Текст книги "Конец Великолепного века, или Загадки последних невольниц Востока"

Автор книги: Жерар де Нерваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ОПАСНЫЙ ДОМ

Дамы исчезли на одной из темных лестниц; я решил было вернуться к воротам, но огромный, мускулистый невольник-абиссинец уже запирал их. Я попытался объяснить ему, что заблудился, считая, что это мой дом, но слова «стайеб» при всей его универсальности оказалось недостаточно, чтобы выразить все это. Между тем из дома донесся сильный шум, из конюшни появились удивленные саисы, на террасах второго этажа замелькали красные колпаки, и из главной галереи вышел весьма значительного вида турок.

В подобные минуты самое страшное – потерять дар речи. Я подумал, что многие мусульмане понимают франкский язык, по сути, это не что иное, как смесь самых различных слов из многочисленных южных диалектов, которыми пользуются наугад, лишь бы объясниться; это язык мольеровских турок. Я припомнил все свои познания в итальянском, испанском, провансальском, греческом и из всего этого составил весьма учтивую речь. В самом деле, убеждал я себя, мои намерения честны; ведь одна из моих незнакомок наверняка дочь или сестра хозяина. Я женюсь на ней, приму мусульманство. От судьбы не уйдешь…

Впрочем, турок казался весьма добродушным, а его раскормленная физиономия не выражала жестокости. Он хитро подмигнул мне, видя, как я подбираю самые витиеватые слова из тех, что когда-либо звучали под левантийским небом, и сказал, протягивая пухлую руку, унизанную кольцами;

– Милостивый государь, соизвольте зайти, и мы сможем спокойно обо всем потолковать.

О изумление! Этот славный турок оказался таким же французом, как и я. Мы вошли в прекрасную комнату с окнами, выходящими в сад, уселись на дорогом диване. Нам принесли кофе и трубки. Мы начали беседу. Я, как только мог убедительно, объяснил ему, что очутился в его доме по ошибке, полагая, что попаду в один из многочисленных в Каире переходов, которые пересекают большие массивы домов, но по его улыбке понял, что прекрасные дамы уже успели меня выдать. Однако, несмотря на это, очень скоро наш разговор принял дружеский характер. В восточной стране знакомство между соотечественниками завязывается быстро. Хозяин настаивал, чтобы я разделил с ним трапезу, и, когда наступило время обеда, в комнату вошли обе красавицы – его жена и сестра жены. Это были мои незнакомки с черкесского базара, мои соотечественницы – француженки… Вот что было самым обидным! Меня пожурили за прихоть гулять по городу без драгомана и без погонщика ослов; надо мной посмеялись, вспомнив, как я настойчиво преследовал два домино подозрительного вида, под которыми могли скрываться старуха или негритянка. Этот рискованный выбор отнюдь не льстил моим дамам, поскольку черная хабара не столь привлекательна, как покрывало простых крестьянок, и превращает любую женщину в бесформенный сверток, а если подует ветер, то она вовсе становится похожа на полуспущенный воздушный шар.

После обеда, состоящего из французских блюд, меня провели в еще более роскошную комнату со стенами, облицованными расписной фарфоровой плиткой и резными карнизами из кедрового дерева. В середине комнаты бил мраморный фонтанчик; ковры и венецианские зеркала довершали идеал арабской роскоши, но все мое внимание было обращено на ожидавший меня здесь сюрприз: за овальным столом сидели восемь девушек и занимались рукоделием. Они встали, приветствуя меня, а две самые юные подошли поцеловать мне руку; я знал, что в Каире не полагается отказываться от подобного проявления уважения. Но более всего я был изумлен цветом кожи этих внезапно появившихся очаровательных созданий в восточных одеждах – от оливкового до темно-коричневого, а у одной был даже с шоколадным отливом. Возможно, было бы неучтиво с моей стороны, вздумай я процитировать самой бледнокожей из них строчку Гёте: «Ты знаешь край, где мирт и лавр растет…». Между тем каждая девушка могла бы считаться красавицей среди мулаток. Хозяйка дома и ее сестра расположились на диване, искренне наслаждаясь моим восхищением. Две девочки принесли ликеры и кофе.

Я был весьма признателен хозяину дома за то, что он ввел меня в свой гарем, но в глубине души все же считал, что француз никогда не сможет стать настоящим турком, ибо тщеславие, которое он испытывает, показывая своих любовниц или жен, всегда возьмет верх над боязнью подвергнуть их искушению. Но я заблуждался: этот очаровательный цветник вовсе не был гаремом, девушки оказались членами семьи. Хозяин принадлежал к тому поколению военных, которое посвятило свою жизнь службе Наполеону. Не желая признавать режим Реставрации, он, как и многие другие славные воины, отправился на Восток и предложил свои услуги местным властителям. Многим из них дали кров Индия и Египет; в обеих странах сохранились прекрасные воспоминания о Франции. Некоторые из эмигрантов приняли религию и образ жизни приютивших их народов. Заслуживают ли они осуждения за это? Большинство этих люден появились на свет во время революции и не знали иной веры, кроме культа теофилантронии и масонства. Мусульманство в тех странах, где его исповедуют, потрясает своим величием даже скептиков. Мой соотечественник совсем молодым поддался чарам своего нового отечества. За усердие и таланты его удостоили титула бея, а его сераль пополнялся красотками из Сеипара, Абиссинии и даже из Аравии, где ему довелось участвовать в освобождении священных городов от ига мусульманских сектантов [13]13
  Имеются в виду ваххабиты, боровшиеся против турок под флагом очищения ислама. В 1805 г. ваххабиты взяли Мекку и Медину – священные города ислама. Война Мухаммеда Али с ваххабитами происходила в 1811–1819 гг.


[Закрыть]. Позднее, в более зрелом возрасте, он снова столкнулся с европейскими веяниями: взяв в жены прелестную дочку консула, он, как и великий Сулейман [14]14
  Сулейман I Великолепный – Османский султан, правил в 1520–1566 гг. Его супруга Роксолана пользовалась большим влиянием в правящих кругах Порты.


[Закрыть], женившийся на Роксолане, распустил свой сераль, но детей оставил у себя. Я увидел его дочерей, а сыновья обучались в военных училищах.

^{Молодая египтянка. Художник Эмиль Верне Леконт}

Находясь среди такого количества девиц на выданье, я почувствовал, что гостеприимство, оказанное мне в этом доме, таит в себе некоторую опасность, и не осмелился изложить действительное положение вещей, прежде чем не наведу подробнейших справок.

Вечером меня проводили домой, и от этого приключения у меня сохранились самые добрые воспоминания… Но, по правде говоря, стоило ли ехать в Каир, чтобы жениться там на французской девушке?

На другой день Абдулла явился просить позволения сопровождать англичан до Суэца. Это путешествие должно было продолжаться не более недели, и мне не хотелось лишать его такого прибыльного предприятия. Я предположил, что, вероятно, он был не слишком доволен моим вчерашним поведением. Путешественник, который целый день без сопровождения драгомана бродит по каирским улицам, а затем бог весть где обедает, рискует прослыть самозванцем. На время своего отсутствия Абдулла нашел себе замену – берберийца своих друзей но имени Ибрахнм. Этот бербериец (так здесь называют простых слуг) умел кое-как изъясняться на мальтийском языке.

ВАКИЛЬ

Еврей Юсеф, мой рыночный знакомый, являлся теперь ко мне ежедневно, усаживался на диване и, беседуя со мной, совершенствовал свои познания во французском языке.

– Я узнал, – сказал он мне, – что вам нужна женщина, и я нашел для вас вакиля.

– Вакиля?

– Да, это означает посол, посланник [15]15
  Вакиль (араб.) – представитель, доверенное лицо.


[Закрыть], в данном случае это честный человек, который должен вести переговоры с родителями невесты. Он приведет их к вам или проводит вас туда.

– О! Но что же это за девушки?

– Девицы честные. В Каире вы не найдете иных с тех нор, как его высочество отослал прочих в Иену, чуть ниже первых порогов.

– Хочется в это верить. Что ж, посмотрим! Приведите ко мне этого вакиля.

– Я его уже привел, он внизу.

Вакиль был слепцом, его сопровождал поводырь, который оказался его сыном, – высокий, крупный мужчина, державшийся очень скромно. Вчетвером мы сели на ослов, и в глубине души я очень веселился, сравнивая слепого с Амуром, а его сына – с Гименеем. Еврей, не раздумывая над этими мифологическими символами, поучал меня дорогой:

– В Египте можно жениться четырьмя способами: первый – жениться на коптской девушке в присутствии турка…

– Что это за турок?

– Это почтенный духовник, которому вы заплатите, а он прочтет молитву, будет сопровождать вас к кади и исполнит обязанности священника. В этой стране таких людей чтут как святых и все, что они совершают, считается праведным. Им нет дела, какую веру вы исповедуете, если вас не заботит их собственная религия; но на этот брак девушка знатного происхождения никогда не согласится.

– Хорошо, перейдем к следующему.

– Это уже серьезный брак. Вы – христианин, копты – тоже; вас обвенчает коптский священник, хотя для них вы и схизматик, при условии, что вы оставите выкуп этой женщине, если впоследствии разведетесь с нею.

– Очень разумно. А каков выкуп?

– Это зависит от условий. Нужно дать не менее двухсот пиастров.

– Пятьдесят франков! Черт возьми, женюсь, это вовсе не дорого!

– Есть еще третий вид брака – для очень совестливых людей, так принято в добропорядочных семьях. Коптский священник вас обвенчает в соответствии с ритуалом, и отныне вы уже не имеете права развестись.

– О, это уже серьезно. Значит, женившись…

– Постойте, предварительно нужно также оговорить размеры выкупа на случай, если вам вздумается уехать из страны.

– Значит, женщина становится свободной?

– Разумеется, и вы тоже, но до тех пор, пока вы живете в этой стране, вас связывают брачные узы.

– Ну что ж, это звучит достаточно убедительно. Какой же четвертый вид брака?

– Ну, об этом не советую вам даже помышлять. Вас женят дважды – в коптской церкви и во францисканском монастыре.

– Это смешанный брак?

– Это настоящий брак, если вы уедете, вы должны будете взять с собой жену; она последует за вами, возложив на вас заботы о детях.

– Значит, это пожизненно? И помилованию не подлежит?

– Разумеется, есть возможность составить контракт таким образом, чтобы впоследствии признать его недействительным… но, главное, остерегайтесь, чтобы вас не отвели к консулу!

– Стало быть, это будет брак по европейским канонам?

– Именно. Но если у вас есть знакомые при консульстве, нужно постараться, чтобы оглашение о браке не было опубликовано у вас в стране.

Меня удивило, что этот специалист по выращиванию шелковичных червей имел такие познания в вопросах брака, но он сообщил мне, что его часто приглашали участвовать в делах подобного рода, где он выступал в качестве толмача у вакиля, который умел изъясняться только по-арабски. Однако же все эти детали интересовали меня в последнюю очередь.

Мы ехали по коптскому кварталу, примыкающему к площади Эзбекия со стороны Булака, и почти достигли городской окраины. Знакомство с невестой должно было состояться в довольно бедном с виду доме, находившемся в глубине улицы, запруженной торговками травами и жареным мясом. Меня предупредили, что этот дом не принадлежал ни одной из семей, а просто был выбран в качестве нейтральной территории.

– Вы увидите двух невест, – предупредил меня еврей, – но если они вам не понравятся, позовут других.

– Прекрасно, но предупреждаю вас, если они будут в покрывалах, я не женюсь.

^{Египетский дворик}

– Будьте спокойны, здесь не такие порядки, как у турок.

– У турок есть то преимущество, что они могут вознаградить себя числом жен…

– Нет, это совсем не так…

В комнате с низким потолком сидели трое или четверо мужчин в синих рубахах и, казалось, дремали; однако мне ничего не угрожало, так как поблизости находились городские ворота и охраняющий их караул. По каменной лестнице мы поднялись на внутреннюю террасу. Комната, куда нас провели, выходила на улицу, широкое окно с узорчатой решеткой выступало, как здесь принято, на полметра от фасада. Из этой комнаты-кладовой была видна вся улица; через боковые переплеты окон можно было наблюдать за прохожими. Обыкновенно здесь сидят женщины и, сами оставаясь невидимыми для посторонних глаз, следят за всем происходящим на улице. Мне предложили сесть, вакиль, его сын и еврей тоже расположились на диванах. Затем вошла коптская женщина в покрывале. Приветствуя нас, она приподняла свою черную буркуа, которая вместе с откинутым назад покрывалом напоминала головной убор евреек. Это была хатба(сваха), или, иначе говоря, вакиль женщин. Она сказала мне, что молодые особы заканчивают свой туалет. Тем временем всем принесли кофе и трубки. К нашему обществу присоединился седобородый мужчина в черном тюрбане – коптский священник. Две женщины в покрывалах, – наверное, матери – стояли у дверей.

Дело принимало серьезный оборот, и к моему ожиданию, признаюсь, примешивалось некоторое беспокойство. Наконец появились две девушки и по очереди подошли поцеловать мне руку. Я знаками пригласил их сесть подле меня.

– Пусть стоят, – сказал мне еврей, – это ваши служанки.

Но, как француз, я продолжал настаивать. Еврей обратился к ним и, видимо, объяснил, что таков странный обычай европейцев: женщины сидят в присутствии мужчин. Наконец они уселись по обе стороны от меня.

Их одежда из цветастой тафты и расшитого муслина создавала ощущение какой-то свежести. На голове был надет красный тарбуш, обвитый вуалью из кисеи, из-под которого ниспадали многочисленные банты и шелковые шнуры; гроздья золотых и серебряных монет, по всей видимости фальшивых, полностью скрывали волосы. Однако нетрудно было угадать, что одна из них была брюнеткой, а другая – блондинкой: все возражения были предусмотрены заранее. Первая была «стройна, как кипарис, и черноглаза, как газель», с кожей темноватого отлива; у второй, более утонченной, более женственной, более породистой, кожа, к моему удивлению, была молочно-белой, несмотря на местный климат. По манере держаться можно было подумать, что это какая-то юная принцесса, пленница восточной страны.

Блондинка особенно мне понравилась, и я расточал ей разные нежности, не забывая, впрочем, и ее подругу. Время шло, а я так и не приступал к главному вопросу. Тогда хатба велела девушкам встать и обнажила им плечи, постучав по ним рукой, чтобы продемонстрировать их упругость. На мгновение я испугался, как бы этот показ не зашел слишком далеко, и сам пришел в некоторое смущение, глядя, как бедняжки прикрывались прозрачной кисеей.

Наконец еврей спросил у меня:

– На которой вы остановили свой выбор?

– Одна из них весьма мне по нраву, но я хотел бы подумать: нельзя вот так сразу терять голову, я хочу снова увидеть их завтра.

Между тем присутствовавшие ждали от меня более определенного ответа. Хатба и коптский священник торопили с решением. В конце концов я поднялся, пообещав вернуться, но почувствовал, что мне не слишком-то верят.

Во время переговоров девушки вышли. Когда я пересекал террасу, направляясь к лестнице, то заметил девушку, которая мне особенно приглянулась; она подрезала кустарник и, казалось, была поглощена этим занятием. Увидев меня, она встала, улыбаясь, сбросила тарбуш, разметав по плечам золотые косы, слегка отливавшие медью на солнце. Эта последняя, впрочем, вполне дозволенная уловка из арсенала обольщения одержала верх над моей осторожностью, и я попросил передать родственникам девушки, что хочу с ними познакомиться.

– Бог мой, – сказал я любезному еврею, выйдя на улицу, – я охотно бы женился на ней в присутствии турка.

– Мать не захочет, она настаивает на коптском священнике. Это семья писаря, отец умер, а девушка, которой вы отдали предпочтение, была замужем всего один раз, хотя ей уже шестнадцать.

– Как, она вдова?

– Нет, в разводе.

– Ну, это меняет дело.

Тем не менее я послал в качестве подарка материю на платье. Слепой с сыном нашли для меня и других невест. Церемония была одинаковой повсюду, и мне все больше и больше нравилось осматривать коптских девушек, а родители, принимая в подарок ткани или недорогие безделушки, не слишком порицали меня за нерешительность. Одна мать привела свою дочь ко мне домой: она охотно согласилась бы заключить брачный союз в присутствии турка; но, хорошенько все взвесив, я рассудил, что по возрасту этой девице уже давно полагалось быть замужем.

РОЗЕТТСКИЙ САД

Бербериец, которого приискал мне Абдулла, был раздосадован усердием еврея и его вакиля и привел ко мне однажды прекрасно одетого юношу, назвавшегося Мухаммедом, который свободно изъяснялся по-итальянски. Этот юноша предложил мне брачный союз с девушкой благородного происхождения.

– Но в этом случае, – сказал он мне, – вам придется идти к консулу. Эти люди очень богаты, а дочери всего двенадцать лет.

– Она несколько молода для меня, но, кажется, в этой стране только среди девушек такого возраста не рискуешь встретить вдову или разведенную…

– Signer, е verro! (Синьор, это правда!) Они очень хотят познакомиться с вами, ведь вы занимаете дом, где прежде жили англичане, поэтому они о вас очень высокого мнения. Я сказал им, что вы – генерал.

– Но я же не генерал.

– Не все ли равно! Ведь вы не ремесленник и не торговец. Вы ничего не делаете?

^{Фото юной танцовщицы}

– Ничего особенного.

– Здесь это соответствует тому, что вы имеете чин мирливы(генерала).

Я уже знал, что в Каире, как и в России, все должности приравниваются к военным чинам. Среди парижских писателей найдутся такие, для которых сравнение с египетским генералом покажется не слишком лестным, я же усматривал в этом лишь восточную склонность к преувеличениям. Мы сели на ослов и направились в сторону Муски. Мухаммед постучал в ворота весьма респектабельного дома. Дверь открыла негритянка, испуская радостные крики; другая черная рабыня, с любопытством перегнувшись через перила лестницы, стала хлопать в ладоши и громко смеяться; до меня донеслись обрывки разговора, по которым я догадался, что речь шла об обещанном мирливе.

На втором этаже меня ждал мужчина в тюрбане из белого кашемира – глава семейства. Он представил мне высокого юношу – своего сына. В то же время в дверях показалась красивая женщина лет тридцати; подали кофе и трубки, и через переводчика я узнал, что хозяин дома родом из Верхнего Египта, поэтому он имеет право носить белый тюрбан. Минуту спустя вошла девушка в сопровождении негритянок, которые остались стоять в дверях; она взяла у них из рук поднос и принялась потчевать нас вареньем, которое черпала из хрустальной вазы позолоченной ложкой. Девушка была такой маленькой, такой хрупкой, что я не мог представить себе, что ее и впрямь собирались выдавать замуж. Черты ее лица еще не оформились, но она чрезвычайно походила на мать, и нетрудно было вообразить, в какую красавицу она превратится. Она училась в школе франкского квартала и уже немного знала по-итальянски. Это семейство показалось мне весьма почтенным, и мне стало неловко перед этими людьми, что я пришел к ним без серьезных намерений. Мне оказали весьма любезный прием, и я покинул этот дом, пообещав вскоре дать ответ. Тут было над чем хорошенько поразмыслить.

На другой день праздновали еврейскую пасху, которая соответствует вербному воскресенью у христиан. Вместо самшита, как принято в Европе, все христиане несли библейские, то есть пальмовые, ветви, и, выхватывая друг у друга ветки, на улицу высыпала детвора. Чтобы попасть во франкский квартал, я пересек Розеттский сад – самое приятное в Каире место для прогулок. Это цветущий оазис среди пыльного города, на границе коптского квартала и квартала Муски. По одну сторону находятся дома иностранных консулов и доктора Клотбея, по другую – тянущиеся вдоль тупиковой улицы Вэгхорн дома франков, а меж ними простирается довольно большой сад с финиковыми пальмами, апельсиновыми деревьями и смоковницами.

Нелегко найти дорогу в этот таинственный Эдем, ведь туда нет входа. Нужно пройти через дом сардинского консула, дав за это его слугам несколько пара [16]16
  Пара —мелкая монета, составлявшая 1/40 часть пиастра (куруша). Пиастр равен 0,25 франка..


[Закрыть], и тогда оказываешься среди садов и огородов, принадлежащих соседним домам. Вьющаяся меж ними тропинка приводит к небольшой ферме, обнесенной оградой, за которой разгуливают жирафы – за ними ухаживают нубийские слуги доктора Клотбея. Дальше, слева от дороги, тянутся заросли апельсиновых деревьев, справа – плантация финиковых пальм, между которыми посеян маис. Затем дорога делает резкий поворот, и взору открывается поляна, окруженная растущими вперемежку пальмами и банановыми деревьями с продолговатыми ярко-зелеными листьями. Тут же сооружена беседка на высоких сваях, под которой устроен квадратный бассейн, вокруг него в поисках прохлады часто сидят группы женщин: по пятницам – это плотно закутанные в покрывала мусульманки, по субботам – еврейки, по воскресеньям – христианки. Два последних дня покрывала не отличаются большой строгостью. Рабы расстилают ковры возле бассейна и приносят фрукты и сласти. Прохожий может смело зайти в беседку, не опасаясь что женщины обратятся в поспешное бегство, возмущенные нескромностью его поведения; правда, такое иногда случается по пятницам.

Я проходил мимо, внезапно меня окликнул веселый молодой человек приятной наружности, в котором я узнал брата последней из моих претенденток. Я был один. Он делал мне какие-то знаки, которых я не понял, и изобразил целую пантомиму, приглашая меня войти в беседку.

Десять минут спустя открылась калитка садика, примыкающего к одному из соседних домов, и оттуда показались две женщины в сопровождении юноши, они сели у бассейна и подняли покрывала. Это оказались его мать и сестра. Их дом, который я посетил третьего дня, выходил в этот зеленый уголок. Обменявшись почтительными приветствиями, мы принялись разглядывать друг друга и произносить первые пришедшие в голову слова, потешаясь над взаимным непониманием. Девочка молчала, наверное из робости, но, вспомнив, что она знала по-итальянски, я попытался произнести несколько слов, и она отвечала с гортанным акцентом арабом, из-за чего наш разговор протекал не слишком успешно.

Я старался уловить ту особенность, которой было отмечено сходство обеих женщин. Дочь казалась миниатюрной копией матери. Еще не сформировавшиеся черты ребенка были четко обозначены на лице женщины; можно было предугадать, что, но мере того как девочка станет развиваться, будет отрадно наблюдать за расцветом ее красоты. Рядом лежала недавно поваленная ветром пальма, ее корни были погружены в бассейн. Я указал на пальму и сказал:

– Oggi е il giomo delle palme (Сегодня день пальмы) [17]17
  Имеется в виду вербное воскресенье.


[Закрыть].

Впрочем, праздники коптов, соответствуя старому церковному календарю, не совпадают с нашими. Однако девочка подошла, обломила ветку и, держа ее в руке, произнесла:

– Jo cosi sono Roumi (Я ведь римлянка).

По мнению египтян, все франки – римляне [18]18
  Автор допускает неточность, смешивая два понятия, обозначаемые одним и тем же словом «руми» – «римлянин». Дело в том, что в странах Магриба (Алжир, Тунис, Марокко, Ливия) – и это было известно во Франции – слово «руми» действительно употребляется в смысле «европеец». Однако в Египте и других странах Арабского Востока западные европейцы именуются франками. Словом же «руми» обозначают выходцев из бывших провинций Византии (Восточной Римской империи, или Рума). В XVI–XIX вв. этим словом обычно обозначали турок (и вообще жителей) Румелии и Анатолии, т. е. бывшей Византии. В данном случае девушка хотела подчеркнуть, что она «византийка», т. е. греко-православного вероисповедания, а не из местных коптов-христиан, как мог думать автор.


[Закрыть]. Я мог принять эти слова за комплимент или за намек на предстоящую свадьбу… О узы брака, о Гименей! В этот день я увидел тебя совсем близко. Однако, по нашим, европейским представлениям, ты лишь младший брат Амура.

^{У фонтана. Художник Артур Фредерик Бриджмен}

Впрочем, до чего, наверное, приятно наблюдать, как растет и развивается подле тебя избранная тобой супруга, как радостно сперва заменить ей отца, а затем стать ее возлюбленным! Но какая опасность подстерегает мужа!

Выйдя из сада, я почувствовал настоятельную потребность спросить совета у своих каирских друзей. И решил отправиться к Сулейману-аге. «Женитесь, бога ради», – сказал он мне, как Пантагрюэль Панургу.

От него я пошел к художнику в отель «Домерг», и тот прокричал мне, как все глухие:

– Если перед консулом… тогда не женитесь!

Что ни говори, но на Востоке над европейцем всегда довлеют религиозные предрассудки, особенно если речь идет о серьезном деле. Жениться по-коптски, как говорят в Каире, дело нехитрое, но брак с девочкой, которую отдают вам в жены, все же накладывает определенные обязательства, пусть даже иллюзорные… Это серьезная моральная ответственность.

Пока я предавался размышлениям над этим деликатным вопросом, из Суэца воротился Абдулла, которому я и изложил суть дела.

– Я ничуть не сомневался, – вскричал тот, – что, воспользовавшись моим отсутствием, вас заставят наделать глупостей. Я знаю это семейство. Вы справлялись о приданом?

– К чему это? Я знаю, что обычно в Каире приданое невелико.

– Речь идет о двадцати тысячах пиастров (пять тысяч франков).

– Я так и думал.

– Как! Но ведь заплатить их должны будете вы!

– Тогда это меняет дело… Значит, вместо того чтобы получить приданое, я должен буду принести его сам?

– Разумеется. Разве вы не знали, что таков местный обычай?

– Но мне говорили о европейской свадьбе…

– Свадьба свадьбой, но деньги платят в любом случае. Это небольшая компенсация семье.

Теперь я понял, почему родители в этой стране так торопятся выдать замуж своих малолетних дочерей. На мой взгляд, нет ничего справедливее признать, отдавая родителям деньги, тот нелегкий труд, который совершили эти славные люди, родив и воспитав для вас грациозное и красивое дитя. Оказывается, приданое, или, правильнее говоря, выкуп (я уже назвал выше его минимальную сумму), зависит от красоты невесты и от положения ее родителей. Добавьте к этому расходы на свадьбу, и вы поймете, что брак по-коптски ко всему прочему дорогостоящая затея. Я весьма сожалел, что последний из предложенных мне браков оказался на сей раз выше моих финансовых возможностей. А по мнению Абдуллы, за ту же цену на базаре невольников я мог бы купить себе целый сераль.