Текст книги "Франсия"

Автор книги: Жорж Санд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

«Ну что ж! – подумал Мурзакин. – Это еще полбеды, поскольку Франсия избавится от него! Она станет ревновать, если увидит, как я выхожу с маркизой. Но та встретила меня так холодно, что не задержит надолго, и, возможно, не позволит сопровождать ее».

Спектакль закончился, князь предложил мадам де Тьевр ее шаль, которую той пришлось принять, чтобы выйти на улицу.

– Где же граф Огоцкий? – сухо осведомилась она. Мурзакин объяснил причину замены кавалера и подал ей руку. Поскольку, заметив гнев Флоры, князь не спешил занять место в экипаже, она сказала ему повелительным тоном: – Садитесь же наконец, вы простудите меня! – Он сел впереди, Флора отодвинулась, чтобы не быть напротив и оказаться как можно дальше от него.

Это ничуть не задело Мурзакина. Он действительно любил Франсию и думал только о ней. Поискав ее глазами у входа, но не увидев ни ее, ни Валентина, князь не придал этому значения. Зрители, сидевшие в партере, вышли раньше, чем те, кто находился в ложах. Одно только мучило Мурзакина: беспокойство и ревность его подружки. Он совершенно не сомневался в том, что Огоцкий, желая довершить свою месть, уходя, сказал Франсии: «Мой племянник провожает красивую даму, не ждите его». Однако Мурзакин полагался на красноречие Валентина, способное успокоить девушку и заставить запастись терпением. Так как экипаж, нанятый Огоцким, ехал очень быстро, он доберется до флигеля одновременно с Франсией.

Поразмыслив таким образом о Франсии, князь задумался о прекрасной маркизе. Он был виноват перед нею. Она сердилась на него: следует ли ему смиренно принять свое поражение и унижение, умело подстроенные его дядюшкой? Князь был уверен, что Огоцкий сказал маркизе, в каком обществе застал своего красавца племянника, надеясь рассорить их навсегда в отместку за то, что она не оставила ему ни малейшей надежды. Мурзакин спрашивал себя, почему маркиза, выражавшая презрение к нему, все же пригласила его в свою карету, а не прогнала. Правда, эта карета не принадлежала ей, и, возможно, она боялась ехать ночью одна в наемном экипаже с незнакомым кучером. Впрочем, один из выездных лакеев остался, чтобы сопровождать ее; он расположился на переднем сиденье, Флора совершенно не нуждалась в Мурзакине, чтобы спокойно вернуться домой. Итак, ей доставляло удовольствие дуться на князя или упрекать его.

Он вызвал настоящий взрыв чувств, став перед Флорой на колени и позволив осыпать его упреками до тех пор, пока ее гнев не угас. Мурзакин продолжал бы охотно и нагло лгать, но встреча маркизы с Франсией не позволила ему отпереться. Он сознался во всем, но списал случившееся на молодость, горячность и лихорадочное состояние, в которое повергла его суровость прекрасной кузины. От этого упрека, вовсе не заслуженного ею, поскольку она, конечно, не приводила его в отчаяние, маркиза покраснела. Однако она напрасно добивалась от князя правды и только потеряла время, доказывая ему, что все рассказанное им ей о своих отношениях с Франсией было ложью от начала до конца. Мурзакин прервал дальнейшие объяснения, внезапно разыграв сцену отчаяния. Он бил себя в грудь, ломая руки, притворялся, что теряет рассудок, выказывал себя более дерзким, чем имел на это право. Маркиза же в самом деле потеряла голову и позволила ему остаться до двух или трех часов ночи в ожидании господина де Тьевра, как это уже случалось.

– Если вы способны, – сказала она Мурзакину, – рассуждать здраво и не думать о девушке, живущей в вашем доме, то я поверю, что она для вас лишь прихоть и что ваше сердце принадлежит мне. На таких условиях я готова простить ваше юношеское безрассудство и в надежде на возвышенную любовь видеть в вас родственника и друга.

Князь, поставленный в такое положение, не мог уже отступить. Он страстно целовал руки маркизе и так пылко благодарил ее, что она сочла себя отомщенной.

Роялистская конспирация словно оправдывала такое скандальное поведение, однако слуги ничуть не были обмануты ею, и лишь степенный и невозмутимый Мартен принял все на веру, вменив себе в обязанность удерживать от пересудов других лакеев, которым оставалось только шушукаться и насмешничать. Сам же Мартен, твердо веря в государственные тайны и полагая, что его осторожность оказала неоценимую помощь хозяину, расположился в прихожей в ожидании распоряжений маркизы, а других слуг отправил подальше от дверей, дабы они не подслушивали.

Мурзакин, довольно хорошо изучив домашний распорядок, свободно ориентировался в нем. Он удивлялся тому, с каким непринужденным и достойным видом молодая маркиза разыграла комедию, будто заинтересована политикой. И все лишь для того, чтобы освободиться от условностей и избавиться от опасных свидетелей. Он вновь почувствовал влечение к этой гордой аристократической красоте, представлявшей резкий контраст с несмелой и нежной красотой гризетки. Князь подумал о дядюшке, который своими язвительными нападками рассчитывал поссорить его с одной и другой дамами, но преуспел лишь в том, что обеспечил ему обладание обеими. Он поклялся маркизе, что любит ее всей душой и слишком уважает ее, чтобы любить иначе, но притворился, будто страшно ревнует к Огоцкому, и покончил с ее упреками, обвинив Флору в кокетстве с его дядюшкой. Маркизе пришлось оправдываться. Она сказала, что ее муж честолюбец, он дурно обошелся с ней и застал врасплох, пригласив графа поужинать с ними, а затем попросив сопроводить ее в театр.

– А вы сами, – добавила Флора, – разве не так же честолюбивы? Разве вы не пренебрегали мною все эти дни, чтобы не раздражать своего дядюшку, которого так боитесь? Не вы ли посоветовали мне быть любезной с ним и щадить его чувства, чтобы он не обрушил на вас свой гнев?

– Я здесь, у ваших ног, и клянусь, что обожаю вас. Это доказывает, что я не боюсь его. Можете передать ему это. Улыбка ваших алых губ, нежный взгляд ваших синих глаз, и пускай потом царь погубит меня, я не стану жаловаться на судьбу!

Князь не опасался, что маркиза осознает свое поражение, ставшее неизбежным. Ее ничуть не обманула его напускная храбрость, и она позволила ему обожать, умолять, опьянять и победить себя.

Вслед за падением последовали слезы и упреки; но было уже поздно, вероятно, три часа пополуночи – мог возвратиться господин де Тьевр. Флора нашла убедительное объяснение тому, почему Мурзакин находится в их доме в столь поздний час, и вызвала Мартена.

– Маркиз все еще не вернулся, – сказала она ему, – и, может быть, задержится до утра. Я устала ждать, проводите князя…

Мурзакин удалился, гордый своей победой, сгорая от желания вновь увидеть Франсию, которую по-прежнему предпочитал маркизе. Он не испытывал угрызений совести и презирал бы себя, если бы не воспользовался случаем, предоставленным ему дядюшкой, который желал унизить его в глазах маркизы де Тьевр. Однако возможное горе Франсии немного омрачало торжество Мурзакина, и он спешил вернуться, чтобы ее успокоить. Ему не терпелось также узнать, что произошло между ней и графом Огоцким. Странно, но, несмотря на свою проницательность и знание средств, к коим прибегал его обожаемый дядюшка для достижения своих целей, Мурзакин не все предусмотрел. Пересекая темную улицу, ведущую к флигелю, он почувствовал неясную тревогу. Восторг князя от ночного бдения с маркизой был бы куда меньше, если бы он знал, что случилось.

Однако вернемся к Франсии, которую мы оставили наедине с Огоцким в ложе «Опера комик».

Поначалу граф довольствовался тем, что молча разглядывал девушку. Она же ничего не опасалась, поскольку Мурзакин не рассказал ей о своем дядюшке, и продолжала без всякого интереса смотреть спектакль. Как только князь ушел, Франсия почувствовала, что мигрень вернулась с новой силой. Она ждала Мурзакина так, как если бы от него зависела ее жизнь. Внезапно граф объявил, что его племянник получил приказ, предписывающий немедленно прибыть к императору.

– Не беспокойтесь о возвращении домой. Я позабочусь о том, чтобы найти вам карету или проводить вас, если пожелаете.

– Не стоит, – ответила вконец огорченная Франсия. – Месье Валентин ждет меня с фиакром.

– Кто такой господин Валентин?

– Это камердинер князя.

– Пойду предупрежу его, чтобы он ожидал у входа.

Огоцкий прошел к театральному подъезду, где в это время уже собрались люди, которые за несколько монет вызывали кареты аристократов, выкрикивая во все горло титулы и имена их владельцев. Граф приказал тому, кто первым подошел к нему, позвать господина Валентина, и тот немедленно явился.

– Князь Мурзакин, – сказал ему Огоцкий, – просил передать вам, что незачем ожидать его, возьмите карету и поезжайте домой. – Несмотря на свою сообразительность, Валентин ничего не заподозрил и повиновался.

Граф вернулся в театр и второпях написал записку, обязавшую его племянника остаться в ложе маркизы, а сам сообщил Франсии, что месье Валентин, не поняв, вероятно, распоряжения Мурзакина, уехал.

– В таком случае, – ответила Франсия, – я сейчас же возьму другой фиакр. Я устала и хочу домой.

– Пойдемте. – Граф предложил ей свою руку, до которой девушка с трудом дотянулась.

Граф очень быстро нашел фиакр, уселся в нем рядом с Франсией, поклявшись, что не оставит такую красивую девушку, обожаемую его племянником, с незнакомым кучером. Сам же приказал ему медленно ехать по бульварам, поднимаясь со стороны площади Бастилии. Франсия, хорошо знавшая Париж, вскоре заметила, что они едут не по той дороге, и сказала об этом графу.

– Не все ли равно? Кучер, скотина, или пьян, или спит. Мы пока спокойно поболтаем, мне надо поговорить с вами об очень важных вещах. Вы любите моего племянника, и он вас любит, но вы свободны, а он нет… Одна красивая дама, которую вы не знаете…

– Мадам де Тьевр! – воскликнула Франсия, раненная в самое сердце.

– Я не назвал имени, – продолжил граф, – достаточно сказать вам, что одна прекрасная дама имеет на его сердце больше прав, чем вы, и сейчас она их ему предъявляет.

– Значит, князь не у императора, а у этой дамы?

– Вы все отлично поняли. Он поручил мне развлечь вас или отвезти домой, если вы того пожелаете. Что вы предпочтете? Хороший ужин в «Кадран-Бле» [32]32
  Известный парижский ресторан.


[Закрыть]или просто прогулку в этом экипаже?

– Я хочу как можно скорее вернуться к себе.

– К себе? Кажется, у вас нет больше дома, клянусь, этой ночью вы не найдете моего племянника! Ну, полно! Поплачьте немного, это необходимо, но не слишком долго, моя крошка. Не надо портить свои глазки, самые нежные и самые красивые, какие я видел в жизни. Вместо одного исчезнувшего любовника найдутся сто новых, когда девушка так красива, как вы. Мой племянник предвидел, что его очевидная неверность поссорит вас с ним: он знает, как вы горды и ревнивы. Я предложил утешить вас, и он на это согласился. Скажите «да», и вы станете моей, для вас это будет лучше! У Мурзакина нет ничего своего – только то, что я даю ему, чтобы он жил, как подобает человеку с его титулом, а я богат, очень богат! Я не так молод, как он, но более благоразумен и никогда не поставлю вас в такое положение, в каком вы оказались сегодня вечером. Поедемте ужинать и потолкуем о будущем. И знайте, мой племянник признателен мне за то, что я помогаю ему разорвать связь, которой он сам положил бы конец завтра утром. – Франсия, задыхаясь от горя, возмущения и стыда, молчала. – Подумайте, – повторил граф, – я буду очень любить вас. Решайте быстрее, потому что мне надо найти вам уютную квартирку и устроить вас там на ночь.

Франсия не произнесла ни слова. Сочтя, что она готова согласиться, Огоцкий сжал ее в своих сильных объятиях. Франсия испугалась и, пытаясь освободиться, вспомнила вдруг кинжале Мурзакина. Она осторожно достала его из-за пояса, незаметно прикрыв шалью.

– Не прикасайтесь ко мне, – сказала девушка Огоцкому. – Я не так достойна презрения и не так слаба, как вы полагаете.

Она была полна решимости защищаться, но он грубо набросился на нее, ничуть не поверив в искренность сопротивления. Вдруг при свете уличных фонарей Франсия заметила человека, следовавшего за каретой и находившегося совсем рядом.

– Антуан! – закричала она, высовываясь наружу. В то же мгновение дверца открылась, и, не опустив подножку экипажа, Франсия упала в объятия Антуана. Он подхватил ее как перышко. Граф попытался удержать Франсию, но фиакр проезжал уже возле Порт-Сен-Мартена, и бульвары были заполнены людьми, выходящими из театра. Опасаясь публичного скандала, Огоцкий захлопнул дверцу и велел кучеру ехать быстрее. Вскоре фиакр исчез среди множества пешеходов и карет.

Несмотря на полуобморочное состояние, Франсия все же сказала Антуану:

– Пойдемте к папаше Муане.

Через мгновение, набравшись мужества, она заставила себя идти. Они находились в двух шагах от кабачка «Деревянная нога», как жители квартала дружески называли заведение сержанта Муане. У инвалида вырвался крик радости при виде приемной дочери, но она была так бледна и слаба, что он отвел ее в пустое служебное помещение и поспешил задать ей вопросы. Франсия не могла еще говорить, и Муане стал расспрашивать Антуана. Тот стоял, опустив голову и отказываясь отвечать.

– Она сама вам расскажет, если захочет, а я помолчу. – Зная, что Франсия не станет объясняться в его присутствии, этот порядочный малый проявил терпение и деликатность, отказавшись узнать правду. Он удалился со словами: – Я помогу официанту закрыть заведение. Если понадоблюсь, вы меня там найдете.

Франсия, тронутая до глубины души, протянула ему руку, которую Антуан с чувством пожал, что, впрочем, никак не отразилось на его грубом обветренном лице.

– Ну, будешь ты говорить? – спросил Муане у Франсии, едва они остались одни. – Во всем этом есть что-то подозрительное! Я ничего не сказал, но не поверил ни одному слову в истории о возвращении твоей матери. Тем более что узнал о вещах, которые мне совсем не понравились. В то время, как я хлопотал, чтобы выпустили на волю твоего бездельника-брата, ты ушла, несмотря на мой запрет, и вернулась домой только утром. В тот же день ты исчезла, не попрощавшись со мной. Признавайся, слышишь? Если ты еще раз попытаешься обмануть меня, то внушишь мне презрение, и я откажусь от тебя.

Франсия, захлебываясь от рыданий, бросилась к его ногам. Последнее потрясение этого ужасного вечера заставило ее забыть о мигрени; в сердце девушки кипело негодование к обоим русским, пытавшимся унизить ее. Она честно и откровенно поведала Муане историю своих отношений с Мурзакиным. Слушая ее рассказ, Муане разразился энергичными ругательствами. Попутно упрекая бедную девушку, сержант заклеймил позором обоих иностранцев. Он не желал признавать никаких обстоятельств, смягчающих вину князя, и, когда Франсия попыталась убедить себя в том, что, возможно, он менее виновен, чем изобразил граф, Муане вышел из себя и не проявил сочувствия к ее горю.

– Ты бессердечная и подлая тварь, – сказал он ей, – ты предала свою страну и память матери! Ты отдалась человеку, который убил ее! Он рассказал об этом другой своей любовнице, и сейчас они вместе смеются над тобой. Потому что она такая же негодяйка, как он и ты! Она находит это забавным! Ах, женщины! Как это гнусно, и как правильно я поступил, не женившись! Ну же, перестань плакать, содержанка врага, или я выгоню тебя на панель к таким же, как ты! Таким же? Нет, я ошибся, забыл… Таким же?.. У уличных девок больше достоинства, чем у тебя! В день, когда враги вступили в Париж, ни одна из них не вышла на панель… Ах! Мне стыдно за тебя и за себя тоже, я помог тебе вернуться из России, но лучше бы я влепил тебе пулю в лоб! Вот прекрасный обломок великой армии, вот великолепный пример поражения, и что подумают о нас враги? – Франсия слушала его, подперев голову рукой. Впалая грудь, застывший взгляд. Она больше не плакала. Она размышляла о своей ошибке и понемногу начинала видеть в ней преступление. К ней вернулись кошмарные сны предыдущей ночи. Франсия вновь видела изуродованную голову своей матери и лошадь Мурзакина, несущуюся вскачь с этим кровавым трофеем.

– Папаша Муане, – прошептала она инвалиду, – прошу вас, не говорите больше ничего, вы сведете меня с ума!

– Нет, я хочу и буду говорить, – продолжал Муане, которому Франсия забыла сообщить, как сильно была больна в течение этих суток. – Я мало беседовал с тобой, я никогда не говорю тебе даже того, что должен был сказать! Я был слишком добр к тебе, слишком глуп. Ты всегда надувала меня, и то, что произошло, это и моя вина. Черт возьми! В этом повинна и нищета. Если бы у меня были деньги, чтобы устроить тебя, и время присматривать за тобой, друзья, которыми ты дорожила бы! Но с одной ногой, не имея ни гроша за душой, ни ремесла, ни семьи, ничего, я мог рассчитывать только на место буфетчика. С помощью моего друга я взял в аренду это проклятое заведение. Оно держит меня, как картинку, приклеенную к стене, и еле позволяет свести концы с концами. А тем временем умная мамзель, поселившаяся у меня в мансарде, не довольствовалась только работой. Ей понадобились тряпки и развлечения. Она, как и другие молодые работницы, позволяла парням из своего квартала водить себя на спектакли и прогулки, чтобы их родители влезали в долги. Я не раз говорил тебе: не ходи туда, с тобой приключится беда. Ты обещала мне все, что я хотел: тебя считали доброй и порядочной, но ты не такая! – Муане ударил себя в грудь. – У тебя нет ни сердца, ни души! Тряпка, вот ты кто! Птица, которая не вьет гнезда и летит туда, куда ее гонит ветер. Ты слушала людей, не заслуживающих уважения, и презирала себе подобных. Ты могла бы выйти замуж за Антуана, вероятно, ты еще сможешь это делать! Но нет, ты считаешь себя слишком красивой для него. У тебя была мать, которая вертелась на сцене перед казаками и говорила: «Я артистка». Ты отдалась цирюльнику, потому что он тоже артист! Послушай! Все, кто связан с театром, – это бродяги и честолюбцы! Они наряжаются в принцев и принцесс и мечтают стать королями и императорами. Я все это видел в Москве, там были театральные артисты – они выпивали с нами по рюмочке, но никогда не взяли бы в руки оружие, чтобы сражаться. Ты воспитана в этом мире и несешь на себе его отпечаток. Ты никогда не сделаешь ничего путного и будешь всегда рассчитывать на других.

– Папаша Муане, – проговорила оскорбленная и униженная Франсия, – я никогда не была такой подлой. Я никогда ничего не брала от вас и от тех, кто много работает и мало получает. Вся моя вина в том, что я не захотела стать нищей вместе с Антуаном, который недостаточно зарабатывает, чтобы иметь семью, поэтому он был бы несчастен. Те же, от кого я что-то принимала, не нашли бы любовниц, довольствовавшихся столь малым, и я никогда не отказывалась от возможности заработать несколько су, чтобы одеть моего брата. Наконец, я всегда руководствовалась лишь привязанностями, я не имела богатых любовников, хотя вы хорошо знаете, что в них не было бы недостатка, пожелай я этого.

– Я знаю, до сегодняшнего дня ты была скорее безумной, чем виновной – вот почему я прощал тебя, любил и не позволял говорить о тебе плохо. Я вообразил, что когда-нибудь ты повстречаешь подходящего человека, и он, оценив твою приветливость и доброе сердце, женится на тебе. Но сейчас! Сейчас, малышка, какой порядочный человек, даже влюбленный в тебя, захочет навеки соединиться с той, которую, как использованную вещь, бросил презренный русский?! С тобой хорошо погулять день или два, а затем передать другому – и так до тех пор, пока ты не окажешься в больнице или на панели.

– Так вот как вы утешаете меня. Вижу, мне остается только утопиться!

– Нет, это ничего не исправит, глупости! Ты не имеешь на это права – любой мужчина должен сознавать свои обязательства по отношению к родной стране, любая женщина обязана исполнять свой долг.

– О каком долге речь, если вы считаете меня безнравственной?

Муане был в замешательстве, он зашел слишком далеко. Он не был силен в силлогизмах, чтобы решить эту дилемму, и нашел единственный выход. Муане мог предложить Франсии только прощение и любовь Антуана.

– Есть лишь один человек, такой добрый и терпимый, что не прогонит тебя. Стоит сказать ему только одно слово. Однако это не значит, что у него нет чести. Он всегда обращается ко мне за советом, и, когда я скажу ему: честь может соседствовать с прощением, – он поверит мне. Итак, покончим с этим, я позову его, и пока вы будете говорить наедине, я положу на бильярд соломенный тюфяк. Ты будешь спать на нем в моей комнате, завтра попытаемся найти тебе мансарду.

Он вышел. Франсия осталась одна, взволнованная и растерянная. Муане не сразу нашел и убедил племянника. Возможно, если бы объяснение состоялось незамедлительно, девушка была бы спасена. Не исключено, что, тронутая слепой преданностью Антуана, она преодолела бы отвращение к нему, даже если бы потом и умерла в этой атмосфере нищеты и грубости, оскорблявшей все ее существо! Но Антуан, решивший подождать девушку, не мог бодрствовать ночью. Неотесанный работяга, к вечеру он падал с ног от усталости. Чтобы не заснуть, Антуан зажег свою трубку, и поскольку крепкий, едкий табачный дым усыплял его, вышел прогуляться и удалился довольно далеко. Муане послал гарсона искать его. Когда Антуан вернулся, Муане вкратце обрисовал ему необычную ситуацию.

Между тем Франсия погрузилась в размышления. «Антуан колеблется, – думала она. – Он не может сразу решиться на это. Муане придется многое рассказать ему, чтобы вернуть доверие ко мне. Ах! Унизительнее всего выйти замуж за человека, который стыдится вас! Нет! Это невозможно, лучше умереть!» Задняя дверь лавки была открыта. Франсия выскочила на улицу и помчалась как стрела. Когда Антуан пришел поговорить с ней, она была уже далеко: он безуспешно искал ее всю ночь. Антуан не знал, где живет девушка, и ему не удалось найти ее.

Вначале Франсия, преследуемая навязчивой мыслью о самоубийстве, помышляла лишь о том, чтобы скорее добраться до Сены, но инстинкт, более сильный, чем отчаяние, безграничная любовь, которую она все еще питала к Мурзакину, удержали ее у парапета. Кто знает, возможно, князь не виновен? Может быть, граф все выдумал, чтобы погубить ее. Без сомнения, он человек недостойный, низкий, потому что хотел учинить над ней насилие. Несомненно, также, что Мурзакин считал дядюшку способным на все. Он дал Франсии оружие, чтобы она могла защищаться. Этот кинжал говорил о многом. Князь не желал уступать графу свою любовницу, ибо поступок его означал: не отдавайся Огоцкому, лучше убей его.

Перед тем как лишить себя жизни, необходимо узнать правду, чтобы умереть без ненависти в душе и избавиться от позора.

Франсия могла всегда вернуться сюда, у нее был кинжал. Достав его, она рассматривала при свете уличного фонаря тонкое лезвие и острый конец, потом проткнула им свой шелковый пояс, сложенный в несколько раз. Нет ничего более удивительного, чем сталь: даже самая прочная иголка сломалась бы, а стилет прошел через ткань без малейшего усилия.

«Ну хорошо, – сказала она себе. – Нет ничего проще, чем вонзить такой кинжал в сердце. Теперь я уверена, что покончу со всем, как только пожелаю. На войне я была ранена, поэтому знаю, что в такой момент не бывает больно. Умирая быстро, не страдают!»

Франсия обмотала в три ряда вокруг талии красивый шарф из китайского крепдешина, подаренный ей Мурзакиным, спрятала под ним персидский кинжал и направилась к особняку де Тьевров, мимо которого пришлось пройти, чтобы попасть во флигель.

Она явилась туда в три часа утра, а вскоре подъехал экипаж и направился в сторону сада. Возбужденная девушка быстро последовала за ним и догнала его в тот момент, когда Мурзакин выходил из экипажа. Притаившись в тени деревьев, Франсия улучила момент, когда Моздар открывал дверцы, и проскользнула в сад так проворно, что ни казак, стоявший к ней спиной, ни князь, видевший только высокую и тучную фигуру своего гайдука, ничего не заподозрили.

Опасаясь встретить Валентина, она прошла в комнату Мурзакина и спряталась за пологом его кровати. Франсия хотела застать его врасплох, увидеть первую реакцию на ее появление, выказать ему презрение прежде, чем он придумает еще одну небылицу, чтобы ввести ее в заблуждение, и покончить с собой, проклиная его.

Мурзакин, направляясь в свою комнату, спросил у Моздара, вернулась ли Франсия, и, услышав отрицательный ответ, подумал: «Так я и предполагал! Дядюшка отнял ее у меня. Догадавшись, что я люблю больше эту, чем другую, он уступил мне маркизу, похитив мое настоящее сокровище!»

Князь вошел в свою комнату, охваченный неистовой злобой. Впрочем, это продолжалось недолго: его разум и тело были в таком состоянии, что потребность в отдыхе возобладала над переживаниями, вызванными превратностями любви. Однако прежде чем лечь спать, князь хотел выяснить обстоятельства похищения. С видом человека, готового щедро заплатить за услуги, он приказал разбудить и позвать к нему Валентина.

Франсия, наблюдая за всеми передвижениями Мурзакина, ждала, когда он останется один. Она хотела уже покинуть свое убежище, когда вошел Валентин. Мурзакин заговорил по-французски. Франсия напряженно слушала.

– Кажется, мой дорогой, – сказал князь Валентину, – вы позволили украсть у меня подружку! Вот уж не предполагал, что вас так легко обмануть. Почему вы вернулись в полночь без нее?

Удивленный Валентин рассказал, как граф от имени князя объявил ему, что он свободен. Он не мог заподозрить, что это похищение.

– Все равно! Вам не хватило проницательности. Такой человек, как вы, должен все предусмотреть, обо всем догадаться, а вас провели как школьника.

– Я в отчаянии, ваше сиятельство, но готов исправить свою ошибку. Что я должен делать?

– Вы должны отыскать малышку.

– Где, ваше сиятельство? Во дворце Талейрана? Разумеется, граф не повез бы ее туда.

– Нет, но я плохо знаю Париж, а вы, конечно, сообразите, куда в подобном случае ведут такую добычу.

– В первый попавшийся отель с меблированными комнатами. Ваш дядюшка важный господин. Он мог бы поселиться в одном из трех лучших отелей города: я обойду все три и осторожно расспрошу, нет ли там интересующих нас лиц. Отдыхайте, ваше сиятельство, когда вы проснетесь, я принесу ответ.

– Лучше, если вы сразу приведете ко мне малышку. Мой дядюшка обязан днем находиться в свите императора. Вероятно, он уже там, и я уверен, что Франсия изъявит желание последовать за вами.

– Вы не сомневаетесь, ваше сиятельство, в том, что хотите вернуть ее после такого приключения?

– Она сопротивлялась, я уверен в ней!

– Не будет досаждать вашему сиятельству граф Огоцкий, потерпев неудачу? Вы не соблаговолили рассказать мне о ваших обстоятельствах, но они хорошо известны в особняке де Тьевров, куда я часто захожу по-соседски. Слуги говорили мне, что граф Огоцкий – влиятельное лицо и ваше сиятельство полностью от него зависит. Покорно прошу прощения за то, что высказал свое мнение, но дело серьезное, и я не хотел бы, чтобы моя чрезмерная преданность была вам в тягость. Умоляю вас еще немного подумать, прежде чем посылать меня на поиски мадемуазель Франсии. Если бы это приключение вызвало у нее недовольство, она уже прибежала бы сюда. – Мурзакин хотел возразить, но Валентин быстро продолжил: – Допустим, что ее охраняют. Поразмыслив до завтра, девушка, возможно, сочтет свое новое положение чрезвычайно выгодным. Допустим также, что она все еще влюблена в ваше сиятельство и совершенно бескорыстна. Тогда она станет предметом весьма опасного соперничества! Увидев ее здесь, а граф обязательно увидит мадемуазель Франсию, если вы не спрячете ее в другом месте…

– Нужно где-нибудь спрятать ее, Валентин.

– Вот это я и хотел сказать вашему сиятельству. Так не надо привозить малышку сюда?

– Нет, не привозите ее. Найдите ей надежное убежище и дайте мне знать, где она.

– На месте вашего сиятельства я поступил бы иначе. Я написал бы графу самую любезную записку, спросив, не согласится ли он отказаться от своего мимолетного увлечения? Если граф расстанется с мадемуазель Франсией по доброй воле, вашему сиятельству нечего опасаться.

– Он не откажется от нее, Валентин!

– Ну что ж. Но будь я князем Мурзакиным, я бы порвал с ней сам. Я не подвергал бы себя опасности ради обладания такой девушкой, как она, игрушкой на несколько дней, рискуя вызвать злобу того, кто может все и в чьих руках мое будущее. Я обратил бы свой взор на предмет, не менее соблазнительный и занимающий более высокое общественное положение. Некая маркиза, живущая неподалеку, три раза посылала справиться о вас в тот тревожный день…

– Валентин, оставим это, я не говорил сам и не позволю вам говорить о маркизе.

– Ваше сиятельство, вы правы, вот почему, если вы предпочтете одну из них, вам тем более нужно написать вашему дядюшке. Я отнесу письмо рано утром и доставлю ответ. Это единственное средство все уладить, и бьюсь об заклад, что, видя покорность вашего сиятельства, граф не станет больше интересоваться малышкой. Может, он вовсе и не вспоминает о ней.

– Возможно. Следует обо всем подумать. Идите, Валентин, – проснувшись, я скажу вам, что нужно сделать.

И Мурзакин, не в силах дольше сопротивляться сну, быстро разделся и бросился на кровать, где заснул, будто сраженный молнией, даже не потрудившись укрыться одеялом.

Он спал, как спят в двадцать четыре года, проведя ночь в волнении и удовольствиях. Вероятно, князь видел сны, в которых ему являлись то маркиза, то гризетка, но скорее всего ему вообще ничего не снилось. Он погрузился в беспамятство первого сна.

Франсия выбралась из своего укрытия, сначала осторожно прошлась по комнате, потом уже ничего не опасаясь, поскольку Мурзакин ничего не слышал. Когда шаги Валентина затихли, она открыла дверь. Моздар не двигался. Он спал не в кровати, – казаки не знают подобной роскоши, – а на диване, не раздеваясь, чтобы всегда быть готовым выполнить приказ своего господина.

Франсия опустилась на стул и посмотрела на Мурзакина. Как он спокоен! Как быстро забыл ее! Как мало она значила для него! Недавно покинув объятия маркизы, князь уже не думал о своей маленькой голубой птичке. Он уступил ее могущественному Огоцкому и не осмелился требовать у него свою любовницу. Хорошо выспавшись, князь попытается вернуть ее, прибегнув к трусливым уговорам, а, может, и вовсе не станет пытаться. Франсия поняла, в какую бездну упала. Девушку била дрожь, зубы у нее стучали. Сердце и ноги сковал холод. Перед ее мысленным взором пронеслись все события вечера: легкость, с какой Мурзакин отдал ее похитителю, была для Франсии самым мучительным оскорблением. Гузман тоже изменял ей, но он по крайней мере безумно ревновал Франсию! Гузман скорее убил бы ее, чем уступил другому. Мурзакин довольствовался тем, что дал Франсии оружие на случай, если придется избавиться от соперника. «Почему у него возникла такая мысль, – подумала девушка, – раз он спит и не вспоминает больше о моем существовании? Вероятно, как наследник дядюшки, князь будет мне благодарен, если я совершу это сейчас».