Текст книги "Дьявол и господь бог"
Автор книги: Жан-Поль Шарль Эмар Сартр
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Те же и банкир.
Банкир. Я – Фукр.
Гёц. Я – Гёц, а ее зовут Катериной.
Банкир. Счастлив приветствовать столь великого полководца.
Гёц. Рад приветствовать столь богатого банкира.
Банкир. Я принес вам три превосходные вести.
Гёц. Архиепископ победил, мой брат мертв, его имение стало моим Не так ли?
Банкир. Совершенно верно. Что ж, я...
Гёц. Отпразднуем это. Вы выпьете с нами?
Банкир. Мой желудок больше не переносит вина. Я...
Гёц. Не хотите ли эту красивую девушку? Она принадлежит вам.
Банкир. На что она мне – я слишком стар.
Гёц. Бедная Катерина! Он тебя не хочет. (Банкиру.) Может, вы предпочитаете мальчиков? Я пришлю вам вечером к вашей палатке.
Банкир. Нет, нет! Никаких мальчиков! Никаких мальчиков. Я...
Гёц. А что вы скажете о ландскнехте? Есть у меня один – рост шесть футов, лицо заросло волосами – ни дать, ни взять Полифем.
Банкир. О! О! Только не...
Гёц. В таком случае мы одарим вас славой. (Зовет.) Франц!
Франц появляется
Ты проведешь банкира через лагерь. Пусть солдаты кричат. «Да здравствует банкир!» Пусть кидают вверх шапки.
Франц уходит.
Банкир. Я вам весьма обязан, но мне хотелось бы сначала побеседовать с вами наедине.
Гёц (удивленно). Но разве мы с самого начала не наедине? (Показывая на Катерину.) Ах, она? Ну, она вроде комнатной собачонки, говорите без стеснения.
Банкир. Его преосвященство архиепископ всегда отличался миролюбием, вы знаете, что ваш покойный брат повинен в этой войне...
Гёц. Мой брат! (С яростью.) Если бы эта старая кляча не довела его до крайности...
Банкир. Господин...
Гёц. Позабудьте о том, что я вам сейчас сказал. Я был бы вам признателен, если бы вы не касались имени моего брата. В конце концов я ношу по нему траур.
Банкир. Итак, его преосвященство решил отметить воцарение мира исключительными мерами милосердия.
Гёц. Браво! Он решил открыть тюрьмы?
Банкир. Нет.
Гёц. Желает ли его преосвященство, чтобы я освободил от наказания тех солдат, которых решил покарать?
Банкир. Несомненно, его преосвященство этого желает. Но задуманная его преосвященством амнистия носит более широкий характер: его преосвященство желает распространить ее на жителей Вормса.
Гёц. Ах, вот как!
Банкир. Его преосвященство решил не карать их столь строго за временные заблуждения.
Гёц. Что ж, превосходная мысль.
Банкир. Неужели мы договорились? Так быстро?
Гёц. Да, договорились окончательно.
Банкир (потирает руки). Значит, все обстоит отлично; вы – разумный человек. Когда вы намереваетесь снять осаду?
Гёц. Завтра все будет кончено.
Банкир. Завтра? Это все-таки немного рано. Его преосвященство желает вступить в переговоры с осажденными. Если ваша армия пробудет под стенами города еще несколько дней, это облегчит переговоры.
Гёц. Понятно. А кто же будет вести переговоры?
Банкир. Я.
Гёц. Когда?
Банкир. Завтра.
Гёц. Невозможно.
Банкир. Почему?
Гёц. Катерина, сказать ему?
Катерина. Конечно, мое сокровище!
Гёц. Ты ему и скажи. Я просто не смею, это его слишком огорчит.
Катерина. Завтра, банкир, все горожане будут мертвы
Банкир. Мертвы?
Гёц. Все.
Банкир. Все мертвы?
Гёц. Умрут все. Этой ночью. Видите ключ: это ключ от города. Через часок мы начнем их убивать.
Банкир. Всех? Даже богачей?
Гёц. Даже богачей.
Банкир. Но вы одобряли милосердие архиепископа...
Гёц. Я его и сейчас одобряю. Он оскорблен и он священнослужитель – вот две причины для прощения. Ну а зачем должен прощать я? Жители Вормса меня не оскорбляли. Нет, нет, я солдат, значит, должен убивать. И буду убивать, как велит мне мой долг. А архиепископ пускай прощает, как велит ему его долг. (Пауза.)
Банкир начинает смеяться. Катерина и Гёц тоже смеются.
Банкир (смеясь). Вы любите посмеяться.
Гёц (смеясь). Только это я и люблю.
Катерина. Не правда ли, он очень остроумен?
Банкир. Весьма. Он очень хорошо ведет свое дело.
Гёц. Какое дело?
Банкир. Вот уже тридцать лет, как я руководствуюсь одним принципом: корысть правит миром. Люди оправдывали передо мной свое поведение самыми благородными побуждениями, я слушал их одним ухом и говорил себе: ищи корысть!
Гёц. Ну, а когда вы ее находили?..
Банкир. Тогда мы принимались толковать.
Гёц. В чем же моя корысть?
Банкир. Ну, знаете ли...
Гёц. В чем же все-таки?
Банкир. Не торопитесь. Вы принадлежите к очень трудной категории людей. С вами нужно вести дело осторожно.
Гёц. Что за категория?
Банкир. Вы идеалист.
Гёц. Что это такое?
Банкир. Видите ли, я разделяю людей на три категории: те, у кого много денег; те, у кого совсем нет денег, и те, у кого денег немного. Первые хотят сохранить то, что у них есть, – их корысть в том, чтоб поддерживать порядок. Вторые хотят взять то, чего у них нет, – их корысть в том, чтоб уничтожить нынешний порядок и установить другой, который им будет выгоден. И те и другие – реалисты, это люди, с которыми можно договориться. Третьи хотят уничтожить общественный порядок, чтобы взять то, чего у них нет, и в то же время сохранить его, чтобы у них не отобрали то, что у них есть. Это значит, что они на деле сохраняют то, что уничтожают в идее. Это и есть идеалисты.
Гёц. Бедняги! Как их спасти?
Банкир. Перевести в другую социальную категорию. Если вы сделаете их богаче, они будут защищать установленный порядок.
Гёц. В таком случае сделайте богатым меня. Что вы мне предлагаете?
Банкир. Земли Конрада.
Гёц. Вы мне их уже дали.
Банкир. Это верно. Помните ли вы, что обязаны ими доброте его преосвященства?
Гёц. Неужели вы считаете, что я об этом забыл?
Банкир. У вашего брата были долги.
Гёц. Бедняга! (Крестится, нервно всхлипывает.)
Банкир. Что с вами?
Гёц. Пустяки: привязанность к семье. Значит, у него были долги?
Банкир. Мы могли бы их оплатить.
Гёц. Мне в этом нет никакой корысти, поскольку я не намеревался их признавать. Это нужно его кредиторам.
Банкир. Рента в тысячу дукатов?
Гёц. Ну а мои солдаты? Что, если они откажутся уйти с пустыми руками?
Банкир. Еще тысяча дукатов для раздачи войскам. Этого хватит?
Гёц. Это слишком много.
Банкир. Значит, мы договорились?
Гёц. Нет.
Банкир. Две тысячи дукатов ренты. Три тысячи. Больше я не дам.
Гёц. Кто от вас этого требует?
Банкир. Чего же вы хотите?
Гёц. Захватить город и уничтожить его.
Банкир. Ну я еще могу понять желание захватить город. Но, черт возьми, зачем вы его хотите уничтожить?
Гёц. Потому что все только и хотят, чтобы я его пощадил.
Банкир (подавленный). Должно быть, я ошибся...
Гёц. Верно... Ты не сумел найти, в чем моя корысть... Посмотрим, в чем она. Ищи, ищи же! Но только торопись: ты должен обнаружить ее быстрей, чем за час. Если ты за это время не отыщешь ниточки, чтоб дернуть за нее марионетку, я заставлю тебя самого пройтись по городу – ты увидишь, как вспыхнут пожарища.
Банкир. Вы обманываете доверие архиепископа.
Гёц. Обманываю? Доверие? Вы, реалисты, все на один лад. Когда вам больше нечего сказать, вы начинаете говорить языком, взятым напрокат у идеалистов.
Банкир. Если вы снесете с лица земли город, вам не достанутся земли Конрада.
Гёц. Держите их при себе! Моя корысть, банкир, в том и была – получить эти земли, пожить на них. Но я не так уж уверен, что человек действует ради корысти. Берите их себе. Пусть его преосвященство усядется на них задницей... Я принес в жертву архиепископу своего брата, теперь от меня еще хотят, чтобы я сохранил жизнь двадцати тысяч смердов? Я жертвую жителей Вормса загробной тени Конрада. Пусть жарятся в пекле в его честь. Ну а в поместье Гейденштамов пусть селится архиепископ, если захочет. Там он сможет посвятить себя сельскому хозяйству. Это ему пригодится. Сегодня ночью я намерен его разорить. (Пауза.) Франц!
Появляется Франц.
Возьми этого старого реалиста. Позаботься о том, чтобы ему были отданы все почести. Когда он вернется в палатку, скрути ему покрепче руки и ноги!
Банкир. Нет! Нет! Нет!
Гёц. Что?
Банкир. Поверьте, жестокий ревматизм. Ваши веревки меня убьют. Хотите, дам вам слово не покидать палатку?
Гёц. Твое слово? Сейчас твоя корысть диктует тебе это слово, а вскоре твоя корысть велит тебе нарушить его. Ступай, Франц, и не забудь затянуть узлы покрепче!
Франц и банкир уходят. Тотчас же раздаются крики: «Да здравствует банкир!» Сначала крики слышны вблизи, затем они звучат все дальше и постепенно стихают.
Гёц, Катерина, Герман в укрытии.
Гёц (хохочет). Да здравствует банкир! Прощайте, земли! Прощайте, реки и поля! Прощай, замок!
Катерина (смеется). Прощайте, земли! Прощай, замок! Прощайте, портреты предков!
Гёц. Не жалей ни о чем. Мы бы там смертельно соскучились. (Пауза.) Старый дурак! (Пауза.) Зря он бросил мне вызов.
Катерина. Ты злишься?
Гёц. Не твое дело. (Пауза.) Зло на то и зло, чтобы портить всем жизнь, и прежде всего тому, кто его делает.
Катерина (робко). А если ты не возьмешь город?
Гёц. Если я не захвачу его, ты станешь хозяйкой замка.
Катерина. Я об этом не подумала.
Гёц. Конечно, нет. Можешь радоваться: я захвачу город.
Катерина. Зачем?
Гёц. Ради зла!
Катерина. Зачем делать зло?
Гёц. Добро уже сделано.
Катерина. Кем?
Гёц. Господом. А я люблю выдумку. (Зовет.) Капитана Шена ко мне! (Стоит у выхода из палатки, выглядывая наружу.)
Катерина. Что ты разглядываешь?
Гёц. Город. (Пауза.) Хочу вспомнить, была ли луна.
Катерина. Когда? Где?
Гёц. Такая же ночь была в прошлом году, когда я брал Галле. Я стоял у входа в свою палатку и разглядывал дозорную башню над крепостными стенами. Утром мы начали штурм. (Возвращается к ней.) В любом случае я уберусь отсюда прежде, чем подымется вонь. Сяду на коня – и прощай!
Катерина. Ты? Ты уедешь?
Гёц. Да. Завтра, до полудня, никого не известив.
Катерина. А что будет со мной?
Гёц. С тобой? Зажми нос и моли бога, чтоб ветер не дул в эту сторону.
Входит капитан.
Две тысячи под ружье! Полки Вольфмара и Ульриха! Пусть через два часа будут готовы следовать за мной. Всю армию поднять по тревоге! Выполнять, не зажигая огней, и без шума!
Капитан уходит.
До конца акта будут слышны приглушенные звуки подготовки к бою.
Итак, крошка, не быть тебе владелицей замка.
Катерина. Боюсь, что нет.
Гёц. Ты очень разочарована?
Катерина. А я и не верила.
Гёц. Почему?
Катерина. Потому что знаю тебя.
Гёц (в порыве). Ты? Знаешь меня? (Умолкает и смеется.) Выходит, я тоже должен быть предусмотрителен. Тебе, должно быть, пришли в голову разные мыслишки насчет того, какой ко мне нужен подход: ты за мной наблюдаешь, ты меня разглядываешь.
Катерина. Собака тоже глядит на епископа.
Гёц. Но собаке кажется, что у епископа песья голова. Какая голова у меня? Песья? Рыбья? Голова шлюхи? (Он глядит на нее.) Иди в постель!
Катерина. Нет.
Гёц. Да иди же, говорят тебе...
Катерина. Ты никогда не был так настойчив.
Он кладет ей руку на плечо.
И никогда так не торопился. Что с тобой?
Гёц. Тот Гёц с головой шлюхи подает мне знак. Я хочу уподобиться ему. К тому же тревога побуждает к любовным утехам.
Катерина. А у тебя тревога?
Гёц. Да. (Проходит в глубину палатки, садится на кровать, повернувшись спиной к спрятавшемуся офицеру.) Ну, иди сюда.
Катерина. Иду! (Подходит к нему и силой заставляет его встать. Садится на его место.) Я твоя! Но скажи мне сначала, что будет со мной?
Гёц. Когда?
Катерина. Завтра и потом.
Гёц. Почем мне знать? Станешь, кем захочешь.
Катерина. Потаскухой?
Гёц. Что ж, разве это не лучший выход?
Катерина. А если это мне не по душе?
Гёц. Найди дурака, который на тебе женится.
Катерина. А ты? Что будешь делать ты?
Гёц. Воевать. Говорят, гуситы зашевелились. Отправлюсь туда.
Катерина. Возьми меня с собой.
Гёц. Зачем?
Катерина. Тебе может понадобиться женщина. Будут ночи, будут лунные ночи, тебе придется брать город: ты будешь встревожен, почувствуешь себя влюбленным...
Гёц. Все женщины одинаковы. Стоит мне захотеть – и мои солдаты приведут мне целую дюжину.
Катерина (резко). Я не хочу!
Гёц. Не хочешь?
Катерина. Я могу стать двадцатью женщинами, сотней женщин. Хочешь – я стану для тебя всеми женщинами на свете. Усади меня с собой на коня, я легкая – конь не почувствует моей тяжести. Я буду твоим борделем. (Прижимается к Гёцу.)
Гёц. Что на тебя нашло? (Пауза. Глядя на нее, внезапно говорит.) Уходи! Уходи, мне стыдно за тебя!
Катерина (умоляюще). Гёц!
Гёц. Не смей глядеть на меня такими глазами. Ну и потаскуха же ты, если любишь меня после того, что я с тобой сделал!
Катерина (кричит). Но я не люблю тебя! Клянусь, не люблю! Люби я тебя, ты никогда не узнал бы об этом. А что тебе до любви, о которой тебе не говорят?
Гёц. К чему мне быть любимым? Ты любишь, и, стало быть, удовольствие достается тебе. Уходи, дрянь! Я не хочу, чтобы мною пользовались.
Катерина (кричит). Гёц! Гёц! Не прогоняй меня. У меня нет больше никого на свете.
Гёц пытается выбросить ее из палатки. Она вцепилась ему в руки.
Гёц. Ты уйдешь?
Катерина. Пеняй на себя! Пеняй на себя!
Герман выходит из укрытия и кидается на Гёца с поднятым кинжалом.
Берегись!
Гёц (поворачивается и хватает Германа за руку). Франц! Франц!
Входят солдаты.
(Смеется.) Все-таки мне удалось хоть одного довести до крайности.
Герман (Катерине). Гадина! Ты меня предала!
Гёц (Катерине). Значит, ты его сообщница? Это мне по нраву. (Треплет ее по подбородку.) Уведите его! Сейчас решу его судьбу.
Солдаты уводят Германа. Пауза.
Катерина. Что ты с ним сделаешь?
Гёц. Не могу сердиться на тех, кто хочет меня убить, я их слишком хорошо понимаю. Попросту велю его пробуравить, как толстую бочку, он так на нее похож.
Катерина. Ну а со мной?
Гёц. Да, верно. Я должен тебя покарать.
Катерина. Никто тебя не принуждает.
Гёц. Как знать. (Пауза.) У моих солдат слюнки текут, когда ты проходишь. Я подарю тебя им. А выживешь, подыщем тебе ландскнехта, косоглазого, сифилитика, пускай тогда поп из Вормса вас поженит.
Катерина. Не верю!
Гёц. Не веришь?
Катерина. Нет. Ты не такой... Ты этого не сделаешь. Знаю! Не сделаешь!
Гёц. Не сделаю? (Зовет.) Франц! Франц!
Входят Франц и два солдата.
Займись новобрачной, Франц.
Франц. Какой новобрачной?
Гёц. Катериной. Сначала торжественно переженишь ее со всеми. Ну, а потом...
Те же и Haсти.
Насти входит, приближается к Гёцу и бьет его по уху.
Гёц. Эй, мужлан, что ты делаешь?
Насти. Бью тебя по уху.
Гёц. Это я почувствовал. (Хватает его.) Кто ты?
Насти. Булочник Насти.
Гёц (солдатам). Это Насти?
Солдаты. Да, это он.
Гёц. Что ж, хороша добыча.
Haсти. Я не твоя добыча – сам пришел.
Гёц. Называй как хочешь... Все едино. Сегодня бог одаряет меня щедро. (Глядит на него.) Значит, вот он, Насти, повелитель всей черни Германии. Таким я тебя и представлял себе: непригляден, как сама добродетель.
Насти. Я не добродетелен. Добродетель придет к нашим сыновьям, если мы прольем кровь, чтобы дать им на нее право.
Гёц. Вижу – ты пророк.
Насти. Как и каждый человек на свете.
Гёц. В самом деле? Значит, я тоже пророк?
Насти. Любое слово – свидетельство господне, в каждом слове сказано все обо всем.
Гёц. Черт возьми! Придется быть осмотрительным в речах.
Насти. Зачем? Все равно любое слово выдаст тебя.
Гёц. Ладно. Теперь отвечай на мой вопросы. Только постарайся не говорить все обо всем, иначе разговору конца не будет. Итак, ты – Насти, пророк и булочник.
Насти. Да, это я.
Гёц. Говорили, будто ты в Вормсе.
Насти. Я ушел оттуда.
Гёц. Этой ночью?
Насти. Да.
Гёц. Чтоб говорить со мной?
Насти. Нет, искать подкрепления, чтобы напасть на тебя с тыла.
Гёц. Отличная мысль! Почему же ты передумал?
Насти. Проходя по лагерю, я узнал, что нашелся предатель, который выдал вам город.
Гёц. Представляю, как тебе было скверно.
Насти. Очень скверно.
Гёц. И что же дальше?
Насти. Я сидел на камне за палаткой, видел, как зажегся свет, как заметались чьи-то тени. В эту минуту мне было велено войти к тебе, говорить с тобой.
Гёц. Кто же тебе велел?
Насти. Как ты думаешь?
Гёц. В самом деле, кто? Счастливый ты человек! Тебе велено, и ты знаешь кем. Представь себе, мне тоже было велено. Знаешь что? Сжечь Вормс. Но никак не узнать, кто мне повелел. (Пауза.) Это бог повелел тебе дать мне по уху?
Насти. Да.
Гёц. Зачем?
Насти. Не знаю. Может, чтоб пробить воск, который залепил тебе уши.
Гёц. За твою голову назначена высокая плата. Бог предупредил тебя об этом?
Насти. Богу незачем меня предупреждать. Я всегда знал, чем кончу.
Гёц. Выходит, ты и впрямь пророк.
Haсти. Тут не нужно быть пророком. У таких, как я, только две возможности умереть: смиренные помирают с голоду, бунтарей вешают. С двенадцати лет каждому известно – смирится он или нет.
Гёц. Ну что же, бросайся предо мной на колени!
Насти. Зачем?
Гёц. Чтобы вымолить у меня пощаду, конечно! Разве бог не велел тебе этого?
Франц натягивает на Гёца сапоги.
Насти. Нет, у тебя нет милосердия. И у бога тоже. К чему молить тебя о милосердии? Когда придет мой черед, я и сам никого не пощажу. Никого!
Гёц. Тогда какого черта ты сюда пришел?
Насти. Открыть тебе глаза, брат мой.
Гёц. Какая чудесная ночь! Все ожило, все дышит. Сам господь шагает по земле, звезды падают с неба на мою палатку. Вот самая прекрасная из звезд – Насти, пророк и булочник. Пришел открыть мне глаза. Кто бы мог поверить, что небо и земля станут утруждать себя ради города, в котором всего двадцать пять тысяч жителей? В самом деле, булочник, а кто тебе докажет, что ты не стал жертвой дьявола?
Насти. Когда солнце светит в глаза, разве нужно доказывать, что на дворе день, а не ночь?
Гёц. Но если ночью предаешься мечтам о солнце, кто докажет тебе, что это на самом деле день, а не ночь? А что, если я тоже видел бога? Значит, солнце против солнца. (Пауза.) Все они у меня в руках, все! И та, кто хотела меня убить, и посланец архиепископа, и ты, король черни; перст господен предотвратил заговор, разоблачил виновных, больше того, один из служителей господа по его поручению принес мне ключи от города.
Насти (его голос зазвучал властно и отрывисто). Служитель господа? Кто он?
Гёц. Что тебе за дело, раз ты умрешь? Признай, господь на моей стороне.
Насти. На твоей? Нет. Ты не человек, избранный богом. Ты в лучшем случае трутень господен.
Гёц. Откуда тебе знать?
Насти. Люди, избранные господом, разрушают или строят, ты лишь сохраняешь все как было.
Гёц. Сохраняю?
Насти. Ты сеешь беспорядок, а беспорядок – лучший слуга установленного порядка. Предав Конрада, ты лишил рыцарей прежней силы, я ты ослабишь горожан, разрушив Вормс: кому от этого выгода? Великим мира сего. Ты служишь им, Гёц, и всегда будешь служить. Бедные становятся беднее, богатые богаче, а могущественные еще более могущественными.
Гёц. Значит, я делаю все наперекор самому себе. (С иронией.) Каков счастье, что бог послал тебя просветить меня. Что ты мне предложишь?
Насти. Новый союз.
Гёц. Новое предательство. Вот спасибо! Я к нему привык. По крайней мере останусь самим собой. Но с кем мне заключить союз, раз я не должен идти на сговор ни с горожанами, ни с рыцарями, ни с князьями. Мне просто неясно, с кем я должен заключить союз.
Насти. Захвати город, перебей богачей и священников, отдай город беднякам, подыми армию крестьян и прогони архиепископа – завтра вся страна пойдет за тобой!
Гёц (поражен). Ты хочешь, чтобы я присоединился к беднякам?
Haсти. Да к беднякам! К черни городов и деревень.
Гёц. Странное предложение!
Насти. Они твои естественные союзники. Если хочешь разрушать по-настоящему, если хочешь смести с лица земли воздвигнутые сатаной дворцы и церкви, разбить непристойные статуи язычников, бросить в огонь тысячи книг, распространяющих дьявольскую науку, если хочешь уничтожить золото и серебро, иди к нам! Без нас ты тратишь силы понапрасну, ты причиняешь зло лишь самому себе. С нами ты станешь бичом господним.
Гёц. Что вы сделаете с богатыми горожанами?
Насти. Мы отберем их имущество, чтобы одеть тех, кто наг, и прокормить тех, кто голоден.
Гёц. А с попами?
Насти. Мы отошлем их в Рим.
Гёц. А с аристократами?
Насти. Мы отрубим им головы.
Гёц. А когда мы прогоним архиепископа?
Насти. Придет время строить град господен.
Гёц. Что мы положим в основу?
Насти. То, что все люди равны, все люди братья, все люди в боге и бог в каждом. Святой дух говорит устами каждого. Все люди священники и пророки. Каждый может крестить, бракосочетать, благословлять и отпускать грехи. Каждый живет открыто на земле пред лицом всех, и каждый одинок в душе пред лицом бога.
Гёц. Боюсь, что в вашем городе люди разучатся смеяться.
Насти. Можно ли смеяться над тем, что любишь? Законом станет любовь.
Гёц. А кем стану я?
Насти. Ты будешь равен каждому.
Гёц. А если мне не по душе быть равным вам?
Насти. Выбирай – быть равным среди равных или лакеем князей.
Гёц. Это честное предложение, булочник. Только вот бедняки нагоняют на меня скуку. Им ненавистно все, что нравится мне.
Насти. А что же нравится тебе?
Гёц. Все, что вы хотите уничтожить: статуи, роскошь, война.
Насти. Ты просто одурачен. Луна ведь не твоя, а ты воюешь за то, чтобы аристократы могли ею наслаждаться.
Гёц (с глубоким и искренним убеждением). Но я люблю аристократов!
Насти. Ты? Ты их убиваешь.
Гёц. Да, я их понемногу убиваю, но у них плодовитые жены – рожают десятерых за каждого убитого мной. Не хочу, чтобы вы их всех перевешали. Зачем я стану помогать вам гасить и солнце и земные огни – наступит холодная ночь.
Насти. Значит, ты хочешь по-прежнему шуметь без толку и без пользы?
Гёц. Да, без пользы. Без пользы для людей. Но что мне до людей? Бог слышит меня, и я терзаю его слух, этого с меня довольно. Бог единственный достойный противник. Есть бог, я и прочие тени. Этой ночью я распну бога, убив тебя и еще двадцать тысяч; страдание господа бесконечно, а стало быть, бесконечен тот, кто заставляет страдать. Этот город будет сожжен, господь об этом знает. Ему сейчас страшно, я это чувствую. Его взгляд прикован к моим рукам, его дыхание касается моих волос, его ангелы плачут. Он, словно простой смертный, говорит себе: может быть, Гёц не осмелится. Плачьте, ангелы, плачьте – я осмелюсь! Сейчас я выступлю вопреки его страху и гневу. Этот город вспыхнет пламенем; душа господня – галерея зеркал, и отсвет пламени повторится в них миллионы раз. Вот тогда я буду знать, что стал настоящим чудовищем. (Францу.) Мою шпагу!
Насти (изменившимся голосом). Пощади бедняков! Архиепископ богат, ты можешь ради развлечения разорить его. Но мучить бедняков – сомнительное развлечение.
Гёц. О нет, это не развлечение.
Насти. А что же?
Гёц. У меня тоже есть своя миссия.
Насти. Молю тебя на коленях!
Гёц. Я думал, тебе запрещено умолять.
Насти. Нет никаких запретов, когда речь ждет о спасении людей.
Гёц. Мне кажется, пророк, что бог завлек тебя в ловушку.
Насти пожимает плечами.
Ты знаешь, что с тобой будет?
Насти. Знаю: пытка и виселица. Сказано тебе, я всегда знал это.
Гёц. Пытка и виселица... Пытка и виселица... Как это однообразно. Самое скучное в зле то, что к нему привыкаешь. Нужен талант, чтобы выдумать что-нибудь новое. Но сегодня ночью я лишен вдохновения.
Катерина. Дай ему исповедника!
Гёц. Кого?
Катерина. Ты не можешь послать его на смерть без отпущения грехов.
Гёц. Ты гений! (Насти.) Конечно, милый человек, я дам тебе исповедника! Исполню свой христианский долг. Я подготовил для тебя сюрприз. (Францу.) Пойди-ка отыщи того попа! (Насти.) Люблю, чтоб все было на самой грани... Хорошо ли, дурно ли? Не знаю... Теряешь рассудок...
Насти. О нет, поп меня не осквернит!
Гёц. Тебя будут пытать, покуда ты не исповедаешься ради твоего же блага.
