Текст книги "Завтрашний рассвет"

Автор книги: Жан-Поль Тэрэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Тэрэк Жан-Поль
Завтрашний рассвет

Жан-Поль Тэрэк

Завтрашний рассвет

С элегантной уверенностью вывела она машину из пригорода, ни один человек не справился бы лучше. Вильно любовался ее чистым профилем, гибкой, хрупкой на вид шеей, точными и грациозными движениями рук.

– Ты само совершенство, Аврора, – сказал он как бы самому себе, и ее прекрасное лицо повернулось к нему, одарив улыбкой. Зеленый свет глаз, колыхание темных волос, нежность рта, почти детская грация тела – все в ней отвечало самым потаенным его желаниям. Она входила в повороты, не снижая скорости, избегая заносов лишь благодаря своей исключительной реакции. Вильно любил смотреть, как она ведет машину, никогда не уставая, не нервничая, выжимая все что можно из изношенного двигателя этой устаревшей уже модели. Жаль, что он не смог купить новую машину, посовременнее и пороскошней, под стать ей, как дорогое белье, в которое он ее наряжал. Но Аврора и так стоила очень дорого, больше его годового заработка, а позволить себе две столь разорительные прихоти сразу он не мог.

Ему долго приходилось довольствоваться стандартными спутницами, серийно выпускаемыми моделями тех звезд экрана, которые ему особенно нравились. С ними было просто, они легко заменяли одна другую, но чувство, похожее на ревность, всякий раз рождалось в нем, когда навстречу шла такая же спутница, как его собственная, под руку с мужчиной, и этот мужчина заговорщицки подмигивал ему. Они никогда не принадлежали ему целиком, совершенство их красоты отвечало лишь вожделению его плоти, никогда не удовлетворяя полностью. А он носил в себе потребность пронзительной нежности и образ загадочной девочки, которую, казалось, уже любил когда-то давным-давно, в другой жизни. Это ощущение неодолимо влекло его и пугало одновременно, то была часть его самого, в которой ему претило разбираться, и потому она существовала в его сознании лишь как непростительное, но неодолимое влечение.

Сдержанность в разнообразных удовольствиях, которым предавались другие, создала ему репутацию нонконформиста, и это многих смущало. Потому никто не удивился, когда, избавившись от своей последней спутницы, он сделал заказ одной известной и очень дорогой фирме, о которой ходила дурная слава, хотя среди ее клиентов были весьма состоятельные люди. Говорили даже, что наиболее извращенные представители высших классов заказывали здесь оригинальные модели, способные удовлетворить самые разнузданные сексуальные наклонности.

– Она будет отзываться на имя Аврора, – сказал Вильно принимавшему его коммерческому директору, – потому что я хочу, чтобы она была _как утренняя заря в облике женщины_. Она представляется мне маленькой, чтобы можно было носить на руках, с большими бирюзовыми глазами, темноволосой, белокожей и чуть-чуть безалаберной. Сумма не имеет значения. И выбросьте, ради бога, из ее лексикона все эти несчастные банальности. Сделайте ее движения неповторимо грациозными и при этом почти неловкими. Пусть она будет одновременно очень чистой и абсолютно бесстыдной. Настройте ее на течение времени, лунные фазы, яркость и цвет освещения...

Директор слушал его с любезной улыбкой. Робот-секретарь делал пометки. Вильно продолжал:

– Я хочу, чтобы она была, как бы вам это объяснить... _настоящей_, понимаете?

Директор поднял брови. Робот затих. Вильно понял, что сказал нечто неуместное. Наконец директор прервал молчание:

– Настоящей?.. Ну, разумеется. Во всяком случае, я не думаю, что вам понадобилась... гм... абстрактная спутница... – он хохотнул. – Это не соответствовало бы вашему описанию. Достаточно взглянуть на вас, чтобы убедиться, что вы не из тех безмозглых юнцов, которые из снобизма или уж не знаю из какой извращенности совокупляются с нагромождением конусов и многогранников, а то и вовсе с компьютером!

Спустя три месяца Вильно получил Аврору. Первое время он был просто очарован. Ее реакции оказались совершенно нестандартными, чего он как раз и желал Модуль неопределенности, встроенный в Аврору ее создателями, замечательным образом придавал ее словам, жестам и характеру видимость некой поэтической свободы. В отличие от других, ей подобных, Аврора не занималась хозяйством, не умела считать, по сути она вообще ничего не умела. Когда у нее спрашивали, который час, она мило ворковала в ответ: "Вы знаете, я не в ладах со временем". Но зато она читала наизусть давно уже всеми позабытые старинные стихи, а иногда могла даже заплакать.

Поначалу Вильно таскал ее с собой в рестораны и ночные бары, но ее странная красота и раскованные манеры повсюду вызывали возмущение публики. Все, что было в нем самом чистого, его вкус к фантазии, своеобразный юмор, постоянная готовность бросить вызов, умение смеяться до упаду, все, что Вильно скрывал даже от себя самого, Аврора демонстрировала с такой ослепительной силой, что скорее походила на свободных женщин, всегда появлявшихся в сопровождении элегантных андроидов, чем на своих искусственных сестер. Друзья Вильно сочли общество такой спутницы предосудительным, знакомые, которых он обычно посещал, тоже стали сторониться его, и в результате он очень скоро оказался один. Теперь Вильно выходил из дома только на работу, прежде уложив Аврору спать на широкой белой постели. По возвращении ему достаточно было тихо окликнуть ее и заключить в объятия, и она тут же, слегка постанывая, открывала глаза. Она говорила: "А ты мне снился" – и принималась одеваться, неловко, как маленькая девочка, напевая при этом старомодные песенки. К наслаждению, которое она ему доставляла, примешивалось какое-то более глубокое чувство, незнакомое ему прежде волнение. Оно приходило откуда-то издалека, подобное смутному воспоминанию о чем-то безвозвратно утерянном.

...Как только они проехали бесконечные гидропонные сады, окружавшие город, и миновали бронзовые ворота, за которыми открывались необъятные пространства заброшенных полей, Вильно сам сел за руль, а Аврора тотчас же томно расслабилась, как уставшая от чрезмерного прилежания школьница. Вместо металлопластикового шоссе перед ними теперь тянулась асфальтовая лента, сжатая с двух сторон мрачными стенами высоченных деревьев. Кое-где асфальт дороги был проломлен вырвавшимися из-под земли корнями. Ехать приходилось медленно, аккуратно, чтобы не врезаться за поворотом в выросшее прямо посреди дороги дерево, или не столкнуться с каким-нибудь зверем, который обычно не торопился уступать дорогу, а лениво скрывался в кустарнике.

Местами это была уже не дорога, а настоящий туннель, прорезающий лес, и нижние ветви зло, словно когти, царапали крышу машины.

До чего же это похоже на Диану, думал Вильно, удалиться в древний замок, который ей взбрело в голову купить в этих дебрях, покрывавших центр бывшей Франции, куда люди уже давным-давно не заезжали, чем и объяснялась запущенность дорог.

Он встретил Диану полгода назад, выходя как-то утром из астропорта, где провожал важного клиента, улетавшего на свою планету. Он узнал ее мгновенно по волосам цвета пламени, по величественной походке, по наряду, броскому и смелому, как и прежде, верному марсианской моде. Диана была одна, но никогда Вильно не осмелился бы подойти к ней первым – докучать приемной дочери одного из богатейших граждан Империи, владельца полудюжины планет-рудников, не стоило, даже если ты имел счастье несколько лет учиться с ней вместе в одном из самых старых университетов Европы, – но она сама с удивленными возгласами бросилась ему навстречу, рискуя нарушить тщательно продуманную гармонию своей алой прически. Она почти силой увлекла его к роскошному аэроглиссеру, задавая на ходу сто вопросов и не дожидаясь ответа на них, вспоминая истории из прошлого и громко хохоча, все такая же эксцентричная и сумасшедшая, как та богатая ослепительная студентка, с которой он был знаком несколько лет назад. Она подвезла его до дома, по дороге рассказывая о своих приключениях во время долгого круиза по Солнечной системе, откуда она как раз возвращалась. Сам Вильно никогда не покидал Земли и внимал ей с восторгом.

– А вы что, все так же предпочитаете одиночество и все такой же мечтатель? – спросила Диана, расставаясь с ним. – И по-прежнему занимаетесь древней литературой? Да нет, я над вами не смеюсь. Помните, как мы оба увлекались этнологией в старые добрые времена? Я привезла кое-какие древние документы, они вас наверняка заинтересуют. Заезжайте ко мне через пару дней, хорошо?

Они виделись несколько раз. Памятуя о дружбе, которая связывала их когда-то, Диана поведала Вильно о мучившей ее тоске пресыщенной женщины, о своих поисках новых ощущений, неизведанных миров, отличных от людей существ – и душ, отличных от человеческих. Иногда она вдруг замолкала и смотрела на него долгим печальным взглядом. "Вы чувствуете? – спрашивала она как-то странно, указывая на роскошных андроидов, всегда окружавших ее подобно придворным обожателям. – Вы видите, какая между нами разница?"

Однажды, явившись с визитом, как уже было заведено, он не застал Дианы. Ему передали, что накануне она переехала на свою новую виллу, километрах в ста к югу от столицы. Целый месяц он не получал никаких известий. Теперь Диана была от него так же далека, как если бы удалилась в один из своих дворцов на побережьях Венеры или в пустынях Марса. Он уже не знал, что думать об этом внезапном бегстве и последовавшем за ним молчании, когда получил от нее стандартное приглашение на прием, который она устраивала в новом замке. Всего одно слово было вписано туда от руки: "Приезжайте". Он долго колебался, ехать ему или нет, понимая, что придется общаться с небольшой группкой снобов, составлявших обычно компанию молодой женщины. Эти-то, разумеется, будут рады возможности собраться в таком необычном месте. Всю дорогу он спрашивал себя, нужно ли ему было брать с собой Аврору. Он никогда не говорил о ней Диане, потому что обычай позволял мужчине вести подобные разговоры с женщиной лишь в исключительных случаях, а, может быть, еще потому, что воспитание удерживало его от признаний, вынудивших бы сказать больше, чем ему хотелось. Но теперь Вильно очень беспокоился, какое впечатление произведет на Диану та, которая была в каком-то смысле его созданием, частью его самого, воплощением его мечты.

Поездка оказалась более долгой, чем он предполагал. Несколько раз мимо него с пронзительным свистом проносились спортивные глиссеры, на бешеной скорости скользя в нескольких сантиметрах от земли: это съезжались гости, для которых вторжение в лес с его колдовскими чарами служило лишь удобным случаем поупражняться в смертельной акробатике.

Вырываясь из зарослей на простор, дорога изгибалась петлей, внутри которой высилось огромное полуразрушенное строение, стоящее на берегу реки с широкими песчаными отмелями. Если не считать правого крыла, наспех отреставрированного и имевшего более или менее обитаемый вид, замок являл собой развалины с выщербленными стенами и покосившимися башенками, сплошь увитыми плющом и ежевикой. Впрочем, человек, которому хватило бы воображения мысленно вернуться к лучшим временам замка, не мог не увидеть его красоты. У крыльца с двумя великолепно сохранившимися мраморными лестницами выстроились машины всех марок. Вильно припарковал свою, затем наклонился к Авроре и разбудил ее легким прикосновением руки. Они вышли из машины, поднялись по ступеням, и ожидавший у дверей робот-дворецкий проводил их в мраморный вестибюль. Здесь он оставил их, а сам удалился в анфиладу залов. Аврора выглядела какой-то подавленной. Впрочем, то, что Аврора с ее исключительной чувствительностью так отреагировала на холод древних камней и слабый свет, было вполне естественно. Она как потерянная сделала несколько шагов вперед и тут же вернулась на безопасное место, поближе к Вильно. В это время открылась боковая дверь и появилась Диана в тяжелом платье, сшитом по старинному образцу. Заметив Аврору, она остановилась, озадаченная. Потом спросила Вильно, даже не взглянув на него: "Это она? – и тут же отвернулась, словно стараясь отогнать замешательство. – Очень хорошенькая. Такие редко удаются. У вас великолепный вкус, Вильно... Ну ладно, я счастлива вас видеть. Надеюсь, вам понравятся мои друзья. Идемте".

Она провела их в просторную комнату с вызывающе яркими стенами, наскоро обставленную разнородной мебелью: здесь стояли рядом самые современные обслуживающие автоматы, антикварные древние земные кресла, безделушки с других планет, выбранные, казалось, исключительно за их диковинный вид; скажем, музыкальный автомат с пластинками, сверкающий тысячами огней, вполне мог бы украсить любую коллекцию примитивного искусства.

Общество было именно таким, как представлял себе Вильно: элегантные молодые бездельники, космолетчики, крупные промышленники, знаменитые артисты – весь цвет столицы – люди, которых объединяло лишь одно: принадлежность к так называемой "новой волне". Все смешалось здесь в шуме разговоров, розовом дыме сигарет, старой синкопической музыке, льющейся с драгоценных дисков; и с первого взгляда трудно было отличить людей от андроидов повышенной верности, которые как тени держались возле своих хозяев. Лишь по неопределенности во взгляде, некоторой чопорности поведения, нежности к хозяевам – но особенно по несравненной красоте можно было распознать андроидов.

При появлении Авроры все взоры обратились к ней, и восторженный шепот пробежал по залу. Каждому хотелось познакомиться со счастливым обладателем этого чуда. Все столпились вокруг Вильно, пытаясь узнать, что за незнакомец появился в окружении Дианы.

– Это мой университетский товарищ, – сказала она просто, сразу предупредив все вопросы.

Юноша с угловатыми чертами худого лица подошел ближе и откровенно разглядывал Аврору:

– Великолепна... – бросил он. Из любви ко всему архаичному юноша носил большие очки в черепаховой оправе. – Штучная работа, не так ли? Примите мои поздравления. Я Билл Кули, работаю на студии "Нова". Мы ищем модель для будущего фильма. Вы разрешите взять ее на кинопробы? – Вильно сухо ответил: "Нет".

– Ну что же... Если мы попросим разрешения сделать с нее копию, вы, я думаю, тем более откажете. Но это, в конце концов, ваше дело. Она запатентована, да?

Юноша фамильярно взял Вильно под руку и усадил его в ближайшее кресло.

– Похоже, вам все это чуждо, – усмехнулся он, обведя зал рукой. – Вы очень привязаны к Диане?

– Мы вместе учились, – ответил Вильно. – Потом потеряли друг друга из виду. А недавно я совершенно случайно встретил ее снова.

– Уже после ее путешествия, наверное. Вам не кажется, что она изменилась? Какой она была раньше?

– Трудно сказать, – вздохнул Вильно, которого начинал раздражать такой поворот беседы. – Капризная, переменчивая, увлекающаяся, подверженная приступам депрессии. Собственно говоря, меня никогда не интересовал ее характер.

– Понятно. А что же тогда вас в ней интересовало?

– Видите ли, из всего курса только мы двое увлекались древней историей. Особенно тем периодом, который предшествовал Катастрофе.

– Ах, легендами, – пожал плечами его собеседник. – Не думал, что Диана питала пристрастие к такого рода древности. Ведь свидетельств той эпохи практически нет, верно?

– Есть, и немало. Только они никогда не попадают в руки дилетантов.

– Что же это такое?

– Книги. Их всего около сотни. В большинстве это примитивные труды по технике. Но мы с Дианой нашли во время раскопок одну книгу совершенно иного рода.

– И какую?

– Знаете, разговор об этом, я думаю, сейчас неуместен. В другой раз, хорошо? Извините, но моя спутница слишком чувствительна к обстановке. Похоже, она разладилась. Я должен ею заняться.

Вильно встал и направился к Авроре, подпиравшей стену в другом конце зала, куда ее постепенно оттеснила Диана.

Невысокий мужчина средних лет в облегающем черном костюме, до этого сидевший неподалеку, у прозрачного столика, поднялся ему навстречу.

– Прошу меня простить, но, должен признаться, я уловил несколько слов из вашей беседы, и они чрезвычайно меня заинтересовали. Я доктор Маллуа, психоаналитик мадемуазель Норвиль. Для меня крайне важны те сведения, которые вы могли бы мне сообщить о ней.

– Не думаю, – холодно ответил Вильно. Ему уже основательно надоели эти люди. – Мне нечего вам сообщить.

– Я убежден в обратном. Только что вы говорили о некоем произведении, которое находилось в ее руках. Если я правильно понял, вы специалист по древней истории. Что вы можете сказать об этой книге?

– Почти ничего, – оборвал его Вильно, даже не стараясь быть вежливым. По моральным соображениям я не смог привести данные об этой находке в моей дипломной работе. С точки зрения науки это достойно сожаления, потому что позволило бы существенно изменить картину наших представлений о примитивных цивилизациях. Правда, примитивными цивилизациями сейчас мало кто интересуется. Больше мне нечего вам сказать. Позвольте, однако, узнать, доктор, почему вас так заботят познания мадемуазель Норвиль в области истории?

– Я хочу разобраться в этой женщине, – ответил доктор просто. – Она тревожит меня. А вам она не кажется странной? Взять хотя бы этот замок, где она собирается заточить себя на много лет. Думаю, ее сильно изменил этот межпланетный круиз. С тех пор, как она вернулась, у нее без конца меняется настроение: то ее охватывает безудержное веселье, то она проводит целый день в постели, воображая себя больной, или никак не может заснуть и отправляется бродить по лесу, рискуя наткнуться на дикое животное. Вдобавок она меняет спутников несколько раз в год, – продолжал доктор, доверительно понизив голос. – Кстати, только вчера она получила нового андроида, заказанного несколько месяцев назад. Она ведь трижды в неделю ездила наблюдать за его изготовлением, желая быть уверенной, что он точно соответствует ее вкусам. И вообще, зачем, удалившись из столицы в поисках уединения и покоя, устраивать этот шумный прием? Что-то толкает ее на странные выходки. Но что? Я встревожен, очень встревожен. И потому прошу вас сказать – строго между нами...

– Что вы хотите выспросить у Вильно, доктор? – перебила его подошедшая сзади Диана. Вид у нее был счастливый, глаза ярко блестели. Вильно не помнил ее такой. Доктор повернулся к ней:

– Ваш друг рассказывал мне, – сказал он, не обращая внимания на протесты Вильно, – о книге, которую вы будто бы откопали вместе. Я хотел бы побольше узнать о ней.

Диана посмотрела на Вильно. Внезапно она показалась ему очень усталой.

– Расскажите ему, Вильно. Так надо, – проговорила она совсем тихо – он даже подумал, что ослышался.

– Так вот, доктор, речь идет, по всей вероятности, о древнем аналоге наших аудиовизуальных пленок. Истории, сочиняемые для развлечения. Подобные произведения тогда существовали, очевидно, в огромном количестве. Те из них, которые не были уничтожены Катастрофой, превращались в пепел специальными командами пожарных в самом начале Эры Возрождения. "451 градус по Фаренгейту" помните?

– Эквивалент наших аудиовизуальных пленок? Эти небылицы, пользующиеся бешеным успехом у низших классов? Все эти путешествия во времени и пространстве, кораблекрушения на пустынных планетах, чудовища, соперничество за обладание планетами-рудниками. Что еще? Ну да, еще, конечно, верные роботы обоих полов. Ссоры героя со своим андроидом, в котором что-то разладилось. По-моему, эти пленки не представляют никакого интереса. Они создаются для того, чтобы могли выпустить пар люди низших классов, у которых нет возможности путешествовать в космосе, покупать роскошных андроидов и удел которых – отпуск в Южной Америке с моделью серии Б.

Однако я не пойму, как эти примитивные существа могли сочинять что-то подобное, не имея обо всем этом представления?

– Вы не совсем правильно его поняли, доктор, – бросила Диана с загадочной улыбкой. – Поставьте себя на место одного из создателей этих... романов, как они их называли. Все очень просто – приключения, о которых в них рассказывалось, происходили на Земле. В каком-то смысле у древних было даже больше возможностей разнообразить сюжет, чем у наших сценаристов. Дело в том, что их воображение питалось нежными чувствами и даже сексуальными отношениями, которые связывали в ту эпоху людей.

Доктор даже подскочил:

– Что вы хотите этим сказать? Невероятно! Да это просто злая шутка!

– Успокойтесь, доктор, – сказал Вильно. – Где же ваше хладнокровие? Я понимаю, такие вещи могут показаться абсурдными, если не сказать больше, но попробуйте спуститься до примитивного мышления. Представьте себе общество, где воспроизводство людей никак не связано с лабораторией. Вы же знаете об этом. Да, на эту тему неприлично говорить, даже думать об этом неприлично, но, в конце концов, всем же известно, что в третьем веке до нашей эры, когда произошла Катастрофа, человечество размножалось не экстрагенетическим путем. Это уже после Катастрофы пережившие ее обнаружили, что дети, родившиеся в результате, как бы это сказать... естественного зачатия, оказываются жуткими уродами – порой в них просто ничего человеческого не оставалось – так что приходилось радоваться, что все они умерли еще детьми. Люди бросились в отчаянные поиски способов спасения человеческого рода, которому радиация долгие годы угрожала полным уничтожением.

Всего за одно поколение они вынуждены были разработать методику искусственного создания человека, защитив его от смертельной радиации. И, как вы, вероятно, догадываетесь, если бы им это не удалось, нас бы здесь не было. Разумеется, совокупление женщин и мужчин было безжалостно заклеймено, а затем на него и вовсе был наложен строжайший запрет. И только гораздо позже, когда воспроизводство нашего рода было обеспечено, стали думать об удовлетворении сексуальных потребностей, никогда не умиравших в человеке. Сначала для этого изготовлялись грубые манекены, превратившиеся затем, благодаря достижениям электроники, в современных андроидов.

– Мне все это известно, – хмыкнул психоаналитик. – Только говорите тише, вас могут услышать. Чего я не в состоянии понять, так это почему для примитивного сознания совершение... осмелюсь сказать, полового акта, могло служить поводом для восхищения, для создания... как вы это назвали... литературы?

– Вы поистине дитя своего времени, доктор Маллуа, – вздохнула Диана. В книге, которую нам с Вильно, несмотря на все трудности, удалось перевести, рассказывается история любви мужчины и женщины. Вы помните, Вильно? История любви, понимаете, доктор? Ее герои – своеобразные существа, очаровательные, страшно сложные. Любовь невозможно объяснить, в современном языке уже нет таких слов. Когда эти два создания встречаются, оказываются лицом к лицу, между ними происходит что-то немыслимое, невыразимое, сладкое, жуткое, это даже понять невозможно. Они достигали такого состояния, когда рядом оказывались прошлое и будущее, добро и зло, счастье и отчаяние. Мир преображался для них, обретал свое истинное значение, озарялся светом, ослеплявшим сильнее тысячи солнц. Но мы ничего этого никогда уже не узнаем, никогда! Вильно, вы помните те магические слова, которыми они иногда обменивались? Ты помнишь – я люблю тебя...

– Она бредит, – пробормотал перепуганный доктор. – Нужно заставить ее замолчать. Диана, дитя мое, что с вами?

Молодая женщина, казалось, обезумела. Глаза ее расширились, подернулись туманом, губы приоткрылись, выбившиеся из прически пряди прилипли к влажному лбу. Вильно смотрел на нее со все возраставшим волнением. Он не мог отвести взгляда, завороженный ее повернутым к нему лицом – полностью отрешенным, сведенным мукой безнадежного ожидания, со слезами на глазах. Эти глаза особенно влекли его к себе. Широко распахнутые, мерцающие, они будто отражали сияние ослепительного света иных миров.

– Диана, о чем вы думаете? – произнес он как можно мягче. Ее губы дрогнули, она улыбнулась – нежно, с иронией, чуть высокомерно.

По лицу медленно разлилась тень истомы, как будто его погладила невидимая рука. – Что можно ответить на такой вопрос?.. Ни о чем?.. О вас?..

И не обращая больше внимания на суетившегося возле нее маленького доктора, она повернулась и удалилась своей царственной походкой.

Остаток вечера Вильно был мрачен и задумчив. Он старался держаться в стороне от напускного оживления зала, наводившего на него тяжелую тоску. Аврора, неловкая и потерянная, долго искала его в толпе, снова и снова разделявшей их. Он ничего не сделал, чтобы ей помочь, не встал, не окликнул ее, а когда она наконец сама его нашла, усадил прямо на пол и стал рассеянно гладить по голове.

Гости начали расходиться поздно ночью. Одни возвращались на машинах домой, другие поднимались в приготовленные на верхних этажах спальни. Когда в зале осталась лишь небольшая компания полуночников, к Вильно подошла Диана, глядя ему прямо в глаза своими большими грустными глазами.

– До скорого свидания, Вильно... – прошептала она очень серьезно. И не прибавила больше ни слова, но потом обернулась и задумчиво посмотрела на него. На секунду их взгляды встретились. Она первой отвела взгляд и быстро ушла, словно убегала от кого-то.

Анфилада комнат была тиха и пустынна. Вильно решил, что уже пора отправляться в предназначенную ему спальню на верхнем этаже. Аврора хотела последовать за ним, но он оттолкнул ее и заставил улечься в кресле в углу комнаты. Он направился к парадной лестнице, поднялся по ступеням. Вступил в длинный темный коридор, куда выходили два ряда закрытых дверей. Попробовал было наугад открыть одну-две двери, но все они были заперты на ключ. Только последняя, в самой глубине коридора, подавшись, тихо распахнулась, и перед ним открылась погруженная во мрак комната, где лишь крохотный ночник освещал изголовье огромной старинной кровати с ниспадавшей на нее кисеей. В самом дальнем углу полоска света выдавала дверь, ведущую, очевидно, в туалетную комнату. Он сделал несколько шагов, и тогда только заметил разбросанное по ковру женское белье. Потом, когда его глаза привыкли к полумраку, он различил на белой постели очертания человеческой фигуры. Из любопытства он хотел приблизиться, разглядеть спящего, но страх, что его увидят, оказался сильней. Он повернул назад и уже взялся за ручку двери, чтобы выйти, когда из той самой комнаты, из-за двери в углу, раздался женский голос, заставивший его застыть на месте. Женщина напевала нежную и грустную мелодию. Он узнал приглушенные интонации голоса Дианы. Какое-то незнакомое волнение охватило его. Мысль, что он допускает одно из самых серьезных нарушений общепринятых правил поведения, находясь в одиночестве далеко за полночь так близко от женщины, не могла пересилить тревожного любопытства, и он крадучись приблизился к кисейной завесе, с тысячами предосторожностей отодвинул ее и увидел бледное лицо отключенного андроида. Он узнал эти скованные неестественным оцепенением черты с такой ужаснувшей его определенностью, как если бы увидел во сне свое зеркальное отражение. Это был _он сам_, лежащий в подобном смерти ожидании, ожидании, длящемся уже века, в ожидании женщины, которая вот-вот откроет дверь и подойдет к нему. Его охватила паника, холодок ужаса и какого-то непонятного удовольствия пробежал по спине. Он не смел шелохнуться, уверенный, что при малейшем его движении это знакомое и внушающее ему страх создание встанет перед ним, как оживший труп. Жертвой каких чар он стал? Понадобилась неумолимая воля Дианы, вся сила ее чудовищного желания, чтобы заманить его сюда, к этой кровати, на свидание с самим собой, с безжалостным изображением его темного "я".

Вильно покорился безумию, которому больше не в силах был противиться, и то, что он делал потом, уже совершенно не владея собой, оставило в его памяти лишь смутный след. Вильно тихонько скатил андроида на пол, оттащил его по ковру в угол и спрятал там в ворохе мехов. Потом лег на его место в кровать и замер, неподвижно глядя перед собой. Он не чувствовал ничего, кроме чудесного трепета посвященного, напряженно ожидающего, когда приоткроется завеса тайны. Сколько раз с тех далеких дней Золотого Века торжествовала она, эта тайна, под покровом ночи, в панике и угрызениях совести, за пределами дозволенного?

Он слышал, как открылась дверь. Но головы не повернул. Он слышал, как идет к нему молодая женщина, ступая босыми ногами по ковру. Почувствовал, как прогнулась постель под опустившимся рядом с ним телом. И вот увидел лицо Дианы. Это лицо в обрамлении рассыпавшихся волос светилось над ним подобно драгоценной жемчужине в бархатном футляре. Внимательное, исступленное лицо, на котором жили только губы, тянущиеся к нему, как маленький зверек жадно тянется к зеркалу воды. Эти губы прижались к его губам, надолго погрузив его в сумрак, и он почувствовал ее дыхание, теплое, как летняя ночь. Она прошептала ему на ухо: "Ведь это ты, скажи, это ты?" – с такой силой, что ее едва различимый в тишине голос прогремел для него взрывом счастья. "Молчи, – сказала она, прижав палец к его губам, – не надо слов". Она мягко скатилась на бок, как откатывается волна во время отлива, и перевернулась. Вильно стал ласкать ее, сначала нежно, пока не почувствовал, что она совсем теряет рассудок, растворяясь в наслаждении, уходя в него полностью, до самоуничтожения, затем упорно, стиснув зубы, пока не понял с ужасающей ясностью, как далеко она от него уплывает, и он больше ничего не может для нее сделать, ибо вся она во власти могущественных сил, так неосторожно разбуженных им самим, и ему никогда ее не догнать. Ему страшно было видеть, как усиливаются с каждым мгновением ее муки, и сознавать, что он не в силах их облегчить. Он отодвинулся от Дианы, уже с ужасом, а она продолжала одна биться в своей страсти, как бьется язычок пламени, пожираемый мраком. Наконец Диана открыла глаза и в изумлении взглянула на него. Она приходила в себя, а он неподвижно и безмолвно наблюдал за ее мучительным возрождением. Внезапно она резко приподнялась и, рыдая, упала ему на грудь.

– Я знала, что это невозможно. Не нужно было даже начинать. Они это запрещают. Но что же с нами сделали, что они сделали с тобой, любовь моя? Не смотри на меня так. Прошу тебя. Знаешь, я тоже, наверное, не смогла бы дойти до конца. Мы уже ничего не можем. Я думала, что ты не такой, как другие, а сама оказалась такой же, как все...

Уходи, – проговорила она хрипло. А когда он встал, добавила с недоброй улыбкой: – Куда вы его дели? – Усталым жестом он указал в угол комнаты. Прежде, чем вы уйдете, я хочу сказать вам одну вещь. Ведь мы с вами больше не увидимся. – Она подошла к тому месту, куда он показал, наклонилась, и роскошный андроид тут же поднялся рядом с ней, в тысячу раз более живой, чем застывший мертвой статуей у дверей человек. Андроид улыбнулся, наклонился к женщине и обвил рукой ее талию. Она положила голову ему на плечо, с вызовом глядя в глаза Вильно. И крикнула: – Вы знаете, кто вы? Робот, изготовленный, так же, как этот. Вы слышите, изготовленный! – Потом бесцветно проговорила: – Теперь уходите, вы мне больше не нужны.