Текст книги "Жубиаба "

Автор книги: Жоржи Амаду

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– Где Балдо, победитель белых?

Орет, да еще хохочет, издевается… Где же Антонио Балдуино с ним встречался? Вспомнил… В Баие, когда побил немецкого чемпиона. Негр улыбнулся. Тощий орал, а он, Антонио Балдуино, уложил-таки немца на ринге. И теперь тоже – вырвется, станет свободным. С ним шутки плохи. Чего это Толстяк читает отходную? Антонио Балдуино жив! А призраки тянут:

– Помолимся…

Не понимают они, что ли, как противно их слушать? Он подыхает от голода, рана кровоточит, москиты ее облепили… А тут еще призраки отпевают его. Негр ложится у лужи. Пьет. Оглядывается – призраки. Он протягивает к ним руки, умоляет. Уйдите, дайте умереть спокойно.

– Прочь! Прочь!

Они не уходят. Вот старая Лаура, мать Арминды. Глаза у нее распухли, она вся распухла, язык вылез наружу. Смеется старая над Антонио Балдуино.

– Убирайся в ад! Проваливай!

Негр поднимается, хочет уйти от призраков. Но тени не отступают. Даже Толстяк с ними, лучший друг Антонио Балдуино. И старец Жубиаба! Он говорит, что у Антонио Балдуино закрылся глаз милосердия. Ладно! Закрылся. Но пусть его оставят в покое. Ведь он умирает. Хоть бы умереть дали по-человечески. Не может он так, не может…

Призраки читают отходную. Негр натыкается на какой-то корень и падает.

* * *

Антонио Балдуино лежал недолго. А поднялся – в глазах светилась решимость.

Дорога от него по правую руку. Он идет твердым шагом. Будто и не голодал, и привидений не видел, и не просидел в лесу двое суток. В руке у Антонио Балдуино нож.

– Одного прихвачу на тот свет…

Его внезапное появление ошарашило людей на дороге. Он сбивает с ног первого, кто стоит у него на пути. Он идет сквозь толпу, нож сверкает в его руке.

Он исчезает во мгле. Слышны случайные выстрелы.

В ВАГОНЕ

– Черви уж завелись.

Старик лечит язву на лице Антонио Балдуино. Лицо распухло, стало бесформенным, красным, как помидор. Старик прикладывает к ране какие-то травы, смешанные с землей. Жубиаба сделал бы то же самое.

– Спасибо, дед… Добрый ты человек…

– Теперь заживет. Травка эта святая, чудодейственная.

Негр, бежавший с плантаций, добрался сюда, еле живой, скитаясь по лесу, что раскинулся по сторонам шоссе. Старик жил в маленькой, удивительно грязной хижине, затерянной в чаще. Перед хижиной – кусты маниоки. Старик приютил негра, накормил, возился с его раной. Рассказал, что Зекинья выжил, но хозяин приказал схватить и высечь Антонио Балдуино, чтобы другим было неповадно.

Антонио Балдуино расхохотался.

– Со мной, дед, шутки плохи. Я заговоренный… – Он залпом выпил ковш воды. – Ну, я пошел… Смогу – отплачу когда-нибудь…

– Ты что? Рана так не закроется, парень… хуже станет… Оставайся. Здесь тебя искать не будут, я человек мирный…

Негр прожил у старика три дня, пока не закрылась рана. Ел старикову пищу, пил его воду, спал на его койке.

* * *

Антонио Балдуино простился со стариком:

– Хороший ты человек…

И отправился в путь по шпалам. Дойдет до городишка Фейра-де-Санта-Ана и махнет на попутном грузовике в Баию. Хорошо на душе у Антонио Балдуино, весело. В такой побывал переделке, из ловушки вырвался… Нельзя его победить. Он в этих краях первый храбрец. В небе горят звезды. Звезды видели, как он дрался. И не одурей от изумления его враги – прихватил бы он одного из них с собой в бездонное синее небо, к звездам. Сверкал бы Антонио Балдуино теперь на небе, сверкал бы нож в его руке… И смотрели бы на него мулатка Мария, и женщина с низким голосом, и Линдиналва. И вдруг Толстяк заметил бы новую звезду в небе… Толстяк всю жизнь мечтал открыть свою собственную звезду. Мануэл принял бы новую звезду за фонарь парусника, бегущего наперегонки с его «Скитальцем»… Мария Клара пела бы самбы, сложенные Антонио Балдуино. Быть ему теперь звездой, если бы не очумели от его дерзости батраки, когда он вдруг возник на дороге, – на лице кровавая рана, открытый нож в руке. Не растеряйся они – кого-нибудь прихватил бы Антонио Балдуино на тот свет… Упал бы Антонио Балдуино, изрешеченный пулями… Тот, кто умирает, сражаясь, да еще прихватывает с собой одного из врагов, становится звездой на небе, а на земле слагают о нем АВС… Антонио Балдуино стал бы красной звездой, его нож сверкал бы красным светом. Это Жубиаба говорит, что храбрецы становятся звездами… Звонкий хохот Антонио Балдуино перекрывает пение цикад, вспугивает лесных зверей, забившихся в норы. В ночной тишине потянуло свежим запахом листьев. Налетел ветерок – предвестник дождя. Листья зашевелились, воздух наполнился ароматом леса. Впереди на рельсах показалось что-то большое, черное, с огнями. Послышались спорящие голоса. Это остановился поезд. Везет, наверное, в Фейра-де-Санта-Ана пассажиров, прибывших сегодня в Кашоэйру из Баии.

Люди осматривают паровозное колесо. Антонио Балдуино обходит состав с другой стороны, останавливается перед багажным вагоном. Если дверь не заперта – он уедет на этом поезде. Негр изо всех сил наваливается на широкую дверь, и она поддается. Не заперта, значит. Негр по-звериному, бесшумно и ловко, прыгает в вагон, изнутри закрывает дверь и тут только видит, что напугал каких-то людей, притаившихся в глубине за мешками с табаком.

– Эй, друзья… Я человек мирный… Мне тоже за билет платить неохота…

Он смеется.

* * *

Негр сразу понял, что женщина ждет ребенка, хоть живот у нее не совсем еще вздулся. Мужчин было двое. Старик дремал, покуривая. В руках у него был посох. Когда в темноте вагона вспыхивал огонек самокрутки, посох казался змеей, готовой к прыжку. На молодом красовались брюки военного образца и поношенный кашемировый пиджак. Борода у него еще не росла, над верхней губой едва пробивались редкие волосики, которыми он, видно, гордился. Разговаривая, парень то и дело поглаживал воображаемые усы. «Молокосос», – решил Антонио Балдуино.

Поезд стоял, и безбилетные пассажиры молчали. Случилась поломка, обычная на этой линии, и в ожидании, что поезд тронется, они уже полчаса сидели молча. Снаружи могли услышать их голоса, начальник поезда взялся бы за безбилетников. Поэтому старик приоткрыл один глаз и сказал Антонио Балдуино:

– Потише, негр, если хочешь ехать… не то выкинут нас отсюда… – И указал глазами на беременную.

Антонио Балдуино попробовал догадаться, кто ей старик – отец или муж? По возрасту – отец, но и мужем может быть. Да, с таким брюхом пешком до Фейра-де-Санта-Ана ей не дойти. Глядишь, родит по дороге. Негр беззвучно смеется. Парень в солдатских штанах смотрит на него, поглаживая усы. Ему, видно, не очень понравилось появление Антонио Балдуино. Вдруг послышались приближающиеся голоса. Начальник поезда объяснял пассажирам первого класса причину задержки.

– Пустяковая неисправность… Сейчас тронемся…

– Мы потеряли тут почти час…

– Такое бывает на любой железной дороге…

– Но у вас тут – сплошное безобразие…

Протяжный, тонкий, тоскливый свисток известил об отправлении поезда. Притаившись в темном вагоне, Антонио Балдуино пробормотал прощальный привет.

– Скучать по ком-нибудь будешь? – спросил старик.

– По змеям разве что. – Негр рассмеялся. Потом он опустил голову и сказал, ни на кого не глядя: – Девчонка одна… совсем ребенок…

– Красива? – спросил паренек, подкручивая усы.

– Красивая… на городскую похожа…

– И ты бросил?

– Жила с другим… Он так и не умер…

– Я знал одного, так тот украл женщину, – сказал старик.

– Я знаю такого, который человека пырнул ножом из-за такой вот девки… сидел потом два дня в лесу, подыхал от голода… – Антонио Балдуино рассказывал свою собственную историю.

– И не боялся?

– Молчи, парень… Ты еще ничего не знаешь. Его со всех сторон окружили… Тебе интересно, трус он или пет? Тогда бросай мне вызов…

– Значит… это вы? – Солдат с уважением поглядел на Антонио Балдуино.

Женщина, сидевшая молча, вдруг застонала. Старик сказал:

– Правы те господа, пассажиры первого класса. Поезд этот – чистое безобразие… Если в первом классе трясет, что ж о нас говорить, едем в товарном вагоне, зайцами.

– Я два мильрейса дала носильщику, чтобы сюда забраться, – простонала женщина.

– Когда я солдатом был, в первом классе ездил, – похвастался парень. – На казенный счет…

– В первом? – не поверил Антонио Балдуино.

– В первом, сеньор. Вы что, не знаете, какие у солдат привилегии?.. Живете тут в этой дыре, у черта на куличках… темнота…

– А я не здешний… Я тут, приятель, проездом… Я-то сам из Баии… Ты слыхал про такого боксера – Балдо? Это я и есть…

– Вы! Я видел, как вы победили Шико Моэлу…

– Здорово я его отделал… верно? – Негр улыбнулся.

– Здорово. Я там был по даровому билету. Солдатская привилегия…

– Чего же ты службу бросил?

– Срок мне вышел… а тут еще…

Старик приоткрыл глаз:

– Что?

– Капрал один… Думает, раз у него погоны… Капрал и дерьмо – один черт… Он-то считал иначе…

– Он к тебе прицепился? – Старик оперся о посох.

– Точно… все равно, мулатка эта меня любила. Капрал ко мне придирался, я у него с «губы» не вылезал… чтобы в отпуск меня не пускать… у самого-то рожа…

– Ты, парень, мне нравишься. Сколько лет-то тебе?

– Девятнадцать…

– Ты жизни и не видал еще… А уж я-то от нее натерпелся – устал… – пожаловался старик.

– От чего устал, папаша? – поинтересовался Антонио Балдуино.

– Чего я только не испытал, парень, где только не побывал… Кто в наших краях не знает Аугусто Битого… Это из-за одной драки меня так назвали… И что же осталось на старости лет?.. Одни болезни…

Бывший солдат угостил сигаретами. Антонио Балдуино закурил. При свете спички он разглядел лицо женщины: она не отрывала глаз от полоски неба, видимой в щель над дверью. У женщины лицо было усталое, видно, хлебнула горя.

Старик продолжал:

– В прежние времена скота у меня было не счесть… Гонял его на продажу в Фейра-де-Санта-Ана… Плантация табачная была, пока немцы сюда не сунулись… земля была… Много чего было…

Старик замолчал. Казалось, заснул, но вдруг он проговорил сдавленным голосом:

– Семья была… Не веришь?.. Две дочери были, я их даже в гимназию отдал… Наглядеться на них не мог… И все прахом пошло… скотина и прочее… одну девчонку белый какой-то околдовал, увез невесть куда… Другая тут живет, в Кашоэйре… волосы остригла, будто помешанная… продажной стала. Ладно, я хоть знаю, где она… А другая?

Женщина отвела взгляд от двери:

– Вы, видать, продажных не любите…

– Пропащие они… лохматые, крашеные…

– Не знаете вы, каково им приходится… Ничего вы не знаете… ничего…

Старик растерянно замолчал. Заговорил бывший солдат:

– У меня любовница была такая… до полуночи клиентов принимала, а потом я к ней шел, до утра оставался… Хорошее было время…

– Чего же вы тогда говорите?

– Я ничего и не говорю…

– Ничего не знает, – гневно сказала женщина, – а туда же… Я вот от такой жизни с голоду чуть не подохла… господь избавил – сжалился…

Антонио Балдуино удивился. У таких детей не бывает. Но промолчал.

Старик приоткрыл один глаз:

– Я ничего такого не говорю, упаси господи… Если бы не дочь, на что бы я жил? Жив ее помощью… И уважает меня, ничего не скажешь… Как приду, сейчас всех мужчин вон выставит. Только вот стриженая.

Женщина рассмеялась. Антонио Балдуино изрек:

– Жизнь бедняка – мука мученическая… Бедняк все равно что раб…

Бывший солдат поддакнул:

– Знал я одного капрала – он то же самое говорил.

– Это тот, который красотку у тебя увел?

– Другой. Между прочим, Роман ее не увел… Она меня любила…

– А жила с ним, – захохотал Антонио Балдуино.

– Ты же ее не знаешь, такая красавица… С ней ни одна женщина не сравнится.

Поезд подошел к какой-то станции. Безбилетные пассажиры притихли. Очень близко по линии ходили люди. Чей-то голос сказал: «Прощай, прощай…» Еще послышалось: «Привет Жозефине». Совсем рядом раздался шепот.

– Ты забудешь меня…

Голос был женский, грустный. Мужской голос ответил, что не забудет.

– Пиши…

Послышался поцелуй – и звук его слился со свистком, оборвавшим проводы. Колеса застучали по рельсам. Бывший солдат объяснил:

– Паровоз говорит: «Еду с богом, еду с чертом». Точно?

– Вроде.

– Это мне мать так сказала, когда я и ходить-то еще не умел. Другой паровоз, большой, который много вагонов тащит, тот говорит иначе: «Кофе с молоком, хлеб с маслом». Точно? – Солдат задумался.

– У тебя есть мать? – спросила женщина.

– Еду к ней… плакала, когда я в армию уходил… Женщины все такие… Думает, я все маленький. – Он покручивал несуществующий ус.

– Все мы одинаковые, – сказала женщина. – Слыхали, – она обращалась к Антонио Балдуино – ту, на станции? Просила, чтоб он ей писал…

– Слыхал…

– Никогда больше она его не увидит… Я тоже. – Она замолчала.

– Что? – Старик открыл оба глаза.

– Да так, ничего особенного… – Она стала что-то насвистывать.

– Этот мир гнусно устроен. – Старик зло сплюнул. – На мУку рождаемся…

– Нет, папаша, жизнь штука неплохая… вам просто не повезло. – Бывший солдат улыбается.

– Неплохая, коли есть деньги, – отрезала женщина.

– Значит, мать у тебя? – спросил Антонио Балдуино, оборачиваясь к солдату. – Я своей матери никогда не видал. А тетка моя рехнулась… Вот у Толстяка есть бабушка…

– У какого еще Толстяка?

– Есть такой, ты не знаешь… добрый…

– Добрый? – едко переспрашивает старик. – Чушь… Добрых не бывает…

– А Толстяк вот – добрый…

Старик опять задремал. Негру ответила женщина:

– Есть добрые… бедняк рождается на горе горькое… Бедность делает человека злым.

Поезд идет быстро. Бывший солдат растянулся на мешках с табаком. Негр разглядывает женщину. Лицо в морщинах, и до чего же страшный живот. И все-таки Антонио Балдуино замечает, что глаза ее улыбаются. Она смотрит в небо сквозь щель над дверью.

– Все от бедности, знаете? Вот я на него и не сержусь… Бросил меня с брюхом…

– Ваш муж? – вежливо спрашивает солдат.

– Я проститутка… замужем никогда не была…

– Я так и думал…

– Что ему было делать? Денег – ни гроша… Где уж тут сына вырастить… Ночью убежал, будто вор… Все свое барахло оставил… Я знаю – меня-то он любит…

– Убежал, как увидел, что будет маленький?

– Да… я клиентов бросила, ушла к нему… Стирала, жили, будто венчанные… Добрый он был, такой добрый, прямо святой… хоть на алтарь ставь…

– Сильно вы его любите…

– Чистая правда… прямо святой… Однажды я говорю ему радостно так – у нас будет маленький… У него такое лицо сделалось… смеялся он, целовал меня… так хорошо было…

– А меня дома невеста ждет, – сказал солдат. – Хорошенькая… Вернусь – поженимся.

Странное было лицо у парня, когда он говорил это. Ни дать ни взять – покойник. Глаза закрыты, на губах улыбка, круглое лицо безмятежно счастливо… У живых так не бывает.

Женщина покачала головой. Видать, много пережила – уж очень усталое выражение на ее нестаром еще лице. Жаль ей солдатика. Такой славный и жил-то еще совсем мало – и на тебе, собрался жениться… Но Антонио Балдуино спрашивает:

– А потом что?

И женщина продолжает:

– Все нужда проклятая… Жили в дыре, впроголодь… Он работал, я белье чужое стирала – денег все равно не было. Потому и ушел.

Жаль ей солдатика. Тот приподнялся на локте, жадно вслушивается.

– Ночью ушел. Я и не заметила… Все свое барахло оставил… Я потом догадалась – сбежал, чтоб не видать, как малыш голодает… Говорят, работает он теперь в Фейра-де-Санта-Ана… Я к нему еду…

Солдат помрачнел. Теперь он думает, как раздобыть денег, чтобы кормить жену, а потом и детей.

– Уж очень она хорошенькая… И потом, я ведь буду работать… Работы я не боюсь…

Женщина подбадривает его:

– Конечно…

Но парня одолели сомнения – сразу видно. Антонио Балдуино говорит женщине:

– Буду вашему сынишке крестным…

– Я ему чепчик сшила… Одна старушка дала мне пару пеленок… Больше у него ничего нет… нищим рождается…

Бывший солдат сказал:

– Нет, не женюсь… А хорошенькая…

Поезд прибыл на станцию Сан-Гонсало. Сошло несколько пассажиров. Городок спит, спрятавшись в густых садах. Шум поезда разбудил ребенка где-то поблизости. Послышался детский плач. Женщина счастливо улыбнулась.

– Туго вам придется, – говорит Антонио Балдуино. – Будет у вас малыш по ночам реветь…

– Хочу мальчика…

Свисток отходящего поезда разбудил старика.

– Солгал я… Есть хорошие люди… Вот – дочка моя, Мария… Зэфа, та – дрянь… Будто в воду канула… померла, может? А Мария – добрая, деньги мне дает… ругается, как напьюсь… А я из-за Зэфы пью… Мария-то добрая…

Голова старика опустилась на грудь, он опять дремлет.

Бывший солдат говорит женщине:

– Вот какие дела… Мальчика, значит, хотите? У меня тоже сын будет, как женюсь… Говорят, некоторые мужья от боли корчатся, когда жена рожает…

Он снова счастлив. Он смотрит на женщину без тени желания. Его сердце чисто, он с бесконечной нежностью думает о Марии дас Дорес, которая ждет его в Лапе. Он улыбается: девчонка не знает, что он едет, то-то удивится… Жалко, усы мало выросли… Она его и не узнает поначалу-то…

– А вдруг она меня не узнает?

– Кто? – удивляется Антонио Балдуино.

– Никто. Так просто…

Старик проснулся. Он трясется от холода. Снова поднялся ветер, предвещающий непогоду. Под натиском ураганного ветра поезд вздрагивает на рельсах.

– Опрокинется еще, развалина, людей передавит, – говорит Антонио Балдуино.

– Бедняку – страдание вечное… Одни на счастье рождаются – богатые это… Другие на муку – бедняки… Так заведено с сотворения мира.

Бывший солдат сладко спит, негромко похрапывая. Он не слышит свистящего воя ветра.

– Ливень будет, потоп… – Старик дотащился до двери, смотрит сквозь щель наружу.

– Я в таких местах побывал, папаша, где уж очень людям худо приходится… Десяти сентаво в день не заработают…

– На табачных плантациях?

– Там, старик…

– Ты и не ведаешь, негр… Я здесь состарился… Я такое видал – волосы дыбом встанут… Сказать? – Его глаза блестят странным блеском, он отбрасывает посох, встает. – Бедняку такое невезение на роду написано, что, если за дерьмо будут деньги платить, у бедняка запор сделается…

Негр хохочет. Старик теряет равновесие, опрокидывается на мешки с табаком. К нему бросается женщина:

– Ушиблись?

Солдат похрапывает. Женщина, оказавшись рядом с Антонио Балдуино, шепчет:

– Я не сказала, чтобы его не расстраивать. – Она кивает в сторону парня. – Если правду говорить, я не знаю, почему меня Ромуалдо бросил. Думаю, от нищеты сбежал… А соседка говорит, ушел он к Дулсе… была там такая… Кто знает? – Голос ее срывается. – Нет, не поверю… Он бы меня так не бросил…

Солдат спит, счастливый, будто он уже покончил счеты с жизнью.

– Так вот… с ребенком в брюхе… Ну почему, почему он ушел?

Антонио Балдуино чиркает спичкой и видит, что женщина плачет, плечи у нее вздрагивают. Негр смущен, не знает, что сказать, бормочет:

– Не горюйте… обязательно будет мальчик…

ЦИРК

С Луиджи он встретился совершенно случайно. Антонио Балдуино провел остаток ночи, шатаясь по городу. Бывший солдат сразу уехал в Лапу. Старику было где остановиться. Женщина пошла к подруге. Наутро Антонио Балдуино решил найти попутный грузовик и бесплатно вернуться в Баию. Он как бы невзначай подошел к одной машине – ее как раз грузили – и спросил у шофера, будто просто так:

– Ты, брат, не в Баию?

– В Баию, – ответил веселый ладный мулат, шофер. – А тебе что – посылку отправить?

– Посылку, да еще какую! Вот этого негра! – Антонио Балдуино, смеясь, ткнул себя в грудь.

– Ишь ты! В Баие теперь праздник… Весело там, парень…

Антонио Балдуино присел на корточки рядом с шофером, тот угостил его сигаретой.

– Зверски, брат, домой хочется… Вот уж год почти, как ушел…

Шофер пропел:

Баия, мой прекрасный город, зачем покинул я тебя?

– И не говори… верно, хороша Баия… До смерти туда хочется…

– Поедешь со мной на грузовике? Я после обеда отваливаю…

– У меня, приятель, ни гроша…

– Истратился на красоток, – захохотал шофер.

Антонио Балдуино подмигнул:

– Может, и так…

– Ладно. У меня помощника нет. Ты за него поедешь…

– Спасибо…

– Придется эту развалину где подтолкнуть – пособишь…

– Ты когда снимаешься?

– После обеда… час, полвторого…

– Ну, я пошел…

– Куда?

– Прощусь с друзьями.

– Так ровно в час…

– Ладно…

Антонио Балдуино пошел бродить по городу. Никаких друзей у него не было, но не хотелось, чтобы шофер знал, что он не евши, голодный поедет. Ничего, поужинает в Баие с Толстяком или Жоакином. А то с самим Жубиабой. Об этом думал Антонио Балдуино, и еще – где бы добыть сигарету. Вдруг за его спиной крикнули:

– Святая мадонна! Балдо!

Он обернулся. Перед ним стоял Лунджи, сам Луиджи, собственной персоной. Негру бросились в глаза его поредевшие волосы, потертый костюм.

– Луиджи…

Итальянец схватил его за плечи, оглядел, повертел во все стороны и весело произнес:

– Великолепно…

– Как тебя сюда занесло, Луиджи?

– Враждебный ветер, мой мальчик, враждебный ветер…

– При чем тут ветер, черт возьми!

– С тех пор как ты ушел с ринга, Балдо, удача повернулась ко мне задом…

Луиджи грустно посмотрел на негра:

– Тебя ждала головокружительная карьера… Какая обида… взял и сбежал, ничего не сказав…

– Очень уж меня эта потасовка расстроила…

– Пустяки… пустяки… Что это за боксер, которого хоть раз в жизни не нокаутировали? Да и пьян ты был, как свинья.

– А какого дьявола ты сейчас здесь, Луиджи? Ты что, нового боксера завел?

– Какого боксера… такого, как ты, мне больше не встретилось.

Антонио Балдуино захохотал, довольный. Ткнул итальянца в грудь.

– Да, такого больше не встретилось… Теперь я тут с одним цирком.

– Цирком?

– Гнусное предприятие… И не спрашивай…

Они зашли в ресторанчик. Луиджи заказал кофе. Антонио Балдуино признался:

– Возьми мне сигарет, Луиджи… Я на мели…

Он знал – с Луиджи можно говорить откровенно. Вдруг он о чем-то вспомнил, пробормотал:

– Тебя одного там не было… когда я в ловушке сидел, в лесу, помирал с голоду…

– Я не знал, мой мальчик… как же это случилось?

– Да нет, ничего… Я голодный был, думал – конец… И, знаешь, привиделось мне, будто все, кого я знал в жизни, бегут за мной, отпевают меня, как покойника… Тебя одного там не было…

Луиджи все еще не понимал толком. Пришлось рассказать ему о драке с Зекиньей и бегстве в лес, о призраках. Говорил Антонио Балдуино нехотя, хмуро и наспех – не терпелось узнать, что это у Луиджи за цирк.

– Так что же ты теперь делаешь?

Луиджи невесело покачал головой.

– Паршивое предприятие… Когда ты сбежал, я не у дел остался…

– До ручки, как говорят, дошел?

– Вот именно… Тут-то и подкатил этот цирк… Большой международный цирк, видишь ли… Хозяин тоже итальянец, некий Джузеппе. В Баие они неплохо зарабатывали, да у Джузеппе дела были запутаны, вся выручка пошла кредиторам, еще долги остались. Я своих денег внес, сколько недоставало, стал пайщиком… Пайщиком-неудачником… По каким только захолустьям нас не носило, святая мадонна! Доходов никаких, расходы бешеные. Считай, что мы банкроты. На краю гибели.

Луиджи махнул рукой и пустился в подробности. Антонио Балдуино бросил:

– Черт знает что…

Вдруг Луиджи посмотрел на него и сказал:

– Знаешь? Пришла мне в голову одна мысль… Все еще можно поправить. Мне нужен ты.

– Я? Я еще циркачом не бывал…

– Ты и боксером не был, а я тебя сделал…

Они, улыбаясь, принялись вспоминать прошлое, а когда поднялись из-за столика – Антонио Балдуино состоял в труппе Большого международного цирка как борец. Негр нашел шофера, предупредил его:

– Раздумал в Баию ехать, приятель…

– Бабы не пускают, – расхохотался шофер.

– Может, и так. – Негр подмигнул.

Устный контракт, заключенный с Луиджи, гласил, что у Антонио Балдуино будет жилье, еда и деньги, если в цирке появятся деньги. Но за деньгами негр Антонио Балдуино не гнался.

Афиша все еще лежала на земле. На ней было написано синими буквами: «Большой международный цирк». Около афиши растянулся спящий Джузеппе. Луиджи объяснил:

– Нализался… вечно он так…

И пнул соотечественника ногой. Тот бессвязно забормотал:

– Прошу внимания… сейчас он сделает сальто-мортале… одно слово – и великий гимнаст убьется…

Люди копали ямы, сооружали скамьи. Работали все, артисты, служители, администрация. Луиджи провел Антонио Балдуино в свой барак. И первое, что бросилось в глаза негру, был собственный его портрет, фотография Антонио Балдуино в позе борца – так его сняли когда-то для одной баиянской газеты.

Луиджи растянулся на кровати (точнее, кушетке, которую выносили на арену для номера Человека-Змеи) и продолжал свои объяснения:

– Кто победит, получит пять тысяч… Вот увидишь, никто не захочет с тобой бороться…

– Но бороться-то надо, иначе зрители взбесятся…

– А кто сказал, что не надо? Наймем кого-нибудь за двадцать мильрейсов. Желающие найдутся. Ты красиво положишь его на обе лопатки.

– А если объявится мерзавец, которому охота подраться по-настоящему?

– Не объявится…

– А вдруг?

Луиджи указал на портрет:

– Ты же боксер, мальчик.

Антонио Балдуино кивнул и, насвистывая, погладил портрет.

Луиджи заметил:

– О былом жалеешь? Состарился?

– Тогда у меня на роже шрама не было.

– Со шрамом лучше, это усиливает впечатление.

В дверь постучали. Луиджи открыл. Вошла маленькая женщина и стала требовать, чтобы ей заплатили жалованье – задерживают уже полтора месяца.

– Я так работать не буду… завтра на меня не рассчитывайте.

– Моя дорогая, завтра вы все получите…

– Завтра получите… всегда у вас так… Вот уж два месяца завтраками кормите. Хватит. Завтра я не работаю.

– Но завтра у нас обязательно будут деньги… Вы еще не знаете… – Луиджи обернулся к Антонио Балдуино. – Это Фифи, воздушная гимнастка… Она немного нервничает…

Маленькая женщина посмотрела на негра. Луиджи представил:

– Знаменитый Балдо… Вы о нем, конечно, слышали…

Женщина кивнула, хотя никогда не слышала этого имени. Луиджи говорил быстро, чтобы не дать ей опомниться:

– Так вот… первый борец Бразилии… В Рио не нашлось силача, способного с ним справиться… Балдо только что из Баии – я посылал за ним подписать контракт… Он сел в автомобиль и примчался к нам…

Женщина сомневалась:

– На какие же деньги вы наняли эту знаменитость, Луиджи? Тут что-то не так… Я, кажется, видела этого негра в кабине грузовика… Слушайте, молодой человек… если вы бросили шоферское место и думаете у нас заработать – вы жестоко разочаруетесь… Денег здесь не водится…

Она круто повернулась и пошла к двери. Но Антонио Балдуино преградил ей путь, сердито схватил за руку:

– Тише, дона… Я вправду борец… Был абсолютным чемпионом Баии. Видите портрет на стене? Это я…

Женщина вгляделась, поверила:

– Хорошо… Но как вы тут очутились? Денег у нас нет…

– Приехал выручить друга… – Негр потрепал Луиджи по плечу. – Верного друга…

– Ах! Разве что так…

– Завтра у нас будет куча денег…

Женщина смутилась, стала оправдываться:

– Тут есть такой шофер – вы с ним как две капли воды похожи… – В дверях она обернулась с любезной улыбкой. Антонио Балдуино переглянулся с Луиджи.

– История с Рио не прошла, дружище…

Луиджи сел сочинять афишу, которую должны были вывесить на следующий день. Негр читал через его плечо.

– Пусть мое имя будет написано самыми большими буквами. Вот такими… – Он широко развел руки.

* * *

Проспавшись, Джузеппе становился решительным и активным. Казалось, будто он способен спасти положение, вывести цирк из тупика, заплатить жалованье артистам и служителям. Но его активность ограничивалась жестами и словами, на которые он был очень щедр.

– Эй, ребята! Работа совсем не идет! Этот курятник давно уже должен стоять! Я один надрываюсь! Без меня ничего не делается!

Если кто-нибудь из артистов возражал ему, Джузеппе взрывался:

– Вы только деньги просить умеете! А на искусство вам что – плевать? В мое время мы ради искусства работали, ради аплодисментов, цветов. Ради цветов, слышали? Цветы… девушки бросали на арену цветы… вышитые платочки… если бы я захотел, собрал бы коллекцию… Но я к этому равнодушен. Я жил тогда только искусством. В мое время воздушный гимнаст был прежде всего воздушным гимнастом… – В этом месте Джузеппе оборачивался к Фифи: – А воздушная гимнастка – прежде всего воздушной гимнасткой!

Фифи возмущалась, Джузеппе продолжал:

– А теперь? Вот вы, Фифи, неплохая артистка, думаете только о деньгах. Аплодисменты для вас – ничто.

– Аплодисментами сыт не будешь…

– А слава? Не хлебом единым… Иисус Христос сказал.

– Христос не был воздушным гимнастом…

– Да… В мое время было иначе… Овации, цветы, платочки – все это мы ценили… Теперешним подавай деньги… Ладно, завтра вы получите свои деньги… Все, до последнего гроша, заплачу… все…

Но в конце Джузеппе всегда просил:

– Вы же знаете, Фифи, дела идут плохо… Что я могу поделать… Я старый циркач, я всю Европу объездил… У меня альбом, могу показать… А теперь я здесь, и я с этим смирился… Вы думаете, у меня есть деньги? Одни долги… Потерпите, Фифи, вы – добрая девочка…

– Но, Джузеппе, мне нужен костюм. Мое зеленое трико чиненое-перечиненое, в нем выступать-то неудобно…

– Фифи, поверьте: получим деньги – вам первой заплачу…

И он уходил, отдавая пустые приказания, браня за медленную работу, охаивая все, что с таким трудом сделал Луиджи. В конце концов он попадал в кабак и рассказывал незнакомым людям, угощавшим его кашасой, о своей былой славе воздушного гимнаста.

В этот вечер Джузеппе, возвращаясь домой, пометил углем лбы нескольких мальчишек, чтобы их пропустили на представление без билетов. У входа в свой барак он столкнулся с Антонио Балдуино. Негр притворился, будто любуется звездами. На самом деле он подглядывал в щель барака, где помещалась Розенда Розеда, черная танцовщица, главная приманка Большого международного цирка. Розенда переодевалась при свете свечи, и негру удалось разглядеть ее бархатную спину. Антонио Балдуино напевал одну из своих самых удачных самб:

 
У негритянки – кожа бархат…
Как тронешь – так и кинет в дрожь.
 

Заметив Джузеппе, он сделал вид, будто смотрит на звезды. Интересно, какая из них – Лукас-да-Фейра? Когда-то ему показывали звезду, в которую превратился Зумби из Палмареса. Но здесь этой звезды нет. Она сверкает только в Баие, ночами, когда гремит макумба, когда негры славят великого Ошосси, бога охоты. Звезда Зумби из Палмареса оберегает негров, горит, когда им весело, гаснет, когда у них горе. Кто сказал ему это? Толстяк? Нет, сам Жубиаба, однажды ночью, на берегу океана. Толстяк непременно приплел бы ангела к истории о Зумби. Старец Жубиаба хорошо знал подвиги Зумби из Палмареса и других знаменитых и храбрых негров. Впрочем, можно снова заглянуть в щель – Джузеппе идет медленно, пошатываясь, здесь он будет не скоро. Но Розенды больше не видно – она погасила свечку. Если бы не Джузеппе – несчастный пьяница! – он бы увидел Розенду обнаженной.

Вот это женщина… Пусть в цирке вовсе не будет денег, – пока в нем Розенда Розеда, Антонио Балдуино никуда не уйдет. Африканская красавица… В «Фонаре утопленников» все бы рты пооткрывали, с ума от нее посходили бы.

Подошел Джузеппе. Хотел пожать Антонио Балдуино руку, но, потеряв равновесие, чуть не грохнулся.