Текст книги "Крылья мужества"

Автор книги: Жорж Санд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

VI

Хромушу удивляло, что до него никто еще не отыскал приюта квикв на вершине скалы, но он услыхал кое-что об этом, что заставило его призадуматься. “В старину, – говорил рассказчик, – птицы эти жили на деревьях – на большом утесе, но от него отвалился большой осколок и так как нынче там не растет деревьев, корни которых связывают почву, то на него перестали взбираться. Говорят, что земля там такая рыхлая, что весь утес может обрушиться от тяжести только одного человека.”

Хромуша ушел из деревни немножко встревоженный. Как было ему не тревожиться, когда он жил на этом утесе и каждое утро влезал на самую вершину его?

Ночью ему стало страшно. По морю ходили большие валы. До него доносился их глухой рокот, он беспрестанно просыпался, воображая, что это обрушивается утес. Он слишком хорошо изучил местность и знал, что пещера, в которой он жил, принадлежала к той же каменной породе, как и большие камни, называемые Черными и Белыми Коровами и которые обрушились сверху вместе с землей. Море постоянно подмывало подошву дюн и, как говорили, каждую зиму сносило их. Очень могло быть, что большие камни, под которыми находилась пещера Хромуши, лежали на очень рыхлом грунте. Кроме того, земля могла осыпаться сверху и завалить вход в пещеру, и тогда Хромуша остался бы в ней навеки, погребенный заживо.

Бедный мальчик не мог спать. Теперь, когда он умел размышлять, он чувствовал, что эта драгоценная способность влечет за собою другой печальный дар предвиденья. К счастью, им владела страсть, заглушавшая страх. Он хотел жить сообразно с природой, свободным и самостоятельным существом. Он не знал этого слова – природа, но был в восторге оттого, что живет как дикарь, и чувствовал какую-то горделивую радость при мысли, что его не соблазняет мирный приют у домашнего очага и тишина родимых полей. Он решился остаться в своем гнезде, на том основании, что если на скале поселились птицы, то вероятно, они в этом случае одарены большею проницательностью, нежели человек, и чувствуют инстинктивно, что скала еще тверда и не скоро обрушится.

Он прожил в дюне все лето, покупая себе съестные припасы в разных местах; он нигде не говорил, кто он и откуда; все более и более привыкал он питаться только дарами моря и плодами для того, чтобы не быть рабом своего желудка. Вскоре он стал так воздержан в пище, что его уже не тянуло ходить в деревню. Ему удалось встретить промышленников, приехавших за перьями, и он продал им свой товар так, что никто не видал. Он был настолько благоразумен, что не стал очень дорожиться, чтобы иметь покупателей и впредь. Он согласился взять по экю за перо, а так как у него было пятьдесят перьев, ему отсчитали триста ливров блестящими золотыми луидорами. В те времена такая сумма считалась огромной, и можно поручиться, что ни одному крестьянскому мальчику никогда не привелось добыть столько денег.

Сделавшись обладателем такого несметного богатства, Хромуша решился отнести его своим родителям, но прежде ему захотелось повидаться с дядей Лакилем. Вся его одежда, даже и праздничная, сильно пострадала от постоянного лазанья по скалам, а ему хотелось явиться к родным в приличном виде и он заказал себе в Диве новое платье, немного белья и хорошую обувь. Расплатясь за все как следует, положив в карман деньги и взяв в руки палку, он перед наступлением зимы пошел в Трувилль, где. встретил дядю, в горьких слезах возвращавшегося из церкви. Он только что похоронил свою жену, и хотя она делала жизнь его несчастною настолько, насколько было в силах ее, бедняга оплакивал ее так, как будто жил с ней душа в душу. Он очень удивился, увидев Хромушу. Он думал, что мальчик живет у родителей, и даже не сразу узнал его, так он переменился. Хромуша вырос и сильно загорел от морского воздуха, он окреп, потому что много ходил и лазил, и перестал хромать. Выражение лица его также изменилось, теперь на нем отражалась какая-то уверенность и серьезность, а взгляд стал живой и проницательный. Платье сидело на нем лучше, чем прежнее, которое сшил Тяни-влево, привыкший шить на крестьян без мерки, по навыку и глазомеру, и Хромуша казался в нем ловчее и молодцеватее; Лакилю это тотчас бросилось в глаза.

– Откуда ты? – вскричал он. – Ты не из дома?

– Нет, – отвечал мальчик, – только скажите мне поскорей, здоровы ли мои родители, я расскажу потом про себя.

– Я ничего не знаю про них, – отвечал дядя. – Когда ты убежал от нас, ночью… кажется, будет тому с полгода…

– Так точно, дядя, я считал месяцы.

– Ну да. Я очень беспокоился о тебе и везде отыскивал тебя. Но через несколько дней случилось здесь проходить портному. Он сказал, что встретил тебя неподалеку от Виллера и что не стал тебя принуждать идти с ним, так как подумал, что родители твои оставили тебя дома и что ты шел по какому-нибудь поручению от них. Я перестал беспокоиться о тебе; а тут скоро захворала моя бедная жена, так что я никуда не уходил из дома, только ездил ловить рыбу. Оттого я ничего не знаю про твоих. Вероятно они думают, что ты где-нибудь далеко за морем, так как я говорил Франсуа, что определю тебя юнгой на какой-нибудь корабль. Мне кажется, что теперь ты можешь смело идти домой, родители не отдадут тебя опять портному. Не знаю, что у вас было с ним, но только он сказал, что скорее согласится взять себе в учение чертенка, чем такого странного и несговорчивого мальчика. Я подумал, что ты показал ему зубы, и был рад этому.

– Я показал ему мою палку, – сказал Хромуша, – вы правду говорили, дядя, у меня выросли крылья мужества.

И он рассказал все свои приключения и показал удивленному моряку сотню экю.

– Прекрасно, – вскричал дядя Лакиль, – теперь ты богат и можешь устроиться, как тебе хочется. Коль скоро ты можешь быть полезен, всякий согласится принять тебя на корабль; ты можешь уехать в далекие страны, где водится много птиц, гораздо более красивых и редких, чем твои квиквы, как например, фаэтоны или тропические птицы, хохлатые американские цапли, райские птички, фениксы, возрождающиеся из своего пепла, кондоры, которые уносят быков, и бездна других, о которых ты не имеешь и понятия.

– Правда, дядя, что я почти ничего не знаю, – сказал Хромуша, – и мне не мешало бы кое-чему поучиться.

– Путешествие всему выучит.

Эта красивая фраза не убедила племянника. Лакиль совершил кругосветное плавание, но не умел читать, и Хромуша, беседуя с ним, начинал замечать, что дядя имеет ложные понятия о самых простых вещах, так, например, он верил, будто бы некоторые птицы питаются только воздухом, что другие не несут яиц, а родятся от уткородков – пупырчатых моллюсков, прицепляющихся к подводной части кораблей. У Хромуши был очень мечтательный ум, он охотно верил в волшебных птиц, то есть в духов или гениев, принимающих на себя птичий образ; но он уже достаточно наблюдал законы жизни и потому не мог разделять заблуждения и предрассудки дяди.

Тем не менее мысль путешествовать казалась ему очень соблазнительной. От скуки он очень часто мечтал в своей пустыне о далеком морском плавании. Лакиль советовал ему отправиться в Гонфлер и взять место на каком-нибудь корабле, отъезжающем в Англию. В Гонфлере всегда были корабли, готовые отплыть в эту страну. Там водилось много гагар, и Хромуша мог приобрести их сколько душе угодно. Но когда мальчик услыхал, что их надо убивать и ощипывать, чтобы добыть их пух, он грустно опустил голову. Он ни за что не хотел убивать птиц, эта мысль внушала ему ужас.

После ужина он гулял с дядей по морскому берегу; они опять заговорили о морском путешествии, и у Хромуши сильно забилось сердце при виде больших судов, готовых к отплытию в Гонфлер на следующее утро. Он уже хотел было обратиться к какому-нибудь из судохозяев, чтобы взять себе место на его судне, как вдруг услыхал в темноте хорошо знакомые ему жалобные детские голоса.

– Вот они! Вот они! – вскричал он. – Они прилетели за мной.

Дядя разинул рот от изумления. Хромуша, протянув руки, побежал вслед за невидимыми духами, продолжавшими призывать его. Сначала они летели вдоль берега, как будто к пристани, потом вдруг повернули и понеслись через поля. Хромуша бежал за ними и все хотел за ними подняться в воздух, но наконец выбился из сил и, запыхавшись, возвратился к дяде, который думал, что он сошел с ума.

– Послушай-ка, Хромуша, – сказал дядя, – неужели ты в самом деле считаешь караваек за духов?

– Караваек! Что это за каравайки, дядя?

– Ты их не знаешь? Правда, они летают только в темные ночи, так что их никогда не видно. О них никто не имел бы и понятия, если бы иногда не удавалось застрелить какую-нибудь каравайку, целясь наудачу во всю стаю. Только это случается очень редко; говорят, что они летают скорее, чем дробь из ружья. Я согласен, что это необыкновенные птицы, они несут яйца в облаках, и ветер высиживает их.

– Нет, нет, дядя, – вскричал с живостью Хромуша, – если это птицы-каравайки, как вы их называете, то они не несут яиц в облаках, если же это духи, как я в том твердо уверен, то они вовсе не несут яиц. Может быть, их пение похоже на пение караваек, я сам, когда в первый раз услыхал их, подумал, что летели ночные птицы, но когда я хорошенько вслушался, то понял, что они пели. Они меня звали, они дали мне крылья и научили меня плавать по морю, не замочив одежды; они помогли мне улететь из вашего дома в слуховое окно. Да, они часто помогали мне и утешали меня. Я верю в них, я их люблю и побегу за ними туда, куда они укажут мне.

– А почему же, – возразил дядя, – ты не пошел теперь, куда они указывала?

– Они не хотели, чтобы я шел туда. Они очень ясно показали мне, повернув в сторону от морского берега, что не хотят, чтобы я нынче вечером взял место на судне. Они полетели вон туда, на юг. Скажите, пожалуйста, ведь там наша деревня?

– Конечно, там, в трех лье от моря по прямой линии.

– Это значит, что завтра же поутру я должен пойти туда. Я хочу повидаться с родителями и отдать им деньги.

– Все это хорошо, только они спрячут деньги и не дадут на дорогу, когда ты захочешь путешествовать.

– Что ж за беда? Я могу во всякое время вскарабкаться опять на скалу и еще набрать перьев; а со временем они позволят мне поступить на корабль.

Хромуша так и сделал. Он расспросил о дороге и на следующее утро около полудня стоял уже перед калиткой родного сада.

VII

Мать увидала его прежде всех, она узнала его еще издали, несмотря на то, что он переменился, и, вне себя от восторга, бросилась обнимать его. Хромушу глубоко тронула ее радость, было время, когда он думал, что она не особенно сильно любит его, а бедная женщина тем сильнее любила его и горевала о нем, что принуждена была расстаться с ним, скрепя сердце. Отец Дуси, Франсуа и вся остальная семья также обрадовались Хромуше; он был хорошо одет, здоров на вид и даже перестал хромать, что доказывало, что он не терпел лишений в продолжение своего путешествия. Все, даже и Франсуа, были убеждены, что он приехал издалека, потому что во время его отсутствия дядя Лакиль не видался ни с кем из семьи.

Отец Дуси, впрочем, немножко побранил Хромушу за то, что он уехал, не спросясь родителей, и прибавил, что если он будет не в состоянии зарабатывать сам себе пропитание, то будет в тягость семье. Хромуша выслушал это со скромным видом и подал отцу кошелек.

– Я надеюсь, – сказал он, – что буду всегда в состоянии заработать себе честный кусок хлеба, не обижая ни людей, ни животных. Вот что я заработал за шесть месяцев; если вам нужны деньги или если вам просто они могут доставить удовольствие, примите их от меня, милый отец. Я надеюсь, что на будущий год принесу вам еще больше.

Вся семья вытаращила глаза на золотые монеты, но отец Дуси покачал головой.

– Где ты взял эти деньги, мальчуган? – спросил он. – Скажи-ка мне это, хоть я и простой крестьянин и никогда не путешествовал ни по морю, ни сухим путем, но очень хорошо знаю, что ни юнга, да и никакой другой ученик твоих лет не может заработать столько денег; в ученье берут вас только за хлеб.

Хромуша увидел, что отец подозревает его в чем-то дурном и рассказал, каким образом приобрел такое богатство. Отец поверил ему, так как местные жители знали, что за перья некоторых птиц промышленники платят очень дорого. Он заметил только, что квиквы вывелись в тамошних местах, что, вероятно, Хромуша встретил их где-нибудь далеко в другом месте; отец Дуси был твердо убежден, что мальчик ездил летом на корабле в далекие страны. Хромуша, несмотря на расспросы дяди Лакиля, не сказал ему, в каком именно месте жил на берегу. Он не открыл также этой тайны и своим родителям. Он знал, что если он заикнется о Черных Коровах и о большом утесе, ему строго-настрого запретят ходить туда, потому что место это считалось опасным. Родители его вообразили, что он приехал из Шотландии от дяди Лакиля, и Хромуша не стал разуверять их.

Он довольно удачно отделывался в первый день свидания от вопросов, которыми осыпали его. Родные его не имели ни малейшего понятия о чужих странах, и Хромуше не пришлось много выдумывать. Он говорил, что в Шотландии, так же как и во всяком другом месте, едят хлеб, овощи и мясо, что деревья не растут там корнями вверх и что он ничего не видал необыкновенного ни там, ни в других местах.

– Хорошо, хорошо, – сказал отец Дуси под конец ужина, – мне нравится, что ты не выдумываешь и не говоришь вздора, как твой дядя Лакиль. Будь всегда так же благоразумен и рассудителен, и все пойдет прекрасно, у тебя изобретательность и способность к торговле. Ты знал, какой лучше вывезти товар, чтобы прибыльнее продать его. Я не хочу лишать тебя твоих денег, они твои, я куплю тебе на них хороший участок земли. Это будет основанием твоего будущего богатства.

– Если вам не нужны деньга, – возразил Хромуша, – в таком случае лучше отдайте их мне, я поеду опять путешествовать и может быть мне удастся наткнуться на что-нибудь новое.

Случилось то, что предвидел дядя Лакиль. Отец Дуси не хотел и слушать того, что говорил Хромуша. Он не мог представить себе другого помещения денег с толком, кроме покупки на них земли для яблоневых садов; он думал, что нехорошо оставить в распоряжении ребенка такую сумму денег. Он похвалил сына за то, что тот не растратил денег, а привез домой, но не был уверен, что Хромуша не растратит, если получит их снова. Хромуша должен быть уступить; ему, как видите, подрезали крылья. Он лег спать опечаленный, он видел, что ему приходится отложить, хотя на время, дальнейшие путешествия.

Но он увидел во сне, что духи сказали ему: “Надейся, мы тебя не покинем, ты нас послушался и мы за то сумеем наградить тебя”.

Он решился покориться своей участи и, сказать по правде, был доволен тем, что спал теперь на мягкой теплой перине. Уже недели две как стало похолоднее, и ему было не совсем удобно в пещере, где по стенам сочились капли воды и куда врывались порывы ветра. Дуси жили хорошо, они были не бедны и не скупы. Хороший хлеб и сидр водились у них всегда в – изобилии и Дусета была одарена талантом варить очень вкусно свинину. Хромуша был ее любимцем, она была так нежна с ним и так за ним ухаживала, что он не мог устоять против искушения, и ему до того понравилась спокойная и беззаботная жизнь среди семьи, что он решился провести дома всю зиму. Он видел, как стаи перелетных птиц потянулись с моря в сторону суши, одни, чтобы перезимовать в болотах, другие, чтобы лететь в далекие теплые страны. Он думал, что в такое время года птицы не остаются более в северных странах. Он еще не знал, что некоторые виды их любят холод, и улетают не на юг, а на север.

Ему не хотелось лгать без нужды, и он сказал отцу, что не был связан никаким условием, которое могло бы заставить его возвратиться на корабль. Он хотел добиться того, чтобы родители предоставили ему свободу и отпустили бы его добром из дому. Так как у него не было никакого дела, то он принялся опять пасти коров, но неуклюжие и неповоротливые коровы вовсе не нравились ему; плоская, однообразная равнина нагоняла на него тоску. Он стал скучать, его думы вечно летали над морем и утесами. Раз как-то отец послал его в Див к аптекарю за лекарством. В те времена употреблялись более сложные лекарства, чем нынче, и аптекари обязаны были учиться многому.

Див – очень древний город, но Хромуша остался безразличен к нему. Ему очень не нравилась местность, окружающая город, хотя она довольно красива со стороны, противоположной морю, но Хромуша смотрел только на море. Песчаный плоский берег был не по душе ему. В узком канале, заменяющем гавань, откуда некогда отправился на завоевание Англии флот Вильгельма Завоевателя, стояли большие суда, которые вели незначительную торговлю с Гонфлером. Вид их показался так соблазнителен Хромуше, что им овладело сильное желание проехаться по морю хоть только до Гонфлера, и он чуть было не забыл об отцовском поручении. Он устоял, однако, против искушения и спросил, где живет аптекарь. Пока готовили лекарство, Хромуша опять чуть было не забыл, что надо отнести его домой. Предмет, приковавший к себе его внимание и приводивший его в неописуемый восторг, был – турухтан, или морской павлин, как зовут этих птиц, сидевший неподвижно на палке, в стеклянной клетке. Он был точно живой. Глаза его блестели, и клюв был открыт. Аптекарь, которого забавляло удивление мальчика, отворил клетку и сказал ему, чтобы он дотронулся до птицы. Оказалось, что она была набита соломой. Хромуша, никогда не видавший чучела птицы и даже не имевший понятия о таком искусстве, обратился к аптекарю и с жаром стал просить его, чтобы тот показал ему, как набивают птиц. Подобная просьба деревенского мальчика удивила его.

– Пожалуй, – проговорил он, – ты сделаешь мне удовольствие, если станешь помогать мне в этой работе, особенно если ты так же ловок, как и решителен.

Он сообщил затем Хромуше, что тамошний священник, равно как и владетель соседнего замка, были большие любители орнитологии, как называл аптекарь науку о птицах, которая учит распознавать их и разделять на различные семейства и виды. Священник и барон добывали себе птиц, где только могли, барон платил за них, не жалея денег, а священник тратил на них все, что позволяли ему средства. Окрестность изобиловала морскими и береговыми птицами, потому что берега были очень песчаны и в стране было много болот, образуемых рекою Дивою. Охотники подкарауливали дичь в болотах и на берегу и относили ее в замок. У барона была большая коллекция чучел. Аптекарю поручено было изготовлять их, он был довольно искусен в этом деле, но у него не было помощника, так что он принужден был употреблять на эту работу слишком много времени. Он сказал Хромуше, что старательный и понятливый ученик был бы ему очень полезен и что он стал бы платить жалованье тому, кто захотел бы выучиться его делу.

– Возьмите меня, господин, – сказал Хромуша, – я уверен, что выучусь скоро и хорошо, даже, если вы не обидитесь, скажу вам, что знаком с птицами лучше, чем вы. Вот эту, например, которую вы называете турухтаном – я не знал ее названия – я сто раз видел на воле и знаю, как она летает, как садится и все, что ее касается. Вы хотели придать ей такой вид, как будто она собирается драться, а это не так; если бы ее можно было мять как тесто, я показал бы вам, как она любит сидеть.

Аптекарь был умный человек, а потому признавал ум и в других. Замечание Хромуши не рассердило его.

– Что же, – сказал он, – попробуй, ее можно мять, как ты говоришь, то есть можно придать ей другой вид, согнув иначе проволоку, заменяющую ей кости и мускулы. Ничего, попробуй, если испортишь – беда небольшая, турухтан ведь не какая-нибудь редкая птица.

Хромуша с минуту не знал, на что решиться. Он побледнел, немного вздрогнул, потом постарался припомнить живых турухтанов, которых видел, и вдруг, взявшись за птицу осторожной, но твердой рукой, он придал ей, не попортив ни одного перышка, такую естественную позу и, вместе с тем, такой гордый вид, что аптекарь чрезвычайно удивился.

– В самом деле, – сказал он, – эта поза натуральнее, чем та, которую сделал я, но моя зато была энергичнее.

– Что вы говорите, сударь? – сказал Хромуша.

– Я хочу сказать, что птица казалась более сердитой так, как я ее посадил. Ведь турухтаны хищные птицы.

– Они хищные, но совсем не злые, сударь, – возразил Хромуша убежденно. – Птицы бывают злы только тогда, когда голод вынуждает их драться, а эти почти никогда не наносят вреда друг другу. Турухтаны дерутся только для игры, и то из похвальбы, когда на них смотрят. Вот как они дерутся: самцы садятся в ряд на песчаные бугорки, а самки на другие бугорки напротив и смотрят на них. Тогда старики говорят по-своему молодым: “Ну, детки, покажите-ка нам, мастера ли вы драться”. Двое молодых схватываются и начинают тузить друг друга крыльями до тех пор, пока не выбьются из сил. За ними начинает другая пара; иногда две пары дерутся одновременно, но всегда друг против друга, и никогда стая не нападает на стаю ни из-за самок, ни из-за корма. Когда забава эта наскучит им, все опять становятся друзьями и летят вместе гулять или промышлять корм.

– Все это очень возможно, – сказал со смехом аптекарь, – если ты так внимательно наблюдал птиц, то, конечно, знаешь их лучше, чем я, и я сознаюсь, что мне больше нравится турухтан так, как ты посадил его. Я думаю, что у тебя большая способность к наблюдательности и, может быть, ты художник от природы.

Хромуша не понял, что это значит, но сердце его радостно забилось, когда аптекарь сказал ему:

– Приходи завтра, я стану учить тебя этому ремеслу, оно немудреное, и ты скоро выучишься, так как видно, что ты любишь и понимаешь природу, а потом я устрою тебе в замке место препаратора, ты станешь изучать естественную историю птицы и со временем можешь сделаться смотрителем коллекции у барона или у кого другого. Как знать, может быть из тебя еще выйдет ученый!

Хромуша хорошо понял только то, что увидит новых, неизвестных ему птиц, узнает, как они называются и где живут. Он не пошел, а полетел домой и без труда получил от отца позволение работать по птичьему ремеслу.

– Коли он этого хочет, – сказал отец Дуси, глядя с улыбкою на жену, – и так как господин аптекарь очень хороший человек, то я думаю ты, Дусет, будешь рада, если сын наш будет жить недалеко от нас, и мы будем часто видеться с ним, не так ли?

Дусет, конечно, больше хотела бы, чтоб Хромуша жил дома, но так как муж соизволил улыбнуться, то она сочла долгом ответить не менее приятной улыбкой. Притом же она страшно боялась, чтоб Хромуша опять не вздумал уехать в Шотландию, которая, по ее мнению, была где-то на краю света и в которой, как мы знаем, он никогда не бывал.

Через месяц Хромуша умел прекрасно приготовлять мышьяковый состав, которым предохраняют птиц от порчи и моли, умел также сдирать кожу с птицы, выворачивая ее наизнанку, как перчатку, не запачкав и не попортив притом ни одного перышка. Знал, какие надо оставить косточки, чтоб прикрепить к ним проволоку, и умел делать из нее птичий скелет, умел выбрать из запаса стеклянных глаз именно те, которые наиболее были похожи на настоящие глаза той или другой птицы. Умел набивать чучело, сохранив настоящую форму птицы, зашить ей брюшко так искусно, что нельзя было найти шов, поставить ее на ноги, распустить или сложить ей крылья, а что касается грациозности или оригинальности позы, то он с самого первого дня оказался в этом деле мастером.

Аптекарь, которому давно уже хотелось продать все свои аппараты для набивания чучел, чтобы очистить от них свою лабораторию, недолго думая, решился определить Хромушу к барону Платкоту, тому самому господину, который страстно любил орнитологию; что же касается священника, то аптекарь скрывал от него таланты Хромуши, священник был также страстный любитель этого искусства, часто менялся с бароном птицами и даже соперничал с ним, а потому аптекарь боялся, чтобы он не завладел Хромушей еще прежде барона.

Аптекарь был не только умный, но и хороший, честный человек, он принимал участие в Хромуше, который вполне заслуживал того своею кротостью и умом. Он свел его в замок и отрекомендовал барону как способного, понятливого и трудолюбивого мальчика.

– Я не сомневаюсь в его способностях, – вежливо отвечал барон, – но он еще ребенок, он очень мил, это правда, но ведь он простой крестьянский мальчик, он ничему не учился, ничего не знает.

– Но вы, господин барон, все знаете, – сказал любезно аптекарь, – и выучите его всему, чему пожелаете. У вас нет детей, займитесь этим мальчиком, он будет со временем хороший и верный слуга вам. Я вам советую, господин барон, взять его тотчас же, потому что священник непременно завладеет им, как скоро увидит его работу.

Затем аптекарь открыл ящик, который принес с собой, вынул из него и поставил на стол три различные птицы; Хромуша до такой степени умел придать каждой из них свойственную ей позу, что барон, знаток в этом искусстве, вскрикнул от изумления.

– Я вижу, что эта превосходная работа не ваша, господин аптекарь! – сказал он. – Можете ли вы поручиться мне, что это сделал вот этот мальчик?

– Уверяю вас, господин барон.

– Сам? Никто не помогал ему?

– Никто.

– В таком случае я беру его. Оставьте его у меня, он не пожалеет, что поступил на службу ко мне.