Текст книги "Не доверяйте кошкам"

Автор книги: Жиль Легардинье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

18

Во вторник утром, не успев прийти в банк, я уже чувствовала себя уставшей. Интересно, Жеральдина будет выглядеть еще лучше на фоне моего плачевного состояния? Когда она открыла мне дверь и я увидела ее стоящей за своим окошком, я не подумала, что она красива – об этом всем давно известно, просто отметила, что в ней появилось больше достоинства, чем раньше.

– Привет, Жюли! Похоже, твой уик-энд прошел весело!

«Она говорит это потому, что я хромаю, или потому, что у меня мешки под глазами?»

– Не совсем, Жеральдина. А ты, я смотрю, в форме?

– Еще в какой форме!

Никогда раньше я не замечала, чтобы она реагировала с таким энтузиазмом. Выходит, иногда полезно давать оплеуху какому-нибудь болвану.

Я отнесла свои вещи к себе в уголок. Поскольку моя первая встреча с клиентом должна состояться не раньше чем через полчаса, я решила поговорить с Жеральдиной. Она стоит возле сейфа и раскладывает недавно полученные чековые книжки. К каждой из них нужно прикрепить листок. Жеральдина пытается сделать это скрепками, но они слишком маленькие, поэтому каждый раз отскакивают ей в лицо, как пружинки. Спрашиваю:

– Можно тебя отвлечь на минутку?

– Разумеется. Видишь, я как раз сражаюсь с этой пакостью. Нас не учили этому на стажировке. Как ты делаешь, чтобы они держались?

– Я беру скрепки из соседней коробки, они крупнее.

Лицо Жеральдины озаряется. Теперь я знаю, какое выражение было у Христофора Колумба, когда он открыл Америку. У Жеральдины это еще круче, поскольку ее глаза к тому же наполняются благодарностью. Подбородок у нее дрожит. Мне кажется, она сейчас заплачет. В эту секунду я говорю себе, что, возможно, зря собралась ей довериться. Особенно когда решается мое будущее. Я отступаю как можно более естественно.

Жеральдина повторяет попытку с чековыми книжками, используя более крупные скрепки. Она восхищенно разглядывает их, растроганная тем, что они больше не отскакивают ей в лицо, затем поворачивается ко мне:

– Ты хотела мне что-то сказать. Тебе нужен мой совет?

В ее взгляде читается нечто похожее на искреннюю доброжелательность. Меня всегда трогает подобное проявление внимания. Все мои колебания тут же улетучиваются.

– Да, я действительно хотела тебе кое о чем сообщить и попросить совета.

– Давай.

В эту минуту Мортань высовывает голову из своего кабинета. Обычно он сухо выговаривает нам, что личным беседам не место в банке, а если мы общаемся на производственные темы, то можно просто звонить из кабинета в кабинет, поскольку это производит впечатление на клиентов. Он нам говорил об этом не раз. Но сегодня утром, на удивление, он ограничивается глуповатой улыбкой:

– Прошу прощения, мадемуазель Дагуэн. Не могли бы вы зайти ко мне, когда у вас будет свободная минутка? Это по поводу досье мадам Болдиано.

Заметив меня, он добавляет:

– Доброе утро, мадемуазель Турнель. Прекрасно выглядите. Хорошо провели выходные?

Если бы Жеральдина знала, кто такой Альфред Нобель, она бы увидела на моем лице точно такое же выражение, какое было у него, когда первый изобретенный им брусок динамита с треском взорвался прямо перед ним. Я буквально остолбенела. А Жеральдина как ни в чем не бывало ответила:

– Зайду, как только освобожусь. Но пока я занята.

– Спасибо, Жеральдина.

Я поражена. Шавка залезла обратно в свою конуру. Жеральдина поворачивается ко мне:

– Так что ты хотела мне сообщить? Ты беременна?

Не дожидаясь ответа, она принимается хихикать, подпрыгивая на месте:

– Отец известен? Ты хочешь спросить меня, нужно ли оставлять ребенка? Знаешь, Жюли, ребенок – это чудо…

Все, Жеральдину понесло. Она складывает руки, как в молитве, обращает взгляд к небу – в данном случае к неоновым лампам – и вдохновенно говорит о любви, о счастье… Настоящий театр одного актера. Я касаюсь ладонью ее руки:

– Жеральдина, я собираюсь увольняться.

Она замирает.

– Ты хочешь уйти из банка?

– Да, подумываю.

– Ты встретила богатого мужчину и можешь больше не работать?

– Нет. Я больше не могу. Эта работа меня угнетает. Даже не сама работа, а то умонастроение, с которым ее нужно выполнять. Мне неудобно перед клиентами, я не согласна с иерархией приоритетов. Так больше не может продолжаться. Я не хочу смириться и безропотно сидеть здесь до пенсии – только не в моем возрасте. Попытаюсь найти место, которое подходит мне больше.

Жеральдина неподвижно стоит еще секунду и внезапно порывисто обнимает меня. Он прижимает меня к себе с искренним волнением. Ее огромный безобразный кулон впивается мне в грудь. Я не решаюсь отодвинуться. Теперь отпечаток ее нелепого украшения останется на мне до конца моих дней. Наконец она меня отпускает и смотрит мне прямо в глаза:

– Знаешь, Жюли, из всех коллег, с которыми мне доводилось работать, ты единственная, с кем мне действительно хотелось бы подружиться. Чтобы быть не просто приятельницами, а именно подругами. Ты хорошая девчонка. И мне очень жаль, что ты уходишь. Но все-таки подумай хорошенько, не губи просто так свою карьеру.

– О какой карьере ты говоришь? Если я останусь здесь, то загублю свою жизнь. У меня к тебе просьба: не могла бы ты узнать, когда я смогу уйти? Я хотела бы сократить срок обязательной отработки, даже если придется отказаться от отпуска.

Ее лицо становится задумчивым. В случае Жеральдины это всегда вызывает легкое беспокойство.

– Только без паники! Я все узнаю.

Моя первая в этот день встреча с клиентом прошла вовремя. Могу вам сказать, как точно узнать, во сколько клиент придет на встречу. Когда он идет о чем-то просить вас, он пунктуален. Если для него это очень важно, он даже приходит раньше. Зато когда ему нужно явиться по вашему приглашению, зная, что вы будете предлагать ему сделать «выгодное вложение», он всегда опаздывает, если вообще не отменяет встречу. Моему сегодняшнему клиенту понадобился кредит для покупки коллекционного автомобиля, который мог уплыть у него из рук. Я просмотрела его досье: женат, двое детей, хорошая должность, которая тем не менее не позволяет ему коллекционировать автомобили. Ну а когда я пролистала отчеты о его расходах, стало ясно, что он тратит больше денег на свое увлечение, чем на улучшение жизни своей семьи. Неужели я должна ввести в долги его семью только для того, чтобы утолить эту подростковую страсть, которая, возможно, и сама скоро остынет? К великому неудовольствию банка, я поступила по совести и попыталась убедить клиента, что он вряд ли получит кредит на эти цели…

Жизнь – странная штука. Теперь, когда я приняла решение об уходе, я смотрю на место своей работы другими глазами. Еще немного, и меня охватит ностальгия. Фабьен, глотающая кофе чашку за чашкой; плакат с красивой девушкой, которая своим видом пытается внушить нам, что безумно счастлива иметь здесь свой счет; Мортань и его глупые речи; Мелани и ее комнатное растение, с которым она разговаривает… Даже с ними мне уже не хочется расставаться. Хочется никогда никого не терять. В отношении Мортаня это, должно быть, объясняется стокгольмским синдромом, когда жертвы в итоге привязываются к своим мучителям. Ощущение еще более удивительное оттого, что я ухожу по доброй воле и в глубине души понимаю, что поступаю правильно. Снаружи меня ждет мое будущее. Снаружи течет настоящая жизнь. Снаружи есть Рик.

19

Одно из ценнейших качеств Ксавье – это умение держать слово. Вот и сейчас он не отступил от своего правила. Пообещал сделать красивую дверцу для моего почтового ящика – и сделал. Можно даже сказать, что перестарался…

Я вошла в подъезд, поглощенная мыслями о Рике и о своей профессиональной ориентации. Однако, сделав шаг вперед, уперлась взглядом в новую дверцу. Ксавье превзошел самого себя. Не удивлюсь, если за образец он взял свой бронированный лимузин. Хотя нет, знаю: для моего почтового ящика он сделал точную копию дверцы сейфа капитана Немо на «Наутилусе». Блестящие медные крепления, крупные заклепки, толстый металл, красивая патина. Все прекрасно подогнано, отполировано. Мне кажется, что это произведение искусства весит не меньше двух тонн и вот-вот обвалится, обрушив всю секцию почтовых ящиков. Рядом с другими дверцами из крашеного железа моя напоминает дверь в камеру Железной Маски.

Я должна обязательно поблагодарить Ксавье, поскольку он проделал огромную работу. Теперь никто не сможет украсть мои рекламные проспекты. Денежные средства банка были бы в большей безопасности за этой дверцей, чем в самом банке. Но мне все же хотелось бы что-нибудь попроще и поскромнее…

Так тебе и надо, Жюли. Отныне эта дверца – твой крест. Если бы ты не исковеркала почтовый ящик Рика, ничего бы этого не было. Поэтому твое наказание будет следующим: все соседи немедленно усомнятся в твоей адекватности, только взглянув на эту жуткую железную дверцу, а лет через пять, состарившись и ослабев, ты даже не сможешь ее открыть.

Из щели ящика торчит записка. Я с опаской вытаскиваю ее, памятуя о застрявших недавно пальцах. «Если хочешь снова увидеть свою почту, приходи за ключом, я в мастерской. Ксавье».

У подъезда его дома из машины выгружает вещи семейство, только что прибывшее с отдыха. Родители все в хлопотах, а дети уже играют во дворе. Вскрикнув, я чудом уворачиваюсь от их мяча, а они хохочут от радости.

Огромный лимузин Ксавье стоит возле гаража в окружении инструментов, устилающих землю. Его металлический корпус сияет и, наверное, сильно разогрелся на солнце, которого сегодня много. На ходу я пытаюсь подготовить благодарственную речь. «Это самая красивая дверца, какую я когда-либо видела!» Нет, это чересчур. Нужно придумать что-то другое. Я замечаю ноги Ксавье, торчащие из-под машины. Меня ждет сюрприз: рядом видна вторая пара ног и как будто даже слышен смех. Я в задумчивости останавливаюсь. Мне прекрасно знакомы старые кеды Ксавье, но кому принадлежат две другие ноги? На какую-то долю секунды в голове проносится мысль, что Ксавье наконец-то нашел себе подружку, которая тоже увлекается машинами. Но волосы на ногах противоречат этой гипотезе, или же она просто пренебрегает эпиляцией, потому что все свободное время посвящает своему грузовику. Черт, я уже стала как Жеральдина – придумываю себе фильмы на ходу. Видимо, она заразила меня, когда обнимала.

Из-под машины снова доносится смех. Слышатся приглушенные голоса. Мужские голоса! Они разговаривают на сленге автомехаников:

– Держи лонжерон, пока я вытяну палец.

– О'кей, ставь шпонку.

Если я буду продолжать стоять молча, то рискую провести здесь целый час, глядя на их ноги. Поэтому решаюсь подать голос.

– Ксавье?

Раздается громкий звук удара. Похоже, кто-то стукнулся головой о металл.

– Жюли? Это ты? Погоди, я сейчас вылезу.

Ксавье выбирается из-под машины. Он смеется. Ударился явно не он. Второе тело не шевелится, издавая слабые стоны. Ксавье отряхивается и весело спрашивает:

– Ты пришла за ключом?

Я не могу отвести взгляда от второй пары ног, владелец которой в свою очередь начинает выползать из-под машины. Ксавье добавляет:

– Ну, как тебе новая дверца?

Его товарищ наконец выбирается на волю. Это Рик. Я бормочу:

– С ума сойти…

– Что?

– Я говорю, что от твоей дверцы можно сойти с ума. Надежная, широкая, ладная, никогда не видела ничего подобного.

Ксавье вытирает руки.

– Полагаю, я заслужил поцелуй, – говорит он, подставляя мне щеку.

Я целую его. Рик выпрямляется, потирая голову. Ксавье прыскает со смеху.

– Когда он услышал твой голос, подскочил, как разжатая пружина! Надо же, как ты на него действуешь!

Оба хихикают, как мальчишки в детском саду. Мне это странно. Может быть, однажды мне кто-нибудь объяснит, почему парни так быстро находят общий язык? Глядя на них сейчас, можно подумать, что они дружат с самого детства и прошли вместе три войны, по очереди спасая жизнь друг другу. И эти два экземпляра – не единичный случай. Поместите двух незнакомых парней в одну комнату, на одну стройку или куда-нибудь еще, и через три минуты они уже начнут обращаться друг к другу на «ты», через пять минут – вместе смеяться над какими-то только им понятными вещами, а через час станут настоящими братьями. Как это возможно и почему такого не бывает у нас, девчонок?

И вот они оба стоят передо мной. Ксавье даже хлопает Рика по плечу, а тот в свою очередь шлепает его по лбу вымазанными в машинном масле пальцами, оставляя на коже боевую раскраску. Если бы я не знала Ксавье так хорошо, я бы решила, что он пьян. Но нет. Хотя неизвестно, что хуже: вести себя так в трезвом виде или быть алкоголиком. Я пытаюсь логически объяснить происходящее:

– Вы что, теперь вместе работаете?

– Рику понадобилась одна штуковина, а я как раз мучился с одной слишком длинной деталью, которую нужно было присоединить к раме. И он предложил мне помощь.

«Рику понадобилась от тебя штуковина? Ксавье, во имя нашей дружбы быстро скажи мне, что это за штуковина. Информация будет добавлена в досье. И будь осторожен, этот тип, возможно, серийный убийца».

Ксавье идет к своему верстаку и возвращается с двумя ключами, связанными проволокой.

– Держи, это тебе, – говорит он.

Я беру ключи и целую его еще раз:

– Спасибо большое. Мне бы хотелось возместить тебе затраченное время и стоимость материалов…

– Об этом не может быть и речи. Это подарок.

– Спасибо, что сделал все так быстро. И к тому же надежно!

– Да, Жюли, могу поручиться, что никто не сможет взломать твой ящик. Кстати, постарайся не засовывать в него руку, так как на этот раз вызволить тебя будет намного сложнее…

И вот они снова гогочут, на этот раз надо мной. Так слаженно, так по-приятельски, что мне хочется влепить кому-нибудь из них пощечину. Кого же выбрать? Моего друга детства или красивого парня, заставляющего меня делать глупости? Сейчас узнаете, мои сладкие…

20

Решив многое поменять в своей жизни, я ничего не делала наполовину. Хозяйка химчистки, расположенной рядом с банком, рассказала мне о девчонках, которые три раза в неделю собираются у входа в городской сад, чтобы вместе отправиться на пробежку. Состав бывает разный, но маршрут всегда один и тот же. По утверждению ее сестры, которая долго туда ходила, атмосфера там вполне приятная. Признаюсь, меня прельщает возможность потренироваться с себе подобными, прежде чем снова отважиться на пробежку с Риком. Теперь мне еще меньше хочется попасть впросак, поскольку я знаю, что потом он будет смеяться надо мной вместе с Ксавье, своим новым лучшим другом. Но я не привыкла опускать руки, и, кто знает, может быть, в следующий раз он будет восхищен?

Кроме того, я приняла еще одно глобальное решение: отныне я буду готовить. Я уже вытащила все книги, которые дарила мне мама, и собираюсь опробовать рецепты. Кстати, нужно будет купить более адаптированные к сегодняшней жизни издания, поскольку я плохо представляю себя за готовкой рагу из белого мяса под соусом из трюфелей или тушеного мяса с бобами, запеченными в глиняной плошке. Надеюсь, что на мои обеды и ужины будут приходить все, кого люблю, но если быть честной, моя главная цель – научиться достойно принимать Рика. Я уже наметила список подопытных кроликов. Сначала позову к себе наименее требовательных гостей, затем постепенно доберусь до тех, кто не упускает ни одной мелочи, а также до тех, у кого слабый желудок. Может, это и не очень хорошо – кормить людей едой сомнительного качества, но ведь кошки тоже приносят дохлых мышей и обезглавленных воробьев, чтобы продемонстрировать свою любовь. Так что лучше уж поупражняться заранее.

А сейчас мы приближаемся к самому главному пункту моей грандиозной программы по изменению жизни. Вопрос должен решиться через несколько минут, а у меня на руках далеко не все козыри. Прежде чем выйти, я проверяю перед зеркалом, как выгляжу. Черные джинсы, пиджак. Серьезная, но не чрезмерно. От волнения у меня сводит желудок. Следует сказать, что игра идет по-крупному. Возможно, вам моя идея покажется нелепой, но могу вас заверить, что я долго над этим думала.

Поднимаюсь по улице и толкаю дверь булочной. Три покупателя. За четверть часа до закрытия здесь мало что осталось из выпечки. Ванесса здоровается со мной, упаковывая два пирога с мирабелью для невысокого мужчины.

Я жду своей очереди. Волнение нарастает. Прямо передо мной молодая женщина ворчит, что закончился хлеб без корочки. Маленький мальчик, которого она держит за руку, тянет ее изо всех сил к витрине с конфетами. Сколько детей замирало перед этими разноцветными сладостями, вцепившись пальчиками в деревянную обшивку витрины!

Подходит моя очередь.

– Чего желаете?

– А где мадам Бержеро?

Ванесса кажется удивленной. Инстинктивно она кладет руку на свой живот, словно опасаясь неприятностей. В булочную торопливо заходит очередная покупательница. Я наклоняюсь к продавщице и тихо говорю:

– Я возьму у вас половину багета, но мне хотелось бы поговорить с мадам Бержеро, если это возможно.

Ванесса успокаивается. Она просовывает голову в дверь, ведущую в заднюю часть магазина, и пронзительным голосом кричит:

– Мадам Бержеро! К вам пришли…

Я отодвигаюсь в сторону. Мое артериальное давление достигает значений кавказского газопровода. Вот-вот сорвет болты на трубах. Мои ладони становятся влажными. Если бы кто-то сказал мне, что однажды здесь будет решаться моя судьба, я бы ни за что не поверила. И все же…

Появляется хозяйка булочной. Похоже, у нее не очень хорошее настроение. Она встает за кассу, с вопросительным видом поворачивается к Ванессе. Продавщица подбородком указывает в мою сторону.

– А! Добрый вечер, Жюли. Прости, сегодня вечером я немного не в себе. Послушай, это же не твое время. Что, приезжают твои родители и ты хочешь заказать торт?

Я нерешительно мнусь:

– Нет, я хотела поговорить с вами…

– Слушаю тебя.

Она никак не может взять в толк, что мне от нее понадобилось.

– Это личное…

Она понимает, что я чувствую себя неловко.

– Что у тебя случилось, моя девочка? Пойдем в заднюю комнату. Там нам будет спокойнее.

Она уводит меня в заднюю часть магазина. За все двадцать пять лет я ни разу здесь не была. В детстве не раз пыталась представить себе это таинственное место, откуда доносились голоса и странные звуки. И теперь моему взору открылась простая маленькая кухня, заполненная разным хламом: корзины, этажерки, стол, накрытый клетчатой клеенкой… Стены увешаны графиками, а на буфете сложены картонные коробки для пирожных. Еще одна дверь, приоткрытая, ведет в пекарню.

– Ну, рассказывай, Жюли, что у тебя приключилось.

– Ванесса по-прежнему хочет уйти?

– Она уволится через две недели, и это сильно осложнит мне жизнь. Почему ты спрашиваешь?

– Значит, вы наймете новую продавщицу?

– Как только мне удастся ее найти. Но, думаю, в августе это будет непросто…

– А если я попытаю счастья?

– Не понимаю.

– Как вы смотрите на то, что я стану вашей продавщицей?

Мадам Бержеро смотрит на меня круглыми глазами.

– Тебя уволили из «Креди Коммерсиаль»?

– Нет. Я сама решила уйти.

Она выдвигает стул и садится. Впервые в жизни вижу ее сидящей.

– Знаешь, Жюли, ты мне очень нравишься, и я буду с тобой откровенна. Я знаю тебя с самого детства, ты умная девочка. Ты училась в институте. Продавщица в булочной – не самая перспективная работа. Будь ты на двадцать лет старше или матерью семейства, я бы согласилась, но здесь я не уверена…

– Уверяю вас, что я долго думала над этим решением. Не могу вам обещать, что останусь на десять лет, но точно не брошу вас внезапно. Поработаю у вас годик, может, два. И уверяю вас, что я не беременна.

Она улыбается. Я достаточно хорошо ее знаю, чтобы понять, что она не отвергает эту идею.

– Признаться, ты меня сильно озадачила. Обещаю подумать. Я была бы рада работать с такой девушкой, как ты.

– Тогда скажите мне «да».

21

В этом году августовское затишье не для меня. Я живу в напряжении. Мне кажется, мадам Бержеро примет мое предложение. В воскресенье она предложила мне попробовать поработать до обеда. Неожиданно Ванесса стала на меня дуться. Несмотря на то что она сама решила уйти, она ведет себя так, словно я ее подсиживаю.

Сплю я ужасно. Постоянно просыпаюсь, задавая себе множество вопросов о новой работе. Я прекрасно понимаю, что это серьезно и что принятое решение ко многому обязывает, но при этом продолжаю воспринимать работу в булочной как отпуск. Думаю, лучше пока ничего не говорить родителям. Зато я решила поделиться новостью с Софи, которая отреагировала так же, как, без сомнения, отреагировали бы мои родители:

– Да ты с ума сошла! Стать булочницей! Скажу тебе честно, Жюли, в последнюю нашу встречу ты уже вела себя странно, но это уж слишком! Ты подумала о своей тринадцатой зарплате, отпуске, страховке? Ты будешь вкалывать в Рождество и в остальные праздники, когда все будут отдыхать. И потом, прощай интеллектуальное развитие!

– Ты наверняка права. И все же ты не представляешь, насколько лучше я себя чувствую при мысли, что могу быть полезна людям. Мне больше не придется загонять их в угол, продавая дурацкие услуги, я буду просто предлагать им то, что они любят есть.

Софи, похоже, под впечатлением от моего звонка, но я ей еще не все сказала. Попытаюсь подобраться к новой теме осторожно:

– Что ты делаешь завтра утром, часиков в восемь?

– К чему этот вопрос?

– Просто я хочу взять тебя с собой.

– Куда это? Ни один магазин не открывается так рано.

– Так у тебя нет никаких планов?

– Представь себе, есть! Завтра суббота, и я планирую выспаться. Но что ты там задумала?

– Я решила снова заняться бегом и подумала, что ты могла бы составить мне компанию.

Удивленное молчание на том конце провода взрывается возмущенной тирадой:

– Ты снова собралась бегать, когда лето почти закончилось? И к тому же в восемь часов утра? Такими глупостями занимаются по весне и не на рассвете!

– Солнце встает в шесть двенадцать, я проверяла. И потом, я нашла девчонок, которые делают это регулярно, но мне не хочется идти к ним одной. К тому же тебе это тоже будет полезно…

– Так, резюмируем: ты мне позвонила, чтобы сказать, что станешь булочницей и что я толстая!

– Вовсе нет. Скорее – что у меня большие перемены в жизни и я хочу, чтобы моя лучшая подруга была рядом.

«Жюли Турнель, какая же ты сволочь. Эти слова – чистой воды манипуляция, можно даже сказать, удар ниже пояса».

Чтобы не дать ей времени отреагировать, я добавляю:

– Кстати, Софи, я хочу предложить провести следующий девичник у меня.

Новое молчание в трубке. Мне чудится какой-то шум: возможно, это челюсть Софи упала на паркет.

– Софи?

– Что происходит, Жюли? Ты знаешь, что можешь рассказать мне все.

– Ты о чем?

– О твоей жизни. Что означает весь этот кавардак? Обычно, когда переживают очередное разочарование в любви, меняют шторы в комнате или идут к парикмахеру. Но не посылают свою жизнь ко всем чертям.

– Но я вовсе не посылаю свою жизнь ко всем чертям. Я просто ухожу с работы, которая мне ненавистна, снова собираюсь заняться бегом – надеюсь, вместе с тобой – и приглашаю вас всех к себе на ужин. Это все.

– Здесь наверняка замешан мужчина.

– Если бы он был замешан, я бы пригласила на ужин не нашу веселую банду чокнутых одиночек.

– Жюли, не забывай, что я не Джейд. Я хорошо тебя знаю и готова держать пари, что за всем этим стоит какой-то парень. В последний раз ты сошлась с этим дебилом Дидье и месяцы напролет таскала меня на его убогие концерты. Что на этот раз? Ты положила глаз на марафонца и планируешь его обогнать?

Вот за это я люблю Софи. Как сказал бы Ксавье, у нее есть кое-что под капотом. Почти опускаясь до подлости, я отвечаю:

– Вот пойдешь завтра утром со мной на пробежку, я тебе все расскажу!

– Ах ты, мерзкая шантажистка…

– Спасибо, мне будет очень приятно с тобой повидаться. В семь сорок пять у моего подъезда. Не опаздывай!

– Нет, вы на нее посмотрите…

– Извини, больше говорить не могу. Я тоже тебя обожаю. До завтра!

И я кладу трубку.