Текст книги "Тереза Батиста, уставшая воевать"

Автор книги: Жоржи Амаду

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Кроме Борова и Оборотня, существуют и другие, не менее устрашающие персонажи, но помутившийся разум доны Брижиды не удерживает их в памяти, хотя одного из них она всё-таки вспоминает: это Безголовый Мул, она тут же узнаёт его.

Безголовый Мул может превратиться в знатную даму, добрую крёстную или куртизанку, теперь уже дона Брижида никогда не обманется. Когда Габи в первый раз появилась у зарешечённой двери, это было десять дней спустя после смерти Дорис, дона Брижида открыла ей дверь и принимала в гостиной. Капитан тогда уехал на петушиные бои. Она держала за руку девушку, представилась как крёстная и покровительница; сеньор капитан, видите ли, поручил ей найти няню для сиротки дочери. Манеры у доны Габи изысканные, разговор приятный, старушка хорошего воспитания, лучшего и желать не надо для тех, кто так страдает, как безутешная мать Дорис.

Погрузившись в доверительную, почти интимную беседу, они даже не заметили, как вернулся капитан. Он стоял в дверях и, тыкая в них толстым пальцем, содрогался от смеха, который становился всё громче и громче, переходя в непрекращающийся хохот, живот его подпрыгивал. Обычно несмеющийся, капитан бывал страшен, а когда начинал так смеяться, видеть это было неприятно. Несколько раз он начинал говорить, но смех не давал сойти слову с его языка.

– Подруги, подружки, кто бы мог сказать такое? Дона Габи с раздражением поднялась, извинилась и сказала:

– Не застав вас, я выразила доне Брижиде своё сочувствие. – И прощаясь: – Прощайте, синья дона.

Торопливо она покидала гостиную, толкая перед собой девушку, но капитан остановил её:

– Куда это вы? Мы можем поговорить здесь.

– Здесь? Не лучше ли…

– Здесь! Выкладывайте.

– Так вот, я нашла эту милочку, она может помогать ухаживать за сироткой… – Посмотрев на дону Бри-жиду – вдова вытирала слёзы, вызванные выраженным ей сочувствием, – Габи понизила голос: – Главное – это тонкая…

Капитан с трудом, но сдержал смех, Габи же не знала, смеяться ли ей от страха или плакать из сострадания.

– Сегодня я верю вам на слово, и если всё так, то завтра я буду у вас и заплачу обещанное.

– Пожалуйста, капитан, сегодня хоть часть… Мне необходимо, я должна привратнице, старый долг.

– О том, чтобы я давал деньги вперёд, и думать не смейте ни сегодня, ни завтра, никогда. Вы что, уже забыли или хотите, чтобы я вам напомнил? Заплачу завтра, если будет за что платить. Если хотите, приходите завтра сами… И составите компанию моей тёще, компанию моей тёще. Ах, эта добрая…

И снова он разразился смехом, Габи умоляла:

– Заплатите хоть немного, капитан, пожалуйста.

– Приходите завтра утром. Если всё будет так, как говорите, получите сполна. Но если нет, я вам не советую даже появляться…

– Я не могу отвечать за… Мне её вручили как девушку, а я тут же привела её к вам. Всё, что я нахожу лучшее и свежее, сейчас же предлагаю вам, сеньор.

– Не отвечаете, значит? Хотите в очередной раз меня надуть, да? Должно быть, потому, что не получили, как это следовало, по заслугам, потому что я не покончил с вашим заведением? Вы думаете, что я идиот? Не ждите и не надейтесь, идите вон!

– Ну хотя бы то, что заплатила я…

Капитан отвернулся от Габи и тут же при тёще спросил девицу:

– Ты девушка? Не ври, будет хуже.

– Нет, сеньор…

Жустиниано повернулся к Габи, схватил её за руку и затряс:

– Вон отсюда, пока я не разбил тебе морду…

– Успокойтесь, капитан, что такое? – вступила в разговор дона Брижида, всё ещё не понимая причины смеха и ярости зятя. – Успокойтесь!

– Не суйте нос, куда не надо. Знайте своё место и будьте довольны.

И снова капитан захохотал, услышав слова тёщи в защиту Габи:

– Оставьте эту добрую душу в покое… Он был готов умереть со смеху.

– А знаете ли вы, кто эта добрая душа? Не знаете? Ну так сейчас узнаете. Вы никогда не слышали о Габи – Ослице Падре, которая была любовницей падре Фабрисио и после его смерти стала содержать дом терпимости? И на церковные деньги… – Он хохотал, хохотал до упаду. – Эта добрая…

– Ах, Бог мой!

Слыша всё это, Габи, поджав хвост, подалась на улицу. Девушка решила за ней последовать, но капитан остановил её:

– Ты останься. – Oн смерил её оценивающим взглядом, а может быть… – Как давно ты лишилась Девственности?

– Месяц назад, сеньор.

– Только месяц? Не ври!

– Только месяц, сеньор.

– Кто это сделал?

– Доктор Эмилиано, с завода.

Он должен был разбить морду этой грязной своднице, которая подсунула ему объедки Гедесов. Мощные конкуренты, богачи, особенно Эмилиано Гедес. С земли, где стоит завод, приходят уже использованные, ни одна из тех, кто родился на этих землях, не дала капитану возможности пополнить ожерелье ещё одним золотым кольцом.

– Где твои вещи?

– У меня нет ничего, сеньор.

– Иди вон туда…

Дона Брижида внимательно посмотрела на зятя, хотела сказать, осудить его, но капитан опять захохотал – «Добрая душа, ах, добрая душа» – и опять стал тыкать пальцем в её сторону. Дона Брижида в нервном порыве вышла из дому и ушла в заросли кустарника.

Никакого уважения, даже самого маленького, как будто её просто не существует, и всё. Вечером, после мрачного ужина при свете керосиновых ламп, капитан пошёл за девчонкой, которая уже спала. «Пошли!» В конце коридора вспыхнул огонь в трубке капитана, и дона Брижида увидела Борова, огромного, страшного, грязного, и впервые узнала его.

Она заперлась вместе с внучкой в своей комнате, разум доны Брижиды помутился ещё до смерти Дорис. Ругань капитана долетала до ушей доны Брижиды через стены. Сукин сын Гедес испортил девчонку и спереди, и сзади.

В течение года с половиной после смерти Дорис Безголовая Ослица, ведя за руку какую-нибудь девчонку, являлась доне Брижиде часто, но она тут же узнавала её. Достаточно было её увидеть, и мир доны Брижиды становился адом, наполненным дьяволами. Так она расплачивалась за свои грехи.

Безголовая Ослица – любовница падре, святотатство. Но она не может обмануть капитана, чьи злобные крики срывают листву с деревьев, убивают молодняк на террейро, птиц в лесу.

– Не приносите мне объедков, я же сказал вам, что не ем после других… Я разобью вам рожу, собака…

Крики и стоны, звуки побоев, звуки льющейся воды; одна негритянка выла всю ночь напролёт, на шее у Борова ожерелье из золотых колец, каждое кольцо говорит о девушке, лишённой капитаном девственности, самое большое кольцо – это Дорис. Голова доны Брижиды делается с каждым днём всё тяжелее и тяжелее, иногда она в этом мире, иногда в аду, где хуже – ей понять не под силу.

Где же та величественная сеньора дона Брижида, первая дама округа, вдова достойного доктора Убалдо Курвело, Мать-Царица, которая организовывала свадьбу? Путаются в её голове события, разум слабеет. Стала небрежна в одежде, пятна на юбке и на блузке, стоптанные туфли, не причёсана. Забывает всё – факты, числа, детали, память плохая, непостоянная. Дни за днями проводит в раздумье и разговорах сама с собой, в заботах о внучке, и вдруг что-то её уводит, и она погружается в галлюцинации. Чудовища её преследуют, перед ней адское племя, его возглавляет Боров, который сожрал её дочь и собирается сожрать внучку.

Однако память её чётко хранит совершённое ею преступление. Да, потому что она, дона Брижида Курвело, так же как Габи, кормила Борова и Тёрто Щенка Оборотня, поддержала охоту Жустиниано Дуарте да Роза, капитана Свиней и Дьяволов. Вручила ему свою собственную дочь, чтобы он выпил из неё кровь, переломал ей кости и съел её жалкое худенькое тельце.

Не пытайтесь, пожалуйста, свалить на её невинность, счесть её жертвой, обманутой обстоятельствами, принявшей капитана за человека, спутавшей грязный сговор с достойным свадебным контрактом. Она расплачивается за свои грехи и совершённое преступление по счетам. С самого начала она всё знала, знала по первому взгляду капитана на проститутку и никогда не разрешала себя обмануть – проводила ночи без сна, размышляя над поступками капитана, и даже приобрела дар предугадывать его мысли и предвидеть будущее.

Знала, но не желала знать, молчала, проглатывала все обиды, закрыла глаза на обнаруженную чахотку у дочери и тем закрыла солнце жизни, оправдала капитана, погрязшего в преступлениях, и повела дочь к алтарю, а позже – к девичьей постели, тут же, пока ещё не разошлись приглашённые на свадебный пир. Боров ел её по кусочкам за завтраком, за обедом, за ужином. Сделал Дорис беременной, а она всё худела и становилась меньше, когда же она умерла, хоронить было нечего.

За такое преступление всемогущий Господь и наказал дону Брижиду, превратив её жизнь в ад в проклятом доме её зятя, что стоит на землях, приобретённых им нечестным путём, где трудятся голодные наёмные рабочие, устраиваются петушиные бои и теряет невинность бесконечная вереница девочек. Девочек и девушек, иногда зрелых женщин, но редко. Сколько их перебывало здесь после смерти Дорис? Дона Брижида потеряла им счёт, не говоря уже о тех, что бывали в городском доме, магазине и на ферме.

Многое она забывает, а что и помнит, то помнит половину. Забывает она страстное желание Дорис выйти замуж за капитана и её безрассудство: войти с женихом в альков, когда ещё не разошлись приглашённые на свадьбу, ведь дона Брижида не противилась свадьбе, но Дорис, циничная, до сумасшествия гордая и невоздержанная, сделала это демонстративно. Вычеркнут из памяти и образ Дорис, сидевшей в комнате новобрачных за туалетным столиком и зло, с издёвкой с ней разговаривавшей. Зато восстановлен образ наивной, бесхитростной девочки-школьницы с опущенными долу глазами, Христовой невесты с чётками в руках, с мистическим рвением читающей молитву. Жертва материнской амбиции и завораживающей роскоши капитана.

Исчез из памяти доны Брижиды и образ влюблённой и покорной супруги капитана, сидящей, подобно рабе, у ног хозяина. Десять месяцев длились замужество Дорис и её жизнь, они пролетели как десять отданных страсти дней для Дорис и как десять веков унижений и позора для доны Брижиды.

Как не было раньше, так и не будет никогда потом такой преданной и страстной супруги, как Дорис, она все десять месяцев провела в постели, ублажая капитана. И тут же, после медового месяца, забеременела, но страсть не отступила, а продолжала жить в ней до самых родов. Внимательная к малейшей прихоти хозяина и мужа, она всегда молила его о взгляде, ласке и постели. А с какой гордостью она шла под руку с Жустиниано в кино в те редкие дни, которые для неё выпадали. Однако вычеркнуть из памяти недостойные сцены дона Брижида, как ни старалась, не могла: Дорис сидит, согнувшись над тазом, и моет ноги капитана, ноги свиньи, и целует их. Целует палец за пальцем. Раз или два капитан, играючи, отталкивает её ногой, уперевшись в лицо, и хрупкие косточки, обтянутые кожей, падают на пол. Сдерживая слёзы, Дорис улыбается, это же весёлая шутка, мама. Таковы ласки капитана.

Сколько унижений, Боже! Но Дорис находила удовольствие в подобной жизни: желание лечь в постель с мужем, принять его в своё лоно брало верх надо всем.

Вначале, полная планов и требований, дона Брижида попыталась разговаривать с зятем, ища взаимопонимания. Как-то во время ужина сделала скромное предложение переселиться в город, в дом на Соборной площади, собственный дом, он же не сдастся внаём; это достойная жизнь для такой уважаемой семьи, и не дорого стоит, к тому же большую часть продуктов они будут брать в своём магазине, обслуга и портниха, как правило, работают за стол в доме, почти бесплатно; они будут принимать друзей, достойных людей общества, дона Брижида всё это умеет делать с учётом всего необходимого и в то же время дёшево. Капитан положил вилку и нож на тарелку, облизал пальцы, испачканные в фейжоаде, и спросил:

– Только это? Ничего другого?

И ни слова больше, чтобы объяснить свою мысль, разговор был закончен. Спустя несколько дней вдова узнала, что дом сдан внаём одному протеже Гедесов, хозяину перегоноводочного завода. Всё ещё витая в облаках, дона Брижида вступила с капитаном в спор и перешла от предложений к требованиям. Распоряжаться домом, даже не спросив её мнения, – какая дерзость! Где же они будут теперь жить, когда им придётся остановиться в городе, или зять думает, что дона Брижида мечтает сгнить в этом лесу? Радоваться комнатам, что имеются за торговой частью дома, и жить вместе с останавливающимися в них бродячими торговцами? Собственно, за кого её капитан принимает? Она не кто-нибудь.

Высказавшись открыто, дона Брижида тут же умолкла, и навсегда. Дона Брижида говорила с подъёмом и возмущением, когда капитан взорвался:

– Дерьмо!

Дона Брижида так и не закрыла рта и не опустила поднятой вверх руки. Капитан расстреливал её своими маленькими глазками. Какой дом, даже полдома, кто выкупил закладную? Сколько надменности, фидалга[22]22
  Фидалга – дворянка.


[Закрыть] навозная, мешок навоза – вот кто она такая, у неё ни кола ни двора, и если здесь её кормят и дают угол, то только потому, что она мать Дорис. Если ей угодно оставить его дом, голодать в городе, жить на государственную пенсию, дверь открыта, пусть уходит, и чем быстрее, тем лучше, её никто не удерживает. Но если хочет продолжать жить здесь, жить за его счёт, пусть проглотит язык и заткнётся раз и навсегда.

Где же в этот позорный час была Дорис, чтобы поддержать мать, придать ей сил в борьбе за свои права? На стороне своего мужа, всегда на стороне мужа против матери:

– Мама, вы становитесь невыносимы. Жусто ещё очень терпелив. У него столько проблем, которые надо решать, а вы испытываете его терпение. Из любви к Богу оставьте это, дайте нам жить спокойно.

Однажды, слушая жалобы матери, вернувшейся из города, Дорис поднялась с места и, выйдя из себя, сказала:

– Прекратите говорить всё это, немедленно, если хотите жить здесь. Вы живёте здесь из милости и ещё жалуетесь.

Рухнул трон царицы – фидалга навозная, с помутившимся разумом. Угрюмая, ушедшая в себя, сохраняя остатки достоинства, она перестала разговаривать с зятем и Дорис. Стала разговаривать сама с собой, гуляя по лесу.

Что касается Дорис, то у неё не осталось даже следов достоинства, стыда, самолюбия, тряпка в руках мужа, который вскоре же после женитьбы вернулся к своим прежним привычкам и поведению человека свободного.

Частенько капитан возвращался домой под утро, от него несло дешёвыми духами с резким запахом – явное доказательство его неверности жене, и Дорис хорошо это понимала, а вот Жустиниано Дуарте да Роза даже в голову не приходило попытаться скрыть от супруги свои похождения. Больше того, вернувшись от другой, с которой он только что был в комнате за торговой частью дома или в пансионе Габи, капитан тут же на десерт брал Дорис, и эта худышка не пасовала, нет, а, наоборот, брала верх над всеми, ах, нет и не было проститутки, которую капитан мог бы сравнить с Дорис.

А случалось, он приходил такой усталый, что даже не мог вымыть ноги, отодвигая таз с водой, и отстранял Дорис: «Иди в ад! Оставь меня в покое». И засыпал. Дорис проводила ночь без сна, тихонько плача, чтобы не разбудить его. Кто знает, может, утречком, когда проснётся? Вся ожидание, раба у ног господина.

Она ни разу не отважилась ему возразить, ни разу ни на что не пожаловалась. Даже когда грубый и глупый капитан грубо с ней обращался, несправедливо оскорблял и обвинял. Ругала же себя за всё дона Брижида, вся эта горечь лишала её рассудка. Однажды, когда Дорис не поспешила принести капитану требуемый им пиджак, Жустиниано залепил ей оплеуху прямо на глазах у матери.

– Ты что, дрянь, не слышишь?

Дорис плакала по углам, но даже слышать не хотела, чтобы оставить мужа и уйти из дому, как предлагала ей дона Брижида в порыве гнева. «Ерунда, ничего не значащая пощёчина, я сама виновата, быстрее надо было двигаться». Вот на что наталкивались попытки доны Брижиды образумить Дорис.

Так или иначе, но Дорис умела поддерживать к себе интерес капитана, может, потому, что огонь чахотки пожирал её, и, может, потому, что не было проститутки, годной ей в подмётки, а капитан в этом вопросе был вполне компетентным человеком. За два дня до родов он её покрыл, как покрывают звери – мешал живот, – и Дорис отдалась ему с той же страстью, что в первый раз в алькове дома на Соборной площади, куда вошла, чтобы надеть дорожное платье. Глубокая и длительная любовь супругов, как справедливо сказал доктор судья.

Завершающая стадия туберкулёза наступила в последнюю неделю беременности. Кашель периода сватовства перешёл после свадьбы в хронический, ещё более впалыми стали щёки и сгорбились плечи, но кровохарканье началось накануне родов. Привезённый на машине доктор Давид подтвердил ранее поставленный диагноз: «Всё так, как я сказал раньше. Вы должны были отложить свадьбу и сделать все анализы. Теперь уже поздно надеяться даже на чудо».

Видя, что дочь погибает, ведь началось кровохарканье, дона Брижида совсем перестала соображать. Все похотливые и унижающие достоинство её дочери сцены были забыты, как было забыто и неуважение дочери к ней, её матери, теперь память хранила только образ чистой Дорис, маленькой девочки из монашеского коллежа, с опущенными глазами и чётками в руках, такой далёкой от всей грязи жизни на пороге замужества. И с этим преследующим несчастную мать образом святой девочки дона Брижида оказалась в аду безумия, где должна была искупить своё преступление. Ясность ума бедная женщина проявляла, лишь ухаживая за внучкой.

Рождение ребёнка и смерть Дорис произошли в дождливую ночь почти одновременно. Крепкая и толстая девочка появилась на свет при повивальной бабке Нокиньи, Дорис отошла в иной мир при запоздавшем на роды, но пришедшем вовремя, чтобы констатировать смерть, докторе Давиде.

Что должен был чувствовать капитан? Узнав в городе, что дома у него доктор Давид, капитан прямиком направился в пансион Габи, где четверо припозднившихся клиентов допивали свой коньяк в компании Валделисе, профессиональной проститутки.

После только что исполненной профессиональной обязанности с одним из четверых, проведших здесь всю ночь, она терпеливо и сонно ждала, когда же наконец эти четверо, покончив с кашасой и дискуссией о футболе, уйдут. За стойкой храпел Арруда – гарсон и ухажёр Габи. Капитан вошёл, не сказал ни слова, взял бутылку коньяку, осушил её из горла. Арруда тут же проснулся, собираясь одёрнуть пришельца, но, увидев капитана, сменил гнев на милость.

За отсутствием лучшей девицы капитан решил удовлетвориться Валделисе. Помня, что ей однажды не понравилась его манера приглашать: «Пошли!» – он тут же отпустил ей две мощные оплеухи и потащил её, схватив за растрёпанные волосы, в комнату, где и заперся с ней вместе. Вышел он из пансиона, когда наступило утро.

Известие о смерти Дорис быстро достигло центра го-рода, где у церкви собрались кумушки, судачившие обо всех ужасных подробностях происшедшего. Они увидели идущего через улицу капитана Жусто, он шёл со стороны Куйа-Дагуа, района проституток. Вид его был страшен, зловещ, он шёл, как зверь, тупо, тяжело и молча.

Дочь мертва и похоронена, дона Брижида сочла себя наследницей и смело заявила о разделе имущества. Капитан рассмеялся ей в лицо, ведь почтеннейший судья назначил его уполномоченным по разделу имущества. И дона Брижида из милости была оставлена жить в комнате за магазином и ухаживать за внучкой.

Спустя год после похорон Дорис в доме капитана Жусто всё так же живёт дона Брижида – грязная и оборванная, тихопомешанная, живёт среди монстров: Борова, Оборотня, Безголовой Ослицы. Испытывая чувство вины за совершённое преступление против собственной дочери, чистой и беззащитной, она искупает свой грех в аду жизни.

Когда же она искупит его, как повелел Господь, тогда ангел мести спустится с небес. В бесконечных беседах с самой собой она благословляет день освобождения. Ангел небесный, Святой Жорже, Святой Мигел или безутешный отец изнасилованной дочери, а может, компаньон, обворованный капитаном, или оскорблённый исходом петушиного боя хозяин, бандит-наёмник, кто-нибудь, или коварный Оборотень убьёт Борова. Тогда искупившая грех дона Брижида станет свободной и богатой и сможет дать внучке всё, что ей положено по праву. Ах, чтобы это скорее, как можно скорее случилось, раньше, чем она станет девушкой, чтобы капитан не смог вдеть ещё одно золотое кольцо в своё ожерелье.

Прячась за мангабейрой, дона Брижида прижимает к груди малышку, волосы несчастной растрёпаны, она одета в лохмотья, и ей чудится, что монстры уносят девочку, монстры везде и всюду, они в поле, в лесу, в доме.

Они бросают тельце в комнату, запирают дверь изнутри. Капитан плюёт на руки и потирает одну о другую.

15

Капитан вставляет ключ в замочную скважину, отпирает дверь комнаты, входит, запирает изнутри и ставит керосиновую лампу на пол. Тереза собралась с силами, стоит у противоположной стены, рот полуоткрыт, внимательная ко всем движениям капитана. Похоже, Жустиниано Дуарте да Роза не торопится. Он снимает пиджак, вешает его на гвоздь, который торчит между плетью и олеографией Благовещения, снимает штаны, развязывает шнурки на ботинках. Накануне он не стал мыть ноги – завтра их вымоет новая девчонка, прежде чем он приступит к обычному для него делу. В трусах и расстёгнутой рубашке, с голым животом, кольцами на пальцах и ожерельем на шее, он берёт лампу, поднимает её и смотрит, съедена ли принесённая старой кухаркой Гугой еда и выпита ли вода. Нет, еда не тронута, вода отпита. При тусклом свете лампы он оценивает приобретённый товар: дорогой товар, конто и пятьсот тысяч рейсов и открытый счёт в лавке. Но он не раскаивается, деньги вложены с толком: красивое лицо, хорошо сложена, вот только бюст и бёдра, но со временем девчонка подрастёт. Кроме того, эта зелёная как раз по вкусу Жустиниано Дуарте да Роза, «молоком пахнет», по выражению Венеранды, Венеранда – дрянь опытная, и башка её соображает, ей знакомы и похоть, и обратный смысл слов, которые она употребляет, в Аракажу она привозила видавших виды иностранок, имеющих всё, абсолютно всё, только ни к чему сейчас думать о Венеранде, пусть катится к дьяволу в ад со своим любовником и покровителем – губернатором штата. Фелипа сказала верно: чтобы найти лучшую, надо ехать в Баию, а здесь, в Аракажу, равной ей не сыщешь. Цвет тела медный, волосы чёрные, распущенные по плечам, ноги длинные, краски лица яркие, ну прямо как у святых на эстампах, здесь где-то висела похожая. Открытый счёт в лавке – это, конечно, много, но, пожалуй, недорого. Капитан облизывает губы, опускает лампу на пол, на стенах колеблются тени. Ложись сюда! Повторяет. Протягивает к ней руку, чтобы заставить её, но девушка отшатывается от него, жмётся к стене. Жустиниано смеётся, смешок короток: хочешь поиграть в недотрогу, боишься меня? Если хочешь, поиграем, я люблю поиграть, прежде чем получу своё. Игра горячит кровь. Капитан даже любит, когда ему сопротивляются, те, что уступают сразу, без сопротивления, не вызывают у него длительного желания, разве что Дорис, его супруга, которая не сопротивлялась, но как она могла сопротивляться, когда рядом в зале ещё находились гости? И не могла кричать, проглотила страхи и зажгла огонь внутри; даже в замке Венеранды ни среди француженок, ни среди аргентинок, ни среди полячек не было равной ей по страсти и умению быть желаемой. Капитану нравится побеждать, чувствовать сопротивление, страх, чем больше страха, тем лучше. Видеть страх в глазах девчонок – это глоток эликсира, горячительного вина. Если хочешь кричать, кричи: в доме, кроме полоумной старухи да ребёнка, никого нет, никто не услышит. Ну же, прелесть, ну! Капитан делает шаг вперёд, Тереза уклоняется и получает удар в нос. Капитан снова смеётся – теперь время плакать. Плач девчонок согревает сердце капитана, горячит кровь. Но Тереза не плачет, а отвечает пинком ноги; натренированная в драках с мальчишками, она с силой бьёт капитана по голой ноге и ногтем раздирает его кожу – глубокая царапина, появляется капля крови. Тереза первая пролила кровь капитана. Капитан наклоняется, чтобы осмотреть рану, а поднимаясь, с силой ударяет кулаком по плечу девочки. Ударяет сильно, чтобы дать урок. Жагунсо[23]23
  Жагунсо – бандит, наёмник.


[Закрыть], солдат и командир в играх с мальчишками, Тереза знает, что воин не плачет, и она не плачет. Но она не может сдержать крик, удар кулаком вывихнул ей плечо. Понравилось? Получила? Удовлетворена или ещё хочешь? Ложись, дьявол! Ложись, пока не прибил! Капитан горит желанием, сопротивление воспламенило его кровь. Ложись! Но вместо повиновения Тереза опять пытается ударить его, капитан отступает. Ах ты, мерзавка, но ты ещё увидишь! Капитан наносит удар в грудь, Тереза качается, хватает воздух ртом. Жустиниано Дуарте да Роза пользуется удачным моментом и наконец настигает Терезу, прижимает к себе, целует ей шею, лицо, пытается дотянуться до рта. Чтобы облегчить свои усилия, ослабляет объятие, и Тереза, извернувшись, вонзает ногти в толстое лицо капитана, чуть было не ослепив его, и вырывается из его рук. Так кому же страшно, капитан? В глазах Терезы нет страха, а только ненависть. Ах, сукина дочь, ты сейчас получишь, забава кончилась. Жустиниано наступает, девочка уворачивается, тени мечутся по стенам, дым поднимается, удушающий, красный, заполняет ноздри. Разъярённый капитан наносит ещё один удар в грудь Терезы, звук удара напоминает звук барабана. Тереза теряет равновесие и падает между матрацем и стеной. Лицо Жустиниано пылает – эта шлюха хотела выцарапать ему глаза. Он склоняется над девчонкой, но она отползает, быстро хватает керосиновую лампу. Капитан чувствует огонь в паху, в том самом месте. Преступница! Убийца! Оставь лампу сейчас же, подожжёшь дом, я убью тебя! Тереза уже на ногах, с лампой в руке наступает на капитана, капитан отступает, спасая лицо. Опираясь о стену, Тереза поднимает лампу, вглядывается, старается определить место нахождения врага. Обнаружив его, она поднимает потное отважное лицо. Где же страх? Страх, которого ждёт капитан! На её лице только ненависть. Её надо заставить бояться, заставить уважать хозяина и господина, который купил её и по праву является её властелином. Если мир не будет уважать хозяев, что же будет? Неожиданно капитан дует на огонь, огонь колеблется и гаснет. Комната погружается в темноту. Тереза в темноте теряется. Но Жустиниано Дуарте да Роза всё видит, как ясным днём, он припирает Терезу к стене, глаза её горят ненавистью, в руке всё та же лампа, теперь ненужная. Ей надо внушить страх, проучить её. Время пришло преподнести ей первый урок. На Терезу посыпались пощёчины, сколько их, она не считала, капитан тем более. Из руки падает лампа, девочка пытается прикрыть рукой лицо, но это ей не удастся – рука Жустиниано Дуарте да Роза, тяжёлая, вся в кольцах, бьёт Терезу по лицу. Тереза первая пролила кровь, кровь капитана, но эта капля – сущий пустяк. Теперь настал черёд капитана. Кровь, капающая изо рта девочки, испачкала его руку. «Научись уважать меня, несчастная, научись повиноваться. И когда я говорю „ложись“, ложись, когда „раздвинь ноги“, раздвигай быстро и с удовольствием. Я тебя научу меня бояться, ты будешь испытывать такой страх, что заранее станешь предугадывать мои желания, как это делали все остальные, а может, и быстрее их». Он перестаёт бить Терезу, он преподал ей должный урок, но почему эта дрянь не плачет? Тереза пытается вырваться из рук капитана, но ей это не удастся, он держит её, выкручивает руку. Девочка сжимает зубы и губы, острая боль опять пронзает её, капитан вот-вот сломает ей руку, но плакать нельзя, воин не плачет даже в смертный час. Лунный свет сочится сквозь заколоченное окно в мансарде, хилый, слабый свет. От боли в руке Тереза слабеет и падает на спину – поняла, мерзавка! Стоя над лежащей девочкой, мокрой от пота, капитан с расцарапанной ногой и раненым лицом победно смеётся; смех капитана – роковой приговор. Теперь он отпускает руку Терезы – Тереза больше не опасна. Придя в ярость, капитан бил её, бил жестоко, беспощадно, забыв о том, ради чего пришёл сюда. Но вот лунный свет высветил обнажённое бедро Терезы, и огонь желания опять охватил Жустиниано Дуарте да Роза. Он прищуривает свои глаза-щёлки, снимает трусы и стоит над ней в чём мать родила. «Смотри, смотри, это всё твоё. Ну, быстро раздевайся, я приказываю». Тереза тянет руку к платью, капитан следит за покорным движением её руки, считая, что укротил строптивую. «Ну же, быстрее снимай, вот такая ты уже мне нравишься, только скорее, давай, давай!» И тут, опершись рукой о пол, Тереза, как пружина, вскакивает на ноги, она опять у стены. Капитан теряет голову – я тебе сейчас покажу, – он делает шаг вперёд и получает удар в пах, резкая, нестерпимая боль, самая худшая из всех, он кричит по-звериному, скрючивается. Тереза бросается к двери, стучит в неё кулаками, кричит: «Бога ради, помогите, он убьёт меня!» И в этот самый момент плеть из сыромятной кожи сбивает её с ног. Плеть сделана по заказу: семь ремней из бычьей кожи, сплетённых, обработанных салом, на каждом ремне десять узлов. Плеть стегает Терезу по ногам, животу, груди, спине, лицу, каждый удар – удар семи ремней, от каждого удара остаются рваные раны, разрезы, кровавые следы. Кожа плети – остро наточенный нож, она свистит, рассекая воздух. Тяжело отдуваясь, ослеплённый ненавистью, капитан избивает Терезу так, как никого никогда не бил, даже негритянка Ондина и та не так была избита. Тереза пытается закрыть лицо, руки её исполосованы плетью, но плакать нельзя, крики рвутся сами собой, и капают слёзы – это уже помимо воли Терезы. «Ай, Бога ради!» – вопит Тереза. И слышит проклятия безумной доны Брижиды, матери его умершей жены, доносящиеся из соседней комнаты. Но проклятия на капитана не действуют и Терезу не утешают, не пробуждают соседей и Божьего правосудия. Капитан продолжает хлестать Терезу, она полумёртвая, платье пропитано кровью, а он всё бьёт и бьёт её. «Получила, мерзавка?» Противостоять капитану Жусто не отважится никто, а тот, кто отважится, получит по заслугам. Научись бояться его и ему повиноваться! Ещё не выпуская плети из рук, Жустиниано Дуарте да Роза наклоняется над Терезой и трогает лежащее перед ним тело. Утраченное было желание возвращается, отзывается болью в паху, поднимается вверх, захватывает капитана всего целиком. Боль в паху не проходит, но это ничего, он должен получить своё за уплаченные конто и пятьсот тысяч рейсов. Девочка стонет, плачет, шмыгает носом, что-то бормочет. Но Жусто разрывает на ней платье сверху донизу, оно всё в крови, в крови и тело. Дотрагивается до её груди, которая ещё не грудь, грудь ещё только-только появляется, бёдра ещё тоже не округлились, она ещё не женщина, она на пути к ней, она зелёная девочка, как раз то, что любит капитан, лучшей ему не надо. Но как хороша, царский лакомый кусочек, и девственница такая, какой он ещё не видел. Руки его скользят вниз по животу, к заветному месту, и вот уже капитан во всеоружии, но дьявол девчонка сжимает ноги и бёдра. Откуда у неё такая решимость? Капитан пытается разжать их, но нет такой силы, которая смогла бы это сделать. И снова он берётся за плеть, встаёт на ноги и бьёт. Бьёт с отчаянием, бьёт, чтобы убить, чтобы заставить повиноваться, когда он того требует. Как может существовать мир без повиновения? Проклятия, стоны и завывания, доносившиеся из соседней комнаты, стихают, дона Брижида с внучкой на руках убежала в лес. Капитан перестаёт бить Терезу только тогда, когда она перестаёт кричать и лежит не двигаясь. Какое-то время он отдыхает, потом бросает плеть на пол и раздвигает ноги Терезы. Девочка ещё противится, но две данные ей тут же пощёчины усмиряют её. Капитан любит таких вот зелёных, пахнущих молоком. Но от Терезы исходит запах крови.