Текст книги "Братство камня"

Автор книги: Жан-Кристоф Гранже

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

7

И Диана побежала вниз, как паучок по паутине, едва касаясь ногами ступеней.

Мимо на бешеной скорости проносились огни тоннеля, навевая Диане мысли о научно-фантастических боевиках, погонях в мерцающих таинственным светом подземельях и смертоносных бластерах.

Диана мчалась по левому ряду кольцевого бульвара. Алкоголь еще не выветрился, с реальностью ее связывал только руль собственной машины. Она водила «тойоту лендкрузер», огромный внедорожник, который достался ей после одного из путешествий по Африке. У джипа был обрешеченный обтекаемый кузов, из старого мотора не выжмешь больше 120 километров в час, но Диана была привязана к своей машине.

Она выехала из тоннеля. С неба с металлическим скрежетом сыпался дождь. Диана взглянула в зеркало на Люсьена. Мальчик мирно спал, уютно устроившись в своем креслице.

Диана сосредоточилась на дороге. Как обычно, она выехала на кольцо у ворот Отей и теперь направлялась к воротам Майо. Так выходил крюк, но Диана ненавидела петлять по XVI округу.

Отчим тысячу раз пытался объяснить ей точный маршрут, но она отказывалась запоминать повороты и объезды. Шарля это веселило, и он сдавался.

Что это еще за история с поцелуем? Она прогнала воспоминание о странном поведении отчима, как сплюнула, и пригнула голову, чтобы лучше видеть залитый дождем бульвар. Зачем он это сделал? Что это было – очередная экстравагантная выходка Шарля? Заимствованная у кого-то поза? Нет: поцелуй не был простым проявлением привычного кокетства и явно имел иной смысл. Он вообще впервые так ее обнял.

Дождь яростно барабанил по ветровому стеклу. Видимость была почти нулевой. Диана попыталась запустить дворники на полную мощность, но у нее ничего не вышло. Она снова проверила сына. Люсьен не просыпался. По его лицу пробегали теплые оранжевые сполохи от фонарей. Диана успокоилась. Этот маленький мальчик стал скрепой в ее судьбе, пробудил в ней силу, о которой она сама не подозревала. Ничто другое теперь не имело для нее значения.

Диана перевела взгляд на дорогу и пришла в ужас.

Рассекая стену воды, поперек дороги летел тяжелый неуправляемый грузовик.

Диана ударила по тормозам. Грузовик с жутким грохотом врезался в ограждение, кабина подпрыгнула, и прицеп встал поперек полос. Кабина, развернувшись на три четверти, снова, на этот раз правым боком, с металлическим скрежетом налетела на предохранительную ограду, высекая сноп искр.

Диана хотела закричать, но только беззвучно разевала рот. Она снова нажала на педаль, но добилась обратного эффекта и впала в ступор. Ее машина летела вперед с заблокированными колесами, полностью утратив сцепление с дорогой. Грузовик резко развернуло.

«Тойота» Дианы была уже в нескольких метрах от монстра. Она все жала и жала на тормоза, пытаясь справиться с управлением, но скорость только росла, однако эта доля секунды тянулась бесконечно.

Она вдруг представила, как «тойота» на полном ходу врежется в металлическую штангу, вдавив ее тело в ограду, втиснув в грузовик, и она умрет, раздавленная, растерзанная на куски, и будет лежать в крови, в груде искореженного железа.

Ей наконец удалось закричать, и она резко вывернула руль влево.

Машина врезалась в исковерканное ограждение. У Дианы перехватило дыхание. Она ударилась головой о зеркало. В глазах потемнело, внутри как будто что-то взорвалось. Время остановилось. Фермата. Диана закашлялась, икнула, сплюнула сгустки кровавой мокроты. Она смутно поняла, даже не поняла – физически ощутила, что жива.

Она разжала веки. Надвигавшееся на нее прозрачное нечто было ветровым стеклом деформированной кабины. Диана попыталась пошевелить головой, и на нее посыпался град осколков. Оторвавшаяся крышка багажника придавила плечи, заблокировав затылок на манер колодок. Сквозь волну боли пробивалась тревожная мысль. Что-то тут не так: ветровое стекло цело, так откуда осколки?

Первая ее сознательная мысль была о Люсьене. Диана обернулась и окаменела от ужаса: детское кресло пустовало. Заднее сиденье машины было усеяно стеклом и испачкано кровью. Ливень хлестал в разбитое окно, обивка с медвежатами успела насквозь промокнуть. Диана нащупала исцарапанными руками очки: стекла треснули, но она убедилась, что ребенка в машине нет. При столкновении он вылетел через стекло.

Диане удалось расстегнуть ремень. Она толкнула плечом дверь, вывалилась из машины и приземлилась в лужу, порвав куртку об острые края ограды. Сознание путалось, но она чувствовала запах мокрой травы и горелого масла. Диана поднялась и, прихрамывая, потащилась к шоссе. Темноту ночи разрезал свет фар. Гудение автомобильных клаксонов слилось в один пронзительный вопль. Диана не видела ничего, кроме вытекшего на асфальт бензина: маслянистые лужи переливались всеми цветами радуги.

Она пошатнулась, цепляя взглядом фрагменты ужасной картины. Грузовик развернуло по всей ширине бульвара в форме перевернутой буквы V. Яркий логотип фирмы красовался на мокром брезенте прицепа, хлопающего под проливным дождем. Водитель выбирался из кабины, обхватив голову окровавленными руками. Не было только Люсьена. Его нигде не было.

Диана подошла поближе и внезапно застыла как вкопанная: она заметила красную детскую кроссовку, а чуть в стороне разглядела зловещую тень. Люсьена отбросило под прицеп: он лежал, опутанный вырванными проводами, под самой выхлопной трубой. Теперь Диана ясно различала все детали. Под головкой ее сына растеклась темная лужа, тело наполовину завалено железяками, пушистая курточка насквозь промокла под дождем и пропиталась бензином… Она собрала последние силы и шагнула вперед.

– Не ходите туда…

Кто-то удержал ее за руку.

– Не ходите. Вам не надо на это смотреть.

Диана непонимающе взглянула на незнакомого мужчину. Откуда-то слева донесся голос:

– Вы ему уже не поможете, мадам…

Ливень приглушал звуки. Диана не схватывала значения слов. Кто-то сказал:

– Я все видел… Черт возьми… Невероятно, что вы совсем не пострадали… Благодарите ремень безопасности…

Как только смысл последней фразы дошел до Дианы, она вырвалась и побежала к своей машине. Кузов все еще не остыл, заднюю дверь заклинило, но она тянула из последних сил, а открыв, принялась тщательно обследовать засыпанное стеклом детское кресло.

Ремень безопасности лежал рядом с сиденьем.

Диана не пристегнула Люсьена.

Он погиб из-за ее небрежности.

Жесткий спазм скрутил ее внутренности. Буря. Молнии. Бездна.

Земля начала стремительно приближаться: Диана упала на колени.

Она больше ни о чем не думала, ничего не чувствовала. Била себя по лицу сжатыми кулаками, обагряя перстни кровью.

8

Реанимационный блок состоял из трех, разделенных застекленными перегородками отсеков. Двери других палат тоже выходили в коридор. Диана неподвижно сидела в темноте у хромированной кровати. Она была в халате, шапочке и маске и чувствовала себя прикованной к этой металлической колыбели, на которой лежал опутанный проводами, подключенный к аппаратам Люсьен.

Мальчика интубировали, подключив его к аппарату искусственного дыхания. Вдоль правой руки змеилась трубка капельницы. Как объяснили Диане врачи, электрический счетчик позволял круглые сутки впрыскивать больному точные дозы лекарств. Катетер в левой руке измерял давление, а прищепка на пальце блестела в полумраке, как рубиновая капля, выдавая данные о «насыщении кислородом».

Диана знала, что одеяло прикрывает электроды, следящие за работой сердца. Не видела она – и благодарение Богу! – двух дренажных трубок: их скрывала повязка на голове. Она перевела взгляд на висевший слева от изголовья монитор. На экране высвечивались зеленые волны и цифры, отражающие физиологическую активность лежавшего в коме ребенка.

Глядя на них, Диана все время думала о часовне. О месте, где человек может отрешиться от суетности окружающего мира и помолиться среди золота окладов и дароносиц, вдыхая запах ладана и горящих свечей… Мерцающие зеленые линии и цифры были ее свечами. Им она давала обеты, на них надеялась, им возносила молитвы.

Она практически не покидала ординаторскую нейрохирургического отделения детской больницы имени Неккера. С момента аварии Диана почти не сомкнула глаз, ничего не ела и не принимала транквилизаторов. Все ее мысли были заняты одним: она перебирала в памяти каждую минуту, каждую деталь того, что случилось после столкновения.

Появление первой машины спасателей вырвало ее из бездны отчаяния.

Услышав сирену, она перестала молотить себя кулаками и не сводила глаз с фургона, пробиравшегося среди стоявших на шоссе машин. Он был красный. Хромированный. С металлическими приспособлениями по бокам. Пожарные в спецодежде покинули фургон, а на осевой показалась машина городской полиции. Полицейские в куртках анилиново-оранжевого цвета перекрыли шоссе, направив поток машин по крайней левой полосе: только ее не заблокировал грузовой прицеп.

Диана поднялась и встала рядом с «тойотой». Пожарные бесцеремонно отодвинули ее в сторону и немедленно залили машину пеной. Совершенно потерянная, она чувствовала, что вокруг, несмотря на дождь, толпится все больше водителей, слышала, как они перешептываются. Но до нее доходили только собственные слова, стучавшие в мозгу: «Я убила своего сына. Я убила сына…»

Она повернулась к грузовику и заметила среди людей в капюшонах, стоявших в тоннеле, человека в кожаной куртке: он шел как раз оттуда, где под прицепом был зажат ее сын. Она двинулась к нему, ведомая инстинктом. Пожарный нырнул в кабину своей машины, достал рацию. Когда Диана была в нескольких метрах от него, она услышала его истошный крик:

– Подтверждаю, авария у ворот Пасси, тяжелая… Где эти чертовы врачи?

Мелкий дождь брызгал Диане в лицо. Пожарный продолжал орать:

– Есть пострадавший. Мальчик. Ну… Он дышит, но…

Пожарный не закончил фразу, кинул рацию на сиденье и побежал навстречу фургону, выезжавшему из-за стены дождя. Диана прочла блестевшие на кузове буквы: это была парижская «скорая» из больницы имени Неккера. Диана вздрогнула, возвращаясь к жизни. Секунду назад она стояла окаменевшая, опустошенная. Теперь у нее появилась надежда. Надежда на спасение. Сердце бешено колотилось в груди, она не спускала глаз с медиков «скорой», которые бежали спасать ее сына.

Диана побежала следом за врачами, и ей удалось проникнуть за полицейское оцепление. Она прижалась к кабине грузовика. Бензин и смазка, не смешиваясь с дождевой водой, растеклись по асфальту пленкой. Оранжевый свет фар отражался от ее маслянистой поверхности. Все спасатели сгрудились у прицепа, загородив Люсьена от матери.

Она подошла поближе, заставляя себя смотреть. Ее била дрожь, но какая-то внутренняя сила помогала ей держаться и напрягать зрение. Наконец она разглядела хрупкую фигурку сына. У Дианы подкосились ноги, когда она увидела рану на голове Люсьена, лужицу черной крови и ободранную до мяса кожу под вырванными с корнем волосами. Она опустилась на колено: под грузовиком рядом с ее сыном лежал скрюченный в три погибели мужчина и что-то рычал в рацию:

– О'кей. У меня здесь ушиб мозга. Наверняка двусторонний. Так. Мне срочно нужен педиатр. Немедленно! Вы записываете?

Диана сжала губы. Ей казалось, что слова впечатываются в ее плоть, обжигают кожу. Врач выбрался из-под стального чрева грузовика. Поверх белого халата на нем была куртка.

– Кома, именно так… По шкале Глазго…

Он молниеносным жестом поднял веки мальчика, пощупал пульс на шее и запястьях.

– …четыре.

Он снова заглянул Люсьену в глаза.

– Подтверждаю: четыре по шкале Глазго. Педиатр выехал? – Он осмотрел руку мальчика и добавил: – Открытый перелом правого локтя. Скальпированная рана головы. Неопасная. Следующий сеанс связи через десять минут.

Стоявший рядом с ним медбрат торопливо открывал откидной клапан рюкзака на липучке, другой сворачивал одеяла и отгораживал раненого ребенка искореженного металла. Пожарные натягивали тенты, чтобы защитить медиков от дождя. Никто не обращал на Диану ни малейшего внимания.

Врач начал массировать челюсти Люсьена, осторожно оголяя его шею. Фельдшер надел ему шейный корсет, и доктор одним движением защелкнул его.

– Хорошо. Интубируем.

В его руке как по волшебству появилась прозрачная трубка, он ввел ее в приоткрытый рот мальчика, а второй фельдшер поставил катетер в левую руку Люсьена. Они действовали, повинуясь рефлексам, выработанным за годы работы в экстремальных условиях.

– Какого черта вы тут делаете?

Диана подняла глаза. Врач не стал дожидаться ответа – пелена дождя не скрыла от него отчаяния во взгляде женщины – и нетерпеливо спросил:

– Сколько ему лет?

Она. что-то пролепетала, потом повторила – громче, перекрывая шум дождя:

– Шесть или семь.

– Шесть или семь?! – рявкнул врач. – Вы издеваетесь?

– Он мой приемный ребенок. Я… я только что его усыновила. Всего несколько недель назад.

Доктор собрался было что-то сказать, но передумал. Он расстегнул курточку Люсьена, приподнял свитер. У Дианы перехватило дыхание: тело Люсьена было черным. Прошло несколько бесконечных минут, прежде чем она поняла, что это не кровь, а машинное масло. Врач вытер марлей грудь мальчика и спросил, не поднимая глаз на Диану:

– Знаете его анамнез?

– Что-что?

Он сварливо пояснил, приклеивая пластырем электроды к груди маленького пациента:

– Чем болел ваш сын? Что вам вообще известно о состоянии его здоровья?

– Ничего.

– Вы сделали ему прививку от столбняка?

– Да. Две недели назад.

Врач протянул проводки второму фельдшеру, тот подключил их к ящику в черном холщовом чехле, а доктор надел на руку мальчика браслет тонометра. После сигнала еще два провода присоединили к другому аппарату.

Пожарный в огромных перчатках и накинутой на плечи куртке нырнул под навес. За его спиной Диана увидела медленно двигавшийся задним ходом грузовик с надписью «Техпомощь» на борту. Работавшие под дождем люди тянули к месту аварии непонятные орудия, гидравлические домкраты на тележках, другие, одетые в огнеупорные костюмы, выстраивались полукругом, держа наизготовку огнетушители. Наступление готовилось по всем правилам.

– Начинаем?

Врач, обливаясь потом, не ответил. Снова послышался треск отдираемых липучек. В руках у фельдшера появился еще один монитор. На экране замерцали зеленые кривые и цифры. Диане показалось, что происходит нечто невозможное: она увидела, как пульсирует жизнь. Жизнь Люсьена.

– Так мы начинаем или как?! – Пожарный сорвался на крик.

Врач уперся тяжелым взглядом в его стеганую куртку:

– Нет. Ждем педиатра.

– Невозможно. – Он кивнул на залитое маслом полотно дороги. – Через минуту здесь все…

– Я на месте.

Под навесом появился еще один врач. Всклокоченные волосы, бледное лицо, одет еще небрежнее врача «скорой». Между докторами состоялся короткий диалог, из которого Диана не поняла ни слова. Педиатр склонился над Люсьеном и приподнял ему веки:

– Черт…

– Что?

– Мидриаз. Зрачок расширен.

Возникла короткая пауза. Пожарный удалился. Техника неотвратимо приближалась.

– О'кей. – Педиатр наконец принял решение. – Полное обезболивание. Где рация?

Пока его коллега и фельдшеры выполняли предписание, он связался с больницей:

– Новые данные о пострадавшем в дорожной аварии. Готовьте операционную в неврологии. Более чем вероятна гематома мозговых оболочек. Повторяю: ГМО в одном из полушарий! – Он сделал паузу. – Понадобится вмешательство нейрохирурга и лечение ушиба мозга… – Еще пауза. – Да не знаю я! Точно могу сказать одно: мидриаз мы уже имеем. Черт, малышу нет и семи! Дагер. Нам нужен Дагер! Никто другой не справится!

Снова появился пожарный. Врач «скорой» коротко кивнул, и через несколько секунд их опять окружили. Санитары обложили мальчика войлочными одеялами и холщовыми подушками. Ножи домкратов въехали под раму грузовика.

– Вы должны отойти, – шепнул Диане спасатель.

Она бездумно кивнула и бросила последний взгляд на сына: обложенный одеялами Люсьен лежал между деревянными щитами, в тряпичных очках – глазной повязке.

В палате раздался пронзительный свист. Диана подскочила. Почти мгновенно появилась сестра и, даже не взглянув на молодую женщину, подвесила к металлической стойке новый пакет хлористого натрия и подсоединила его к капельнице.

– Который час?

Медсестра обернулась. Диана повторила свой вопрос:

– Который сейчас час?

– Девять вечера. Я думала, вы ушли, мадам Тиберж.

В ответ Диана только головой покачала. Она закрыла глаза, но под веками тут же началось жжение, как будто даже минутный отдых был ей заказан. Медсестра испарилась.

Диана снова погрузилась в воспоминания.

* * *

– Вы уверены, что не хотите поговорить у меня в кабинете?

Диана смотрела на стоявшего перед негатоскопом Эрика Дагера. На подсвеченном стекле были размещены рентгеновские снимки и сканограммы мозга Люсьена, бросавшие блики на лицо хирурга.

Она покачала головой и произнесла бесцветным голосом:

– Как все прошло?

Операция длилась больше трех часов. Врач сунул руки в карманы халата:

– Мы сделали все, что могли.

– Прошу вас, доктор. Мне нужен четкий и точный ответ.

Врач не отводил от нее взгляда. Все, с кем говорила Диана, заверили ее, что Дагер – лучший нейрохирург больницы имени Неккера. Виртуоз, вытащивший десятки детей из безвозвратной коматозной пучины.

– В результате аварии у вашего сына образовалась гематома твердой мозговой оболочки. Пузырь с кровью в правом полушарии. – Он указал на один из снимков. – Мы вскрыли височную зону, чтобы получить доступ к гематоме, убрали сгустки крови и «заварили» все сосуды, произведя так называемый гемостаз. Мы закрыли прооперированный участок и поставили вытяжной зонд, через который будем отсасывать кровь. В этой части все прошло идеально.

– В этой части?

Дагер подошел ближе к экрану. Диана не взялась бы определить точный возраст хирурга – ему могло быть и тридцать и пятьдесят лет. Угловатое лицо было иссиня-бледным, но больным он не выглядел: казалось, что от него исходит внутренний свет. Хирург постучал пальцем по снимку:

– Есть еще одна проблема. У Люсьена двусторонний ушиб мозга, и тут мы почти бессильны.

– Какие-то участки серьезно пострадали?

Хирург сделал неопределенный жест:

– Мы не знаем. Сейчас нас больше волнует другое. Мозг, как и все остальные части человеческого тела, после удара отекает. Но черепная коробка закрыта, и никакое расширение этой емкости невозможно. Если мозг будет слишком сильно сжат стенками черепа, он не сможет выполнять жизненные функции и погибнет.

Диана покачнулась и вынуждена была опереться о стол. На бледном лице врача плясали синеватые блики от негатоскопа. Жара и мерцание ламп дневного света делали обстановку в помещении невыносимой.

– Вы… вы ничего не можете сделать?

– Мы поставили вторую дренажную трубку, чтобы постоянно контролировать внутричерепное давление. Если оно будет расти, мы откроем канал и откачаем несколько миллилитров спинномозговой жидкости. Это единственный способ.

– Но мозг ведь не может расширяться до бесконечности?

– Нет. Конечно нет. Мы должны будем очень внимательно следить за состоянием Люсьена, чтобы не допустить ухудшения, пока все не войдет в норму.

– Доктор, прошу вас, ответьте откровенно: Люсьен… он… мой сын может выкарабкаться? Выйти из комы?

Дагер снова сделал неопределенный жест:

– Да, если быстро снизится внутричерепное давление. В противном случае битва будет проиграна. Мозг погибнет.

В кабинете повисла тишина.

– Нужно ждать, – заключил Дагер.

И Диана ждала – вот уже девять дней.

Девять вечеров подряд она в конце концов возвращалась к себе на улицу Валетт рядом с площадью Пантеона. Беспорядок в доме был отражением ее беспомощности и одиночества.

Она пересекла центральный двор. Территория больницы с множеством корпусов, магазинчиков и часовней напоминала городок. Днем здесь царило обманчивое оживление, и родственникам пациентов почти удавалось забыть о болезнях и борьбе со смертью. Но по ночам, когда на больницу опускались тишина и одиночество, здания обретали загробное высокомерие, словно их обступали страх, недуги и небытие. Диана вступила на последнюю аллею, которая вела к высоким воротам.

– Диана…

Она остановилась и прищурилась, вглядываясь в темноту.

В круге света от фонаря на газоне выделялась темная фигура ее матери.

9

– Как он? – спросила Сибилла Тиберж. – Могу я на него взглянуть?

– Делай что хочешь.

Хрупкая блондинка мягко спросила:

– Что случилось? Я опоздала? Ты ждала, что я приду раньше?

Диана не мигая смотрела в одну точку над головой Сибиллы. Выдержав паузу, она наконец сказала, глядя на собеседницу сверху вниз – та была ниже на добрых двадцать сантиметров:

– Я знаю, о чем ты думаешь.

– И о чем же я думаю? – Сибилла слегка повысила голос.

Диана отчеканила:

– Ты думаешь, что мне ни в коем случае не следовало его усыновлять.

– Да ведь я сама тебе посоветовала!

– Не ты – Шарль.

– Мы с ним так решили.

– Неважно. Ты не просто уверена, что я не сумела бы воспитать мальчика и сделать его счастливым, но считаешь, это я его убила.

– Не глупи.

Диана сорвалась на крик:

– Скажешь, не так? Разве не я забыла пристегнуть ремень безопасности? Не я врезалась в ограду?

– Водитель грузовика заснул за рулем. Он сам это признал. Ты ни при чем.

– А как быть со спиртным? У меня взяли тест на содержание алкоголя в крови, так что, не вмешайся Шарль, я могла бы загреметь в кутузку!

– Говори тише.

Диана наклонила голову и пощупала повязку на лбу и висках. Она чувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Голод и усталость сделали свое дело. Даже не простившись с матерью, она направилась к главному входу, но внезапно вернулась и сказала:

– Хочу, чтобы ты кое-что знала.

– Что именно?

Две медсестры прошли мимо, подталкивая каталку. На ней угадывалось чье-то прикрытое пледом тело с подключенной к нему капельницей.

– Все это – твоя вина.

Сибилла скрестила руки на груди.

– Как легко ты меня судишь, – бросила она, принимая вызов дочери.

Диана снова повысила голос:

– Ты никогда не задавалась вопросом: как я оказалась в столь плачевном состоянии? Из-за чего моя жизнь пошла прахом?

– Ну что ты, конечно нет! – с иронией ответила Сибилла. – Я пятнадцать лет наблюдаю, как моя дочь погружается в бездну, и только посмеиваюсь. А на прием ко всем парижским психологам я ее вожу, чтобы соблюсти приличия. Стараюсь разговорить, пробить кокон молчания – всего лишь для очистки совести. – Она перешла на крик: – Я целую вечность мучительно пытаюсь понять, в чем твоя проблема. Как ты смеешь упрекать меня?

Диана издала горький смешок:

– Все та же соломинка в чужом глазу…

– О чем ты?

– Это камень в твой огород.

Они снова замолчали. В темноте тихо шелестела листва. Сибилла нервно поправляла ладонью волосы.

– Ты слишком далеко зашла, моя дорогая, – жестким тоном произнесла она. – Будь любезна объясниться.

У Дианы закружилась голова. Сейчас ее прошлое наконец-то выплывет на свет божий.

– Я нахожусь в таком состоянии из-за тебя, – выдохнула она. – Из-за твоего эгоизма и полного равнодушия ко всему, что не касается тебя лично…

– Как ты можешь бросаться подобными обвинениями? Я воспитала тебя одна и…

– Я говорю о твоей истинной сущности, а не о той роли, что ты играешь на публике.

– Да что ты знаешь о моей, как ты выразилась, «истинной сущности»?

Диане казалось, что она идет по раскаленной проволоке.

– Я могу доказать свои слова…

Стоп. Сигнал опасности. Голос Сибиллы дрогнул:

– До… доказать? Как доказать?

Диана перевела дыхание и заговорила – медленно, чеканя каждый слог:

– Свадьба Изабель Ибер, июнь восемьдесят третьего. Тогда-то все и случилось.

– Я ничего не понимаю. О чем ты говоришь?

– А ты не помнишь? Ничего удивительного. Мы целый месяц готовились, только о том и говорили, но не успели прийти, как ты куда-то исчезла. Оставила меня одну, в моем дурацком девичьем платье, в дурацких девичьих туфельках, с дурацкими девичьими иллюзиями.

Сибилла выглядела изумленной:

– Я едва помню ту историю…

Внутри у Дианы что-то сломалось. Она почувствовала подступающие к глазам слезы, но справилась с собой:

– Ты бросила меня, мама. Ушла с каким-то мужиком…

– С Шарлем. Мы в тот вечер познакомились. – Сибилла снова повысила голос: – По-твоему, я должна была вечно жертвовать ради тебя своей личной жизнью?

Диана упрямо повторила:

– Ты меня бросила. Просто-напросто бросила! Мгновение Сибилла пребывала в нерешительности, потом подошла, раскрыв дочери объятия.

– Послушай… – произнесла она совсем другим тоном. – Прости, если я тогда тебя обидела. Я…

Диана резко отпрянула назад:

– Не прикасайся ко мне. Никто не смеет меня трогать.

В это мгновение она поняла, что ни за что на свете не расскажет матери правду, и приказала:

– Забудь все, что я говорила.

Она чувствовала себя твердой как сталь, окруженной силовым защитным полем. Это была единственная польза, которую она извлекла из случившейся с ней трагедии: печаль и страх сублимировались в ледяную ярость и самообладание. Диана кивнула на отделение детской хирургии – окна реанимации слабо светились:

– Если ты сохранила способность плакать, прибереги слезы для него.

Она развернулась на каблуках и пошла прочь. Шелест листвы окутал ее погребальным покровом.