Текст книги "Искатель. 1982. Выпуск №4"

Автор книги: Жорж Сименон

Соавторы: Сергей Абрамов,Владимир Малов,Николай Черкашин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

…Катер вернулся к борту. «Трансатлантик» дал малый ход. Он прошел в каких-нибудь трех кабельтовых от головки поднятого перископа, и Рэйфлинт отчетливо разглядел на променад-палубе танцующие пары. Ему даже показалось, что он слышит фокстротную музыку. Сверкнула выброшенная за борт жестянка из-под пива…

Много позже, пытаясь проследить, как вызрела в нем эта дьявольская идея, он составил себе довольно логичную схему, в которой звено к звену выстраивались и тюремный остров Юджин, и посмертная записка Коколайнена, и лестница, сброшенная с вертолета в воду, и свадебное путешествие Ники с нефтяным королем, и та мысль о братстве отверженных, что возникла при виде гологоловых архелонцев, и белоснежный лайнер с беспечным дансингом… Все это Рэйфлинт выстроил в единую цепь много позже. А тогда, в полумраке боевой рубки у опущенного перископа, ему показалось, что перед глазами полыхнул белый свет выхода из подводного склепа и путь к новой жизни для его заживо похороненного экипажа открылся в мгновенном озарении. Еще не решаясь этому поверить, Рэйфлинт позвонил инженер-механику и спросил, сколько лет еще может работать реактор без перезарядки активной зоны, без смены урановых стержней.

– Три года, – ответил механик.

– Прекрасно.

Рэйфлинт спустился в каюту и набросал на бланке текст радиограммы:

«Пожар в реакторном отсеке. Потерял ход и управление. Разгерметизировался первый контур. Растет уровень радиации Прошу…»

Фразу «Прошу срочной помощи» он оборвал намеренно. Так легче поверят, что «Архелона» уже не существует…

Рэйфлинт вызвал старшего помощника.

– Рооп, я хочу знать, как вы посмотрите на мой план…

Капитан «Иберии-трансатлантик» не поверил докладу вахтенного помощника.

– Кукла в шлюпке? Что за чертовщина? Несите ее сюда.

Нику-два не очень почтительно доставили в ходовую рубку.

– А что? – прищурился капитан. – Хороша! Похоже, я ее где-то видел…

– Жаль, что пассажиры уже выбрали «мисс Атлантику», – заметил помощник.

– Они еще не разошлись?

– Нет. Поздравляют победительницу в музыкальном салоне.

– Превосходно. И кто же она?

– Пассажирка из «люкса». Ничего. Смазливенькая.

– Отправьте эту куклу в музыкальный салон. И скажите, что я выдвигаю свою претендентку на титул «мисс Атлантика». Вернее не я, а сам океан. Так и скажите, сам океан прислал ее на конкурс. Пусть посмеются.

Ника Рэйфлинт еще стояла на пьедестале почета, когда помощник капитана внес на руках огромную куклу в желтом сафари. Он бесцеремонно поставил ее рядом и радостно провозгласил:

– Конкурс продолжается! Эту леди нам прислал сам океан.

Ника заглянула в неживые глаза и сдавленно вскрикнула.

– Боже, как они похожи! – всплеснула руками дама из первого ряда.

Элегантный аравиец едва успел подхватить оседающую Нику. Он отнес ее в каюту и вызвал врача.

Это событие ничуть не омрачило веселья в салоне. Напротив, вызвало волну шуток.

– Она была ошеломлена красотой соперницы и грохнулась в обморок.

– Безусловно, справедливость восторжествовала. «Мисс Атлантика» – она!

Нику-два под аплодисменты и рояльный туш водрузили на пьедестал.

«Иберия» наверстывала упущенное время. Возня с дурацкой шлюпкой задержала судно минут на сорок, и теперь капитан сдвинул ручки машинных телеграфов до отказа – на «самый полный». В таком положении они пробыли недолго.

– Прямо по курсу – спасательная шлюпка! В шлюпке шесть человек.

Рукоятки под ругань капитана запрыгали по секторам «полный ход», «средний ход», «малый ход», «самый малый», «стоп».

– Еще одно такое стопорение, – проворчал капитан, – и на телеграфе придется ставить дополнительный указатель: «Гроб-машина»… Надеюсь, на сей раз не куклы?

– Они машут руками и жгут фальшфайер. Приготовить катер к спуску?

– Не надо. Слишком много возни. Подойдем с наветренной стороны и сбросим шторм-трап.

Помощник спустился вниз.

Спасенные кутались в черные плащ-накидки военного образца. Помощника поразило, что все они были лысы, безбровы, голощеки. В своих одинаковых просторных одеждах они походили на монахов, давших странный обет, – уничтожить на теле любую растительность будь то ресницы, усы или волосы.

Старший «монах» шагнул к помощнику.

– Срочно проведите меня к капитану. Вашему лайнеру угрожает смертельная опасность.

Помощнику не понравилось, что вся остальная пятерка двинулась за ними следом.

– Может быть, ваши люди нуждаются в отдыхе?

– Нет, – сухо отрезал старший.

– Тогда пусть они останутся вни… – помощник осекся. Из-под плаща высунулось дуло автомата. Дверь в ходовую рубку была уже рядом, и помощник распахнул ее спиной. В рубке «монахи» выхватили из-под накидок автоматы, защелкали откидными прикладами.

– Всем стоять на своих местах! Где радиостанция?!

Помощник после тычка стволом автомата в грудь покорно вышел в коридор в сопровождении двух пиратов. Вскоре оттуда донеслась короткая очередь, звон стекла, треск пластмассы…

– Передатчик расстрелян, сэр! – доложил один из конвоиров помощника. Тот, кого назвали «сэром», вышел на крыло мостика и выпустил зеленую ракету.

Капитан с ужасом увидел, как синева океанской глади взбурлила белыми пузырями и из воды показалось нечто черное, глазастое, округлое, похожее на тело спрута без щупалец. Вслед за рубкой всплыло и все тулово широколобой рыбины.

– Я старший помощник командира этой подлодки. – Сухощавый налетчик забросил автомат за плечо – Выполняйте мои указания. Торпедные аппараты нацелены на ваше судно.

Рооп приказал спустить спасательные шлюпки, и, как только они переправили с «Архелона» на борт «Иберии» абордажную группу, велел капитану собрать команду в носовом трюме.

События развивались столь стремительно, что пассажиры по-прежнему веселились в ресторанах, барах, салонах. Разгоняя артисток варьете, на эстраду вышли лысые люди в голубых подводницких комбинезонах. Их автоматы смотрели в публику.

Три года они не видели женщин… Мужскую часть пассажиров загнали в кормовую баню и наглухо задраили двери. Дрожащих претенденток на титул «мисс Атлантика» свели в банкетный зал ресторана первого класса. Камбузные лифты едва успевали подавать закуски и вина, так что блюда, бутылки, салатницы, бомбоньерки, соусники приходилось ставить в проходы между столиками. По ним ходили. В них валили визжащих женщин. Рвали одежды зубами и руками Узники подводного лепрозория возмещали себе все, чего были лишены последние годы…

Экипаж «Архелона» перебывал на «Иберии» в два потока. Лишь Рэйфлинт и пастор провели время в своих каютах. Обе смены переправили с лайнера все, что только могло войти в шлюпки и пролезть в люк: ковры, ящики с винами, кадки с пальмами и даже автомат для мороженого. Рэйфлинт вызвал к себе старпома.

– Рооп, вам придется сделать еще один рейс. Я хочу, чтобы вывезли судовую библиотеку.

Шесть ящиков с книгами забили каюту Рэйфлинта до подволока.

…Подводная лодка отошла на дистанцию торпедного залпа и, развернувшись к «Иберии» носом, тихо вздрогнула. Стальная сигара неслась почти поверху. Проломив белый борт, торпеда всадила в топливную цистерну заряд прессованного тротила. Взрыв выбросил лайнер из воды по нижнюю марку ватерлинии и разломил пополам.

Убедившись, что на поверхности не осталось ни людей, ни обломков, «Архелон» погрузился туда, куда только что ушли останки «Иберии»… Так началась новая жизнь отверженной субмарины.

Через трое суток они вынуждены были всплыть для небольшого, но срочного надводного ремонта.

Стояло раннее утро. И хотя район всплытия был далек от трасс рейсовых самолетов, Рэйфлинт торопил матросов, которые меняли прохудившуюся захлопну на газоотводе вспомогательных дизелей.

Пастор тоже вылез на мостик, с радостью наполнил ослабевшие глаза целебным солнечным светом и вдруг застыл в ужасе: «Архелон» покачивался в море… крови. Красные волны нехотя лизали черные бока подводного рейдера. Сотни рыб кишели в густой кровавой массе, выпрыгивали из нее, высовывались по грудные плавники, выпускали из жадно распахнутых пастей фонтанчики воды и умирали.

– Похоже, что мы всплыли в аду, не правда ли?! – тронул пастора за плечо Рэйфлинт. – А вокруг трепещут души грешников.

Бар-Маттай ошеломленно молчал.

– Не принимайте близко к сердцу. Это всего лишь «красный прилив». Цветут жгутиковые водоросли. В океане такое случается… По местам стоять к погружению!

Багровые волны сомкнулись над «Архелоном».

Сообщения о гибели «Архелона» и таинственном исчезновении «Иберии» вышли в газетах почти одновременно. Если кто и связывал два этих факта, то только фразой: «Опять эти проклятые Бермуды!» Обе катастрофы произошли вблизи границ Бермудского треугольника.

– Не такой уже он проклятый, – заметил морской министр начальнику генерального штаба. – Теперь по меньшей мере приутихнет пресса и прекратятся эти запросы в парламент.

– Да, все решилось как нельзя лучше, – согласился адмирал. – «Архелон» сделал свое дело, «Архелон» может… Кхм!

– Три года боевого дежурства – это беспрецедентно. Честно говоря, я не думал, что они продержатся так долго…

– Господин министр, я полагаю, что коммодор Рэйфлинт достоин ордена «Рыцарь океана» первой степени. Посмертно.

– Несомненно.

Кураториум «Спасение «Архелона» распался сам собой. Флэгги очень удачно вышла замуж за президента микробиологического общества профессора Сименса и помышляла о создании подобного же комитета «Память «Архелона».

А для «погибшей» субмарины наступила эра благоденствия. Каюты были убраны с дворцовой роскошью; отсеки ломились от изобилия фруктов, вин, изысканных закусок. В офицерской кают-компании играл всемирно известный скрипач, захваченный на одном из трансатлантических теплоходов.

Бар-Маттай настоял, чтобы пленник жил у него, и таким образом в его затворничество вошла музыка. Это было тем прекраснее, что философские беседы у Рэйфлинта совершенно прекратились, и пастор отводил душу со скрипачом.

Командир по-прежнему не появлялся на захваченных судах. То немногое, что составляло его долю добычи, были, в основном, книги. Он читал ночи напролет, препоручив все корабельные дела старшему помощнику.

Рооп был доволен. Команда заметно подтянулась. И хотя в кормовых отсеках его еще посылали иногда к черту, но вахты неслись исправно, особенно перед атакой очередной жертвы. Единственный, кто по-настоящему отравлял старпому жизнь, так это Ахтияр. На захваченных теплоходах стюард шарил по судовым аптекам, добывал морфий и другие наркотики. Его каюта превратилась в подпольный «приют радости». Человек шесть наркоманов ходили за ним по пятам и были готовы выполнить любое желание стюарда. В отсеках поговаривали о нем, как о втором командире «Архелона». Рооп хмурился и с некоторых пор стал носить пистолет в потайном кармане.

Каждое утро О’Грэгори с замиранием сердца разглядывал свое тело. И каждое утро тихо ликовал: судьба хранила избранника – ни одного бронзового пятнышка, ни одного седого волоска. Идея этнического оружия не оставляла его, и О’Грэгори нашел, что нет худа без добра. По крайней мере здесь, на «Архелоне», он мог беспрепятственно ставить опыты над людьми. В боксах медицинского изолятора вот уже третий месяц жили японец, чех, араб и негр. О’Грэгори выяснял, генотип какой расы успешнее противостоял «бронзовке». Он вел дневник наблюдений и верил, что рано или поздно лавры «отца этнического оружия» с лихвой возместят ему и флоту ущерб, причиненный разглашением сведений серии Z. Он верил в это столь же страстно, как Бар-Маттай в то, что его «Неоапокалипсис» прочтут миллионы людей, прочтут, содрогнутся, прозреют и уничтожат все подводные лодки мира, а заодно танки, пушки, бомбардировщики…

В кают-компании места доктора и пастора находились рядом, так что порой, сидя локоть к локтю, они нечаянно задумывались о вещах более чем полярных, спохватывались, невидяще скользили друг по другу глазами и продолжали трапезу.

Дорожку в медицинский блок Ахтияр протоптал еще при докторе Коколайнене. И с новым корабельным врачом он тоже нашел общий язык.

Произошло это так. О’Грэгори заглянул как-то в радиорубку и увидел под стеклом бывшего столика Барни фотографию Флэгги. Роковая женщина смеялась так невинно и обаятельно, что О’Грэгори, забыв о всех принесенных ею бедах, извлек фото и прикрепил у себя в каюте. Ахтияр, наведываясь к доктору поболтать о жизни, а заодно и подлечить застарелый радикулит, заприметил красотку на стене и смекнул, что к чему.

– Могу устроить свидание! – подмигнул он О’Грэгори.

– Каким образом?! – изумился подполковник медицины.

– Возьмите фотографию и приходите ко мне в каюту вечером.

О’Грэгори помрачнел: неужели суперлепра вызывает еще и умственное расстройство? Однако вечером все же заглянул к стюарду. Ахтияр усадил его в ковровое кресло, раздул кальян, бросил в медный раструб щепоть зелья и велел вглядываться в лицо Флэгги, потягивая из мундштука дым. О’Грэгори все понял, но соблазн увидеть «жрицу любви», хотя бы в галлюцинации, был столь велик, что доктор последовал совету. «В конце концов, – подбадривал он себя, – гашиш не героин, с одного сеанса на втянешься».

Он действительно увидел Флэгги такой, какой хотел увидеть, – живой, гибкой, страстной… Придя в себя, он расчувствовался и подарил Ахтияру три маленьких шприца с набором шведских игл. Так они сошлись…

Однажды стюард полушутя-полусерьезно заметил, что если бы Рэйфлинт был чуть поумнее, он бы давно смог устроить экипажу райскую жизнь на каком-нибудь тропическом острове с нежнокожими туземками. Кто бы их стал искать, если бы эту проклятую консервную банку «Архелон» притопить в какой-нибудь котловине?..

– Да, – подлил масла в огонь О’Грэгори, – это лучше, чем гнить тут заживо. И потом солнце, свежий воздух, фрукты, море… Уверен, наши дела пошли бы на поправку.

– Если бы не Рэйфлинт…

Оба замолчали, поглядывая друг на друга так, будто встретились впервые. Наконец О’Грэгори решился:

– Все диктаторы кончали одинаково…

– Но есть еще Рооп, – понял намек Ахтияр. – И вся эта офицерская сволочь… не в обиду вам, док! Оружие выдается лишь в группу захвата… А в ней одни офицеры.

– Есть хороший способ… – замялся О’Грэгори, – но он требует надежных людей

– На верное дело люди найдутся.

– Надо, чтобы в каждом отсеке было хотя бы по человеку.

– Можно…

– Я изучил систему судовой вентиляции. Она легко перекрывается по отсекам…

– Это известно любому новичку.

О’Грэгори пропустил колкость мимо ушей.

– Если бы у запорных клинкетов стояли нужные люди… Литр эфира в вентиляционную магистраль, и через три минуты все спят. И командир, и Рооп, и все, кто может помешать…

– И мы с вами тоже…

– Мы с вами наденем кислородные маски.

Сами того не замечая, они перешли к обсуждению деталей будущей – будущей! теперь в этом никто из них не сомневался – операции.

– Значит, наши люди будут держать маски наготове… – уточнил мысль доктора Ахтияр; он пробовал ее на зуб, как монету.

– Да! И в первую голову машинист на станции всплытия. Как только эфир подействует, мы всплывем. Отберем чистых и нечистых. Рэйфлинт, Рооп и все, кто сможет помешать, умрут не просыпаясь. Это будет тихо и… гуманно.

– А кто поведет корабль? Вы?! – испытывал идею Ахтияр.

– Мы оставим двух офицеров: штурмана и инженер-механика…

– Трех, – хохотнул стюард. – Вас тоже. Жаль, национальный банк мы брали без вас, док! Вы бы очень нам пригодились тогда. Клянусь костылями всех калек!

О’Грэгори было не до шуток. Он изложил, и почти под настроение, просто так, сокровенный план, продуманный до мелочей в глухие ночи подводных засад. И кому! Этой уголовной горилле, у которой череп начинается от бровей… Ахтияр уловил перемену в собеседнике, досадливую гримасу.

– Тайна двух долго не живет, – насупил он валики бывших бровей. – А если вмешался третий, и подавно…

– Кто третий?

– Аварийный Джек. Машинист станции всплытия. Аварийным его прозвали за цвет волос – рыжий. Теперь он лыс, как яйцо. Хе-хе!

– У вас хорошее настроение, Ахти, – кисло заметил О’Грэгори.

– Да, черт побери! Когда надо действовать, мне становится весело. А действовать надо быстро. Сегодня же ночью.

– К чему такая спешка?

– Я вам не верю, док. Вы из кают-компании…

О’Грэгори усмехнулся.

– Иногда за молчание можно получить больше, чем за донос…

Торопливые трели ревуна заставили вскочить обоих:

– Что это? – побледнел доктор.

– Нас засекли. Сработала сигнализация, как в банке. Хе-хе… Успокойтесь, док! Это ракетная тревога.

Рэйфлинт нажал клавишу «Слушают все отсеки».

– Вниманию экипажа! Срок пребывания ракет на борту истек год назад. Хранить их в шахтах небезопасно. Я принял решение выпустить весь комплект по пустынному району океана. По местам стоять – к пуску ракет!

Он снял телефонную трубку и вызвал центральный пост.

– Рооп, пригласите ко мне в каюту пастора.

Бар-Маттай пришел весьма встревоженный и гудками ревунов, и этим неожиданным приглашением. Он с удивлением оглядел каюту, заваленную книгами…

– Освободите себе кресло и садитесь. – Рэйфлинт нервно поигрывал шнуром пусковой рукояти, рукоять была красной. – Святой отец, я пригласил вас для того, чтобы исповедаться. Не в грехах – в мыслях. Исповедаться в том строе рассуждений, который покажется вам не то что греховным – чудовищным. Но я убежден в его справедливости и совершу то, что должен… Готовы ли вы меня выслушать?

– Да. – Бар-Маттай сплел на коленях пальцы.

– Я прочитал все эти книги. Я припомнил все, что когда-либо читал еще. Я вспомнил все, чему меня учили, все, что я когда-либо видел и слышал. И я пришел к очевидному выводу. Мы прекрасно приспособились к внешней среде, к нашей планете. Лучше, чем какие-либо другие существа подлунного мира. Но мы не смогли устроиться социально. Люди не смогли приспособиться друг к другу. После двух мировых боен, на пороге третьей, человечество похоже на самоубийцу, которому дважды не удалось размозжить себе голову и он наконец забрался этажом выше. Что толку от совершенства нашего биологического аппарата, если вот это, – Рэйфлинт постучал себя по виску, – не хочет рубить сук, на котором висит наша общая петля. Человечество – тупиковая ветвь эволюции. И если ваш господь бог существует, он убедился в этом уже тысячу раз. Да и что может быть абсурднее, чем поножовщина сиамских близнецов?! Мы пришли именно к этому! Так не разумнее ли помочь эволюции начать все сначала? Десять тысяч лет нашей истории для творца вселенной – десятиминутный эксперимент. Одним опытом больше, одним меньше – пусть считают их археологи – но рано или поздно на Земле возникнут такие существа, которым достанет разума не уничтожать друг друга. Я хочу, чтобы это произошло как можно раньше. Двенадцать ракет по Евразии, двенадцать по американским континентам, и запылает всеочистительный костер. Так выжигают жухлую траву для новой поросли. Я не параноик и не шизофреник, но я чувствую, что это мой долг, – перед богом ли, перед эволюцией… Я, Кароль Рэйфлинт, вызван к жизни за тем, чтобы спасти планету от плесени, именуемой человечеством!

Бледный коммодор откинулся на спинку «трона Нептуна», не выпуская красной рукояти. Бар-Маттай, потупившись, молча следил за играми рыб в аквариуме.

– Самое страшное, – проронил он наконец, – это зло, возомнившее себя добром…

Рэйфлинт качнулся в кресле.

– Я пригласил вас не за тем, чтобы пускаться в дискуссии. Для этого у нас с вами было предостаточно времени… Я хочу, чтобы похороны человечества состоялись, как положено, при священнике и… – Коммодор снял трубку. – Рооп, пришлите ко мне музыканта. С инструментом.

Эти минуты, пока скрипач перебирался из четвертого отсека во второй, они провели, как бы оцепенев, и Бар-Маттай дорого бы дал, если бы в оцепенении этом они оба окаменели, но раздался стук в дверь каюты, Рэйфлинт пере хватил красную рукоять поудобнее:

– Войдите.

Длинноволосый музыкант переступил комингс, склонив голову. Он встряхнул волосами, и это означало, что приветствие окончено.

– Играйте реквием! – нетерпеливо кивнул ему Рэйфлинт. Скрипач обвел глазами пульт, на котором горели двадцать четыре транспаранта-окошечка с зеленым словом «Готово», и поднял смычок.

Он не успел опустить его на струны – Бар-Маттай рывком дотянулся до тумблера, каким Рэйфлинт включал обычно гидрофоны, и повернул рычажок. Шумный вздох океана ворвался в каюту. И снова забубнили, забулькали на все лады невнятные голоса потусторонней жизни – жизни, простиравшейся по ту сторону поверхности океана; жизни, древней, как белок; жизни, выплеснувшейся на континенты и в космос и уже потому только неуничтожимой и вечной… Океан молил о пощаде. Его гигантское жидкое тело всколыхнулось и сжалось, еще теснее обхватило земное ложе. Он, миллионы лет пребывавший лишь мантией разума, вдруг собрался в одну болевую точку, и точка эта вспыхнула в недрах полушарий мозга Рэйфлинта.

Кричал дельфин. То ли шестилопастный винт субмарины, полоснул ему по спине, то ли одинокого зверя настиг резак пилы-рыбы, то ли он кричал, повинуясь инстинкту-интуиции, как воют собаки, предвещая покойника. Но Тэдди кричал по-человечьи надрывно и осмысленно. Единственное преданное «Архелону» живое существо взывало о помощи. А может быть, оплакивало тех, кто сам в ней нуждался…

Рэйфлинт выключил гидрофоны. Рэйфлинт выключил ракетный пульт и боевую трансляцию. Рэйфлинт уронил голову на руки, и пальцы взгорбились на лысом черепе. Брошенная стартовая рукоять качалась на шнуре, как маятник. Маятник вечных часов человечества.

Сколько они так просидели, Бар-Маттай не помнил. Сквозь полусон слышал, как щелкнула дверь – это удалился скрипач.

Пастор думал о том, что когда-то гуси своим криком спасли Рим, теперь же на его глазах дельфины спасли мир. Он думал об этих странных и прекрасных животных, когда ноздри его уловили резкий аптечный запах. Приятно кружилась голова, а в ушах тихо звенело. Рэйфлинт пришел в себя и недоуменно принюхался тонким хищным носом.

– Что за дела? Эфир?! Похоже, доктор перебил свои склянки… Вахтенный офицер! – крикнул он в микрофон. Ответа не последовало.

Коммодор выбрался из-за стола и пошатываясь направился в спальню. В висках ломило, перед глазами плясали сине-красно-зеленые змейки. Стараясь не дышать, Рэйфлинт отыскал в шкафу портативный дыхательный аппарат и промыл легкие кислородом.

Бар-Маттай, уронив голову на плечо, сползал с кресла. Рэйфлинт бросился к нему, прижал маску к губам пастора и дождался, почти теряя сознание от спертого в груди воздуха, пока Бар-Маттай не приоткрыл глаза. Вспомнив старый аквалангистский прием – попеременно дышать из одного загубника, – коммодор вывел пастора в центральный пост, где под креслом спящего штурмана Рэйфлинт отыскал второй дыхательный прибор и передал его Бар-Маттаю.

Вокруг спали все. Вахтенный офицер свисал с консоли торпедной ЭВМ, инженер-механик лежал поперек коридорчика, подтянув ноги к груди. Штурманский электрик привалился спиной к прокладочному столу. Но хуже всего было то, что в «пилотском» кресле спал боцман, уткнувшись головой в штурвал, так что и кормовые и рубочные горизонтальные рули смотрели «на погружение». Дифферент на нос нарастал быстро. Рогатая стрелка 400-метрового глубиномера приближалась к сектору, заклеенному черной бумагой. Сектор приходился на запредельные глубины, и цифры здесь уже были не нужны…

Рэйфлинт перехватил штурвал и выровнял корабль.

– Пройдите по отсекам! – крикнул он пастору, вынув на минуту загубник. – Посмотрите, что случилось!

Бар-Маттай кивнул головой. Путь в кормовые отсеки был ему хорошо знаком, и он, пьяно пошатываясь, двинулся к круглой межпереборочной двери. Он не успел взяться за рычаг кремальеры, как тот сам резко взлетел, литой кругляк распахнулся, и, пребольно толкнув пастора, в отсек перемахнул Рооп. Старпом выстрелил в приоткрытую дверь, тут же ее захлопнул, опустил рычаг и навалился на него грудью. Сухо и зло щелкнула в сталь переборки ответная пуля, за ней другая, третья… Стреляли скорее в бессильной ярости, чем по здравому расчету. Пробить двухдюймовую пластину можно было разве что из противотанкового ружья.

– Рооп! – крикнул Рэйфлинт из глубины центрального поста. – Что стряслось?!

Старший помощник дышал тяжело – видно, кислород в его аппарате кончался.

– Командир… Это Ахтияр… Я видел… Эта каналья вливала какую-то дрянь… В лючок вентиляции… С ним еще двое… Они в масках…

Рычаг кремальеры задергался, и Бар-Маттай поспешил помочь Роопу. Тяжести их тел явно не хватало, чтобы преодолеть нажим с той стороны. Рооп уперся ногами в верхний свод лаза…

Первой мыслью Рэйфлинта было немедленно всплыть и провентилировать отсеки. Но едва он услышал выстрелы, как перед глазами встал призрак сиамских близнецов, всаживающих друг в друга ножи… Рэйфлинт резко отодвинул штурвал, и стрелка глубиномера пошла к черному сектору.

В распахнутую дверь второго отсека он видел, как перекосился коридор среднего прохода. Он слышал, как захлопали выдвижные двери кают, как загремела в кают-компании посуда, летящая с полок, как замычал в дурном сне боцман, съехавший лбом в переборку… Дифферент становился все круче и круче; по глухим ударам, сотрясавшим корпус, он чувствовал, как срываются с фундаментов дизеля, турбины, аккумуляторные баки…

Мимо пролетели тела Роста и пастора, сорвавшиеся с переборки, которая почти стала подволоком. Субмарина клонилась на нос, превращаясь с каждым градусом дифферента в подобие башни. И семь отсеков громоздились один над другим – этажами, а этажи расходились кругами ада…

Рэйфлинт успел поразиться – каким чужим и зловещим вдруг стал такой знакомый, по-домашнему привычный коридор, уходящий теперь в бездну…

Тэдди пошел за громадной черной рыбиной вниз – на глубину. Голубая приповерхностная вода быстро синела, темнела, пока за хвостом не сомкнулась плотная мгла.

Тэдди давно уже пересек границу вечной ночи. Он испустил тонкий, слышимый только ему самому свист, и к нему вернулось замирающее эхо. И все последующие эхо приходили все слабее и слабее – рыбина погружалась опрометчиво быстро. Тэдди подал сигнал опасности: «Пора выходить! Не хватит воздуха!» Но эхо к нему не вернулось и вовсе. Тогда он рванулся вверх и, бешено работая хвое том и плавниками, вбуравился в огромную толщу. Ни один дельфин еще не нырял так глубоко, и Тэдди показалось, что он никогда не выплывет на поверхность. Снизу его догоняли большие черные пузыри, вогнутые, как шляпки медуз… Тэдди почувствовал как потеплела вода, и он наддал хвостом изо всех сил. Вот уже показалась, засверкала, заколыхалась над головой солнечная изнанка волн. Он вылетел из воды с распахнутым дыхалом,[12]12
  Дыхало – отверстие в затылке дельфина, через которое он дышит.


[Закрыть] и весь прыжок едва уложился в глубокий и сладкий вдох.

Солнце алым дельфином выгибало над горизонтом спину, и Тэдди помчался к нему, пронзая гребни невысоких волн.