Текст книги "Повседневная жизнь Древнего Рима через призму наслаждений"
Автор книги: Жан-Ноэль Робер
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Жан-Ноэль Робер
Повседневная жизнь Древнего Рима через призму наслаждений
Рода Энеева мать, людей и бессмертных услада,
О благая Венера! Под небом скользящих созвездий
Жизнью ты наполняешь и все судоносное море,
И плодородные земли; тобою все сущие твари
Жить начинают и свет, родившися, солнечный видят.
Ветры, богиня, бегут пред тобою; с твоим приближеньем
Тучи уходят с небес, земля-искусница пышный
Стелет цветочный ковер, улыбаются волны морские,
И небосвода лазурь сияет разлившимся светом.
Ибо весеннего дня лишь только откроется облик,
И, встрепенувшись от пут, Фавоний живительный дунет,
Первыми весть о тебе и твоем появленьи, богиня,
Птицы небес подают, пронзенные в сердце тобою.
Следом и скот, одичав, по пастбищам носится тучным
И через реки плывет, обаяньем твоим упоенный,
Страстно стремясь за тобой, куда ты его увлекаешь,
И, наконец, по морям, по горам и по бурным потокам,
По густолиственным птиц обиталищам, долам зеленым,
Всюду внедряя любовь упоительно-сладкую в сердце,
Ты возбуждаешь у всех к продолжению рода желанье.
Ибо одна ты в руках своих держишь кормило природы,
И ничего без тебя на божественный свет не родится,
Радости нет без тебя никакой и прелести в мире.
Будь же пособницей мне при создании этой поэмы.
Лукреций. О природе вещей, I, 1–24Перевод Ф. Петровского
Предисловие
«Жили в некотором государстве царь с царицею. Было у них три дочки-красавицы, но старшие по годам, хотя и были прекрасны на вид, все же можно было поверить, что найдутся у людей достаточные для них похвалы; младшая же девушка такой была красоты чудной, такой неописанной, что и слов-то в человеческом языке, достаточных для описания и прославления ее, не найти» [1] 1
Апулей.Метаморфозы, или Золотой осел, IV, 28. Перевод М. Кузмина.
[Закрыть].
Психея – таково было имя этой необыкновенной красавицы – явилась смертным, подобно новой Венере, «озаренной цветом девственности». Шло время, старшие дочери уже обзавелись семьями, но не находилось никого, кто бы пожелал просить ее руки. Обеспокоенные родители девушки обратились к оракулу, и тот предрек:
Царь, на высокий обрыв поставь обреченную деву,
И в погребальный наряд к свадьбе ее обряди;
Смертного зятя иметь не надейся, несчастный родитель;
Будет он дик и жесток, как вредоносный дракон.
Охваченные горем родители покорились и отвели Психею «к указанному обрыву высокой горы», на самой вершине которого и оставили девушку, а сами удалились. Но случилось чудо: «нежное веяние мягкого Зефира» перенесло Психею «спокойным дуновением со склона высокой горы» и опустило «на лоно цветущего луга» в глубокой долине. «Психея, тихо покоясь на нежном, цветущем лугу, на ложе росистой травы, отдохнув от такой быстрой перемены в чувствах, сладко уснула». Проснувшись, она «видит рощу, большими высокими деревьями украшенную», и «дворец, не человеческими руками созданный, но божественным искусством». Целый день девушка провела, рассматривая «все подробности прекраснейшего жилища». Наступил вечер, «по окончании развлечений… отходит Психея ко сну… Но вошел уже таинственный супруг и взошел на ложе, супругою себе Психею сделал и раньше восхода солнца поспешно удалился». Единственное, в чем этот таинственный супруг заставил ее поклясться, так это в том, что если она захочет увидеть внешний вид своего мужа, «то святотатственным любопытством этим она низвергнет себя с вершины счастья и навсегда впредь лишится его объятий». Так проходили дни и ночи. Психея была переполнена счастьем, но вскоре стала тосковать по своим близким. Она умолила мужа о встрече с родными. Тот позволил. По случаю возвращения Психеи был устроен большой праздник. Но сестры Психеи, «фурии гнуснейшие», «преисполняясь желчью растущей зависти», посеяли в душе Психеи зерно сомнения и в конце концов заставили ее сознаться, что она никогда не видела своего мужа, и убедили, что муж ее – чудовище, огромный и страшный змей. Они убедили ее спрятать в спальне лампу, чтобы «после того как он… растянется и погрузится в глубокий покой, объятый тяжестью первого сна», она встала бы с постели, освободила «лампу от покрывала слепого мрака» и, высоко воздев «правую руку с обоюдоострым оружием», отсекла «сильным ударом голову зловредного змея от туловища». Вернувшись в свой золоченый дворец, Психея последовала совету сестер. Но когда «свет озарил ложе», она увидела «нежнейшее и сладчайшее из всех диких зверей чудовище», «самого Купидона, бога прекрасного», сына богини Венеры. Побледнев и дрожа от волнения, разглядывала Психея мраморное тело прекрасного юноши, его «золотую голову с пышными волосами, пропитанными амброзиями, окружающие молочную шею и пурпурные щеки изящно опустившиеся завитки локонов», «за плечами летающего бога росистые перья сверкающим цветком белели, и хотя крылья находились в покое, кончики нежных и тоненьких перышек трепетными толчками двигались в беспокойстве». Остальное тело было «гладким и сияющим, так что Венера могла и не раскаиваться, что произвела на свет» такого сына. Воспылавшая страстью, Психея не заметила, как лампа брызнула «с конца фитиля горячим маслом на правое плечо богу». «Почувствовав ожог, бог вскочил и, увидев запятнанной и нарушенной клятву, быстро освободился от объятий и поцелуев несчастнейшей своей супруги и, не произнеся ни слова, поднялся в воздух». А Психея познала горькие мучения одиночества. Ревнивая Венера подвергла ее жестоким испытаниям, но Купидон спас возлюбленную и попросил у Юпитера позволения взять ее в супруги. Состоялся свадебный пир. «Оры осыпали всех розами и другими цветами, Грации окропляли благовониями, Музы оглашали воздух пением, Аполлон пел под кифару, прекрасная Венера в такт музыке сладкой плясала…» Так прекрасная Психея «надлежащим образом передана была во власть Купидона». «И когда пришел срок, родилась у них дочка, которую зовем мы Вожделением» [2] 2
Апулей.Метаморфозы, или Золотой осел, VI, 24. Такая богиня – богиня Вожделения, или Наслаждения ( Voluptas, или Volupia) действительно почиталась в Риме и имела свой храм. ( Здесь и далее примечания переводчика.)
[Закрыть].
Автор этого мифа Апулей писал во II веке нашей эры. Но его произведение вдохновило и многих писателей Нового времени, в том числе Мольера и Лафонтена, который свел эту историю к знаменитому: «Любите, остальное не важно». Ибо во все века и все эпохи одно желание было для всех людей общим: желание счастья. И человек стремился к своему счастью: главной задачей античных философов было изменение государственной политики в целях улучшения жизни людей и вступления их на путь, ведущий к счастью. Однако очень скоро стало понятно, что путей много, но все они не ведут никуда и человеческое, так пылко желаемое счастье по-прежнему остается химерой, столь же недостижимой, сколь и неведомой. Судя по всему, счастье находилось в ведении скорее божественном, чем человеческом. Самое большее, что допускали мудрые философы, – это возможность достижения интеллектуальной радости, душевного мира. К сожалению, познать эту интеллектуальную радость способны были лишь немногие избранные, такие как, например, Сенека. Другие, коих было большинство, пытались маскировать осознание собственной ущербности с помощью ощущения счастья. Поскольку человеку никогда не хватало рассудительности, чтобы не следовать собственным инстинктам, он полагал, что найдет счастье в непосредственном удовлетворении своих естественных потребностей. Разумеется, существуют наслаждения утонченные и более низменные, наслаждения ума и наслаждения тела, но все они носят поверхностный характер, относятся к области простых, кратковременных ощущений. Жизнь наслаждения – это всего лишь вереница отдельных мгновений, примером чему служит Дон Жуан. Скрывая отсутствие счастья, наслаждение отвлекает от его поисков с помощью обманчивой иллюзии его присутствия. Вот почему к поиску наслаждений, равно как и к опьянению, прибегают отчаявшиеся и разочаровавшиеся.
Наслаждение, следовательно, является язвой, присущей всякой цивилизации, злом, принимаемым человеком за спасительное средство, но постепенно ведущим его к вырождению. С подобным развитием потребности к наслаждению мы подробным образом познакомимся на примере римской цивилизации, понимая термин «наслаждение» в самом широком смысле этого слова, распространяя его на самые разные области повседневной жизни. Мы заострим внимание не столько на глубоком анализе философских течений, сколько на различных проявлениях наслаждения в повседневном существовании человека. Потому что именно поиск наслаждений является основным занятием римлян конца периода Республики и периода Империи. Мораль и политика представляются пустыми разглагольствованиями и уступают место удовлетворению естественных потребностей. Самая популярная философия в Риме: жизнь коротка, надо этим пользоваться.
«Добродетель, философия, справедливость – все это треск пустых слов! Есть только одно счастье: угождать жизни, есть, пить, свободно распоряжаться имуществом. Это и значит жить, это и значит помнить о том, что ты смертен. Дни текут, проходит невозвратимая жизнь. Что же мы колеблемся? Что толку быть мудрым и навязывать воздержаность возрасту, который и может наслаждаться, и требует наслаждений, и скоро станет не годен для них? Зачем забегать вперед смерти и самому запрещать себе то, что она отнимет? У тебя нет ни любовницы, ни мальчика, которому даже любовница позавидует; каждый день ты выходишь трезвым; обедаешь ты так скромно, будто должен давать ежедневную запись расходов отцу на одобрение. Это значит не жить, а смотреть, как живут другие. Какое безумие – быть распорядителем имущества твоего наследника» [3] 3
Сенека.Нравственные письма к Луцилию, 123, 10–11.
[Закрыть].
Таковы, согласно Сенеке, принципы доктрины, оправдывающей наслаждение, и философ советует своему ученику не следовать им. Но Сенека и Луцилий являются людьми образованными, они умеют обуздать свои инстинкты. Народ же не способен к интеллектуальной аскезе. Он борется со смертью и хочет отвлечься от неприятных мыслей. Что может лучше характеризовать подобное умонастроение, чем надгробная надпись:
Только мораль может встать на пути желания. Однако мораль находится на службе у господствующего класса. Она не берет в расчет природу, когда определяет понятия добра и зла, и с недоверием относится ко всему тому, что способствует наслаждению. Это противостояние господствующей морали и наслаждения отчетливо просматривается в эволюции культа богини, о которой нельзя не упомянуть, говоря о наслаждениях Древнего Рима, – Венеры. Сегодня Венера однозначно олицетворяет богиню любви и наслаждения. Но в Риме, особенно в притворно добродетельные времена Республики, все было по-другому. Венера являлась первоначально богиней весны, садов и цветов. Тем не менее Венеру очень быстро объединили с греческой богиней Афродитой, способствующей зарождению сексуального желания и плодовитости. Уже у Гомера Афродита становится богиней красоты, идеалом женских прелестей, зовущей к наслаждению. Мать Эрота, она наделяет своим очарованием таких легендарных женщин, как Елена, Медея, Пасифая, Федра. Никто не в силах сопротивляться ее совершенному профилю, ее улыбке, свежести ее тела; служительницами культа Венеры становятся проститутки. В Риме подобная богиня могла лишь внушать ужас цензорам пуританской Республики [5] 5
Цензоры– два высших должностных лица Римской республики, с 434 года до н. э. избирались раз в пять лет на 1,5 года. Основные обязанности: проведение переписи гражданского населения, пересмотр списка членов сената, наблюдение за поступлением налогов, сдача на откуп государственных должностей, надзор за поведением и нравами граждан.
[Закрыть]. Вот почему Венере пришлось так долго ждать, прежде чем в 295 году до н. э. в Риме ей был посвящен первый храм. А ведь этот храм был построен на деньги, собранные с римских дам из высшего общества, практиковавших преступную торговлю собственным телом. Даже эпитет, данный богине в посвящении – «Венере снисходительной», позволяет предполагать, что основатель храма надеялся тем самым уберечь от мщения богини тех матрон, которые недостаточно были преданы ей в своих неудержимых желаниях. Следовательно, не богине любви хотел он воздать честь, а той, кто хранит человека от излишеств страстей.
Для римлян Венера оставалась прежде всего «матерью» – матерью Энея и, следовательно, матерью всех римлян, ведущей и хранящей своих детей. Вот как изобразил ее Вергилий: «…И чело озарилось сиянием / Алым, и вкруг разлился от кудрей амвросии запах, / И соскользнули до пят одежды ее, и тотчас же / Поступь выдала им богиню» [6] 6
Вергилий.Энеида, I, 402–404. Перевод С. Ошерова.
[Закрыть]. В Помпеях, на одной из фресок, Венера представлена одетой в длинную тунику и сиреневый плащ, в величественной позе. На ней золотая диадема, в правой руке оливковая ветвь, в левой – скипетр. По обеим сторонам богини маленькие крылатые Амуры, один – в венке из листьев, другой – в пальмовом. Ничего общего с Венерой Милосской.
После Второй Пунической войны [7] 7
Пунические войны (264–146 до н. э.) – войны между Римом и Карфагеном (государством в Северной Африке). Во Второй Пунической войне карфагенский полководец Ганнибал вторгся в Италию и опустошал ее более 15 лет. Потом римляне под командованием Корнелия Сципиона Африканского одержали победу над Ганнибалом в Северной Африке.
[Закрыть]в Рим постепенно проникает менее традиционный образ богини. В завоеванной Сицилии на горе Эрикс возвышалось святилище, посвященное Афродите Небесной. С точки зрения политической и религиозной этот сицилийский культ горы Эрикс имел особое значение: именно оттуда началось успешное наступление на Карфаген. И когда в какой-то момент ситуация вдруг показалась безнадежной, у римлян возникла мысль «пригласить» в Рим Венеру с горы Эрикс, чтобы в который раз получить ее поддержку. С этого времени Венера почиталась здесь так же, как Афродита. Этот сицилийский культ, имевший восточное происхождение, обслуживался рабынями богини, продававшими свое тело. Привнесение в Рим столь низменного культа ужасало власти, тем не менее они сознавали в эти сомнительные времена, что важнее всего победа, даже за счет добродетели. Но именно с Венерой Эриксинской в Рим и приходят официально культ любви как всепоглощающей страсти и распутство. Разумеется, были предприняты меры предосторожности: перед самым концом Второй Пунической войны, пытаясь уравновесить этот бурный культ, сенаторы воздвигают статую другой Венеры, Венеры Вертикордии, «отвращающей сердца» от развратных наслаждений, дабы предотвратить распутство и отвлечь от подобных намерений «дев и замужних женщин». Освящение статуи было доверено самым добродетельным женщинам Рима, каковых оказалось лишь сто. С помощью жребия и изучения индивидуальных качеств наконец определили ту, которой суждено было остаться в памяти народной символом целомудрия: ее звали Сульпиция.
Соперничество двух Венер – богини наслаждения Венеры Эриксинской и богини добродетели Венеры Вертикордии – отражает эволюцию нравов Рима. Победила богиня наслаждения: она символизировала триумф новой философии наслаждения жизнью над строгостью и суровостью традиций. Как сказал Овидий:
Венера председательствует на апрельских праздниках, и самыми пылкими ее почитательницами являются куртизанки, которые обнаженными танцуют на празднике Флоралии. Но Венера в этот первый век до нашей эры не только является богиней, разжигающей любовную страсть, она самым действенным образом благоприятствует любым предприятиям и способствует успеху: в делах, игре (лучшая комбинация в костях называется «бросок Венеры») и даже на войне. Она не только богиня наслаждений, она становится богиней наслаждения жизнью и успеха. Самые великие военачальники и политики этого времени находились под ее покровительством: Сулла, Помпей и особенно Цезарь, претендовавший даже на происхождение от Энея, а следовательно, от Венеры, и посвятивший богине храм в центре Форума [9] 9
Форум– центр гражданской жизни Рима, на котором велись и общественно-правовые, и отчасти торговые операции.
[Закрыть], построенный позади Курии [10] 10
Курия– здание для заседаний сената.
[Закрыть]. Когда Август реорганизовал религию, он объединил богов, символизировавших судьбу Рима и Италии: Венеру, мать Энея, и Марса, отца Ромула, которого еще Рутилий [11] 11
Рутилий Руф Публий– римский консул в 105 г. до н. э., оратор, юрист и философ-стоик.
[Закрыть]торжественно именовал «отцом рода человеческого».
Культ Венеры-супруги претерпевает в римской цивилизации эволюцию от коллективного поклонения к индивидуальному, позволяющему каждому искать свое собственное наслаждение. Эта трансформация объясняется растущей популярностью Венеры. Девушки накануне свадьбы просили ее помочь им добиться любовного согласия в браке, так как одна лишь любовь способна обеспечить с помощью рождения потомства видимость бессмертия.
«Любите завтра, если умеете любить, любите завтра, если ничего не умеете», – говорится в молитве, обращенной к Венере. Молитва эта была обнаружена в XVI веке.
Таким образом, для того чтобы понять людей, заполнявших античный форум, необходимо познакомиться с миром их излюбленных наслаждений. Сквозь призму наслаждений и человеческих удовольствий мы постигаем римский менталитет. Причем не стоит ограничиваться одними только известными наслаждениями, осуждавшимися христианской цивилизацией. Имеет смысл рассмотреть всю жизнь римлян под этим углом, различая народные наслаждения и наслаждения людей богатых, наслаждения коллективные и индивидуальные, повседневные и исключительные, городские и сельские, мужские и женские. Ибо цель существования: «Коротать свой досуг вдвоем беспечно, / Проводя свое время как угодно», чтобы не ведать «ни докучливых тяжб, ни скучных сделок», как говорил Марциал [12] 12
Марциал.Эпиграммы, V, 20. Перевод Ф. Петровского.
[Закрыть]. Жизнь римлянина протекала в прогулках и беседах, в термах или на пирах, на спектаклях или… в лупанариях [13] 13
Лупанарий(от лат.«волчица») – так в Риме называли публичные дома.
[Закрыть].
Но вот вопрос: как мог подобный идеал стать идеалом людей, ведущих свой род от Ромула?
Наслаждения и мораль в римском обществе
Оставим в стороне примитивные клише, согласно которым римляне только и делали, что безвольно возлежали за изобильными столами в полной праздности. Мысль о наслаждении вообще кажется чуждой римской морали. Но в таком случае возникает вопрос: как столь жесткое и столь непримиримое в отношении своих моральных ценностей общество дошло до того, что преобладающее место в нем стало занимать наслаждение, причем в такой степени, что императоры часто были обязаны своей популярностью лишь разнообразию увеселений, которые они предлагали народу?
В основе своей римлянин – это солдат и крестьянин. Тяжелый труд, умеренность и строгость образовывали три основных правила жизни этих людей земли, способных, подобно Цинциннату, без всяких видимых усилий перейти от распашки земли к спасению родины и вновь вернуться к своему плугу. Подобный стиль жизни является стилем людей, полностью преданных обществу, готовых пожертвовать собственной жизнью ради общего блага. Их героев звали Гораций Коклес и Камилл, [14] 14
Гораций Коклес(Коклес, буквально: «одноглазый, кривой») – римский национальный герой, защищавший против этрусской армии Порсены Свайный мост под Римом. Камилл Фурий Луций– диктатор в 350 г. до н. э., в 349 г. до н. э. – консул, одерживал победы над галлами.
[Закрыть]чьи моральные принципы они брали за пример для подражания. Разве не таков образ жизни цензора Катона, о котором Плутарх сообщает, что он получил строгое воспитание и положил свою силу и стойкость на то, чтобы привыкнуть с самого юного возраста «к телесному труду и скромной жизни»? Катон воплощал для многих поколений римлян тип человека неподкупного и не имеющего слабостей. Будучи уроженцем сельской местности, он с удовольствием вспахивал свои поля в компании собственных рабов и вкушал с ними одну пищу. Его строгость к другим и самому себе иногда доходила до бесчеловечности, например, когда он запрещал своим крестьянам терять время на праздные прогулки и разговоры или когда он избавлялся от больного раба, неспособного к труду. Но, по замечанию того же Плутарха, уже во времена Катона мало было тех, кто, «следуя примеру предков, продолжал трудиться собственными руками, охотно довольствовался нехитрым обедом, холодным завтраком, дешевой одеждой, простым жилищем и считал, что достойнее не нуждаться в излишнем, нежели им владеть» [15] 15
Плутарх.Сравнительные жизнеописания. Марк Катон, 9.
[Закрыть].
Эта мораль отвергала роскошную и легкую жизнь. Это была трудовая мораль людей, которые знали цену труду и боролись против расточительства, ведущего к нищете.
Основой римского общества является семья. Она состоит из всемогущего отца семейства, его жены, детей, рабов, а также божественных существ. Объединение элементов естественных и сверхъестественных придает сплоченность всей семье в целом и силу каждому ее члену. Огромное значение имеет понятие домашнего очага. Веста, богиня огня, следит за ним, в то время как Пенаты наблюдают за хозяйственными припасами, а Лары хранят само жилище. В культе Лар участвуют также и рабы, а хозяин связан со сверхъестественным миром через своего Гения, персонального бога, следящего за ним с самого рождения и хранящего его. Дом, таким образом, становится семейным храмом. Цицерон вспоминает об этом на суде, когда ведет процесс по возвращению собственного дома: «Что может быть лучше защищено религиозным чувством, чем дом гражданина? Вот его алтарь, его очаг, его пенаты; здесь он хранит все предметы своего культа, исполняет все ритуалы своей религии. Дом является убежищем столь священным, что никто не решается отнять его силой».
Здесь также проходит воспитание детей в уважении к национальным и семейным традициям. Предки больших домов являются примером для потомков, которые стараются подражать им. Катон из Утики подражал старому Катону, а Брут, убийца Цезаря, вспоминал своего предка, первого консула Республики. Раскрашенные восковые маски предков хранились в атриуме в специальных шкафах. Редко кто добивался верховных должностей, если не происходил из знатной фамилии, и люди, подобные Цицерону, всегда страдали от толики презрения, с каким относились к «новым людям». Некоторые старинные семьи делали фамильной чертой какую-нибудь доминирующую черту характера прославленного предка: для одних это была суровость, для других – твердость характера.
Саллюстий, несомненно, имел основания утверждать, что суровостью своей морали Рим обязан политике экспансии. Воспитанный в традиционной суровости римлянин становился непревзойденным воином. Год делился на два периода: мирный, посвященный сельскому хозяйству, и военный, посвященный военным действиям. Последний длился с марта по октябрь. Таким образом был решен вопрос с бездействием армии в мирное время. Отдых мог повредить воинскому пылу. Особая опасность таилась во время постоя войск в городе. Римские военачальники, например Папирий Курсор [16] 16
Папирий Люций Курсор —римский консул и полководец, герой Самнитской войны 325 г. до н. э. Был пять раз консулом и два раза диктатором.
[Закрыть], внимательно следили за забавами своих людей. Тит Ливий объясняет поражение Ганнибала именно тем, что он оставил свои войска зимовать в Капуе.
Город быстро начал представлять моральную опасность – не только для солдат, но и для крестьян. Это объясняется тем, что город предлагал развлечения, неизвестные традиционному сельскому быту, особенно в праздничные и рыночные дни. Теренций Варрон упоминает крестьян, предпочитающих рукоплескать в театре, а не работать руками во время жатвы. Колумел отмечает, что рабы, привыкшие к баням, тавернам и лупанариям, не желают больше выполнять трудоемкие сельскохозяйственные работы. Цицерон потому-то и ставит в пример таких людей, как Катон, что «природа требует от людей добродетели» и именно добродетель должна «торжествовать над любым стремлением к разврату и развлечениям» [17] 17
Цицерон.De Republica, I, 1.
[Закрыть]. Даже удовольствие в любви или наслаждение от созерцания природной красоты представляют опасность для морального здоровья. Цицерон, Гораций, Сенека, Ювенал единодушны, говоря о тлетворном очаровании пейзажа в окрестностях Неаполя. «Ни один институт предков не может там сохраниться неизменным», пишет Цицерон [18] 18
Цицерон.De Republica, II, 4, 7–8.
[Закрыть]. Мораль должна вести человека по жизни, а наслаждение определяется как противоположность труду и заставляет человека терять свое достоинство.
Однако это не значит, что любой отдых должен быть подвержен осуждению или запрещен. Праздничные дни с самого начала представлялись средством освобождения от тягот, налагаемых трудом.
В праздничный день селянин отдыхает, в траве развалившись, —
Посередине костер, до краев наполняются чаши.
Он, возливая, тебя, о Леней, призывает. На вязе
Вешают тут же мишень, пастухи в нее дротики мечут.
Для деревенской борьбы обнажается грубое тело [19] 19
Вергилий.Георгики, II, 527–531. Перевод С. Шервинского.
[Закрыть].
Крестьянин имеет право на наслаждение, но праздник направляет это наслаждение в нужное русло, не дает ему вылиться в действие, опасное для морали.
Однако традиционная мораль, приспосабливающаяся к строгости нравов, годилась только для какого-нибудь не слишком крупного города. Очевидно, что реформа нравов назревала. Когда Плутарх описывает суровость характера Катона, он не может удержаться от заключения: «Римское государство, увеличившись и окрепнув, уже не сохраняло прежней чистоты и, приобретя власть над великим множеством стран и людей, восприняло множество различных обычаев и усвоило всевозможные жизненные правила» [20] 20
Плутарх.Сравнительные жизнеописания. Марк Катон, 9.
[Закрыть].
Особенно сильно в Риме стало ощущаться влияние эпикурейской философии (около 230 года до н. э.). В действительности эпикурейская мораль не имеет ничего общего со стремлением к разврату. Эпикур говорил, что поиск наслаждения должен осуществляться только через страдание. Отсутствие страдания, в частности отсутствие боли, является наивысшим наслаждением: «Вершиной наслаждения является полное исключение невыносимого». Он выделяет три категории наслаждения: наслаждения естественные и необходимые – единственные способствующие счастью и легко удовлетворимые, потому что они близки к природе; наслаждения естественные, но не необходимые – дающие многообразие вариантов (так Эпикур, желая разнообразить свою пищу, попросил однажды горшочек простокваши!); и наслаждения не естественные и не необходимые, такие, как честолюбие, алчность, которые должны быть обузданы. Таким образом, Эпикур проповедует строгий самоконтроль. Разумеется, любитель наслаждений, участвующий, например, в пиршестве и жаждущий ощутить наслаждение, за это не осуждается, но сама природа обрекает его на поражение и разочаровывает в средствах достижения преследуемой цели. Любовь осуждается, потому что является причиной страстей, душевного смятения и, следовательно, страданий. Плотское наслаждение является губительным для душевного и телесного здоровья, в то время как дружба, наоборот, должна поощряться и культивироваться.
Эта мораль счастья, в общем, носит негативный характер, поскольку наслаждение характеризуется отсутствием телесного страдания и душевного беспокойства. Она довольно плохо согласуется с реальностями римского общества, основанного на труде и семье, сгруппированной вокруг отца и матери. Возможно, из-за этого она была плохо понята римлянами. Но самое вероятное объяснение ее неправильной интерпретации в римском обществе, несомненно, связано с тем, что эта новая мораль слишком рано затронула большое число людей из народа и не прошла обсуждения в школах на уроках ораторского искусства. Отсутствие образования у народа и повальное увлечение эпикурейской моралью объясняют, почему эпикурейство оказалось смешанным с вульгарной моралью наслаждения. Народу, веками подчинявшемуся строгим законам предков, вдруг начали твердить: «Наслаждение есть высочайшее благо», – и постоянно цитировали слова Эпикура: «Наслаждение является началом и концом счастливой жизни. В нем мы по-настоящему обретаем свое примитивное природное благо; именно из него мы выделяем любое предпочтение и неприязнь; к нему мы приходим, судя обо всем хорошем посредством эмоционального состояния, как посредством какого-нибудь правила». Вероятно, также добавляли, вырывая слова из контекста, что корнем и принципом всего наслаждения является желудок, что из наслаждения телесного следует равновесие плоти и что тело мертво, если его лишить наслаждения.
Основным средством, проводившим эту новую мораль в жизнь, являлся народный театр – по крайней мере, внешне, поскольку он делал по этому поводу некоторые оговорки. Плавта и Теренция часто подозревали в проповедовании эпикурейства. Действительно, в латинской комедии находят отражение бесстыдство и гедонизм. Дело в том, что вдохновительницей латинских авторов стала новая греческая комедия, являвшаяся к тому же предвозвестницей эпикурейства и охотно описывавшая легкую жизнь. Хотя латинская комедия описывала картины римской реальности, ее авторы изображали жизнь полной наслаждениями: мы видим юных распутников и старых развратников, предающихся плотской любви. Все это было далеко от морали предков. Вот что заявляет, например, в комедии Плавта «Купец» Демифон, отец семейства:
Этот идеал и становится идеалом простого народа и дарит ему радость в эпоху, когда власти с помощью законов борются против роскоши, богатства и распутства. Неизбежным персонажем театральных пьес, предметом вожделения и царицей наслаждений становится куртизанка. Чтобы приобрести ее любовь, необходимо найти деньги и, если придется, продать свое имущество или даже обокрасть собственного отца. Нет ни малейших сомнений, что подобная картина нравов соответствует реальности повседневной жизни: после Второй Пунической войны молодежь требует права на удовольствия. Но не следует забывать, что эти театральные пьесы представляют собой отображение того идеала, к которому стремится отягощенный трудом народ в дни праздников. Таким способом поэты стремятся заставить забыть о своих заботах граждан, жаждущих поскольку это естественно для человека – счастья.
Тем не менее вульгарное эпикурейство не всегда является истинной моралью этих пьес. Тот же Плавт отражает моральный кризис своей эпохи: иногда он изображает старика, помогающего какому-нибудь юноше похитить ту, кого он любит, а в другой раз – старика, подобного Демифону, жаждущего наслаждений, но в конце концов оказывающегося одураченным и наказанным. Судя по всему, подобные разногласия зависели от того, влияние какого философа испытывал в тот момент на себе Плавт. Однако проделки молодых людей, даже если они заканчивались ко всеобщему удовлетворению, всегда представлялись безумствами, пагубными как для чести, так и для кошелька, что извинялось только крайней юностью их участников. Эти излишества осуждались также, когда речь шла о стариках: «Если есть такой закон, чтоб старикам распутничать, / Что же станет с государством нашим?» [22] 22
Плавт.Купец, 985.
[Закрыть]Страсть представляется опасной для общества. Если некий молодой человек промотает свое добро, попавшись в сети куртизанки, он не сможет создать семью и сохранить свой общественный статус. С другой стороны, страсть в театре Плавта является потребностью наслаждения, лишенного нежности. Нежные словечки куртизанок предназначены лишь для обмана простофиль, а голосок юной девы не имеет значения, особенно, если молодой человек решил на ней жениться. Следовательно, последствия наслаждений пагубны для тех, кто стал их жертвами. В то же время некоторые пьесы представляют гораздо более морализаторскую концепцию наслаждения, полностью согласующуюся с моралью предков. Алкмена в «Амфитрионе» замечает, что жизнь предназначена для наслаждения. Но для нее наслаждение – видеть мужа и оставаться ему верной. Сколько римских женщин краснело в театре, когда Алкмена заявляла супругу:
