Текст книги "Загадка тринадцатой камеры"

Автор книги: Жак Фатрелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

ЖАК ФАТРЕЛЛ

Жак Фатрелл
ЗАГАДКА ТРИНАДЦАТОЙ КАМЕРЫ

По-моему, все буквы алфавита, оставшиеся после того, как профессор Аугустус С.-Ф.-К. Ван Дузен получил свое имя, перешли в его владение за годы блестящей ученой карьеры и, будучи приобретены столь достойным образом, гордо выстроились в ряд. Он был и Ph.D., и LL.D., и F.R.S., и M.D., и M.D.S. [1]1
  Ph.D. – доктор философии; LL.D.– доктор права; F.R.S.– член Лондонского королевского общества; M.D. – доктор медицины; M.D.S. – магистр стоматологической хирургии.


[Закрыть]. Был он и еще кем-то там – этого уж он и сам не мог сказать наверняка – благодаря признанию его заслуг многочисленными научными и образовательными учреждениями за рубежом.

Внешность его была не менее поразительна, чем имя. Он был худ, узкоплеч и сутул, с чисто выбритым, бледным от долгих лет затворнической жизни лицом. Глаза его все время недружелюбно щурились, – сказывалась привычка человека, изучающего мелкие предметы, – словно две прозрачно-голубые льдинки сверкали из-за толстых стекол очков. Но не глаза поражали больше всего в его лице, а крупный, высокий, почти неестественной высоты и ширины лоб, увенчанный тяжелой копной густых желтых волос. Все это вместе придавало ученому странный, почти фантастический вид.

Кажется, дальние предки Ван Дузена были выходцами из Германии. Веками они славились как ученые, так что профессор с его необычайным умом был закономерным продуктом многих поколений интеллектуалов. Прежде всего он был, конечно, логиком. По крайней мере тридцать пять из пятидесяти лет своего существования он посвятил доказательству того, что два и два дают четыре, за исключением редких случаев, когда они дают пять или три. Он явно держался убеждения, что каждая вещь имеет свою причину, и способен был сосредоточить всю мыслительную силу, доставшуюся ему от предков, для разрешения стоящей перед ним задачи. Кстати замечу, что он носил шляпу восьмого размера.

Профессор Ван Дузен был известен миру как Мыслящая Машина. Этим громким именем его наградили газеты во время знаменитого шахматного турнира; тогда он доказал, что даже незнакомый с игрой человек может, с помощью неумолимой логики, выиграть у чемпиона, целую жизнь посвятившего шахматной премудрости. Мыслящая Машина! Возможно, эта фраза давала о нем понятие более полное, чем все его ученые степени и звания, ибо неделю за неделей, месяц за месяцем проводил он, уединившись, в своей тесной лаборатории, где рождались идеи, которые ошеломляли ученых и будоражили умы всего мира. Вскоре внушительная коллекция почетных аббревиатур Аугустуса С.-Ф.-К. Ван Дузена пополнилась еще одной: Мыслящая Машина, или ММ, – так называли профессора во всем мире, так будем именовать его и мы.

Гости посещали Мыслящую Машину лишь изредка; чаще всего это тоже были ученые, которые заходили к нему поспорить и, может быть, убедиться в его правоте. Двое из них, доктор Чарльз Рэнсом и Альфред Филдинг, заглянули к профессору как-то вечером, чтобы обсудить некую теорию, которую мы не будем здесь излагать.

– Это невозможно! – решительно заявил доктор Рэнсом в разгар беседы.

– Нет ничего невозможного! – не менее решительно возразил ММ. Он вообще легко раздражался. – Разум может все. Когда наука наконец-то поймет это, мы шагнем далеко вперед.

– А летательный аппарат? – спросил доктор Рэнсом.

– И это вполне возможно, – настаивал ММ. – Однажды он будет изобретен. Я бы и сам этим занялся, но у меня нет времени.

Доктор Рэнсом снисходительно рассмеялся.

– Я уже слыхал от вас нечто подобное, – сказал он, – но это чепуха. Вы говорите, что дух, или разум – господин материи? Но даже если это так, разум пока что не научился управлять материей. Есть на свете вещи, которые существуют и будут существовать и не поддаются никакому разуму, сколько ты о них ни раздумывай.

– Что, например? – спросил профессор.

Доктор Рэнсом задумался и некоторое время молча курил.

– Ну, скажем, тюремные стены, – наконец ответил он. – Никто не может освободиться из тюрьмы силой мысли. Будь это возможно, на свете не было бы заключенных.

– Но человек с помощью ума и изобретательности может сбежать из тюрьмы, а это одно и то же, – парировал ММ.

Доктор Рэнсом был слегка удивлен.

– Представим себе, – сказал он, помолчав минуту, – камеру, где содержат приговоренных к смертной казни, – людей отчаянных и обезумевших от страха, готовых воспользоваться даже самой ничтожной возможностью для побега. Представьте, что вы заперты в такой камере. Удалось бы вам бежать?

– Бесспорно! – отвечал ММ.

– Ну хорошо, – сказал мистер Филдинг, присоединяясь к беседе. —

Положим, вы могли бы разрушить стены с помощью взрывчатки. Но если вы заперты там, внутри, откуда вам ее достать?

– Ничего этого и не нужно. Если бы меня содержали совершенно так же, как и прочих приговоренных к смерти, я смог бы бежать.

– Нет, разве что войдете в камеру со всем, что нужно для побега, – возразил доктор Рэнсом.

ММ был явно раздражен, и взгляд его прозрачно-голубых глаз сделался колючим.

– Заприте меня в любую камеру, в любую тюрьму, где угодно и когда угодно, оставив только самое необходимое, – и я выйду оттуда через неделю, – решительно заявил он.

Доктор Рэнсом, заинтересованный, выпрямился в кресле. Мистер Филдинг закурил очередную сигару.

– Вы хотите сказать, что действительно смогли бы освободиться силой мысли? – с любопытством спросил доктор Рэнсом.

– Я смог бы бежать, – последовал ответ.

– Вы серьезно?

– Абсолютно серьезно.

Доктор Рэнсом и мистер Филдинг надолго замолчали.

– А согласитесь ли вы доказать это? – спросил наконец мистер Филдинг.

– Непременно! – ответил профессор Ван Дузен не без иронии в голосе. – Мне приходилось совершать куда более абсурдные поступки, чтобы доказать куда менее важные истины.

Это было сказано язвительным тоном, скрытое раздражение нарастало с обеих сторон. Конечно, затевалось безумство, но профессор Ван Дузен подтвердил, что готов подвергнуться испытанию, и решение было принято.

– Мы начнем прямо сейчас, – заявил доктор Рэнсом.

– Я бы предпочел, чтобы мы начали завтра, – возразил ММ, – потому что…

– Нет, сейчас, – решительно прервал его мистер Филдинг. – Вас арестовывают – фигурально, разумеется, – без предупреждения заключают в камеру, лишив всякой возможности общаться с внешним миром, и обращаются с вами как с любым другим преступником, приговоренным к смертной казни. Вы готовы?

– Ну что ж, значит, сейчас, – произнес ММ и встал.

– Скажем, камера смертников в Чизхолмской тюрьме.

– Камера смертников в Чизхолме.

– И что на вас будет надето?

– Только самое необходимое, – сказал ММ, – ботинки, носки, брюки и рубашка.

– Вы, конечно, позволите себя обыскать?

– Со мной должны обращаться в точности так же, как с другими заключенными, – ответил профессор.

Оставалось еще решить предварительно несколько вопросов, чтобы получить разрешение на опыт, но трое ученых были людьми влиятельными, так что все было вскоре улажено по телефону. Однако тюремное начальство пребывало в печальной растерянности: профессор Ван Дузен был самым почетным гостем, которого им когда-либо приходилось принимать под своей крышей.

Облачившись в ту одежду, которую ему предстояло носить во время своего заключения, ММ вызвал маленькую старушку, служившую ему экономкой, кухаркой и горничной в одном лице.

– Марта, – сказал он, – сейчас девять часов двадцать семь минут, и я ухожу. Ровно через неделю, в полдесятого, вот эти джентльмены и еще один или, может быть, двое будут ужинать здесь со мной. Не забудьте, что доктор Рэнсом – большой поклонник артишоков.

Три джентльмена подъехали к Чизхолму, где их уже ожидал тюремный начальник, предупрежденный обо всем по телефону. Он понял лишь, что прославленный профессор Ван Дузен должен находиться под его надзором как заключенный в течение недели (если удастся), что он не совершал преступления, но что с ним должно обращаться так же, как с остальными арестантами.

– Обыщите его, – приказал доктор Рэнсом.

Профессора обыскали. При нем не нашли ничего; карманы брюк были пусты, белая накрахмаленная рубашка была вообще без карманов. Ботинки и носки были сняты, осмотрены и вновь возвращены владельцу. Наблюдая всю эту процедуру строгого обыска и видя слабое, по-детски тщедушное тело знаменитого ученого, доктор Рэнсом почти пожалел о том, что участвует в этой затее.

– Вы уверены, что хотите этого? – спросил он ММ.

– А если я откажусь, поверите ли вы, что разум может все? – задал встречный вопрос профессор.

– Нет.

– Прекрасно. Я докажу вам это.

Тон, каким были сказаны эти слова, уничтожил всякое сочувствие в душе доктора Рэнсома. Уязвленный, он решил до конца досмотреть эксперимент, который мог обернуться чувствительным ударом по самолюбию профессора.

– Вы уверены, что возможность общения с внешним миром будет для него исключена? – спросил доктор Рэнсом начальника тюрьмы.

– Совершенно уверен, – ответил тот. – Ему не будет позволено иметь при себе письменных принадлежностей.

– А ваши надзиратели?..

– Через них он не сможет передать ни слова, – заявил начальник. – Можете не сомневаться. Они обо всем донесут мне. Все, что заключенный даст им в руки, тоже попадет ко мне.

– Этого вполне достаточно, – сказал мистер Филдинг, проявлявший живой интерес к происходящему.

– Вы, конечно, понимаете, – обратился доктор Рэнсом к начальнику тюрьмы, – что если он попросит выпустить его, вы обязаны это сделать?

– Я понимаю, – ответил тот.

ММ стоял и слушал, пока все приготовления не были закончены. Тогда он сказал:

– Я хотел бы высказать три небольшие просьбы. Вы можете удовлетворить или не удовлетворить их, как вам будет угодно.

– Теперь никаких поблажек, – предупредил мистер Филдинг.

– Поблажек я и не прошу, – последовал строгий ответ. – Я хотел бы взять с собой немного зубного порошка – купите его сами, чтобы знать наверняка, что это зубной порошок, – и еще мне нужны одна пятидолларовая и две десятидолларовые купюры.

Доктор Рэнсом, мистер Филдинг и начальник тюрьмы изумленно переглянулись. Просьба о зубном порошке их не удивила, но просьба о деньгах показалась странной.

– Может ли наш друг подкупить кого-нибудь, имея двадцать пять долларов? – спросил доктор Рэнсом у начальника.

– Ему не помогли бы и двадцать пять тысяч, – последовал обнадеживающий ответ.

– Хорошо, разрешите ему взять с собой деньги, – сказал мистер Филдинг. – Я думаю, они окажутся абсолютно безобидными.

– Какова же ваша третья просьба? – спросил доктор Рэнсом.

– Я бы хотел, чтобы мне начистили ботинки.

И снова – обмен изумленными взглядами. Последняя просьба всем показалась полной бессмыслицей, поэтому ее решили удовлетворить. Когда все три пожелания профессора были исполнены, его препроводили в ту самую камеру, откуда ему предстояло совершить побег.

– Вот камера номер тринадцать, – остановился начальник тюрьмы, пройдя три двери по обшитому сталью коридору. – Здесь мы держим убийц, приговоренных к смертной казни. Никто не может покинуть камеру без моего ведома; к тому же, находясь здесь, человек лишен всякой возможности общаться с внешним миром. Я ручаюсь за это своей репутацией. Мой кабинет всего через три двери отсюда, любой посторонний шум я тотчас же услышу.

– Господа, эта камера подходит? – спросил ММ. Нотка иронии звучала в его голосе.

– Идеально, – был ответ.

Тяжелая стальная дверь отворилась, и профессор шагнул в полумрак камеры. Послышалось шуршание и топот крошечных лапок.

– Что там за шум? – спросил доктор Рэнсом через прутья решетки.

– Крысы. Их тут полно, – коротко ответил ММ.

Три джентльмена, пожелав ему спокойной ночи, уже собрались уходить, когда ММ окликнул их.

– Скажите, пожалуйста, точное время, – обратился он к начальнику тюрьмы.

– Одиннадцать семнадцать, – ответил тот.

– Спасибо. Я присоединюсь к вам, господа, в половине девятого, ровно через неделю, – сказал ММ.

– Ну, а если нет?

– Никаких «если»!

Чизхолмская тюрьма – обширное четырехэтажное каменное строение, стоящее посреди широкого открытого пространства. Здание окружает сплошная каменная стена высотой в восемнадцать футов, такая гладкая, что даже опытному скалолазу не под силу вскарабкаться по ней. Верх этой стены утыкан рядом стальных пятифутовых прутьев, заостренных на конце. Все вместе это представляет непреодолимую преграду между заточением и свободой, ибо даже если бы кому-то посчастливилось выбраться из камеры, он все равно не смог бы перебраться через стену.

Квадратный двор, каждая сторона которого равна двадцати пяти футам, занимает все пространство от здания до стены и служит местом прогулок для заключенных, которые имеют право время от времени пользоваться этим даром полусвободы. Но – не для обитателей тринадцатой камеры. Круглые сутки во дворе несут службу четверо вооруженных часовых – по одному с каждой стороны здания.

Ночью двор освещен так же ярко, как днем. С каждой из четырех сторон огромная дуговая лампа поднимается над тюремной стеной, обеспечивая охране превосходную видимость. Провод, по которому к лампам поступает ток, протянут на изоляторах вверх по стене здания; достигнув уровня верхнего этажа, он тянется дальше к столбам, на которых крепятся лампы.

Все это профессор, который теперь мог смотреть на мир лишь через плотно зарешеченное оконце, заметил и принял к сведению в первое же утро своего заключения. Он также предположил, что где-то неподалеку за стенами протекает река, так как отчетливо слышал стук лодочного мотора и высоко в небе заметил речную птицу. Со стороны реки доносились крики играющих детей и, время от времени, звук удара битой по мячу. Значит, между рекой и тюремной стеной лежит открытое пространство – площадка для игры в мяч.

Чизхолмская тюрьма считалась настоящей крепостью. Еще никому не удавалось бежать оттуда. И, видя то, что можно было видеть, стоя на кровати, ММ отлично понимал почему. Тюремные стены, хотя и выстроенные, по его предположению, около двадцати лет назад, оставались по-прежнему прочными, и на новых железных прутьях оконной решетки не было заметно ни пятнышка ржавчины. Да и окошко, даже если не принимать в расчет решетку, было слишком узким, чтобы выбраться через него наружу.

Видя все это, ММ, однако, не стал предаваться унынию. Вместо этого он остановил задумчивый взгляд на электрической лампе – сейчас светило яркое солнце – и проследил глазами провод, который тянулся от нее к зданию. Судя по всему, этот провод проходил где-то недалеко от его камеры. Это следовало запомнить.

Тринадцатая камера расположена на одном этаже со служебными помещениями, то есть не на самом нижнем, но и не на верхнем. До кабинета начальника нужно пройти всего четыре ступеньки вверх, следовательно, пол камеры находится на уровне каких-нибудь трех-четырех футов над землей. ММ не мог видеть землю прямо под окном, но она видна была дальше, у стены. Значит, здесь невысоко. Ну что ж, отлично.

После этого ММ попытался припомнить, каким путем его вели в камеру. Сначала сторожевая будка снаружи, у стены. Затем – тяжелые стальные решетчатые ворота, потом еще одни такие же. У ворот всегда стоит часовой. Долго гремя ключами и запорами, он впускает людей в тюрьму и выпускает их, когда прикажут. Помещение охраны находится в здании, и чтобы попасть туда со двора, нужно пройти через прочные стальные ворота с единственным «глазком». Затем, чтобы попасть в тринадцатую камеру, где он сейчас заперт, нужно пройти по коридорам тюрьмы через одну тяжелую деревянную и две стальные двери; и наконец, нужно отпереть два засова на двери самой тринадцатой камеры.

Всего, как подсчитал ММ, тому, кому удалось выбраться из тринадцатой камеры, нужно каким-то образом преодолеть еще семь дверей, прежде чем он шагнет во внешний мир свободным человеком. С другой стороны, обнадеживало то, что узника, находящегося в буквальном смысле за семью замками, редко тревожат. Надзиратель появлялся у двери камеры в шесть утра, принося завтрак с тюремной кухни; второй раз он приходил в полдень и еще раз – в шесть вечера. В девять был обход. Вот и все.

«Она прелестно организована, эта тюремная система! – мысленно заметил профессор. – Неплохо бы мне заняться ее изучением, когда я выйду отсюда. Никогда бы не подумал, что в тюрьме тебя окружают такой заботой!»

В его камере не было ничего, положительно ничего, кроме железной кровати, такой прочной, что разобрать ее на части можно было только с помощью молотка или напильника. Ни того, ни другого у профессора не было. А также – ни стула, ни стола, ни черепка или жестянки. Ничего! Пока заключенный ел, надзиратель стоял за дверью, затем забирал у него деревянную миску и ложку.

Эти подробности мозг профессора впитывал одну за другой, как губка. Когда все варианты были рассмотрены, ММ принялся за осмотр камеры. Начиная с потолка, он исследовал стены сверху донизу, пробуя на прочность камни и цемент между ними. Время от времени он осторожно топал ногой по полу, но везде был абсолютно прочный цемент. Закончив осмотр, ММ присел на краешек железной кровати и погрузился в долгое раздумье. Ведь профессору Аугустусу С.-Ф.-К. Ван Дузену было над чем подумать.

Его отвлекла крыса – она пробежала прямо по ноге и юркнула в темный угол камеры, напуганная собственной смелостью. Некоторое время спустя ММ, пристально вглядываясь в темноту угла, где скрылась крыса, уже мог различить во мраке множество крошечных, как бусинки, глаз, уставившихся на него. Он насчитал шесть пар, может быть, там были и еще – разглядеть не удавалось.

Все еще сидя на кровати, ММ впервые обратил внимание на нижнюю часть двери. Между полом и прутом стальной решетки была щель шириной в два дюйма. Не отрывая взгляда от этой щели, ММ резко шагнул в угол, где виднелись глазки-бусинки. Снова частый топот крошечных лапок, писк испуганных грызунов и – тишина.

Ни одна крыса не выбежала в щель под дверью, но и в камере их больше не было. Значит, должен быть другой лаз, но очень узкий. ММ, ползая на четвереньках, принялся искать этот лаз, шаря в темноте своими длинными, тонкими пальцами.

Наконец его старания были вознаграждены… Он наткнулся на маленькое отверстие в цементном полу.

Оно было совершенно круглое, размером чуть больше серебряной монетки. Профессор запустил пальцы в отверстие; кажется, это была заброшенная канализационная труба, сухая и забитая мусором.

Удовлетворившись этим, он еще час просидел на кровати, после чего вновь исследовал окрестности, глядя в узкое оконце камеры. Один из часо вых стоял прямо напротив, у стены, и случайно взглянул на окно тринадца той камеры, как раз когда в нем показалась голова ММ. Но профессор не заметил этого.

Настал полдень, и появился надзиратель с тюремным обедом – отвратительно грубой пищей. Дома ММ ел просто для поддержания жизни, по этому и здесь он безропотно принимал то, что ему давали. Вдруг он заговорил с надзирателем, который стоял за дверью и наблюдал за ним.

– Изменилось здесь что-нибудь за последние годы? – спросил он.

– Почти ничего, – отвечал тот. – Новую стену выстроили четыре года назад.

– А в самом здании?

– Покрасили двери и рамы снаружи и вроде бы лет семь назад провели новую канализацию.

– Вот как, – сказал заключенный. – А далеко ли отсюда до реки?

– Около трехсот футов. У мальчишек бейсбольная площадка между стеной и рекой.

ММ ничего не сказал, но когда надзиратель уже собрался уходить, он попросил воды.

– Здесь все время хочется пить, – пояснил он. – Нельзя ли оставлять мне немного воды в чашке?

– Я спрошу начальника, – сказал надзиратель и ушел.

Полчаса спустя он вернулся и принес воды в маленькой глиняной чашке.

– Начальник сказал, что чашку вы можете оставить у себя, – сообщил он заключенному. – Но вы должны будете предъявить ее мне по первому требованию. Если разобьете, другой уже не получите.

Надзиратель ушел по своим делам. На мгновение могло показаться, что ММ хотел еще задать вопрос, но передумал.

Через два часа тот же надзиратель, проходя мимо двери тринадцатой камеры, услышал какой-то шум и остановился. ММ стоял на четвереньках в углу камеры. Из этого же угла время от времени доносились шорох и писк. Надзиратель с интересом наблюдал эту картину.

– Ага, поймал! – послышался голос заключенного.

– Кого поймал? – строго спросил надзиратель.

– Крысу! – ответил тот. – Вот!

И надзиратель увидел, как в длинных пальцах ученого извивается маленький серый зверек. Тот поднес крысу поближе к свету и стал пристально ее рассматривать.

– Это черная крыса, – сказал ученый.

– Вам что, заняться больше нечем? – проворчал надзиратель.

– Возмутительно, что здесь крысы! – раздраженно ответил профессор. – Возьмите-ка эту и убейте. Их тут полно!

Надзиратель взял отчаянно извивающееся животное и с силой швырнул его об пол. Крыса пискнула и затихла. Позже он рассказал этот случай начальнику, который лишь насмешливо улыбнулся в ответ.

Чуть позже полудня часовой во дворе со стороны тринадцатой камеры снова глянул вверх и увидел, что заключенный выглядывает из окошка. Он видел, как тот просунул руку сквозь прутья решетки и что-то белое упало на землю прямо под окном. Это оказался маленький комочек ткани, судя по всему – белого рубашечного полотна, завернутый в пятидолларовую купюру. Часовой снова посмотрел на окно, но профессора уже не увидел.

Недобро улыбаясь, он показал этот комочек начальнику тюрьмы. Вдвоем они разобрали то, что было написано на нем какими-то странными расплывавшимися чернилами. На одной стороне было вот что:

«У гебу ямыр-от окбос оп-стотен от. Э.».

На другой:

«Нашедшего просьба вручить доктору Чарльзу Рэнсому».

– Ага, – усмехнулся начальник, – план номер один провалился. – Он задумался: – Но почему заключенный адресовал это доктору Рэнсому?

– И где он взял перо и чернила? – удивился часовой.

Начальник и часовой переглянулись. Никакой очевидной разгадки на ум не приходило. Начальник еще раз тщательно изучил послание и тряхнул головой:

– Что же заключенный хотел передать доктору Рэнсому? – медленно произнес он.

Часовой снова прочел:

«У гебу ямыр-от окбос оп-стотен от. Э.».

Начальник тюрьмы потратил час, пытаясь установить, что это за шифр, и еще полчаса – пытаясь понять, почему заключенный решил связаться с доктором Рэнсомом, с которым и затеял этот спор. Еще некоторое время начальник размышлял над тем, где профессор достал перо и чернила или что он использовал вместо них. Чтобы прояснить этот вопрос, он опять осмотрел клочок полотна с неровными краями – явно обрывок белой рубашки.

Итак, происхождение клочка ткани понятно, но чем заключенный пользовался, чтобы писать? Начальник знал: ни пера, ни чернил у него быть не могло, да и не похоже было, что надпись сделана пером и чернилами. Тогда чем же? Начальник решил сам заняться расследованием. ММ был его заключенным, а он, как начальник тюрьмы, обязан охранять своих заключенных, и если кто-то из них пытается сбежать, посылая шифрованные записки на волю, он должен пресечь это, кем бы ни был его арестант.

Начальник подошел к тринадцатой камере и застал ММ стоящим на четвереньках на полу. Он был занят ловлей крыс и ничем более предосудительным. Услышав шаги начальника, ММ быстро обернулся к нему.

– Это отвратительно! – возмущенно сказал он. – Эти крысы… Их тут тьма!

– Все остальные почему-то не возмущались, – заметил начальник. – Вот вам новая рубашка, дайте мне вашу.

– Зачем? – быстро спросил ММ. Его голос звучал неестественно, и вы глядел он явно смущенным.

– Вы пытались связаться с док тором Рэнсомом, – сурово сказал начальник, – но вы у меня под надзором, и мой долг – положить всему этому конец.

ММ помолчал немного.

– Ну что ж, – произнес он наконец, – выполняйте ваш долг.

Начальник усмехнулся. Заключенный встал с пола, снял белую рубашку и вместо нее надел полосатую тюремную робу, принесенную начальником. Тот со строгим видом взял рубашку и приложил кусочек ткани с зашифрованной надписью к оборванному месту на ней. ММ с любопытством наблюдал за ним.

– Это вам принес часовой? – спросил он.

– Конечно, – торжествуя, ответил начальник. – И это означает, что ваша первая попытка бежать не удалась.

ММ видел, как доволен начальник, убедившись, что пресловутый лоскуток в самом деле оторван от белой рубашки.

– Чем вы это писали? – строго спросил начальник.

– Мне кажется, установить это – ваша обязанность! – раздраженно ответил ММ.

Начальник рассердился было, но взял себя в руки. Тщательно обыскав камеру и самого заключенного, он не нашел абсолютно ничего такого – даже спички или зубочистки, – что могло бы служить пером. Такой же тайной окутано было вещество, которое использовалось вместо чернил. Начальник покинул тринадцатую камеру в сильном раздражении, забрав, однако, с собой трофей – изорванную рубашку.

«Ну что ж, записки на ткани не помогут ему выбраться на волю, это ясно», – сказал он себе, несколько успокоившись. Начальник спрятал в стол обрывок рубашки и решил ждать развития событий. «Если этот человек выберется из тринадцатой камеры, то я – черт побери! – я уйду в отставку».

На третий день своего заключения ММ открыто попытался подкупить охрану. Надзиратель принес ему обед и стоял, наклонясь, в ожидании у решетчатой двери, когда ММ заговорил с ним.

– Канализационные трубы ведут отсюда к реке, не так ли? – спросил он.

– Да, – отвечал надзиратель.

– Наверное, они очень узкие?

– Слишком узкие, чтобы вылезти через них наружу, если вы об этом, – усмехнулся надзиратель.

Молчание продолжалось, пока ММ не закончил есть. Потом он спросил:

– Вы ведь знаете, что я не преступник?

– Знаю.

– И что я имею полное право выйти на свободу, если попрошу об этом?

– Да.

– Что ж, я оказался здесь, считая, что сумею совершить побег, – сказал заключенный. Его сощуренные глазки испытующе глянули в лицо надзирателю. – Согласитесь ли вы принять финансовое вознаграждение, если поможете мне бежать?

Надзиратель, который оказался честным малым, поглядел на слабое, тщедушное тело профессора, на его огромную голову с шапкой желтых волос и почувствовал что-то вроде жалости.

– Я так думаю, тюрьмы вроде этой строились не для того, чтобы такие, как вы, могли из них бежать, – ответил он наконец.

– Но хотя бы узнайте, что я вам предлагаю в обмен на вашу помощь! – настаивал заключенный, почти умоляя.

– Нет, – коротко ответил надзиратель.

– Пятьсот долларов! – не отставал заключенный. – Я же не преступник.

– Нет, – повторил надзиратель.

– Тысяча!

– Нет, – снова ответил надзиратель и поспешил уйти, чтобы избежать дальнейшего искушения. Уходя, он обернулся: – Даже если бы вы дали мне десять тысяч долларов, я не смог бы вас освободить. Для этого вам нужно пройти через семь дверей, а у меня ключи всего от двух.

Все это он пересказал начальнику тюрьмы.

– План номер два провалился, – усмехнулся тот. – Сначала шифр, потом подкуп.

В шесть вечера, когда надзиратель снова подходил к тринадцатой камере, неся пищу для ММ, он вдруг остановился, привлеченный резким звуком. Несомненно, это был скрежет железа о железо. Как только он приблизился к двери, звук прекратился; тогда надзиратель, находившийся вне поля зрения заключенного, искусно воспроизвел звук шагов, словно бы удаляющихся от тринадцатой камеры. При этом он оставался на том же месте.

Через минуту размеренный звук возобновился, и надзиратель, бесшумно подкравшись на цыпочках к двери, заглянул сквозь решетку. ММ, стоя на кровати, трудился над прутьями узкого окошка. Судя по движениям его руки – вперед-назад – в ней был напильник.

Так же бесшумно надзиратель прокрался обратно, вызвал начальника, и вместе они на цыпочках вернулись к тринадцатой камере. Резкий звук все еще доносился оттуда. Начальник, прислушавшись для верности, внезапно возник в дверях.

– Ну? – произнес он, улыбаясь. ММ оглянулся, все так же стоя на кровати, и быстро соскочил на пол, отчаянно пытаясь что-то спрятать. Начальник вошел в камеру, протягивая руку:

– Отдайте!

– Нет! – резко ответил ММ.

– Ну же, отдавайте, – настаивал тот. – Я не хотел бы снова вас обыскивать.

– Нет! – не сдавался заключенный.

– Что у вас там? Напильник?

ММ не ответил и, прищурившись посмотрел на начальника; выражение его лица было почти разочарованное. Почти, но не совсем.

– План номер три провалился так? – добродушно спросил начальник. В голосе его прозвучало что-то вроде сочувствия. – Плоховато, а?

Профессор не ответил.

– Обыщите его, – приказал начальник тюрьмы.

Надзиратель тщательно обыскал заключенного. В конце концов он обнаружил искусно спрятанную в поясе брюк стальную пластинку в виде полумесяца.

– Ага, – произнес начальник с довольной улыбкой, когда надзиратель подал ему найденный предмет. – Это от каблука.

Надзиратель продолжил поиски и в другом конце пояса нащупал такую же стальную пластинку. На краях ее остались следы – очевидно, следы трения о железные прутья. Начальник взглянул на профессора:

– Вы бы не смогли перепилить этим решетку!

– Смог бы, – твердо ответил ММ.

– За полгода – может быть, – добродушно усмехнулся начальник. Он медленно покачал головой, глядя в порозовевшее лицо заключенного. – Не пора ли прекращать?

– Я еще не начинал, – быстро ответил тот.

Камера была снова тщательно обыскана. Начальник и надзиратель внимательно обследовали ее, даже постель разворошили – ничего! Начальник тюрьмы вскарабкался на кровать и осмотрел прутья оконной решетки там, где арестант орудовал «напильником».

– Только придали им немного блеску! – рассмеявшись, сказал он заключенному, который стоял и уныло наблюдал за происходящим. Начальник схватил железные прутья своими сильными руками и попробовал потрясти их. Прутья неподвижно держались в твердом граните. Он проверил каждый прут в отдельности – все были в порядке. Наконец начальник слез с кровати.

– Сдавайтесь, профессор, – посоветовал он.

ММ отрицательно покачал головой, и начальник с надзирателем ушли.

Когда они скрылись в глубине коридора, профессор присел на краешек кровати и обхватил голову руками.

– Это безумие – пытаться сбежать отсюда! – заметил надзиратель.

– Конечно, никуда он не сбежит, – ответил начальник. – Но, однако же, он хитер! Хотел бы я знать, чем и как он писал свое послание!

На следующее утро, в четыре часа, жуткий, душераздирающий вопль огласил тюрьму. Он доносился со стороны центральных камер, и в нем звучали ужас, страдание и мучительный страх. Начальник тюрьмы, услыхав этот вопль, вызвал трех надзирателей и помчался с ними в длинный коридор, ведущий к тринадцатой камере.

Пока они бежали, снова раздался жуткий крик, переходящий в вой, и затих. Побелевшие лица заключенных тут и там приникали к дверным решеткам, люди в страхе и недоумении выглядывали наружу.

– Опять этот сумасшедший из тринадцатой, – проворчал начальник.

Он остановился, вглядываясь в полумрак камеры, в то время как один из надзирателей светил ему фонарем. «Сумасшедший из тринадцатой» мирно лежал на своей койке, на спине, с раскрытым ртом, и храпел. Не успели они отвести взгляд от спящего, как тот же леденящий душу вопль донесся снова, откуда-то сверху. Начальник, слегка побледнев, направился вверх по лестнице. На последнем этаже он обнаружил заключенного из сорок третьей камеры (она находилась прямо над тринадцатой, двумя этажами выше) забившимся в угол от страха.