Текст книги "Совсем того!"

Автор книги: Жиль Легардинье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

18

Четвертый день подряд Блейк осторожно ставил свой таинственный прибор возле кота, а тот позволял себя гладить.

– В конце концов я разгадаю твой секрет, – шепнул коту Блейк.

Утреннее солнце заливало кухню ярким светом. Одиль была на этаже Мадам, помогала ей одеваться. Ровно в девять часов Эндрю услышал, что кто-то ковыряет ключом в замочной скважине. Он вышел в холл, но звук шел не от входной двери. Он пошел назад, и тут в конце западного коридора увидел крадущуюся тень. Если это Манон, то почему она прошла через служебную дверь, которой никто никогда не пользуется? А если это не Манон? Надо пойти посмотреть, подумал Блейк. Решительным шагом он устремился за тенью. В кладовой никого, в прачечной тоже. Блейк осторожно открыл последнюю дверь.

– Манон, вы здесь?

В дальнем углу комнаты, возле полок с бытовой химией стояла Манон и что-то искала на верхней полке.

– Здравствуйте, месье Блейк. Как поживаете? Произнося эти слова, она даже не обернулась. Что-то здесь не так, подумал Эндрю. Он уже собрался развернуться и уйти, но не в его характере было, почуяв неладное, не попытаться разобраться, в чем дело.

– Хорошо, спасибо. А вы?

– Классно, все в порядке.

Голос у девушки был какой-то странный.

– А как прошел день рождения Жюстена? – спросил Блейк. – Вы все успели приготовить, как хотели?

Девушка перестала шарить среди коробок и флаконов и тяжело вздохнула. Вся как-то обмякнув, она прильнула лбом к полке. Потом тихонько заплакала.

– Что случилось, Манон?

Эндрю положил руку ей на плечо. Она продолжала плакать, потом опять вздохнула и ответила:

– Это был худший вечер в моей жизни.

– Не всегда получается так, как хотелось. Не стоит так расстраиваться.

Манон повернулась к Блейку: лицо ее выражало горечь, глаза опухли и покраснели от слез.

– Не в этом дело, – сказала она, шмыгая носом. – Он меня бросил.

– Бросил вас во время празднования своего дня рождения? Но почему?

– Потому что он большой подлец!

– Но он вам что-то сказал?

– Жюстен не хочет от меня детей.

– Но, может быть, еще рано строить такие планы…

– Не рано. Я беременна, уже два с половиной месяца. Эндрю остолбенел.

– Я хотела сделать ему сюрприз, – продолжала Манон. – Мне так хотелось сообщить ему первому, в день, когда ему исполнилось двадцать шесть. Сначала он подумал, что я его разыгрываю, ну, чтобы его проверить. А когда убедился, что это правда, рассвирепел. Обвинил меня в том, что я все подстроила, а я ничего не подстраивала! Он сказал, что я хочу его захомутать, но что он не поддастся. Мы разругались, и он уехал и сказал, что больше мы никогда не увидимся.

Они стояли в тесной комнатушке, посреди полок, заставленных коробками, пакетами и бутылками, под голой, свисающей с потолка лампочкой. Эндрю перевернул ведро вверх дном и знаком предложил Манон сесть. Сам он устроился напротив нее на ящике с бутылками. Оторвав от рулона кусок бумажного полотенца, протянул девушке:

– Высморкайтесь.

– Спасибо.

– Вы говорили об этом с матерью?

– Она терпеть не может Жюстена, она мне запрещала с ним встречаться. Если узнает, что я от него беременна, она меня выгонит.

И потом, я хочу оставить ребенка. Я буду одна его воспитывать! Я хочу видеть, как он растет. Это мой малыш, и я ко всему готова. Если мне повезет, он будет вылитый отец, и он всегда будет у меня перед глазами. Его, по крайней мере, я всегда смогу обнять…

Манон опять разрыдалась. Эндрю дотронулся до ее руки:

– Могу я высказать свое мнение?

– Если хотите, месье Блейк, но это ничего не изменит. Жюстен ушел, ребенок родится в мае, я опять не пройду по конкурсу, и мать выгонит меня из дому.

– Вы все видите в черном свете. Вам надо успокоиться и подумать.

– Вам легко говорить! Не вы же оказались в такой ситуации. Меня не интересуют прописные истины. Вы добрый, но вы не можете понять, каково мне…

– Вам, конечно, трудно в это поверить, Манон, но мне тоже было столько лет, сколько сейчас вам. И у меня есть дочь, чуть постарше вас. Мне, конечно, трудно представить себя на месте беременной женщины, но я прекрасно помню, что почувствовал, когда жена сообщила мне, что я стану папой. Мы действительно хотели иметь ребенка, мы надеялись, что у нас будет малыш. И тем не менее в тот вечер, когда жена объявила мне о своей беременности, меня охватила страшная паника. Я изо всех сил старался этого не показать, но меня на миг охватило желание бежать без оглядки. Моя жена так ничего и не узнала о моем тогдашнем состоянии. Вы первая, кому я об этом рассказываю. Я много раз спрашивал себя, откуда взялась такая странная реакция. Частично ответить на этот вопрос я смог лишь в сорок лет. Я думаю, что меня пугала ответственность. Я боялся того, что потеряю право вести прежнюю беззаботную жизнь молодого мужчины. Чтобы быть до конца честным, скажу, что я, наверное, не хотел, чтобы моя жена любила еще кого-то, кроме меня. Это не служит оправданием, но, быть может, кое-что объясняет.

Манон смотрела на Блейка. Он продолжал:

– Я не знаком с Жюстеном, но открою вам секрет: все мужчины устроены более или менее одинаково. Даже если мы по-разному выглядим и по-разному живем, мотивы наших поступков в общем-то схожи. Всю жизнь мы стремимся удо влетворять свои желания, в лучшем случае – исполнять свой долг в соответствии с возможностями. Женщины устроены иначе. Вы никогда не действуете исключительно в своих интересах. В вашей жизни главное не ваши желания и возможности, а чувство любви к другому существу. Мы своими поступками преследуем какую-то цель, а вы всегда действуете ради кого-то.

– По-вашему выходит, что Жюстен вернется?

– Вот пример практического женского ума в противоположность мужскому. Мы обожаем абстрактные теории.

Однако вы правы, Манон, жизнь – штука конкретная. Мне бы очень хотелось вас успокоить, но я не знаю, вернется ли Жюстен. Вместе с тем я понимаю и ваше желание сообщить ему о таком важном событии, и его реакцию.

– Он испугался?

– По всей вероятности, да. Испугался до такой степени, что наговорил невесть чего.

– Он ревнует к будущему малышу?

– Слишком много чести мужчинам – полагать, что они смотрят так далеко и соображают так быстро. Он ждал, что вы будете служить ему, такому молодому, свободному…

– …и такому красивому…

– А вы ему объявили, что отныне и навеки связаны с маленьким существом и ответственны за него.

Манон громко шмыгнула носом:

– Какая же я идиотка…

– А вот пример женской поспешности в сравнении с нерешительностью мужчин. Вы поступили так, как вам казалось лучше. И вы были правы. Но это не всегда производит желаемый эффект. Какой реакции вы от него ждали?

– Я думала об этом несколько недель. И в результате нарисовала себе идеальную сцену: он прыгает от радости, хватает меня на руки и прижимает к себе – но не слишком сильно, чтобы не навредить малышу, – а потом бежит в цветочную лавку. Там он скупает все красные розы и дарит их мне, потом встает одним коленом на землю и просит меня выйти за него замуж.

– Одно, по крайней мере, вы нарисовали верно: он убежал.

– Не очень-то любезно с вашей стороны смеяться надо мной.

– Манон, я просто хочу показать вам, что даже в худшие моменты жизни все обстоит не так мрачно, как кажется. Вы в добром здравии, ребенок тоже. Жюстен жив-здоров. Все возможно.

Манон опять высморкалась.

– Что же мне теперь делать?

Замок наполнился пронзительным звуком свистка.

– Хорошего понемножку, – прокомментировал свисток Эндрю. – Пойдемте. А я подумаю.

– Наверно, Одиль меня давно ищет. Пообещайте, что ничего ей не скажете.

– Обещаю. Я вот не смею даже вообразить, что она подумает, когда увидит, как мы выходим вдвоем из этой каморки…

19

Блейк и Манье лежали рядышком на полу и, просунув руки под ванну, орудовали слесарными инструментами.

– Держите крепко, месье Блейк, не то сорвет.

– Давайте, затягивайте.

Застав их в таком положении, Одиль остолбенела от неожиданности. Когда нужная деталь была установлена, мужчины вздохнули с облегчением и расслабились. Кухарка, подняв одну бровь, проговорила:

– Сегодня утром вы были с горничной в кладовой, теперь вот валяетесь с управляющим в ванной Мадам…

– А день еще не закончился… – отозвался Эндрю. Манье ухмыльнулся. Одиль явно не нравилось, что тот находится в доме. Блейк с трудом поднялся и объявил:

– Я в подвал, пустить воду. А вы, Манье, смотрите, не течет ли. И не забудьте про раковину. Одиль, если что не так, дайте два коротких свистка. Только не торопитесь, мне нужно время, чтобы одолеть эти чертовы лестницы. Оставляю вас одних.

– Мы постараемся вести себя прилично… – весело сказал Филипп.

Кухарка метнула в него злой взгляд.

Когда Блейк вернулся из подвала, вода текла из крана как ни в чем не бывало. Никаких следов протечки не наблюдалось.

– С вами нам теперь никакая смета Пизони не страшна, – с облегчением сказала Одиль.

Когда они шли через спальню мадам Бовилье, первоначальное впечатление, возникшее у Блейка, подтвердилось: спальня действительно была небольшая. В коридоре он попытался на глаз измерить общую длину спальни и ванной комнаты. Даже при грубой прикидке стена коридора была гораздо длиннее, чем стена спальни и ванной.

Манье, в свою очередь, озирался кругом, словно ребенок, которому позволили посетить запретную зону. Одиль замыкала шествие, не позволяя обоим мешкать.

– Ну, договорились? – обратился Манье к Эндрю. – После обеда приходите ко мне, и я покажу вам парк.

– С удовольствием. А заодно посмотрим, как решить проблему с домофоном. Одиль, вы не хотите к нам присоединиться?

Кухарка, удивившись приглашению, съежилась, точно устрица, политая лимонным соком.

– Спасибо, но мне некогда, – ответила она. – Надо составить список покупок на следующую неделю.

И решительным тоном, обращаясь к Манье, сказала:

– Список будет лежать вместе с вашим сегодняшним ужином. И постарайтесь в этот раз ничего не забыть. У Мадам теперь часто гости.

Манье пошел к себе. Одиль осталась с Блейком и Мефистофелем в буфетной.

– А я разгадал поведение вашего кота, – заявил мажордом.

– Если вы позволите себе хоть малейший намек на то, что с Мефистофелем не все в порядке, я на неделю посажу вас на голодный паек.

– Двадцать два градуса по Цельсию.

– Что-что? У него температура? – озабоченно спросила Одиль.

Но тут же вспылила:

– Вы что, температуру ему мерили? Ненормальный!

– Успокойтесь. Я всего лишь измерил температуру воздуха там, где он сидит. Мефистофель предпочитает ровно двадцать два градуса. Если у вас работает плита, он садится подальше, потому что ему слишком жарко, а если дверь в сад долго остается открытой, он садится поближе к плите, где потеплее.

Одиль была поражена. Теперь она смотрела на своего кота с еще большим восхищением.

– Мефистофель, ты гений!

– А по-моему, он просто клубок шерсти, который очень уважает комфорт!

20

Пройдя вдоль живой изгороди, Манье открыл деревянную калитку и пригласил Блейка в сад. Эндрю сразу почувствовал очарование этого уголка.

– Какое великолепие, – тихо проговорил он.

– Восемьсот кустов роз двадцати двух сортов, и все посадил я сам, и сам за ними ухаживаю. Сейчас уже последние отцветают, но видели бы вы эту картину летом! Идите по дорожкам и вдыхайте аромат. Розы пахнут сильнее, когда светит солнце, но и в такой день, как сегодня, вы получите удовольствие.

Блейк шагал между зеленых кустов, усыпанных цветами. Здесь были розы всевозможных красок и оттенков, от белого до ярко-красного: кремовые, оранжевые, карминовые, алые… Эндрю дышал полной грудью, ловя в потоках воздуха благоухание и следуя за ним, словно открывал новый для себя, прежде неведомый мир. На расстоянии всего нескольких метров существовала совершенно другая реальность. Запахи насмешливыми феями кружились вокруг него, щекотали ноздри, заманивали богатством ощущений. Эндрю закрыл глаза и подумал, что надо обязательно вернуться сюда вместе с Дианой…

– Там, в глубине, я поставил скамейку, – сказал Манье.

Голос управляющего вернул Блейка к действительности.

– Это прекрасно, – задумчиво проговорил Блейк.

– Хорошо, что хоть кто-то это понимает, а то я, знаете, привык и уже ничего не замечаю.

– Разве Мадам сюда не приходит?

– С тех пор, как умер месье Франсуа, нет. Это ведь он попросил меня устроить здесь для нее розарий.

– Вы знали месье Бовилье?

– Так он же меня и нанимал! Интересная история. Как-то прихожу в понедельник на завод – я работал токарем-фрезеровщиком, – и узнаю, что я уволен. Это было лет пятнадцать назад, если не больше. Вот так вот взяли и выгнали, как собаку, и весь наш металлургический цех заодно: дескать, нерентабельный он. Решили перенести производство в Польшу. Я остался ни с чем. Сбережений ноль. Платить за квартиру нечем. В округе никакой работы нет. Катастрофа, да и только. Это был такой удар, что я даже матери ничего не стал говорить, она в то время была еще жива. Мир ее праху. На следующий день, как всегда по вторникам, я сел на велосипед и поехал ее навестить. Качу себе, а тут навстречу здоровенная такая тачка, но не едет, а вихляет – то в одну сторону ее занесет, то в другую. И прямо у меня на глазах как врежется в каштан! Удар был страшный. Грохот дьявольский. Я уж думал, водителю конец. Бросил велосипед и побежал туда. Двигатель уже загорелся. Ветровое стекло разбилось, я заглянул в салон и вижу: водитель шевелит рукой. Ну, вытащил я бедолагу, отволок его подальше, к дереву прислонил. И тут машина взорвалась. Водителем оказался месье Бовилье, ему за рулем с сердцем стало плохо. Он два месяца пролежал в больнице, а когда вышел, стал меня искать и нашел. Я рассказал ему, что со мной случилось, и он предложил мне работать у него. Могу честно сказать, что следующие несколько лет останутся самыми прекрасными в моей жизни. Я как будто обрел вторую семью. Гуго, их сын, только что закончил учебу и собирался ехать в Южную Африку. Я недолго был с ним знаком, но убедился, что парень он хороший. Мы часто смеялись. Месье и мадам Бовилье прекрасно ладили друг с другом. Я все делал для них. Именно в тот период мы вместе занимались садом. Месье позволил мне подновить домик, в котором я живу до сих пор. Он оплатил все материалы. Он был добрый малый, месье Франсуа. К несчастью, болезнь не делает разницы между добрыми малыми и подлецами. Он рано умер. Подумать только, в то самое утро, когда его в последний раз положили в больницу, мы с ним еще обсуждали ремонт крыльца. Он говорил, какие работы надо будет сделать, а вечером уехал и не вернулся. Тогда мы разговаривали с ним в последний раз – и не подозревали об этом.

Дойдя до конца дорожки, Манье показал на скамейку. Она была поставлена на обложенном дерном холмике, чтобы с него можно было видеть все разноцветное море цветов.

– Присядем на минутку, вы не против? Эндрю сел.

– Мадам Бовилье знает, что вы продолжаете ухаживать за розарием?

– Она никогда об этом не говорит, но, думаю, догадывается. К ней ведь приходят счета за удобрения для роз, которые я покупаю мешками. Подумать только: на нужном экономит, а деньги доверяет форменным грабителям!

– Что вы хотите сказать?

Эндрю вскинул на Манье глаза. Точно сболтнувший лишнего мальчишка, тот принялся отнекиваться:

– Мне не следовало этого говорить. В конце концов, это не мое дело.

Эндрю не стал настаивать. Он кивнул в сторону цветов:

– В итоге вы один наслаждаетесь красотами парка.

– Ну да, с Юплой вместе, а теперь еще с вами!

– Одиль здесь никогда не гуляет?

– Держу пари, что ей хотелось бы, но тогда будет впечатление, что она у меня в гостях, а она не доставит мне такого удовольствия… Если пожелаете, я как-нибудь свожу вас вглубь поместья. Там есть великолепные грибные места. Далековато, конечно, но прогуляться стоит, вот увидите. А какой оттуда вид на долину – до самого города!

– Как вон с того холма?

– Именно так… Но откуда вы знаете, что с того холма виден город?

– Догадываюсь… Поместье действительно большое.

– При жизни месье Франсуа оно было еще больше. Мадам продала кое-что строительным компаниям, почти четвертую часть территории, чтобы выпутаться из денежных затруднений. Но им нужен еще кусок, чтобы проложить дорогу к будущим постройкам. Вот они и пристают к Мадам, требуют, чтобы продала еще один участок. Она пока сопротивляется.

– Она всегда была такой, мадам Бовилье?

– Какой?

– Затворницей, молчуньей и…

Эндрю, не договорив, сделал неопределенный жест рукой.

– Когда был жив месье Франсуа, она была веселой, любила посмеяться. Он то и дело ее звал, не мог без нее обходиться. «Нали! Нали!» – только и слышалось отовсюду. Это уменьшительное от Натали. Они прожили вместе сорок лет, а вели себя как молодожены. На Новый год и Пасху приглашали меня к столу. А в последний год даже позвали мою матушку. Я ей новое платье купил ради такого случая. Хорошо было. После смерти Месье ни разу не было ничего подобного. Мадам все больше замыкалась в себе. Я уже не слышал, чтобы кто-то звал ее по имени. Манье посмотрел на небо и добавил:

– Вам не кажется, что надо бы пойти к воротам посмотреть насчет домофона, пока дождь не полил?

– Совершенно верно. Но у меня ноги болят. Я не привык так много ходить.

– А разве там, где вы раньше работали, поместье было маленькое?

– Очень маленькое. Там все было маленькое. Мужчины вышли из розария.

– Знаете, месье Блейк, я очень рад, что вы приехали сюда.

– У меня всего лишь испытательный срок.

– Она совершит большую глупость, если не оставит вас.

– Мило с вашей стороны.

– Если позволите, я выскажу одно замечание касательно Англии…

– Если не попросите вернуть вам Белую башню[5]5
  Белая башня в центре лондонского Тауэра, построена в 1078 г. норманном Вильгельмом Завоевателем. При ее строительстве использовали кайенский камень, привезенный из Нормандии.


[Закрыть] из лондонского Тауэра, то пожалуйста…

– Во французском языке есть такая фишка, которой у вас нет: обращение на «ты». Очень полезная фишка. Если люди вам не очень-то близки, вы говорите им «вы», все очень вежливо. А тем, кто вам близок – членам семьи, друзьям, – вы можете говорить «ты». Это отличительный знак, показывающий вашу близость.

– Ну да, а после восемнадцати часов вы можете им говорить «добрый вечер»… Если позволите, я тоже выскажу одно соображение по поводу вашей страны.

– Я вас слушаю.

– Как получается, что при вашей демократии и почитании равенства – это ведь даже отражено в вашем девизе[6]6
  Девиз Французской Республики – «Свобода, Равенство, Братство».


[Закрыть] – вы по-прежнему делите собеседников на две группы, тогда как мы, при нашей-то монархии с ее строгой иерархией, и к королю, и к ребенку обращаемся одинаково?

Манье надул губы:

– Хоть вы и очень умные, а такого девиза, как у нас, у вас нет.

Эндрю расхохотался.

– Один ноль в вашу пользу, гражданин Манье!

– Вообще-то я всего лишь хотел сказать, что мы могли бы перейти на «ты»…

– Why not[7]7
  Почему нет (англ.).


[Закрыть], дорогой Филипп…

21

Эндрю принес из маленькой гостиной последний поднос с чашками и тарелками. Одиль готовила ужин, и он сложил посуду возле раковины.

– Если хотите, – тяжело дыша, сказал он, – я позже засуну все это в посудомойку. Сейчас у меня нет сил.

И, немного помолчав, добавил:

– Скажите, вы знаете пару, которая приходила сегодня в гости к Мадам? Мне они показались какими-то странными. Эта их манера понижать голос при моем приближении очень подозрительна. И смех у них фальшивый. У меня впечатление, что они говорили только о деньгах.

Одиль не ответила. Блейк продолжал:

– Мадам устраивает приемы все чаще и чаще. Теперь у нас гости едва ли не каждый день.

– А ваши старания только возбуждают в ней желание принимать. Идея огня в камине превосходна. А когда вы переставили журнальный столик и стулья, комната заиграла, будто ею занимался дизайнер…

– Филипп срезает столько сухих веток, жалко их выбрасывать, можно ведь время от времени разжигать огонь, особенно в холодное время года.

– «Филипп»… – заметила кухарка. – Быстро же вы нашли общий язык. Рыбак рыбака видит издалека.

– Но ведь я вам первой предложил называть друг друга по имени, мадам Одиль. Если бы вы согласились, мы бы тоже были как два рыбака.

Одиль подняла с пола миску, тщательно вылизанную Мефистофелем.

Блейк, вздохнув, тяжело опустился на стул.

– Ног под собой не чую…

Кухарка продолжала хлопотать возле плиты. Потом открыла один из навесных шкафов и встала на цыпочки, чтобы достать сотейник.

– Могу я высказать свое мнение? – спросил Блейк.

– Почему же нет, говорите.

– Зачем вы кладете посуду, которую часто используете, на самые высокие полки, а огромные кастрюли – на нижние? Поменяйте их местами. Так вы сэкономите себе…

Одиль грохнула сотейник на столешницу и встала перед Блейком, опираясь рукой на стол, словно нажимая на ручку утюга. Она находилась так близко, что Блейк мог разглядеть выражение ее лица без очков.

– Послушайте-ка меня, месье дизайнер и распорядитель огня: вы еще и двух недель здесь не проработали, а уже имеете наглость учить меня, как ставить мои кастрюли у меня на кухне! Кем вы себя возомнили?

– Не сердитесь, просто я хотел дать совет, как уменьшить нагрузку на спину…

– Так вот, не беспокойтесь о моей спине, и все будет в порядке!

Блейк не настаивал. Одиль подала ему ужин – мясное рагу с разогретыми овощами. Когда она отвернулась, Эндрю обратился к Мефистофелю:

– Ты-то поласковее будешь. Хочешь, поглажу? Кот повернул к нему голову.

– Иди, мой хороший, я тебе еще немного мясца дам… Кот поднялся, слегка потянулся и своей великолепной кошачьей походкой приблизился к Эндрю. Тот поднял его и положил себе на колени. Одиль вся кипела.

– Э, да ты не потолстел ли немножко? – шепотом спросил Блейк. – Тебе надо заняться гимнастикой. Еда у тебя очень уж вкусная, это сущая правда…

Одиль взорвалась. Кот мигом спрыгнул с колен и убежал.

– Когда едят, животных не тискают – это раз! – бушевала Одиль. – Ничего он не растолстел, у него просто мех густой – это два…

– Растолстел, растолстел, точно вам говорю, я почувствовал…

– И три… – Крик Одиль перешел в вопль: – Если моя еда вам не нравится, можете готовить себе сами!

Схватив тарелку Блейка, она выбросила ее содержимое в мусорное ведро.

– Зачем вы это сделали? – попытался возразить Блейк. – Я же не сказал, что это невкусно, я ведь даже не попробовал. Я как раз и говорю, что вы должны давать свободу своей фантазии, готовить так, как подсказывает вам ваше чутье, как вы готовите для Мефистофеля. И потом, мне казалось, что у котов не мех, а шерсть…

– Убирайтесь вон!

Если бы Эндрю было на шестьдесят лет меньше, он поднялся бы в свою комнату, позабыв про ужин. Но, будучи человеком умудренным жизненным опытом, он решил раздобыть кусок хлеба у управляющего.