Текст книги "Золотые кони"

Автор книги: Жорж Бордонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Глава VI

Луна напоминала удивленный глаз, раскрывшийся на небосводе. Она освещала двор крепости холодным, но торжественным светом, заставляла отливать серебром каждую соломинку, превращала снежные комочки в блестящие динары [15]15
  Древнеримская монета.


[Закрыть].

– Мы пойдем пешком, – сказала Шиомарра. – Так у нас будет больше времени для разговора.

Талия ее была перехвачена поясом с золотой пряжкой, одежда оторочена мехом горностая. Лицо ее показалось мне веселее обычного, очерченное белоснежным меховым овалом капюшона, оно светилось улыбкой. На груди у нее сверкал знак верховной власти.

Когда стражники начали открывать ворота, на крыльце появился Оскро и подбежал к нам.

– Королева, позволь мне сопровождать тебя!

Он придержал створки ворот и преградил нам дорогу.

– Королева, не будь столь неосмотрительной.

Она лишь усмехнулась.

– Ты не думаешь об осторожности даже после того, что я открыл тебе?

– Твои доводы не убедили меня, Оскро. Ты не всегда делаешь правильные выводы.

– Возьми с собой хотя бы Дивиака и других друидов. Не ходи одна.

– Друиды уже ушли. Я иду не одна, Бойорикс меня сопровождает.

– Но он чужеземец.

– Благодарю тебя за предупреждение. Но прошу больше не беспокоиться за меня.

Когда мы отошли подальше от Верховного Дома, я осмелился спросить:

– Мне кажется, Оскро влюблен в тебя?

– Он привязан ко мне.

– Почему ты пренебрегаешь им? Представь, как ему тяжело это переносить. Наверняка сейчас он терзается горечью и гневом.

– Гневом – это правда, Горечью? Не знаю. Кто может знать точно, что на душе у такого, как он, человека?

– В любом случае, у меня стало на одного врага больше.

– Он сорвет злобу на провинившемся солдате или служанке. Или будет ходить кругами по комнате, как зверь в клетке. Но не думай больше о нем. Смотри!

Мы смотрели с поля на Эпониак: свет луны сливался с огоньками окон, рождая причудливые красноватые отсветы, которые достигали черных холмов, высвечивали ряды стволов. Благодаря этому единению небесного и человеческого света город делался сказочно красивым: в ясной ночи был различим каждый его уголок, от верхушки крыш до укромных местечек палисадников. Светились поля и овраги, одинокие деревья, они были точно закованы в серебряные латы.

– Я обыкновенная женщина, Бойорикс, не столь умна, как мужчина, не столь сильна. Но мой долг состоит в том, чтобы побороть эти слабости. Я родилась затем, чтобы стать хозяйкой Эпониака, а не для того, чтобы потакать женскому тщеславию. Я должна не наслаждаться жизнью, а служить своему народу. Этот лес, эти дома, деревни, стада, ручьи нуждаются в защите… Понимаешь ли ты меня? Я должна помнить о каждом рыбаке, сажающем наживку на крючок, о каждом плотнике, затачивающем рубанок, о твоем друге кузнеце Петруллосе, о крестьянине, ведущем коня к пашне, – обо всех, кто работает и создает нечто ценное. Это тяжелое бремя, Бойорикс. Я не имею права совершать ошибки. Иначе наше процветание, завоеванное такой дорогой ценой, сменится дикостью и разорением. Мой отец принял решение воевать с ратиатами, когда голова его была затуманена болезнью. Какие ужасные последствия имело это решение… Как часто я вспоминаю опустошенные поля, сгоревшие дома, обезлюдевшую равнину, когда все оставшиеся в живых забились глубоко в леса, теснясь вокруг своей беспомощной королевы. Истощенные, растерянные, они подавляли волю друг друга жалобами и болезненным дыханием. Какое-то время я чувствовала себя обреченной, точно подвешенной над пропастью…

Нас окружали ряды стволов, наши следы искажали их длинные тени. Звезд на небе высыпало так много, что они представляли собой сплошной золотящийся покров. Шиомарра шла передо мной и была похожа на ловкого горностая. Ее меховой рукав иногда невзначай касался моей руки, от этого прикосновения сердце мое наполнялось радостью и теплом.

– Теперь у меня большая семья, Бойорикс, – продолжала она. – Я как бы жена всех мужчин, сестра всех женщин, мать всех детей. – И она грустно усмехнулась. – Но, несмотря на это, я так одинока… Мне некому передать свои обязанности. Хотя бы на время, чтобы немного отдохнуть, не у кого спросить совета.

– У тебя есть Дивиак.

– Он друид. Он привык сводить все к мудрости богов и обрядам. У него нет других забот, кроме как о своих привилегиях.

– А Оскро?

– Это хищник. Он слушается только своих инстинктов. Для него править – значит, подвергать наказаниям.

– Что же означает это для тебя?

– Править – значит, добиваться счастливой судьбы для своего народа, а добившись, защищать ее всеми силами.

Где-то перед нами шла небольшая группа людей, они оживленно разговаривали. Другая шла за нами на некотором отдалении. Конечно, люди узнавали свою королеву и не решались приблизиться к нам. Со всех сторон, откуда лесные тропинки стекались на открытое место, раздавались голоса, повсюду мелькали огни факелов. Цепью они медленно двигались в одном направлении: к Праведной горе. Это была отвесная скала, залитая лунным светом.

– …Мне сообщили, что скоро в город прибудут послы венедов. Они хотят объявить беспощадную войну римлянам. Половина нашей знати проголосует за мир, если и я поддержу его. Что ты мне посоветуешь?

– Что сказал на это Оскро?

– Он советует выжидать.

– Это значит все потерять!

– Говорят, римляне непобедимы и что для нас пришло время покориться.

– Римляне выигрывают, потому что сражаются со слабыми или неуверенными. Или с теми, у кого нет союзников, так было до сегодняшнего дня.

– Ты самоуверен. Должно быть, ты хорошо их знаешь.

Я осекся. Теперь я понял, о чем сообщил ей Оскро.

– Еще бы! – отозвался я язвительно. – Мне посчастливилось видеть их совсем близко. И я сыт ими по горло! Их лагерь находился около нашего дома!

Решив, что мне еще трудно переносить тяжелые воспоминания, она придала нашему разговору другое направление.

– Что ты думаешь о Цезаре?

– Я видел лишь его статуи, в Нарбонии они стоят повсюду.

– Какой странный обычай: делать из себя божество при жизни, заставлять других поклоняться своему образу!

– Он делает это для того, чтобы внушать страх побежденным и уважение своим солдатам.

Я почувствовал прикосновение ее холодных пальцев на своем запястье.

– Извини меня, Бойорикс. Забудь о своем тяжелом прошлом, подави свою ненависть. Будь таким, каким я хотела бы видеть тебя, хотя бы один вечер…

Снова я был очарован тем необыкновенным сочетанием твердости духа и нежности, строгого достоинства и ребячьей игривости, которые уживались в ней. Но вскоре я убедился, что Шиомарра способна также на героизм и даже жестокость.

…Праведная гора была окружена жителями Эпониака и его деревень. Люди толпились вокруг Дивиака, который восседал на некоем подобии трона, вырубленного в скале, здесь же находились и другие друиды. Он держал посох с изображением месяца на конце. Голову его украшал венок, напоминающий лавровый. Над троном возвышалась статуя богини Эпоны. Факельщики выстроились в ряд перед скалой, у самого подножия которой можно было различить вход в пещеру. Из глубин ее пробивался мерцающий свет. Один за другим посвященные отделялись от толпы, падали на колени перед молящимися друидами, после чего проходили в пещеру. В основном это были плотники, кузнецы, лица которых заросли волосами, а руки до запястья были черны от несмываемой сажи.

Одна из старух приблизилась к Шиомарре. Она откинула капюшон со смеющегося лица.

– Смотрите, королева! – крикнула она. – Добрые люди, здесь королева!

Толпа пришла в движение и тотчас расступилась перед нами. Шиомарра вошла в коридор из застывших фигур. Она молчала, но распустила шнур на капюшоне, чтобы люди лучше видели ее лицо, струящиеся волосы. Толпа загудела, со всех сторон к королеве потянулись руки, стараясь дотронуться до ее меха, до рукоятки ее кинжала. Кто-то в порыве восторга бросился на колени и стал целовать подол ее накидки. Она коснулась пальцами его вьющихся волос.

Рядом со мной оказался Петруллос. Он потянул меня за рукав:

– Благодари кабана, Бойорикс! Скажи, когда ты зайдешь попробовать пироги Матуа? Дети все время спрашивают о тебе…

Мы поклонились Дивиаку. Вход в пещеру нам освещали факельщики. Стены ее были украшены сверкающей мозаикой, изображающей волшебных существ. В конце входного коридора открывался просторный зал с огромными колоннами. Посвященные склонились перед высеченным в камне изображением Эпоны и шептали слова молитв. Остальные стояли с непокрытыми головами. Перед изображением, на песке, лежали в большом количестве подношения: монеты, украшения. Шиомарра приблизилась к жертвеннику и опустила на песок два браслета, потом увлекла меня к одной из ниш, выдолбленных в стене.

– Посмотри, Бойорикс. Вон мои отец и мать, а под ними лежат останки других королей Эпониака.

Я наклонился и увидел два скелета, наполовину погруженные в песок, они касались друг друга, точно обнялись. Рядом лежал боевой шлем, меч и колчан со стрелами. Возле останков королевы – пряжки, ножницы, кухонная утварь. Из песка торчали два колеса.

– Моих родителей похоронили по обрядовым законам, – голос ее прерывался от волнения. – Как я хотела бы, чтобы и со мной обошлись так же… Смотри, там есть место и для меня. Оно уже готово.

…Мы возвращались к Верховному Дому. И я спросил:

– Почему я удостоен чести посетить Праведную гору? Я же чужой человек в Эпониаке.

– Кто же ты на самом деле?

Она схватила меня за руку и жестко посмотрела прямо в глаза:

– Ты скрываешь правду? Я не могу понять причину твоей непроходящей грусти, представить, что осталось у тебя там… Ты только слушаешь, сам ничего не рассказываешь. Ты все время напряжен. Твои ответы можно толковать и так и этак. Иногда ты как будто пытаешься что-то скрыть, а иногда неожиданно точен. Ты всегда держишь себя в руках, не живешь сегодняшним днем…

– Если ты не доверяешь мне, зачем тогда показала могилу своих родителей?

– Предвидеть свою судьбу – еще не значит бояться ее.

– Что ты хочешь этим сказать? Ты бросаешь мне вызов?

– Допустим.

– Говори уж все до конца. Я знаю, что Оскро был бы очень рад связать меня и разрезать на кусочки, чтобы заставить говорить.

– Замолчи!

– И ты вышла бы тогда за него замуж, ведь женщины охотнее берут в мужья своих освободителей, чем тех, кто живет их милостью.

– Тебе будет стыдно за эти слова!

– Мне нечего терять, если и ты мне не доверяешь.

– О, смотри!.. – вдруг вскрикнула она.

Из зарослей, окаймляющих тропинку, вышел крупный белый олень, стряхнув с ветвей хлопья снега. Он остановился прямо перед нами. Его рога напоминали заснеженный кустарник. Олень, не моргая, смотрел на нас.

– О, – пробормотала Шиомарра, я знаю, кто это…

Ее холодные пальцы стиснули мои, трепещущие ноздри ткнулись в мою щеку. Под гладкими лепестками ресниц горели глаза тем же огнем, что у Дивиака и других друидов. Неожиданно, точно сломленная какой-то невидимой силой, она упала мне на грудь.

Когда мы опомнились, белого оленя на тропе уже не было. Вместо него мы увидели четырех всадников. Это Оскро не выдержал и поскакал за нами вдогонку

Глава VII

Шли последние дни мира. Еще не решилась судьба маленького народа арбатилов. Молодежь развлекалась, беспечно меряясь силами в поединках на мечах. Никто не подозревал, насколько тогда их будущее зависело от одного моего слова. Будущее тысяч лесных обитателей. Я обладал невидимой, подпольной властью.

С каждым днем росло мое влияние на Шиомарру. Она была так захвачена страстью, что не могла больше скрывать ее. Когда я входил, она бледнела. Теперь ей требовался мой совет по любым мелочам. Когда мы оставались одни, она припадала к моим губам с пылкостью юной, впервые полюбившей девушки. И в то же время сохраняла целомудрие. Меня поражало то, как быстро она забыла о своих подозрениях. Я был так удивлен, что не удержался и спросил ее об этом. Ее ответ раскрыл мне еще одну тайну кельтской души.

– Тебя выбрал для меня белый олень. Дивиак видел во сне его в тот день, когда тебя привезли в наш город. Он уже знал, что это будешь ты.

На подобное проявление легковерия римская половина моего существа молча усмехнулась бы. Но нарбонская половина относилась к нему всерьез.

– Вот уже у четырех поколений нашей семьи, – продолжала Шиомарра, – появляются на свет одни девочки. Они наследуют жезл власти с согласия народа и при поддержке друидов. Каждой из них белый олень помогал выбрать мужа. Он появлялся обязательно ночью и указывал на лучшего среди окружающих ее мужчин. Так моя мать вышла за моего отца, Эзугена. Так было и с моими прабабушками.

Я осмелился спросить:

– Но если бы я оказался врагом арбатилов?

– Священное животное не может ошибаться. Олень – посланник Кернунна и Эпоны. А они умеют читать мысли, которые живут в сердце мужчины. Они выбрали тебя за то, что ты самый храбрый, самый великодушный и более других способен полюбить меня. Как мой отец любил мою мать. Он принял власть над королевством арбатилов.

– Выходит, выбор богов мог бы не совпадать с твоим собственным выбором?

Вместо ответа она бросилась мне на грудь. Я ощутил свежий аромат ее духов из морских растений, прикосновение чистого лба, мягких волос. Этот порыв заставил меня упрекнуть себя за глупые вопросы. Острая жалость стиснула мне сердце, я поспешил успокоить ее:

– Я спросил об этом только потому, что понимаю, в каком угрожающем положении оказался твой народ. Но ты сама говорила, что он – твоя единственная семья, что каждый мужчина – твой муж, каждая женщина – сестра, каждому ребенку ты мать…

– Теперь их место занял ты. И я мечтаю, чтобы ты стал для моего тела тем же, чем уже стал для души.

И она прикрыла руками свою грудь, как бы защищая меня от очевидного искушения. Восхитительная стыдливость этого жеста лишь раззадорила меня. На мгновение я потерял голову и протянул к ней руки для первой нескромной ласки. Шиомарра побледнела, дрожь пробежала по ее телу, она воскликнула:

– Нет, прошу тебя! Ты должен получить меня девственной в вечер нашей свадьбы… Не сердись, Бойорикс… Почему у тебя такое лицо? Извини меня. Пойми… Мне так же тяжело, как и тебе. Мне невыносимо, клянусь тебе. Назначь сам дату нашей свадьбы.

Но в ту минуту, раздосадованный ее отпором, я произнес слова, мстившие не то ей, не то мне самому:

– Мы выберем неподходящее время, если объявим о свадьбе в дни подготовки к войне. Скоро должны прибыть послы венедов, представь, если они появятся в разгар свадебных торжеств. Они посланцы людей, которым угрожает смертельная опасность!

Она ответила с обезоруживающей покорностью:

– Наверное, ты прав. Первые минуты нашей близости должны быть неповторимыми, незачем примешивать к ним политику.

…Как я ошибался! Всего один час утраченного счастья стоит больше всех других радостей жизни, и его не вернешь никакими запоздалыми сожалениями.

В следующие дни я уже не целовал ее с прежним пылом, а когда она шептала мне на ухо страстные слова, призывал к благоразумию. Ко мне вернулись недавние сомнения. Оказалось, что я еще не сделал выбор. Снова меня стали одолевать противоречивые мысли, снова я оказался в огне раздора между Римом и Галлией. Я не знал, что это был последний всплеск сожаления, тоски по родине, последнее дуновение после отбушевавшего шторма. Я этого не знал и втайне мучился, заново взвешивая все обстоятельства своего положения. В последний раз дилемма, вставшая передо мной с самого начала поездки в Галлию, терзала меня, но со всей мощью.

То мне казалось безумием выпускать эту непослушную кавалерию против римской конницы, то я восхищался усердием своих воинов, их быстрыми успехами. То сравнивал каменные римские города с жалкими лачугами Эпониака, то мне казалось, что варварские умельцы превзошли римлян во всех ремеслах. Должен признаться, что преимущества галлов в моем сознании укрепило то уважение, которым окружили неискушенные жители Эпониака меня после ночного появления белого оленя. Для них я стал неким священным существом, почитаемым почти наравне с Дивиаком. Последний, кстати, относился ко мне достаточно безразлично, не отказывая мне, однако, в дружелюбии, впрочем, так же он держал себя и с Шиомаррой. Но можно ли сравнить положение арбатильского принца с тем, которое мне обещано в Риме? Разумно ли жертвовать этим положением ради пожизненного заключения в бревенчатом дворце, менять блестящее будущее на неловкие ласки женщины, выросшей в лесу? Чего ждать впереди: места в семейном мавзолее у Священного Пути или в пещере на Праведной горе? Да, я обрел здесь ту истинную любовь, о которой столько мечтал. Вот она совсем рядом, стоит лишь освободиться от последних пут… Но если я успешно выполню задание Цезаря, он сдержит свое обещание. Я сделаюсь военным трибуном, смогу выкупить свой палатинский дом, заново начать жизнь. В Риме много женщин помимо Теренции. Но, думая об этих женщинах, я представлял губы Шиомарры, ее прекрасные плечи, гибкое тело и снова страстно желал ее.

В этом состоянии и застал меня гул труб, возвещающий о прибытии послов.

…Они сразу произвели на меня самое приятное впечатление. На первый взгляд, послы почти не отличались от своих собратьев-арбатилов. В их языке присутствовали те же сравнения и образы, они тоже любили выражаться иносказательно. Но в чем они явно превосходили жителей Эпониака – так это в живости ума и находчивости, их также отличала суровая прямота. Короткий разговор не оставил у меня сомнений в их способности к крупным начинаниям, умении организовать людей и руководить ими. Арбатилам не пошло на пользу изолированное от всего мира существование. Веками они жили в своих лесах в полной безопасности и утратили боевой дух. Венеды непрерывно расширяли свое влияние. Их корабли по коварному, мглистому морю привозили олово из далеких Касситерид [16]16
  Оловянные острова, Британия.


[Закрыть]. Они завоевали себе единоличное право на этот способ перевозки и держали в подчинении все прибрежные народы.

Они объявили, что их военный флот состоит из двухсот пятидесяти кораблей. Флот Республики не имел и половины этого количества, его составляли в основном легкие галеры, непригодные для плавания в бушующем океане. Послы описали гавань Дариорига, где стоит их эскадра, крепости, которые защищают ее со стороны скал, а также лагуну, которая отсекает эти скалы от берега.

– Цезарь не решится атаковать нас с моря, – утверждали они. – Таким образом, с моря нам не угрожает никто. С берега мы также хорошо прикрыты. Метательные машины и повозки римлян не смогут подойти близко из-за болот. Мы умеем драться только на кораблях. Вот почему мы просим у союзников отряды пехотинцев и кавалерию. Но более всего нам не хватает военачальника, умеющего драться на суше и знакомого с тактикой римлян.

Я вызвался исполнить эту роль, и они согласились. Было решено, что я появлюсь на их земле с войском в тысячу воинов весной, в то же время, когда к Дариоригу подтянутся отряды других союзных народов. До появления Цезаря у меня будет достаточно времени, чтобы устроить наземные укрепления.

Итак, выбор был сделан! Наконец-то! Возможность противостоять великому Цезарю, свести счеты с Римом рассеяла внезапно все мои сомнения. Я поквитаюсь с ними в полной мере. Я заставлю глотать пыль этих мерзавцев в шлемах с султанами. Я отплачу за все мои перенесенные унижения, за измену Теренции, за коварство Красса, за годы унижений. Пятидесяти тысячам легионеров я противопоставлю троекратно превосходящее количество воинов. На море у него нет никакой возможности победить. Даже если Сенат, уставший от требований Цезаря, уступит ему и выделит весь флот. Это легкие галеры, которые будут раздавлены мощными парусниками венедов. И, когда от агрессии Рима останутся одни воспоминания, кто помешает мне стать во главе королевства? Одним словом, мое воодушевление имело привкус отмщения, но меня подстегивали также честолюбие и разыгравшееся воображение. Когда один из послов усомнился было в моих знаниях, я до того распалился, что чуть было не признался в своем римском происхождении. Я был опьянен появившимся вдруг шансом.

Шиомарра лишь мягко улыбалась, следя за мной. У нее хватило здравого смысла воспользоваться ситуацией и вытребовать от послов венедов обещания восстановить прежние границы и отменить надзор со стороны вергобрета. Она была мудрым правителем.

Глава VIII

«Этена, птица-душа, жила в другом мире, и в нее там влюбился дух той же породы. Но злые силы превратили ее в муху. Сверкающая муха упала на землю и была проглочена одной королевой. От этого королева забеременела и родила девочку по имени Этена. Так душа первой Этены обрела тело. Девочка выросла, и в нее влюбился король Тара. Но тот, первый, возлюбленный прилетел в этот мир. Его страсть была так сильна, что он отказался из-за нее от вечного блаженства. Он встретил короля Тара и увидел свою Этену, стал играть с ней в шахматы, выиграл и унес с собой в другой мир».

– Понял ли ты значение этой сказки? – спросил меня Дивиак. – Сначала кажется, что это история о несчастной любви. На самом деле она рассказывает о полетах души, которая терпит неудачу, затем снова обретает свободу. Она выражает в простой форме наше представление о переселении духов…

Народ в своих песнях и преданиях придает таким историям бытовой оттенок, в его памяти хранятся все их подробности. Я уверен, что твоя кормилица или слуги рассказывали тебе историю о блестящей мухе, которая была когда-то женщиной и вновь ею стала.

Для меня эта сказка имеет особенный смысл. Этена в чем-то напоминает мне Шиомарру, мою лесную принцессу, такую же изменчивую и доверчивую, которая под воздействием страсти прошла через ступени превращений. А я был, несмотря ни на что, тем мужчиной, который смог пожертвовать ради любви своими честолюбивыми замыслами. Я оторвал Шиомарру от Оскро, себя от своего прошлого, от Цезаря, от чести воина.

Однако любил ли я Шиомарру так же сильно, как возлюбленный Этены свою принцессу? Наша любовь была не только печальной, но прежде всего неравной. С моей стороны, конечно. Все было решено, я сделал выбор. Но то полное согласие, которое вызывает на губах любящих мужчины и женщины добрые улыбки, заставляет их раскрыть друг перед другом доверчивые сердца, между нами не могло установиться. Мы оба задыхались от волнения, тела наши тянулись друг к другу, но между нами лежала пропасть лжи. Чем сильнее я погружался в волны страсти, тем все более невозможно мне было во всем признаться. Центурион Тит Юлиус Браккат камнем лежал на судьбе Бойорикса, не давал ему воспользоваться неожиданным счастьем. Как только мне удавалось забыться на короткое время, какое-нибудь слово или событие безжалостно возвращало меня к воспоминаниям. Наконец меня охватила ярость. Чтобы зачеркнуть свое презренное прошлое, я был готов даже совершить убийство. Это доказал случай с лже-Комиосом. В последний раз представился мне случай сделать выбор в пользу Рима.

Меня не было в Верховном Доме, когда туда привели Комиоса. Он выдавал себя за уроженца Нарбонии, моего друга, сотоварища по оружию. По этой причине Гобаннито после того, как помог ему бежать из тюрьмы вергобрета, направил его в Эпониак. Гобаннито ничего не знал ни о белом олене, ни о моей роли в жизни города. Шиомарра, узнав о появлении моего друга, приказала немедленно принять его. Я не знаю, каковы были расхождения между его рассказом и моими измышлениями о детстве. Когда я вернулся, она сама сообщила мне о прибытии «нарбонца». Сказала, что из уважения ко мне велела поселить чужеземца в Верховном Доме, поручив его размещение Оскро.

– Ты погрустнел? Ты не рад видеть своего старого друга?

– У меня много друзей, ты же знаешь.

– Он рассказал мне о твоих родителях, вашем доме на Черной горе. Почему ты не сказал мне, что так знатен? Твой друг признался, что стены в твоем доме были вытесаны из камня, который называется мрамор.

Она старалась говорить с улыбкой, но в глазах ее светилась тревога, почти гнев, они были прикованы к моему лицу, пронзительные и безжалостные.

После полудня я смог остаться с Комиосом один на один. Кивнув на мои длинные усы и отросшие волосы, он ухмыльнулся:

– Ты и впрямь похож на галла, Браккат!

Увидев удивление на моем лице, он поспешил рассказать о себе:

– Не пытайся меня вспомнить, старина. Мое имя Фурний, меня многие не любят за пронырливость, но зато я на хорошем счету у Цезаря, твоего кузена, как шпион, вот уж десять лет как я мотаюсь из Рима в Галлию и обратно. Я говорю на их языке лучше, чем на родном. И все же мне пришлось потрудиться, прежде чем я разыскал тебя. Без этого подлеца Гобаннито я кончил бы жизнь на дне Луары с камнем на шее. Скажи, это правда, что вергобрет не поддерживает врагов Рима? Он хочет понравиться императору, не так ли? Но этот Гобаннито все ему портит, как я убедился. Но хватит о нем, ему недолго осталось гадить, клянусь богами!.. Ты не слишком разговорчив… Советую продолжать в том же духе. Нельзя доверять никому… Я слышал о тебе, и довольно часто, когда вел свои делишки в Риме. Ты помогал Крассу, защищал его клиентов… Кстати, их дружба с Цезарем кончилась. Точно говорю. Старый Красе в последнее время уже не раз получал приглашения на ужин к императору. Ему стало этого мало, и он решил добиваться военной славы. Представляешь! Никого нет в Риме богаче его, но ему все мало! Он собрался на войну, а сам не может и часа продержаться в седле. Сенат его не поддержал…

– Зачем ты послан в Галлию? Кто тебя отправил, Цезарь?

– Он. Подумай только, великий Цезарь беспокоился о тебе, о своем дорогом родственнике и друге: он сказал мне, что центурион Тит Юлиус Браккат послан в Галлию с целью как можно скорее доставить ему сведения. Он боится, не случилось ли с тобой несчастье. Он недоумевал по поводу твоего молчания и послал меня тебе на подмогу. Я повторил весь твой путь, добрался до андского лагеря, где имел удовольствие познакомиться с легатом седьмого легиона. Кстати, он очень сокрушался, когда ты пропал, и уже мысленно похоронил тебя. Но, слава богам, я нашел тебя целым и невредимым и надеюсь, тебе есть, что передать Цезарю. Но скажи, почему ты не отослал своего верного Котуса обратно в лагерь? Разве это не было предусмотрено?

– Я счел, что для лучшего исполнения моей миссии полезно остаться здесь еще на один срок. Я имею на это право по договоренности с Цезарем.

– Я не собираюсь мешать этому. Но почему все же ты не отправил Котуса?

– Ты не знаешь, как трудно нам здесь приходится. Мы только на вид свободны. За нами наблюдают.

– Ты собираешься и меня задержать здесь из осторожности? Но мне необходимо возвращаться.

– Сегодня?

– У меня есть приказ вернуться в Равенну к Цезарю как можно скорее.

– А у меня есть приказ выполнить свою миссию. Цезарь дал мне полную свободу действий. И я запрещаю тебе мешать мне.

– Я не спорю с тобой, центурион. Если ты настаиваешь, я останусь здесь еще на пару дней. Но потом ты должен придумать для меня способ сбежать отсюда, чтобы на тебя не легло подозрение. Клянусь Меркурием! Ты не довольствуешься малым!.. Но воспользуемся нашим уединением и поговорим о деле. Скажи, эти арбатилы представляют какую-нибудь силу?..

Я не мог не передать хотя бы незначительные сведения. И я стал выдавать их, но не полностью и искаженными. Попутно я думал о том, что у Цезаря будет возможность угадать, кто скрывается за ударом, который его ожидает. Наша беседа была такой продолжительной, что королева послала за нами, чтобы пригласить на ужин.

– Я вижу, – сказала она мне, – что вы восстановили добрые отношения.

Я видел, как хитрые глаза Оскро скользили по краю его миски. Наконец он не выдержал.

– Это правда, – спросил он, – что ваш нарбонский народ настолько мал, что каждый соплеменник там близко знает другого? Сколько же вас, если не считать ваших римлян?

В течение всего ужина он вставлял подобные замечания и беспрерывно подливал вина в чашу Комиоса-Фурния. Потом увел к себе. Методы его не отличались фантазией.

На другой день Комиос сказал мне:

– Этот болван хотел поймать меня. Он отвел меня в свою комнату. Кстати, могу порекомендовать его служанку, она красива… У него припасена в тайнике амфора с вином доброй выдержки! Мы выпили его столько, что я уже долго вообще не испытаю жажды. Но не тревожься, из меня таким способом ничего не выжмешь. В тавернах мне частенько приходится… Я нес всякую чепуху.

– Прими мои похвалы.

– Но ты не рассказал мне ничего о том, что венеды присылали послов в Эпониак. Они назначили тебя военачальником? Неплохо. Но почему ты скрыл это?..

В тот день была облава на волков в лесу около Праведной горы, и я пригласил его. Он занял позицию поблизости от меня. Когда волки выскочили из леса, преследуемые сворой гончих, их встретил дождь стрел. В запале охоты никто не заметил, как мой друг Комиос упал на снег среди кустов со стрелой в спине. Когда один из рогатчиков наткнулся на него, разведчик уже испустил свой черный дух. Никто не мог заподозрить меня в убийстве, несчастье приписали несчастному случаю. Мне же выражали сочувствие, ведь я потерял доброго друга.