Текст книги "Европа в средние века"

Автор книги: Жорж Дюби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Фридрих II.

Это был человек хитрый, двуличный, алчный, сластолюбивый, лукавый, раздражительный. Это был в то же время человек блестящих достоинств, когда он хотел выказать свою доброту и расположение, – благосклонный, очаровательный, восхитительный, деятельный; он умел читать, писать, петь, сочинять кантилены и канцоны; он был красив и хорошо сложен, хотя и среднего роста. Я увидел его и тотчас же полюбил. Он знал также множество различных языков. Короче и чтобы более не возвращаться к этому, я скажу, что если бы он был добрым католиком и любил Бога, Церковь и собственную душу, ему в этом мире нашлось бы весьма мало равных среди государей [...]. Он пожелал узнать на основании опыта, какой из языков или наречий был свойствен детям, если те росли, не разговаривая ни с кем из людей. И он приказал служанкам и кормилицам давать младенцам молоко, кормить их грудью, купать их и ухаживать за ними, но никак не ласкать их и не разговаривать с ними; ибо он хотел знать, заговорят ли они на древнееврейском, первом из существовавших языков, на греческом, латыни или на арабском, или же на языке своих родителей, тех от кого они были рождены. Но все его усилия были напрасны, ибо ни один младенец не выжил. Он также накормил прекрасным и обильным обедом двух человек, одного из которых он затем отправил спать, а другого охотиться, а следующим вечером приказал у обоих вскрыть в его присутствии внутренности, ибо он хотел знать, который из них лучше переварил пищу. [...]»

«Хроника Фра Салимбене де Адамо.»

«Инквизиторы из Каркассонна, Альби и Тулузы налагали, согласно древнему обычаю, два вида паломничества: «большое» и «малое».

Все места большого паломничества были за пределами Франции: Сантьяго де Компостела, Рим, могила Св. Фомы [Бекета] в Кентербери, «Три Короля» в Кельне. Те, кто совершал паломничество в Вечный Город, должны были, как правило, пробыть там две недели, с тем чтобы посетить могилы святых и церкви, паломничество к которым Святой Престол связывал с дарованием спасительного отпущения многих грехов.

Места «малого» паломничества были следующие: церкви и соборы, посвященные Богоматери, в Рокамадуре, в Пюи, Вовере, Сериньяне, церкви Нотр-Дам-Де-Табль в Монпелье, Сен-Гилем ду Дезер, Сен-Жиль в Провансе, Св. Петра Монмажурского, Св. Марты Тарасконской, Св. Марии-Магдалены в Сен-Максимене, Св. Антония в окрестностях Вьенн, Св. Марциала и Св. Леонарда в Лимузене, Богоматери в Шартре, Сен-Дени под Парижем, Сен-Серен в Бордо, Богоматери в Суйяке, Сент-Фуа в Конке, Св. Павла в Нарбонне, Св. Винцента в Кастре. К этим паломничествам всегда добавлялись ежегодные посещения на протяжении всей жизни церквей Св. Стефана в Тулузе 3 августа и Св. Сернена в Тулузе в Пасхальную неделю с обязательным присутствием на всей мессе и проповеди, церкви Св. Назария в Каркассонне 28 июля, Св. Цецилии в Альби 22 ноября, Св. Антония в Памье 13 июня, Богоматери в Оше 8 сентября.

Паломники должны были дать клятвенное обещание отправиться в путь через один, три или четыре месяца после выдачи им покаянных грамот, служивших им пропуском. По возвращении они предоставляли инквизитору справки, удостоверяющие, что выполнили обет паломничества с посещением всех обязательных святынь.

«Руководство Инквизитора», 1323 год.

«О секте так называемых бегинов и бегинок.» – Секта бегинов -они называют себя Нищими братьями и утверждают, что придерживаются третьего устава Св. Франциска – недавно объявилась в Провансе и Нарбоннской провинции, а также в нескольких местах Тулузской провинции, которая давно уже входит в Нарбоннскую. Однако их стали замечать и разоблачать их заблуждения около лета Господня 1315, либо немного ранее или чуть позднее, хотя у многих они уже вызывали серьезные подозрения. В последующие годы в провинциях Нарбонна, Тулузы и в Каталонии большое их число было арестовано, заключено в темницу, изобличено в греховных заблуждениях, а после 1317 года многие сектанты мужеского и женского пола были обвинены в ереси, судимы как еретики и сожжены, особенно в Нарбонне, в Безье, в Аджской епархии, в Лодеве близ Люнеля (в Магелонской епархии), в Каркассонне, в Тулузе, где трое из них оказались иностранцами.

Заблуждения и ложные мнения бегинов нашего времени. – Их происхождение. – Бегины и бегинки Христа, а также клирики с напыщенными манерами суть из семьи Антихриста.

«Item, бегины и Нищие [братья] третьего устава, хотя и обвиненные в принадлежности к секте и ереси бегинсв и приведенные именно для того, чтобы держать ответ по этим обвинениям, не обязаны давать клятву перед прелатами и инквизиторами, если только дело не идет о вере или основных ее положениях. Item, прелаты и инквизиторы имеют право их допрашивать только по вопросам веры, заповедей и таинств. Если же вопросы касаются других вещей, то они не обязаны отвечать: не являются ли они мирянами и простыми людьми? – так по крайней мере они утверждают – ибо. в действительности они хитры, лукавы и двуличны.

«Item, невозможно и не должно принуждать их под клятвою обнаруживать и раскрывать членов секты, их сообщников и сторонников; в подобных случаях они вовсе не обязаны клясться: согласно их словам, это было бы противно любви к ближнему и и нанесло бы ущерб третьим лицам.

«Item, если они будут подвергнуты отлучению за то, что, представ перед судом, они отказываются дать обычную клятву говорить правду и только правду, коль скоро дело не идет об основах веры, заповедях и таинствах, а также за отказ отвечать на вопросы о других членах секты и выдать своих сообщников, то подобное отлучение будет несправедливым и не будет иметь над ними силы, и они никоим образом не будут принимать его в расчет.

«Item, Папа не может, по закону Божьему, заставить бегинов, даже под угрозой отлучения, отказаться от добывания пропитания нищенством под тем предлогом, что они могут работать и добывать необходимую пищу каким-либо ремеслом или что они не принадлежат к труженикам Евангелия, ибо им не дано учить или проповедовать: это умалило бы, по их утверждениям, их совершенство, и они, стало быть, не обязаны подчиняться в этом деле Папе и не могут быть связаны подобным требованием. А если их за это приговорят к смерти, они умрут славными мучениками.»

«Руководство Инквизитора», 1323 год.

«Что являют собой колдуны, прорицатели и заклинатели демонов.– Зло и греховные заблуждения колдунов, прорицателей и заклинателей демонов принимают в различных провинциях и областях многочисленные и разнообразные формы, будучи связаны с бесчисленными измышлениями и ложными и пустыми фантазиями суеверных людей, верящих духам заблуждения и демоническим учениям.

«Допрос колдунов, прорицателей и заклинателей демонов. Подвергнутого обвинению колдуна, прорицателя и заклинателя демонов следует допросить о том, сколько и какого рода ему известно способов колдовства, гадания и вызывания духов и кто его им обучил.

«Item, следует углубиться в подробности, учитывая личность и положение допрашиваемого, ибо допрос не должен быть одинаковым для всех. Одним будет допрос мужчины, другим женщины. Обвиняемому могут быть заданы следующие вопросы: что он знает, чему он научился, какие приемы он применял в отношение детей, чтобы снять насланную на них порчу?

«Item, в отношение пропащих и проклятых душ; item, в отношение воров, подлежащих заключению в неволю; item, для достижения согласия или несогласия между супругами; item, для избавления от бесплодия; item, в отношение снадобий, которые колдуны дают принимать вовнутрь: волос, ногтей и др.; item, в отношение состояния, в каковом пребывают души умерших; item, для предсказания будущих событий; item, в отношение фей, приносящих счастье или, как говорят, исчезающих ночью; item, в отношение чар и заклинаний с помощью заговоров, плодов, растений, веревок и т.д.; item, кого он этому научил? от кого унаследовал? кто научил его самого?

«Item, что знает он об исцелении больных с помощью заговоров и заклинаний?«Item, что известно ему о собирании трав на коленях, с лицом, обращенным на восток и воскресной молитвой на устах?

«Item, что это за паломничества, мессы, приношение свечей и раздача милостыни по указанию колдунов?

«Item, каким образом они обнаруживают украденное и узнают покрытое тайной?

«Item, дознание перейдет к действиям, отдающим каким-либо суеверием, к несоблюдению и оскорблению таинств Церкви, в особенности таинства Святого Причастия, а также почитания Бога и святых мест.

«Item, следует осведомиться о практике выноса из церкви евхаристии и похищения мира и святого елея; «item, об обычае крестить фигуры из воска или другого материала: надобно расспросить о том, как проводится крещение, для чего используются такие фигуры и какие преимущества доставляют.

«Item, задержанного необходимо допросить о фигурах из свинца, что делают колдуны: о способе изготовления и использовании.

«Item, у него следует спросить, от кого ему известны эти сведения; «item, как давно он начал практиковать эти приемы; «item, сколько человек и кто именно приходили к нему за помощью, в частности на протяжении текущего года; «item, было ли ему прежде запрещено заниматься подобной практикой? от кого исходил запрет? давал ли он обещание оставить это занятие и не делать подобных вещей в будущем? «item, возобновлял ли он свое занятие несмотря на обещание отречься от него? «item, верил ли он в реальность того, чему его учили другие? «item, какие благодеяния, подарки, награды получал он за свои услуги?»

«Руководство Инквизитора», 1323 год.

Прегрешения Дольчино

«Item, у Дольчино была подруга по имени Маргарита, которая жила при нем и повсюду его сопровождала; он утверждал, что относится к ней, соблюдая целомудрие и честь, как к сестре во Христе. А когда обнаружилось, что она беременна, Дольчино и его люди объявили, что понесла она от Святого Духа.

«Item, ученики и сторонники Дольчино, называющие себя апостолами, жили, как неоднократно было установлено, в обществе подобных подруг, коих они называли сестрами во Христе и с коими сожительствовали, лживо и притворно при этом похваляясь, что не испытывают ни малейших искушений плоти.

«Item, следует указать, что означенный Дольчино был незаконнорожденным сыном священника.

Осуждение и казнь Дольчино. – Против означенного еретика Дольчино и его последователей по приказу Папы Клемента V была объявлена священная война, как это следует из апостольских посланий инквизиторам, сражающимся с ересью, Миланскому архиепископу и подчиненным ему епископам Ломбардской области...

«Итак, по мандату апостолика, против вышеназванного Дольчино был объявлен крестовый поход – с отпущением грехов для его участников. Несколько раз инквизиторы собирали против него войско, но не могли с ним справиться, настолько в Ломбардской области выросло число его последователей различных рангов.

«В конце концов, ломбардские инквизиторы, в согласии с Верчельским епископом, объявили крестовый поход с полным отпущением грехов и снарядили крупную экспедицию против вышеозначенного ересиарха Дольчино. Последний же, после того как, не только возродив прежние заблуждения, но и измыслив новые и столь же греховные догмы, соблазнил многих людей, пришедших к нему и ставших его учениками и приверженцами, удалился с ними в Новарские горы.

«Там по причине суровых холодов многие не устояли и погибли от голода и холода, приняв смерть без покаяния, погрязнув в грехе. Таким образом, войско православных, преодолев горные кручи, схватило Дольчино с примерно сорока его людьми; убитых же, а также умерших от голода и холода насчитали более четырехсот. Вместе с Дольчино схватили также Маргариту, еретичку и колдунью, сообщницу его в преступлении и грехе. Пойманы они были на Святой Неделе, в Святой и Чистый Четверг, в начале лета 1308 от воплощения Господа. Необходимо, было осудить и казнить виновных; они были переданы мирскому суду. Означенная Маргарита была разрублена на куски на глазах Дольчино; затем его также изрубили на куски. Изрубленные кости и плоть обоих казненных предали огню вместе с несколькими из их сообщников – то было заслуженное воздаяние за их преступления.

«Руководство Инквизитора», 1323 год

_{ПОВОРОТ XIV ВЕКА}

В Италии 1300 года, куда переместился центр новаций, ни крестьяне, ни рыцари, ни священники не занимали господствующего положения. Оно принадлежало негоциантам, банкирам, купцам, торговавшим всем чем угодно: пряностями, сукном, шелком, произведениями искусства, дававшим в долг королю, собиравшим во всем католическом мире папский налог, создававшим с этой целью так называемые компании, филиалы которых имелись во всех основных центрах торговли. Собор при этом в городах Тосканы или Умбрии не был тем, чем он был во Франции или Англии – центром всей жизни. Он был лишь вещью, прекрасной вещью, помещенной среди других вещей. Жизнь же сосредоточивалась вокруг площади, на которой обсуждались дела, где шел обмен словами и вещами, и вдоль улиц, на которые выходили мастерские и лавки. Высшая культура здесь не была теологической. Она была практической, гражданской, светской, основанной на римском праве, преподававшемся в университете Болоньи, опиравшейся на расчет, а в своих вершинных проявлениях – на учение Аристотеля, в той его части, где Аристотель говорит о логике и о добродетели.

Это были города-республики. Их граждане теоретически были равны. Можно ли их назвать демократиями? Скорее олигархиями, так как объединением [граждан], коммуной, управляли самые богатые. Чтобы завоевать привлекавшие их рынки, они втягивали ее в борьбу с соседями. Города постоянно враждовали между собой. Они окружали себя укреплениями, на мостах устраивались бойницы. В городе бойницами ощетинивался каждый дворец, так как между патрицианскими семьями также шло соперничество, они объединялись в партии, постоянно враждовавшие между собой – внутри городских стен. Жители мечтали о порядке, который стремился бы к обузданию междоусобиц и был бы основан на взаимной лояльности, согласии, общей любви к своей маленькой родине. Память о свободе Рима питала эту гражданскую идеологию. Ее воплощением были предпринимавшиеся работы по украшению города, которые доверялись художникам, избранным на основании конкурса, и были призваны чтить культ единственной богини – богини города.

Флорентийская коммуна поручила Джотто руководство работами по возведению мостов и стен, и одновременно – муниципального дворца и собора (последний действительно принадлежал скорее сообществу граждан, чем духовенству). Основание башни было украшено медальонами, славящими труды граждан и принципы политической морали. Жители Пизы поместили вначале скульптурное изображение своего города в апсиде собора, рядом с изображением императора. Оно представляло собой фигуру королевы, матери, коленопреклоненной перед Девой Марией. Около 1310 года Джованни Пизано была заказана новая статуя. Ее поместили в центре здания посреди украшений, под кафедрой истины, одной из колонн которой она служила, наряду со статуей Христа. Тесные узы родства связывают творчество Джованни Пизано со скульптурой Реймского собора. Действительно, тосканские скульпторы также находились под очарованием готики. Однако в этих землях к гордости горожан примешивалась ностальгия по Риму, а зачастую и приверженность Империи, впрочем, умеренная, ограниченная той степенью привязанности, которая не слишком сковывала ведение дел. Все это, однако, придавало призванным славить город произведениям искусства колорит римских развалин. Статуя Иисуса пизанской кафедры поддерживается статуями четырех евангелистов. Женская фигура, символизирующая Пизу, в согласии с симметрией, окружена скульптурами четырех главных добродетелей, необходимых в повседневной жизни. Одна из них, Осторожность, обнажена подобно античным изображениям Венеры.

В этих скученных, слипшихся подобно пчелиным сотам или старым арабским кварталам городах коммунальный дворец был главным связующим центром всей их общественной и топографической структуры. В Сиене, следуя старейшему из известных в Европе нового времени градостроительных постановлений, все кварталы сходились к одному центру, будто к отверстию раковины – к Пьяцца дель Кампо. Здесь собиралось ополчение. Народ сходился сюда слушать торжественные речи. Все частные интересы сходились к этому средоточию власти, к этому закрытому пространству, на котором отцы города обсуждали государственные дела вдали от толпы и ее страстей В уединении. Во всех коммунах Италии муниципальные здания, дворцы, где заседали подеста, нередко вынужденные умиротворять заговорщиков, представляли собой сооружения в римском стиле, с внутренним двориком, в плане напоминающие бенедиктинские монастыри, но превращенные в крепости, дышавшие суровостью и способные выдержать осаду. Нелишняя предосторожность, так как мятеж мог вспыхнуть в любую минуту. Но главное в том, что власть городских магистратов, не уступавшая королевской, также была по своей природе властью военной. Поэтому как и королям, им подобало находиться под сенью укрепленной башни. И вот в сердце города возносился ввысь воинственный символ суверенной власти.

Чтобы помочь властям Сиенской коммуны удержаться на правильном пути, в 1337 году Амброджьо Лоренцетти получил заказ поместить перед их взором изображение руководящих принципов и последствий принимаемых ими политических решений. На стенах Зала Девяти, будто на одной из тех узких эстрад, с которых проповедовали францисканцы, поместил художник своих персонажей. Действительно, в эту эпоху абстрактные идеи были доступны светскому уму лишь с помощью аллегорий, живых картин, театра. Идее необходимо было обрести тело, одежду, знаки отличия, лицо, голос. Идеи нужно было нарядить в костюмы, сообщить им приличествующую жестикуляцию. С одной стороны то, чего следует сторониться: Злое Правление. Окруженный всеми силами смуты, Скупостью, Тщеславием, неистово жестикулирующей Яростью, Князь Тьмы попирает ногами Правосудие. С противоположной стороны – Доброе Правление олицетворяет фигура старца. Мудрого, какими являются или какими подобает быть старцам. Седобородого. Своими чертами он напоминает царя Соломона или скорее Марка Аврелия, римского императора. Похож он и на Бога-Отца. Он окружен рыцарями, как Бог-Отец Архангелами, а его место? в композиции и поза напоминают сцены Страшного Суда. Он отделяет добрых от злых. По его левую руку враги коммуны – смутьяны, мятежники, закованные в цепи и лишенные возможности вредить. По правую руку, как бы среди заслуживающих спасения – чинная вереница шествующих двадцати четырех советников. Эти главы именитых семейств города облачены в пышные одеяния. Среди них молодые люди и старики. Они явно позируют художнику. Все они принадлежат к сословию горожан: нет среди них ни одного священника, ни одного принца. Все они равны между собой. Их объединяет Согласие. Это хорошо видно на фреске: соединяющая их связь сплетена из двух нитей, выходящих из уравновешенных чаш весов, которые держит Правосудие, воздающее каждому за добрые и злые дела. Вокруг фигуры, олицетворяющей Доброе Правление, и несколько ниже ее, поскольку они занимают по отношению к ней подчиненное положение, расположено еще шесть персонажей. Это женские фигуры, олицетворяющие четыре добродетели, затем – Великодушие, и, наконец, восхитительная в своей праздной безмятежности аллегорическая фигура Мира. На этих подмостках, таким образом, повторена сцена, изображенная на тимпане церкви в Конке. Однако она более не служит теологии. В этой живописной композиции, отличающейся стремлением к наглядности и подробному разъяснению своего замысла и прибегающей с этой целью к искусному сочетанию назидательности и зрительной иллюзии, десакрализация заходит значительно дальше, чем в Кастель дель Монте. Все те ритуальные жесты, и позы, характерные для церковных процессий и молитв, которые веками служили лишь для создания зрительных эквивалентов христианских таинств, здесь уже не предвещают Божьего Суда. Теперь они на службе у земного правосудия, у политики.

Действительно – и в этом проявлялся новый дух – рукой художника больше не водили служители Церкви. Ею водили теперь государственные мужи. В центральной Италии во главе городского управления стояли деловые люди. Их нравы еще были суровыми, они рукоплескали Данте, славившему строгость древних флорентийцев и порицавшему склонность к роскоши у их потомков. Их идеал строгой и наполненной трудами жизни согласуется с тем минеральным и кубистским миром, который Амброджьо Лоренцетти изобразил на другой стороне фрески. Ему было заказано представить плоды Доброго Правления, он же просто изобразил город. Без мизансцен и театральных эффектов: взгляд свободно, как из окна верхнего этажа коммунального дворца, охватывает открывающееся пространство города и его контадо. Сельская местность и город объединены под властью городского магистрата – и в то же время отделены друг от друга городской стеной. Слишком высоко поднятая линия горизонта, никакой игры воздуха, ни малейшей тени. Пространство застывшее и заполненное, как у Аристотеля. Но вместе с тем реальное, такое, каким его воспринимают эти торговцы, эти владельцы [поместий], эти хозяева виноградников, которым прекрасно известны цены на зерно и свинину, цены на шерсть и которые стремятся к полной ясности в своих счетах. Они ждали от художника, чтобы он восславил эффективный и дисциплинированный труд, труд, приносящий высокую прибыль. И художник скрупулезно воспроизвел малейшие жесты людей, трудившихся в лавках и мастерских, в школах, на непрекращающихся стройках города и далее за его стенами – в окрестных полях и садах. С тем же тщанием они воспроизводились и в Париже, и в Амьене – на порталах соборов. Однако в Сиене они уже не символизировали ход месяцев, течение времени. Они показывали, что народ может жить в безопасности и довольстве, если он трудится, соблюдая добрый порядок. Эти изображения утверждали также, что только патриции имеют право мирно предаваться благородным удовольствиям. Не трудиться, а лишь танцевать, как это делают на площади благородные и целомудренные девушки в красивых весенних платьях. Или охотиться: именно на охоту собрались молодые люди, скачущие за городскими укреплениями, подобно знатоку соколиной охоты Фридриху II, среди бескрайнего, но порабощенного и приносящего свою дань пейзажа – первого подлинного пейзажа, написанного в Европе.

Владениям города угрожали, однако, зависть и враждебность соперничающих коммун. Их нужно было защищать и, по возможности, расширять. Поэтому город также славит воинов-профессионалов, этих предпринимателей от войны, которых он нанимает и которые ведут в его пользу вооруженную борьбу как ведут дела – жестко торгуясь с нанимателем, ставя порой все на карту в ходе сражения, но чаще всего щадя друг друга. Коммуна готовилась воздвигнуть конные статуи этим кондотьерам. Первые бронзовые всадники, напоминающие римских императоров, вскоре появятся на площадях городов Европы, на пороге XIV века, как авангард нескончаемой когорты. Пока же силуэты военачальников украшают стены коммунальных дворцов. Симоне Мартини представил во всей славе того, который трудился для Сиены. Победителя, чей конь проходит по враждебной долине опустошенной, истоптанной, разоренной. Враг затаился, ощетинившись сталью в своих укреплениях. На горизонте – призрак города, бесплотный скелет. Война все смела на своем пути. Однако за этим валом разрушений победившая коммуна может дышать, как может струиться в центре города, символизируя мир и изобилие, публичный фонтан. Такой фонтан в 1278 году Перуза заказала Никколо Пизано. Скульптор поместил по всему периметру этого муниципального сооружения те же символические фигуры, которыми в то время мастера украшали порталы соборов во Франции – изваяния святых и патриархов, знаки зодиака, изображения сезонных работ и семи свободных искусств. К ним он, однако, добавил некоторые другие, в частности фигуру римской волчицы, а кроме того, все статуи и барельефы скульптор выполнил в римской манере. Ибо Италия времен Треченто упорно лелеяла мечту о золотом веке, о том времени, когда Рим – не Папы, а Цезаря – господствовал над миром.

Эта ностальгия побуждала отказаться от всего заемного и прежде всего от толстого слоя византийской культуры, отложившегося на Апеннинском полуострове в течение раннего средневековья. Она требовала освобождения. Национального освобождения. В начале XIV века два человека были признаны героями такого освобождения: один – поэт, Данте; другой – художник, Джотто. О Джотто Ченнино Ченнини сказал, что он заменил греческое искусство живописи латинским. Как бы перевел его с чужого греческого языка на латынь, местное наречие. По правде говоря, Джотто не был одинок. Некоторые художники его предвосхитили, другие шли рядом с ним.

В 1311 году сиенцы торжественно перенесли в свой собор алтарное украшение, посвященное Богородице, «Маэста», состоящее, подобно иконостасам византийских храмов, из множества соединенных между собой святых изображений. Их написал Дуччо, причем в духе уже весьма отличном от палермских мозаик. Отход был явным. Он проявлялся в пластической достоверности персонажей, в отказе от иератизма. В свободе цветовой гаммы. То было настоящее раскрепощение. То, что в Сиене было в начале XIV века известно о парижском искусстве, облегчило это освобождение. Действительно, лишь опираясь вначале на другое мощное культурное влияние, Италия сумела сбросить тиранию, угнетавшую ее более любой другой. Симоне Мартини остался весьма зависимым от готических канонов. Он усвоил их в Неаполе, где находился на службе у князей, которые тогда были тесно связаны с капетингской Францией. В его фресках, которыми он совместно с братьями Лоренцетти украсил Нижнюю церковь в Ассизи, нервные, извилистые линии, чарующие арабески, исполненный грации декор галантного празднества решительно разрывали оковы византийского стиля. Французский дух, дух куртуазности царит в этих картинах из жизни Св. Мартина Турского (а Тур находится во Франции!). Это живописное повествование было выполнено по заказу кардиналов, оказывавших покровительство ордену францисканцев. Не следует при этом недооценивать то радостное ощущение праздника, которое таило в себе францисканство. Сам Франциск разве не воспевал природу как праздник, дарованный Богом всем людям? В начале XIV века вся Италия, за исключением последователей катаров, полностью находилась под влиянием идей францисканцев. Они же способствовали восприятию той существенной стороны готики, которая связывала ее формы с одновременно героической и декоративной эстетикой рыцарства. Св. Мартин был римским солдатом. Симоне превратил его в средневекового рыцаря, принимающего меч и шпоры, подобно сыновьям флорентийских банкиров, которых посвящали в рыцари под звуки флейты радостным весенним утром на Троицу. Как Св. Франциск в молодости, как все, кто разбогател благодаря войне или торговле, прелаты, руководившие украшением базилики в Ассизи, в глубине души мечтали быть рыцарями наподобие Ланцелота или Персеваля. Они жадно набрасывались на моду, пришедшую из Парижа. Они даже утрировали ее под влиянием склонного к крайностям южного темперамента. Однако, стремясь поскорее освободиться от сковывающего византийского влияния, не подвергались ли они опасности новой колониальной зависимости? Как утвердить свою итальянскую самобытность?

Влияние готики на Джотто не менее заметно. Непосредственно оно исходило от статуэток, завозившихся из Франции тосканскими купцами, опосредованно – от пизанских скульптур. Из творчества же Джованни Пизано он позаимствовал прежде всего возрожденное в нем римское величие и то, что в нем было созвучно страстной приверженности первых гуманистов Тосканы и Венеции латинской древности. В Падуе наследникам богатого ростовщика потребовалось, чтобы упокоить его душу, построить капеллу. Для росписи ее стен они пригласили Джотто. Художник разделил пространство и время на последовательные фазы, как авторы мозаик в Палермо, как Дуччо. Ибо, подобно им, он ведет рассказ о жизни Христа. Однако он стремится придать каждой сцене отличающую ее эмоциональную тональность; он хочет выразить радость, безмятежное спокойствие, боль; в гамме человеческих чувств он находит то, что отвечает характеру сцены, благодаря чему все они оказываются созвучны человеческой природе Христа. Так, с помощью изобразительных средств он передает важную идею францисканской проповеди: необходимость для человека, всякого человека, жить в единении со Спасителем. Привыкнув к сцене, устроенной на итальянский манер, привыкнув к тому, что театральное действие происходит в пределах этого четырехугольного окна, мы и здесь думаем о театре, вообразив, что Джотто использует в живописи театральные уловки. Мы забываем, однако, что в то время сценическое пространство не было организовано таким привычным для нас образом. И то, что мы видим на фресках, представляет собой гениальную трансформацию живописного пространства, такого, каким оно было до той поры.

Джотто стремится волновать зрителя. С этой целью он сообщает движение своим персонажам. Поэтому ему требуется создать иллюзию пустого пространства, в котором его персонажи могли бы образовывать группы или, оставаясь в одиночестве, демонстрировать жесты, полные экспрессии. Для этого художник создает на заднем плане фон. Этот фон имеет голубой цвет. Однако эта голубизна не является, как может заставить подумать современного зрителя сегодня изменившийся от времени химический состав пигмента, голубизной реального неба, атмосферы. Этот голубой цвет абстрактен – столь же, что и золотой фон мозаик Палермо или миниатюр Оттоновых времен. Его роль состоит в том, чтобы вывести сцену за пределы повседневности. Некоторые элементы декора обеспечивают локализацию повествования. Это мотивы, встречающиеся в романском искусстве, в живописи Византии: деревья, утесы, строения, троны. В сочетании с неизбежным реализмом в изображении взаимодействующих персонажей они не должны диссонировать своей чрезмерной ирреальностью. С помощью еще не вполне уверенной перспективы художник пытается обозначить трехмерный характер этих простых предметов. Перед нами стремление к выразительности, характерное для францисканских проповедей, но не поиск изобразительной иллюзии. Если для Джотто было важно придать убедительность актам изображаемой драмы, еще важнее для него было – поскольку речь шла о священной драме – сохранить дистанцию между ней и зрителем. Эти сцены имеют сходство с жизнью: наемники, стерегущие гроб Христа, спят как обычные солдаты. Однако они не принадлежат этому миру. Они от мира иного. Их переносит туда монументальность их позы, тяжесть статуй, сковывающая страсти этих, по существу, античных героев. Джотто сумел придать искусству живописи убедительность искусства ваяния. Силой его гения живопись стала в Европе на долгие века главным искусством.