Текст книги "А Фелиси-то здесь!"

Автор книги: Жорж Сименон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Глава шестая
Мегрэ остается

Сколько тысяч раз поднимался он своими тяжелыми шагами по этой пыльной лестнице на набережной Орфевр, где пол всегда немного скрипит под ногами и где зимой царят такие убийственные сквозняки? У Мегрэ есть неизменные привычки, например, поднявшись до верхних ступеней, он смотрит назад и вниз, в лестничную клетку, а на пороге широкого коридора уголовной полиции бросает рассеянный взгляд на то, что называется «фонарем». Это просто застекленный зал ожидания слева от лестницы; там стоит стол, покрытый зеленой скатертью, зеленые кресла, висят черные рамки, где в маленьких кружках размещены фотографии полицейских, погибших при исполнении своих обязанностей.

В «фонаре» много народа, хотя уже пять часов вечера. Мегрэ так озабочен, что на минуту даже забыл: ведь присутствие здесь этих людей связано с занимающим его делом. Он узнает многие лица, кто-то быстро подходит к нему:

– Скажите, мсье комиссар… Это еще надолго?.. Нельзя ли, чтобы меня вызвали вне очереди?

Здесь весь цвет площади Пигаль; всех их вызвал кто-то из инспекторов по приказанию Мегрэ.

– Вы ведь меня знаете, правда? Знаете, что у меня все в порядке, что я не стану ввязываться в подобную историю. Я уже потерял полдня…

Широкая спина. Мегрэ удаляется. Комиссар как бы наугад толкает двери. На набережной хорошо ему знакомая горячка. Допрашивают в каждом углу, даже в его собственном кабинете, где Рондонне, новичок, сидит в кресле Мегрэ и курит трубку, похожую на трубку комиссара. Он доводит свое подражание до того, что заставляет приносить себе из пивной «Дофин» пол-литровые банки пива. На стуле один из гарсонов «Пеликана». Рондонне подмигивает начальнику, на минуту оставляет гарсона, выходит к комиссару в коридор, где уже разыгрывалось так много подобных сцен.

– Тут где-то зарыта собака, начальник… Я пока еще не догадался, в чем дело… Сами знаете, как это бывает… Я нарочно мариную их в «фонаре»… Чувствуется, что они сговорились… Вы видели шефа?.. Вас как будто уже целый час ищут по всем телефонам… Кстати… Тут вам записка…

Он возвращается в кабинет, чтобы взять ее на столе. Записка от мадам Мегрэ.

«Из Эпиналя приехала Элиза с мужем и детьми. Мы все обедаем дома. Попытайся прийти. Они привезли белых грибов».

Мегрэ не пойдет. Он слишком озабочен. Ему не терпится проверить одну догадку, недавно возникшую у него в голове, пока он ждал у Гастин-Ренета результата экспертизы. Он прохаживался в одном из помещений тира, в подвале, где какая-то молодая пара, только что поженившись и собираясь в свадебное путешествие в Африку, испытывала разное устрашающее оружие.

Мысленно он снова был в доме Деревянной Ноги, поднимался по навощенной лестнице и вдруг, все так же мысленно, остановился на площадке, колеблясь, в какую дверь войти, вспомнив, что в доме три спальни.

– Черт побери!

И с той минуты он только и думал, чтобы как можно скорее поехать туда, где он почти наверняка сделает открытие. Он заранее знал результат экспертизы, он был уверен, что старика Лапи убили из револьвера, который он получил на проспекте Ваграм. «Смитвессон». Не игрушка. Не такой пистолет, который покупают любители, а серьезное оружие, инструмент профессионалов.

Четверть часа спустя старый мсье Гастин-Ренет подтвердил его гипотезу.

– Так оно и есть, комиссар. Вечером я вам пришлю подробный отчет с увеличенными снимками…

Мегрэ все же решил зайти на набережную и убедиться, что не произошло ничего нового. Сейчас он стучится в кабинет шефа, толкает обитую войлоком дверь.

– А, Мегрэ! Я боялся, что вас не смогут поймать по телефону. Это вы послали Дюнана на улицу Лепик?

Мегрэ уже забыл об этом. Ну да, он. На всякий случай. Он поручил Дюнану внимательно осмотреть комнату, которую Жак Петийон занимал в отеле «Уют».

– Он только что звонил… Оказывается, кто-то уже побывал там до него… Он хотел бы вас видеть как можно скорее… Вы идете туда?

Мегрэ кивает головой. Он неповоротлив, неприветлив. Он терпеть не может, когда прерывают нить его мыслей, а его мысли сейчас в Жанневиле, а не на улице Лепик.

Когда он выходит из уголовной полиции, за ним опять бежит какой-то человек, один из тех, кто ждет в стеклянной клетке.

– Нельзя ли вызвать меня сейчас? У меня пустяковое дело…

Мегрэ пожимает плечами. Немного позже он выходит из такси на площади Бланш, и в тот момент, когда ставит ногу на тротуар, чувствует какой-то упадок сил. Площадь залита солнце кишит народом, и кажется, что людям больше нечего делать, как сидеть у круглых столиков, пить свежее пиво или аперитивы, лаская взглядом проходящих красивых женщин.

На секунду Мегрэ завидует им, он думает о жене, которая сейчас угощает свою сестру и зятя дома, на бульваре Ришар-Ленуар; он думает о белых грибах, жарящихся на медленном огне, издающих приятный запах чеснока и влажного леса. Он обожает белые грибы…

Ему хотелось бы так же присесть за столик на тротуаре. Он слишком мало спал в эти последние ночи, он ест не вовремя, пьет что попало, на ходу, и ему кажется, что из-за своей проклятой профессии обязан жить жизнью всех остальных, вместо того чтобы спокойно жить своею собственной жизнью. К счастью, через несколько лет он уйдет на пенсию и в широкополой соломенной шляпе будет работать у себя в саду, ухоженном, как сад старика Лапи, с погребом, куда он будет время от времени заглядывать, чтобы освежиться.

– Пол-литра пива, быстро…

Он садится только на минутку. Замечает инспектора Дюнана, который его поджидает.

– Я ждал вас, начальник… Сейчас увидите…

Там, в Жанневиле, Фелиси наверное, готовит себе обед на газовой плитке; дверь в кухню, выходящая на огород, позолоченный вечерним солнцем, открыта.

Он идет по коридору отеля «Уют», зажатого между колбасным и обувным магазинами. В приемной, за стеклянным окошечком, в вольтеровском кресле возле доски с ключами сидит чудовищно толстый человек; его распухшие от водянки ноги погружены в эмалированное ведро с водой.

– Уверяю вас, я тут ни при чем. Впрочем, можете спросить Эрнеста. Это он провожал их наверх…

Эрнест, коридорный, которому хочется спать еще больше, чем Мегрэ, потому что он работает и ночью и днем и ему редко случается подремать два часа подряд, объясняет, растягивая слова:

– Они пришли вскоре после полудня… В этот час у нас бывают только разовые… Вы понимаете… Комнаты на втором этаже только для этого и служат. Обычно мы знаем всех женщин… Проходя, они кричат: «Я иду в восьмой номер…» А возвращаясь, заходят получить свои проценты – им дают по сто су за каждый раз… А тут я заметил, что эта женщина мне незнакома… Брюнетка, еще довольно свежая… Она ждала в коридоре, пока ей вручат ключ…

– А какой с ней был мужчина? – спросил Мегрэ.

– Не могу сказать… Знаете, мы на них не очень-то смотрим, потому что они этого не любят. Большею частью они немного стесняются… Иные отворачиваются специально или делают вид, что сморкаются, зимой поднимают воротник пальто… С ней был обычный тип. Ничего особенного… Я свел их в пятый номер, он был как раз свободен…

Мимо них проходит пара. Чей-то голос спрашивает:

– В девятый номер, Эрнест?

Старый толстяк смотрит на доску и отвечает утвердительнымворчанием.

– Это Жажа… Она-то часто к нам заходит. Что я говорил?.. Ах да… Мужчина спустился первым, минут через пятнадцать… Так бывает почти всегда… Я не видел, как уходила женщина, и десять минут спустя пошел в пустую комнату, чтобы навести там порядок… «Наверно, она ушла, а я и не заметил», – решил я. Потом пришли какие-то постояльцы, я больше об этом не думал, а полчаса спустя – вот странное дело – заметил, как та женщина прошла у меня за спиной. «Интересно, где она была?» – подумал я. Потом все это вылетело у меня из головы до тех пор, пока ваш инспектор, который спрашивал ключи от комнаты музыканта, не стал задавать мне вопросы…

– Вы говорите, что раньше никогда ее не видели?

– Нет… Этого я не могу сказать… Во всяком случае, она не ходила сюда постоянно… Однако же мне сдается, что я ее где-то встречал…

– А вы давно работаете в отеле «Уют»?

– Пять лет…

– Тогда это, может быть, бывшая клиентка?

– Возможно… Знаете, их здесь столько проходит! Они бывают здесь в течение двух недель или месяца, потом перекочевывают в другой район, едут в провинцию, если только вы их не заберете…

Мегрэ тяжело поднимается по лестнице в сопровождении инспектора. Наверху, на шестом этаже, в комнате, где жил Петийон, дверной замок не взломан. Это самый простой замок, который можно отпереть любой отмычкой.

Мегрэ огляделся и свистнул. Здесь хорошо поработали! В комнате немного мебели, но зато ее обшарили сверху донизу. Серый костюм Петийона лежит на коврике с вывернутыми карманами, ящики выдвинуты, белье разбросано, наконец, посетительница тщательно разрезала ножницами матрац, подушку и перину – весь пол, словно снегом, покрыт клочьями шерсти и перьями.

– Что вы на это скажете, начальник?

– Есть отпечатки пальцев?

– Из Отдела установления личности уже приходили. Я позволил себе позвонить им, и они послали мне Марса, но он ничего не нашел. Что они тут так старательно искали?

Но Мегрэ интересует не это. То, что они ищут, как говорит Дюнан, употребляя множественное число, гораздо менее важно, чем то, с каким остервенением они это ищут. И при этом с безошибочной логикой.

Жюль Лапи был убит из револьвера марки «смит-вессон» – это оружие можно найти в кармане у всех отпетых.

Что происходит после смерти рантье? Петийон вне себя от страха. Он мечется по кабачкам Монмартра и по всем более или менее подозрительным барам в поисках кого-то. Он чувствует, что полиция ходит за ним по пятам, но упрямо продолжает искать, даже едет в Руан, где наводит справки о женщине по имени Адель, которая уже несколько месяцев назад бросила работу в пивной «Тиволи».

С этого момента он, по-видимому, обескуражен. Он уже без сил. Он отказывается продолжать поиски. Мегрэ остается только забрать его. Сейчас он заговорит…

Но в этот самый момент в него стреляют посреди улицы, и всадил в него пулю, конечно, не новичок.

Не тот ли это самый, который, не теряя ни минуты, помчался в Жанневиль?

На площади Пигаль Петийон был в сопровождении комиссара, и это не остановило убийцу.

За домом Лапи установлено наблюдение. Убийца это знает, во всяком случае подозревает, но это тоже его не останавливает; он проникает в комнату, ставит перед гардеробом стул и поднимает одну из верхних досок шкафа.

Обнаружил ли он то, что искал? Когда его застает Фелиси, он наносит ей удар и исчезает, оставив только довольно безликие следы новых башмаков.

Это произошло около трех или четырех часов утра. А уже после полудня они взялись за комнату Петийона.

На этот раз женщина. Брюнетка, и довольно хорошенькая, как и Адель из пивной. Она не совершает ошибок. Она могла бы пробраться в этот отель, где привыкли к разовым посетителям, как выразился коридорный, со своим любовником или сообщником. Но кто знает? Может быть, за отелем «Уют» тоже ведется наблюдение? Она это учитывает. Является туда в сопровождении мужчины, которого она и в самом деле случайно встретила на улице. Но только, когда он уже ушел, она проскальзывает на лестницу, поднимается на шестой этаж – в этот час на верхних этажах никого нет – и тщательно обыскивает комнату Петийона.

Почему они так быстро перебрасываются из одного места в другое? По-видимому, они торопятся. Им нужно найти что-то как можно скорее. И значит, они этого еще не нашли.

Вот почему и Мегрэ действует в лихорадочной спешке. Правда, с ним это бывает каждый раз, когда он удаляется из «Мыса Горн», как будто он ожидает, что в его отсутствие там может произойти какаято катастрофа.

Он вырывает страничку из записной книжки, стянутой резинкой.

«Сегодня ночью большая облава в IX и XVIII округах».

– Передашь это комиссару Пиолэ… Он поймет…

Выйдя на улицу, он еще раз окидывает взглядом эти столики кафе на тротуаре: люди здесь могут просто жить и наслаждаться весной. Ну ладно! Еще пол-литра пива, быстро! С пеной на своих коротких усах он валится на сиденье такси.

– Сначала в Пуасси… Потом я скажу вам…

Он мучительно борется с дремотой. Сидя с полузакрытыми глазами, он обещает себе, как только закончится это дело, проспать подряд двадцать четыре часа. Он представляет себе свою комнату с широко раскрытым окном, солнце, играющее на занавесках, знакомые звуки, мадам Мегрэ, которая ходит на цыпочках и говорит «тс-с» слишком шумным поставщикам.

Но всего этого, как поется в песне, не будет никогда. Об этом всегда мечтаешь, обещаешь себе, клянешься, потом наступает момент, когда раздается этот проклятый звонок телефона, который мадам Мегрэ хотела бы задушить, как зловредное животное.

– Алло… Да…

И вот Мегрэ уже снова уехал!..

– А теперь куда, начальник?

– Поднимитесь по дороге, налево… Я вас остановлю…

Сквозь дремоту его снова охватывает нетерпение. С тех пор как он побывал у Гастин-Ренета, он только об этом и думает. Как ему раньше не пришла эта мысль? А ведь он уже «горел», как говорят дети, когда играют в прятки. Его сразу же поразила эта история с тремя комнатами. Потом он уклонился в сторону. Его смутили догадки о ревности…

– Направо… Да… Третий дом… Послушайте, мне бы хотелось не отпускать вас всю ночь… Вы ужинали? Нет? Постойте… Люка!.. Подойди сюда, старина… Новостей нет?.. Фелиси здесь?.. Как?.. Она позвала тебя и предложила чашку кофе и рюмку вина?.. Да нет! Ты ошибаешься… Это не потому, что она боится… А потому, что сегодня утром я одернул одну индюшку, санитарку, которая насмехалась над ней… Ее благодарность мне перешла на тебя, вот и все… Возьми эту машину… Поезжай в «Золотой перстень»… Поужинай и накорми шофера… Держи связь с кассиршей на почте… Скажи, что сегодня ночью ей, возможно, позвонят по телефону… Велосипед здесь?

– Я видел его в саду, у стены погреба…

Фелиси наблюдает за ними с порога. Когда машина отъезжает и Мегрэ подходит к ней, она спрашивает с прежней недоверчивостью:

– А вы все-таки ездили в Париж?

Он знает, о чем она думает. Ее мучат догадки, не вернулся ли он в ресторанчик, где они завтракали, не повидался ли там снова со старым господином в пальто и кашне, и не рассказал ли тот чтонибудь комиссару, несмотря на ее патетическую записку.

– Пойдем со мной, Фелиси… Нам теперь не до шуток…

– Куда вы идете?

– Наверх, в спальни… Пошли…

Он толкает дверь комнаты старика Лапи.

– Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать… Когда Жак жил в этой комнате в течение нескольких месяцев, какая там стояла мебель, какие предметы там находились?

Она не ожидала этого вопроса и теперь раздумывает, обводя взглядом комнату.

– Во-первых, была медная кровать, которая теперь в чулане… То, что я называю чуланом, – это комната, куда можно пройти через мою, та, где я жила несколько месяцев… Потом там свалили все, что было лишнего в доме, а осенью туда даже складывают яблоки на зиму…

– Кровать… Это во-первых… Затем?.. Туалет меняли?

– Нет… Тут стоял этот самый…

– А стулья?

– Постойте… Здесь были стулья с кожаными сиденьями, потом их поставили в столовую…

– А платяной шкаф?

Шкаф он оставил напоследок; сейчас он напряжен, зубы его сжимают трубку так, что эбонит трещит.

– Этот самый.

Он вдруг почувствовал разочарование. Ему кажется, что после ухода от Гастин-Ренета он так спешил только для того, чтобы наткнуться на стену или еще хуже – на пустоту.

– Когда я говорю, что это тот же самый, это и верно, и неверно… В доме два совершенно одинаковых шкафа… Их купили на распродаже три или четыре года тому назад, уж не помню… Мне они не нравились, потому что я предпочитаю зеркальные шкафы… В доме нет ни одного зеркала, в которое можно было бы видеть себя во весь рост…

Уф! Если бы Фелиси знала, какую тяжесть она только что сняла с него. Он уже не обращает на нее внимания. Он бросается в спальню Фелиси, вихрем пересекает ее, влетает в комнату, превращенную в склад, открывает окно, рывком отодвигает закрытые жалюзи.

Как это не поразило его раньше? Чего только нет в комнате: рулон линолеума, старые половики, стулья, поставленные друг на друга, как в закрытых на ночь пивных. Здесь есть и стеллажи из некрашеного дерева, на которых, должно быть, раскладывали яблоки на зиму, ящик со старым насосом, два стола и, наконец, за всей этой рухлядью – шкаф, такой же, как в комнате старика.

Мегрэ так спешит, что задевает части медной кровати, приставленные к стене, и они рушатся на пол. Он подвигает стол, влезает на него, шарит рукой по толстому слою пыли наверху, за верхней поперечной доской платяного шкафа.

– У вас нет никакого инструмента?

– Какой вам нужен?

– Отвертка, ножницы, плоскогубцы, все равно что… – Волосы у него в пыли. Он слышит, как Фелиси идет по саду, спускается в погреб, возвращается с отверткой и молотком.

– Что вы собираетесь делать?

– Приподнять задние доски, черт возьми! – Впрочем, это нетрудно. Одна из них еле держится. Под ней бумага. Мегрэ нащупывает и скоро вытаскивает пакетик, завернутый в старую газету.

Тут он смотрит на Фелиси и видит, что она застыла на месте, подняв к нему смертельно побледневшее лицо.

– Что там, в пакете?

– Понятия не имею!

Она снова заговорила пронзительным голосом, со своим прежним высокомерным выражением. Он слезает со стола.

– Мы сейчас это увидим, не правда ли? Вы уверены, что не знаете?

Верит он ей? Или не верит? Можно подумать, что он играет с ней в кошки-мышки. Он не торопится и, прежде чем развернуть бумагу, замечает:

– Это газета прошлого года… Хе! Хе!.. Вы не знали, малютка Фелиси, что в доме хранится такое богатство?

Он вытащил из бумаги пачку тысячефранковых билетов.

– Осторожно! Не трогать!

Он снова влезает на стол, снимает все верхние доски шкафа, убеждается, что там больше ничего не спрятано.

– Нам будет удобнее внизу… Пойдем…

Он радостно усаживается за кухонный стол. У Мегрэ всегда была слабость к кухням, где царят приятные запахи, где видишь аппетитные вещи, свежие овощи, кровавое мясо, где ощипывают цыплят. Графинчик, из которого Фелиси угощала вином Люка, еще не убран, и Мегрэ наливает себе прежде, чем приняться считать деньги с видом добросовестного кассира.

– Двести десять… одиннадцать… двенадцать… Вот две бумажки склеились… Тринадцать, четырнадцать… Двести двадцать три, четыре, семь, восемь…

Он смотрит на нее. Она устремила взгляд на ассигнации, вся кровь отлила у нее от лица, и стали яснее видны следы ударов, нанесенных ей ночью.

– Двести двадцать девять тысяч франков, моя маленькая… Что вы на это скажете?.. В комнате вашего друга Петийона было спрятано двести двадцать девять бумажек по тысяче франков… Ведь они были спрятаны именно в его комнате, вы понимаете?.. Господин, которому так срочно нужна эта сумма, знал, где ее найти… Он не подозревал только одного: что существовало два одинаковых шкафа… Кто мог догадаться, что Лапи был до такой степени маньяком и что, снова переселившись в свою комнату, он перенес туда свой собственный шкаф, а другой, точно такой же, поставил в чулан?..

– Это вам что-нибудь дает? – спросила она, едва шевеля губами.

– Это, во всяком случае, объясняет мне, почему сегодня ночью вам был нанесен удар, от которого вы могли бы потерять сознание, и почему несколько часов спустя все в комнате вашего друга Жака на улице Лепик было перевернуто вверх дном…

Он поднимается. Ему необходимо подвигаться. Его радость неполная. Теперь, когда он нашел то, что искал, когда факты подтвердили его предположение, он ясно представляет себе тир у Гастин-Ренета, где у него вдруг появилась эта мысль. Теперь, когда он выяснил один факт, у него возникли другие вопросы. Он расхаживает по саду, выпрямляет стебель розы, машинально поднимает с земли тяпку, которую Лапи по прозвищу Деревянная Нога выпустил из рук за несколько секунд до того, как ушел в свою комнату, чтобы там умереть нелепейшим образом.

Через открытое окно кухни он видит Фелиси: она словно превратилась в статую. Тень улыбки мелькает на губах комиссара. Почему бы и нет? Он пожимает плечами:

– Все-таки попробуем!

И говорит ей через окно, играя тяпкой, к которой пристала земля.

– Видите ли, Фелиси, детка, я все более и более убеждаюсь, как ни странно вам это может показаться, что Жак Петийон не убивал своего дядю и что он даже ни при чем во всей этой кровавой истории.

Она смотрит на него и глазом не моргнув. На ее осунувшемся лице ни одна черта не дрогнула от радости.

– Что вы на это скажете? Вы должны быть довольны.

Она силится улыбнуться, но ее тонкие губы только жалко растягиваются.

– Я довольна. Благодарю вас…

А ему приходится сделать усилие, чтобы открыто не проявить свою радость.

– Я вижу, что вы довольны, очень довольны… И я уверен, что теперь вы поможете мне, чтобы невинность молодого человека, которого вы любите, стала очевидной… Ведь вы его любите, не так ли?

Она отворачивается, конечно, для того, чтобы он не мог видеть ее рот и не заметил, что ей хочется плакать…

– Ну да, вы его любите… Это вполне нормально… Я убежден, что он поправится, вы упадете друг другу в объятия, и, чтобы отблагодарить вас за все, что вы для него сделали…

– Я ничего для него не сделала…

– Пусть так!.. Неважно… Я убежден, повторяю, что вы поженитесь и что у вас будет много детей…

Как он и ожидал, она взрывается. Разве не этого он хотел?

– Вы зверь!.. Зверь!.. Вы самый жестокий человек, самый… самый…

– Потому что я говорю вам, что Жак невиновен?

Эта, казалось бы, такая простая фраза поражает Фелиси, несмотря на ее гнев, она понимает, что была не права, но уже слишком поздно, и не знает, что сказать; она несчастлива, совершенно растеряна.

– Вы не верите этому… Вы просто хотите заставить меня проболтаться… С того момента, как вы явились сюда…

– Когда вы в последний раз видели Петийона?

– Сегодня утром…

– А до этого?..

Она не отвечает; Мегрэ демонстративно отворачивается и смотрит в сад, на беседку из зелени, на этот выкрашенный зеленой краской стол, на котором в одно прекрасное утро стояли графинчик спиртного и две рюмки. Она знает, о чем он думает.

– Я вам ничего не скажу…

– Знаю. Вы повторяете то же самое по меньшей мере двадцать раз, так что это становится похожим на бормотание причетника в церкви… К счастью, мы нашли деньги…

– Почему «к счастью»?

– Вот видите, вы уже заинтересовались?.. Когда Петийон уехал из «Мыса Горн» год тому назад, он был в ссоре со своим дядей, не так ли?

– Они не ладили, но…

– И значит, он с тех пор сюда не возвращался…

Она пытается угадать, к чему он теперь клонит. Мегрэ чувствует усилия ее мысли.

– И вы его с тех пор не видели! – роняет наконец Мегрэ. – Или, точнее, вы с ним не разговаривали. Иначе вы, конечно, сказали бы ему, что мебель в комнате сменили…

Она чует опасность, таящуюся за этими коварными вопросами. Боже! Как все-таки трудно защищаться от этого невозмутимого человека, который курит свою трубку, обволакивая Фелиси отеческим взглядом! Она его ненавидит! Да, ненавидит! Никто еще не заставлял ее так страдать, как этот комиссар, который не дает ей ни секунды передышки и говорит самые неожиданные вещи ровным голосом, не переставая потягивать свою трубку.

– Вы не были его любовницей, Фелиси…

Сказать «да»? Или сказать «нет»? К чему все это приведет?

– Если бы вы были его любовницей, вы бы продолжали с ним видеться, потому что его ссора с дядей не имела никакого отношения к вашей любви. Вы бы сказали ему о том, что старик перебрался в свою комнату… Петийон узнал бы таким образом, что деньги уже не в комнате, а в чулане… Слушайте меня внимательно… Зная это, он не пошел бы в комнату, где бог знает почему был принужден убить своего дядю…

– Это неправда…

– Значит, вы не были его любовницей?..

– Нет…

– У вас не было с ним никаких отношений?

– Нет…

– Он не знал, что вы его любите?

– Не знал…

Мегрэ не пытается скрыть довольную улыбку.

– Так вот, детка, кажется, в первый раз с самого начала этого следствия вы мне не лжете… Видите ли, я с самого начала понял эту любовную историю… У вас, девочка, в жизни не было ничего особенно хорошего… И вот за неимением чего-нибудь существенного, действительного вы создавали себе действительность в своих мечтах… Вы стали не маленькой Фелиси, служанкой старого мсье Лапи, а всеми чудесными героинями из романов, которые вы читали… Деревянная Нога в вашем воображении уже не был просто прижимистым хозяином, а, как в лучших популярных романах, вы становились плодом его греха… Не краснейте… Вам нужны были прекрасные вымыслы, хотя бы для того, чтобы рассказывать их вашей подруге Леонтине и заносить их себе в записную книжку… Как только в доме появился мужчина, вы мысленно превратились в его возлюбленную, вы переживали большую любовь, а бедный парень, бьюсь об заклад, об этом и не подозревал… Я точно так же могу поклясться, что управляющий Форрентен никогда не обращал на вас внимания, но его козлиная бородка помогла вам превратить его в сатира…

На секунду по губам Фелиси пробежала улыбка. Но она быстро исчезла, и лицо ее снова приняло недовольное выражение.

– К чему вы клоните?

Он признается:

– Еще не знаю, но скоро буду знать благодаря кладу, который мы обнаружили… Теперь я вас кое о чем попрошу… Люди, которые ищут эти деньги и которым они так нужны, что ради них готовы рисковать всем, конечно, ни перед чем не остановятся. Эта простая мысль о перенесенной из комнаты в комнату мебели может им тоже прийти в голову. Я не хотел бы, чтобы вы оставались здесь одна сегодня ночью… Как бы вы меня ни ненавидели, я все-таки прошу у вас разрешения провести сегодняшнюю ночь в этом доме… Вы можете запереться у себя в комнате… Что у вас на обед?

– Кровяная колбаса, и я хотела сделать картофельное пюре…

– Отлично… Пригласите меня… Я только съезжу в Оржеваль кое-кого проинструктировать и вернусь… Договорились?

– Если хотите!

– Улыбнитесь!

– Нет…

Он сует банковые билеты в карман, идет за велосипедом, стоящим около погреба, заодно наливает себе стакан вина, и в тот момент, когда он садится на машину, она бросает ему:

– А я все-таки вас ненавижу!

Он оборачивается, широко улыбаясь:

– А я вас обожаю, Фелиси!