не думала об отступлении. Увлекшее ее возбуждение продолжалось, превратившись в какое-то смутное опьянение, обязанное своим происхождением, по всей вероятности, вновь обретенной легкости движений.

По временам грудь ее вздымалась от содроганья. Шакалы, с осторожной дерзостью следовавшие за ней по пятам, были символом всего того, что в дикой стране подстерегает все живое, чтоб истребить его и пожрать. Их вел вечный голод, и каждое создание манило их обещанием утолить его.

Приближалась заря, когда резкий крик прорезал пространство. И Мюриэль увидела, как чья-то длинная те»ь скользила, прячась в траве. Глаза сверкали, как два изумруда… Молодая девушка смотрела, как близилась эта страшная фигура, это тело, искавшее ее тела… Шакалы остановились, напрягая слух, исполненные боязни, алчности и надежды… Мюриэль чувствовала, что на нее обрушивается безмерная пустыня, жестокость всей вселенной…

Держа револьвер в руке, она прошептала:

– Ты сила моя и мой щит, Создатель.

Между тем хищник, стесненный устремленным на него взглядом Мюриэль и ее вертикальным сложеньем, медлил нападать. Кошачий инстинкт подсказывал ему кидаться врасплох на всякую добычу, способную защищаться.

В голубой ночи глаза человека сдерживали глаза хищника. Мюриэль была готова к битве… Зверь с длинным телом скользил по траве, как что-то текучее.