Текст книги "Обрести себя"

Автор книги: Зеэв Ривин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Танины губы искривились в горькой усмешке.

– Таня, что значит «это»? Ты о чем? Ты можешь мне объяснить внятно?

Таня посмотрела на Соню. Темные глаза, в которых было видно сострадание. Тонкий с легкой горбинкой нос. Темные волосы, выбившиеся из-под коричневого, нелепо съехавшего на бок вязаного берета.

– Наверное, когда она меня волокла берет съехал, – подумала Таня.

– Тебе, Сонечка, могу, – ответила она. Ты ведь еврейка, Соня, да?

– Да!

В голосе девушки прозвучал еле заметный вызов.

– Да, Таня, я еврейка, а что?

– Я, Соня, тоже, только я узнала об этом меньше месяца назад.

– Как это может быть?! – удивилась Соня.

– А вот и может! – сказала Таня. Я никогда не думала, что быть евреем так плохо, пока на себе не почувствовала. За что мне так? Я просто ему написала, а он…

– Таня, ты можешь рассказать мне все по порядку.

Таня вздохнула и начала свой короткий рассказ. Соня молча выслушала ее не перебивая.

– Понимаешь, мы уже поженится собирались. Я ему, как родному…, а он…

Таня закончила свое повествование, опустила голову и уставилась в землю перед собой.

– Дурак он, – заявила Соня резко. Он просто испугался за свою анкету. Он еще пожалеет, он еще к тебе извиняться придет, вот увидишь! Ты на себя посмотри. Ты такая красивая! Он обязательно к тебе приползет, а ты не будь дурой. Ты же не хочешь всю жизнь по углам маятся? Вот о чем подумай.

– Не смогу я его простить, Соня. Он мне в самую душу… Если бы ты знала, как мне плохо. Я ведь его любила… И сейчас люблю. Люблю и ненавижу одновременно.

– Я тебя, Танюша, понимаю. Даже очень понимаю. Все твои переживания понимаю. Мои бабушка и дедушка со всей родней были расстреляны фашистами на Украине, а мама и папа…

Соня замолчала. Таня увидела, что она так плотно стиснула зубы, что желваки на скулах выступили.

– Во время дела врачей, это когда в 1953 году врачей-профессоров арестовали. Они все евреями были. Ты наверное мало что помнишь. Ты ведь русская по бумагам, а я хорошо все помню. Маму, она инженером была, с работы выгнали, папу, он врачом был в госпитале, арестовали и обвинили, что он якобы неправильно раненых лечил. Папа на допросе умер, а мама, как узнала о папе, от инфаркта на месте… Мне тогда десять лет всего было. Потом Сталин умер и, папу реабилитировали, а вот я одна осталась. Меня в детский дом отправили. Ох и гнобили меня там, всю жизнь изуродовали. Так, что уж кто-кто, а я тебя понимаю лучше всех. Давай-ка я тебя домой провожу, тем более, что по пути мне. Вдруг снова под машину угодишь?

– Не волнуйся, – ответила Таня. Мне уже легче, но если бы не ты… Ты меня спасла, Соня.

– Да брось ты, пойдем!

Они встали с лавочки. Соня взяла Таню под руку и они медленно пошли по улице.

Глава пятая

– Соня, а ты где работаешь?

Таня посмотрела на свою новую знакомую. Соня была ниже ее ростом на пол головы. Она шла рядом, держа Таню под локоть. Во всех ее движениях чувствовалась скрытая энергия.

– Боевая натура, – подумала Таня. Наверное ее детдом такой сделал.

Соня и Таня шли по тротуару. Уже смеркалось. Зажглись уличные фонари. Их тусклый свет еле освещал тротуар.

– Я историю преподаю. Моя школа в трех станциях метро от Киевского, – ответила Соня.

– А ты?

– А я английский. Я в школе Гиммельфарба работаю.

– Да ты что! Вот повезло!

– Это мое счастье, Соня, что я прописку здесь нашла, а иначе послали бы куда-нибудь, или домой пришлось бы возвращаться. Я ведь из Клинцов. Это городок такой в Брянской области.

– А я вообще: – «Ни кола, ни двора!». Все мое имущество в двух чемоданчиках.

Соня снизу вверх посмотрела на Таню.

– Я почему в историко-архивный пошла? Знала, что только туда с моей пятой графой поступить можно. Мне умные люди посоветовали в другие ВУЗы с моей фамилией да физиономией даже не соваться.

– А какая твоя фамилия, Соня?

Соня остановилась.

– Докладываю! Меня зовут Софья Моисеевна Маранцман и лицо мое типично-семитское, так что все сразу видно и даже в документы лезть не надо, а ты?

– А у меня, Сонечка, все просто замечательно…было… По паспорту я Татьяна Петровна Морозова, русская, школу закончила с золотой медалью. Видишь, как у меня все образцово!

Таня горько усмехнулась.

–Вот и познакомились!

– И чего ты куксишься, Таня?! Все у тебя хорошо, все отлично! – воскликнула Соня. Зачем тебе проблемы себе на голову создавать?

– Уже создала. Только заикнулась, как меня тут же жених бросил. Я, видишь ли, пятно в его анкете.

– Ну и все, и молчи себе, и никому об этом не говори! Тебе не обязательно на каждом углу кричать, что ты еврейка. Документы чистые. Кто об этом еще знает?

– Ну тетя Поля знает и Дима теперь.

– Ну и все! Живи себе и радуйся. Как говаривала завхоз в нашем детдоме: – «Не бери дурное в голову, деточка!». Получила раз по башке, сделай выводы! А Дима твой сам к тебе приползет, вот увидишь.

– А где же справедливость, Соня? Чем ты хуже меня?

– Справедливость, Танечка, только в детских сказках.

– Соня, ты знаешь, я угол снимаю у одной генеральской вдовы. Ее мужа в сорок первом расстреляли…наши. На него начальственные ошибки списали…

– Вот видишь, Таня, ты сама, на свой вопрос и ответила.

– Но как же так? Мы детям на уроках, да на собраниях, в передовицах газет красивые слова говорим про дружбу народов, да про интернационализм, а в жизни…

– Таня, ты что Америку открыла?! Посмотри по сторонам! Это наша жизнь, ее реалии. Ты думаешь мне легко детям на уроках врать? Древняя история еще куда ни шло, а современная-практически вся– мифы или откровенная ложь!

– Соня, да ты что? А как же учебники?!

– Сказки. Я как-нибудь тебе расскажу. Я когда училась, в архивах рылась. Я там такое накопала…, закачаешься. В аспирантуру я не попала, но пару моих друзей там учатся. Тоже архивными исследованиями занимаются. Мы встречаемся. У нас компания своя. Так вот, Танечка, они мне всякие вещи интересные рассказывают. Думать страшно, не то что говорить. А ты говоришь: – «Учебники!»

Они продолжали молча идти по улице. Таня шла, пыталась задуматься об услышанном, но мысли о случившемся не давали покоя.

– Ладно, Таня, ты не унывай! – вдруг воскликнула Соня. Поверь мне и моему опыту, все всегда как-то утрясается. Вот и у тебя все путем будет.

– Ты, Соня, оптимистка! Я вот что подумала. Я только что потеряла человека, которого считала самым близким и самым родным, но зато нашла тебя, Сонечка! Ты прости, если ты конечно захочешь…

– Ну конечно, Таня, мы с тобой обязательно встречаться будем! Ты мне дай телефон в коммуналке и учительской, а я тебе свои дам. Сможем договариваться о встречах.

За разговором они подошли к строящемуся дому.

– Смотри, Соня, я живу на Советской. Надо эту стройку обойти и я буду дома.

– Так мы, Таня, совсем соседи, оказывается. Я в конце квартала живу.

Осторожно ступая, чтобы не провалиться в грязь, они обогнули строительство.

В Одинцово начали строить дома, поэтому улицы во многих местах были перегорожены дощатыми заборами.

– Вот здесь я и живу, – сказала Таня, когда они подошли к ее дому.

Дом представлял собой двухэтажное строение. Ранее это был купеческий дом, потом его переделали под коммуналки.

– Я живу на втором этаже. Звонить надо три раза. Знаешь, Соня, как мне с хозяйкой повезло! Анна Павловна, чудесная женщина и относится ко мне, как к дочке, а кто я ей, никто?! А так представь себе, как бы мне домой возвращаться. Тошно мне Сонечка. Очень тяжело. Это пока я с тобой, еще куда ни шло…

– Таня, прекрати! Я же тебе сказала, что все утрясется. С хозяйкой тебе действительно, повезло, а вот мне не очень. Бабка вроде ничего, когда трезвая, а как выпьет, так начинает про жидов бурчать, которые во всем виноваты. Знаешь Таня, я на нее не сержусь. Несчастная она. Муж и сын на войне погибли. Осталась одна, как перст, но причем здесь евреи, почему мы виноваты?

Они стояли у Таниного дома.

–Ладно, Таня, ты давай, держись и под машины больше не кидайся, хорошо? Созвонимся. Ну, я пойду.

Соня повернулась и пошла по улице. Таня молча смотрела ей в след.

– Если бы не она, – подумала Таня, там, на дороге, мои проблемы бы и закончились.

Анна Павловна встретила ее в дверях комнаты.

– Танечка, деточка, я должна попросить у тебя прощение! Это крайне непорядочно с моей стороны, но я прочитала твое письмо. Ты уронила его на пол. Я подняла и прочитала.

Анна Павловна протянула Тане конверт.

– Вот, Танечка. Ты меня прости, как-то так получилось… Я поняла, что твой Дима…

– Он уже не мой, Анна Павловна.

– Господи, Танечка, извини меня бога ради.

– Я вам Анна Павловна честно скажу. Он меня не бросил, он меня предал! Я примерно месяц назад узнала, что я по рождению еврейка. Всех евреев расстреляли, а меня мама и тетя Поля спасли и вырастили, как родную. Мне тетя Поля после маминой смерти все рассказала. Я ему, как родному, честно написала, а он за карьеру свою испугался. Он в военно-дипломатической академии учится. Вы, ведь Анна Павловна знаете, что это такое?

– Да, Танечка, знаю. Там военных разведчиков готовят.

– Так вот, – продолжила Таня, там всех курсантов чуть ли не рентгеном просвечивают. Вот он, наверное, и испугался, что всплывет…

Таня посмотрела на Анну Павловну. Женщина побледнела, выпрямилась и смотрела на нее таким взглядом, которого ранее Тане видеть не доводилось.

– Таня, – сказала Анна Павловна, я, как потомственная русская интеллигентка, скажу тебе прямо. То, как он поступил-это низко, мерзко и подло. Мой муж, Евгений Георгиевич, был человеком чрезвычайно порядочным. Он бы этому Дмитрию руки не подал. Впрочем, таких как мой муж мало осталось. И еще я хочу тебе сказать, Таня, что твоя мама и тетя Поля-святые люди. Уж я то знаю, как они рисковали, когда тебя спасали. Ты свою тетю Полю не забывай!

– Что Вы, Анна Павловна, как можно?!

– А я и не сомневалась! Ты, Танечка, очень хороший и порядочный человек. Я сердцем это чувствую.

Таня молча обняла Анну Павловну, прижалась к ней.

– Ничего, моя деточка, ты поверь мне, все хорошо будет, – тихо зашептала ей на ухо Анна Павловна и стала нежно гладить ее по голове.

– Вот, что Танюша, давай ка вечерять будем.

Они поужинали в тишине. Каждый думал о своем.

– Анна Павловна, я вам показать что-то хочу, – сказала Таня, когда они закончили трапезу и убрали со стола.

Таня достала из сумки бумажный пакетик, в котором хранила кулон, осторожно развернула его и положила на стол. Анна Павловна одела очки, взяла в руки, поднесла к свету и стала его рассматривать.

– Удивительная работа! – сказала она. Явно большой мастер делал. Как он виноградную лозу смог изобразить?! Просто потрясающе! А в центре звезды-две буквы еврейские. Как он их искусно сделал! Это Танечка, наверное, первые буквы твоей фамилии и имени. Держи и храни! Это вещь святая.

– Да, Анна Павловна. Я когда все узнала от тети Поли, ходила туда, где евреев расстреливали. Страшное место. Только заброшенный памятник и лес кругом. Под ним, наверное, вся моя семья лежит. Постояла я там, поплакала.

– Правильно сделала, Танюша. Помянула невинно убиенных. А вот мой Женя и товарищ его Яков, вообще могилы не имеют и некуда мне пойти и помянуть их. Ничего Танечка, я пока жива, бороться за честное имя мужа буду, до последнего вздоха буду, пока правды не добьюсь!

Вечер прошел незаметно. Таня сидела за столом. Она пыталась проверять тетради, но на душе было тяжело и муторно.

– Как он так мог?!

Эта мысль терзала ее и не отпускала.

Когда они легли спать, Анна Павловна услышала, как из-за ширмы, за которой была кровать Тани, раздается тихий плач.

Глава шестая

Весна наступала по всем фронтам. Снег бурно таял. Повсюду были лужи, ручьи текли по тротуару и обочинам дорог. Районы строительства превратились в непроходимое болото. Люди с трудом обходили строящиеся дома по проложенным деревянным мосткам.

В один из последних дней апреля, Таня, вернувшись домой из школы, застала свою хозяйку в крайнем волнении.

– Танечка! – Анна Павловна быстро шагнула девушке навстречу.

В руках она держала большой распечатанный конверт.

– Что это, Анна Павловна?

– Это значит, деточка, что у меня появляется новая надежда. Генерал Алтуфьев сообщает, что он получил повышение. Теперь он генерал-лейтенант, служит в Генштабе и, самое главное, он пишет, что смог найти новые документы, подтверждающие невиновность моего мужа и Якова Зарецкого. Он меня и Софью приглашает на встречу, которая состоится, представляешь себе, в пятницу 7 мая в Москве у него в кабинете.

Анна Павловна не выдержала и заплакала, закрыв лицо руками. Таня обняла ее.

– Вот видите, Анна Павловна, я ведь вам говорила…

– Подожди, Танечка, еще рано радоваться. Алтуфьев просто приглашает нас, чтобы мы подписали соответствующие документы. Но, ты понимаешь, в такой день! Это знак господний! Видишь, Таня, есть еще честные и порядочные люди! Я ему так и скажу! Несмотря на несправедливость, легче жить, когда знаешь, что есть такие, как он. Сколько времени прошло, а он помнит, не забыл! Не предал память Евгения Георгиевича.

Анна Павловна молитвенно сложила ладони.

– Я верю, Танечка, и всегда, даже в самый трудный час верила, что все равно правда восторжествует!

Новикова посмотрела на Таню и она увидела, как ее лицо прояснилось и осветилось внутренним светом.

С того дня, как Таня и Соня познакомились при столь драматических обстоятельствах, им удалось всего несколько раз поговорить по телефону да Соня один раз забегала в гости.

Это был замечательный вечер. Таня познакомила Соню с Анной Павловной и они хорошо провели время. Соня внушала надежду Анне Павловне:

– Вы знаете, Анна Павловна, я уверена, что можно найти правду о вашем муже. У нас все в архивах упрятано. Нужно только до этих документов добраться. Это ужасно тяжело. Все за семью печатями, но если сослуживец вашего мужа в больших чинах сейчас, то может это ему и удастся?

Школьные заботы не давали продыху. Таня зачастую уходила утром и возвращалась вечером. Она допоздна засиживалась в учительской, проверяя тетради учеников. Ей не хотелось зря стеснять свою хозяйку. Таня очень уставала и в тайне была этому рада. Она старательно гнала от себя всяческие, связанные с новой реальностью мысли. Эти мысли преследовали ее, возвращались к ней по ночам снова и снова. Ее постоянно мучил один и тот же сон.

Женщина с ребенком на руках выбегает из рядов смертников. Искаженное в немом крике лицо. Тане все время казалось, что эта женщина пытается что-то ей сказать. Эта безвестная женщина, в последние мгновения своей жизни думала только о том, как спасти свое дитя, то есть ее, Таню.

– Но получается, что на самом деле я вовсе не Таня, – думала девушка бессонной ночью. Это мама-Аня так меня назвала. Так кто же я? Как звала меня та женщина, сидя у колыбели? Какие песни она мне пела? Кто же я на самом деле? Эти странные буквы на медальоне. В них скрыта тайна моего имени. Как бы ее разгадать?

С этой мыслью Таня провалилась в тяжелый сон.

– Танечка, деточка, ты совсем осунулась, – переживала Анна Павловна. Не терзайся, душа моя, не мучайся ты из-за него.

– Я не из-за него переживаю. Я все время о той женщине думаю, которая меня родила и которая меня спасла от смерти. Как ее звали? Как меня звали? Какие песни она мне пела? Я все время об этом думаю! Я узнать хочу, но как…?

– А ты с Соней поговори. Она девушка умная. Помнишь, как она мне про архивы и хранилища говорила. Так и получилось. Видно Алтуфьев как-то смог до них добраться.

Первомай в этом году выпал неудачно, на субботу. Таня и Соня договорились обязательно встретиться после демонстрации у билетных касс в парке им. Горького.

– Как здорово! – воскликнула Соня. Вот уж наболтаемся! У меня столько есть чего порассказать, аж язык чешется!

– Сонечка, я тоже буду очень рада тебя видеть! Мне тоже надо бы с тобой кое о чем поговорить.

Первомай прошел замечательно. Вся столица была украшена плакатами, транспарантами, красными флагами. Всюду висели портреты руководителей государства.

Таня стояла в условленном месте и ждала Соню. Из репродукторов звучала бравурная музыка, создававшая приподнятое, праздничное настроение.

– Таня! – услышала она Сонин голос.

Таня обернулась и увидела спешившую к ней Соню. Одета она была в темно-бордовый плащ и такую же шапочку.

– Вот Таня посмотри! Как тебе?! Представляешь, как мне повезло! Я в ГУМе была и как раз выбросили! И деньги с собой были. Я сразу в очередь! Пятнадцатая была! И с размером повезло, подобрала.

– Сонечка, тебе действительно очень идет.

– Знаешь, я по тебе очень соскучилась! – сказала Соня.

– И я, Соня, тоже. Ты знаешь, Анна Павловна тебя добрым словом поминает. Помнишь, ты про архивы и спецхраны рассказывала. Анна Павловна письмо от генерала Алтуфьева получила. Он новые документы нашел. Приглашает Анну Павловну и Софью Зарецкую на подписание прошения. А вдруг получится?! Вот моя хозяйка будет счастлива!

– Это будет необыкновенная удача! Сколько таких, как ее муж, ты даже представить себе не можешь!

Соня посмотрела на свою подругу.

– Все, Таня, пойдем в парк скорее.

Они купили билеты и, через центральную арку, вошли в парк. Настроение у всех было замечательное. Вокруг полно нарядно одетых людей. Дети побольше бегали по дорожкам, маленькие шли держа за руки родителей. Многие устремились к аттракционам. Там образовались довольно длинные очереди.

– Соня, давай сначала просто погуляем, мороженое поедим, а потом на чертово колесо пойдем. Может народу станет чуть поменьше? Не хочется зря в очереди стоять.

– Таня, я всегда «за!». Вон смотри, мороженое продают! Я «Эскимо» хочу.

– И я тоже!

Они поспешили к ларьку, где продавали мороженое. Там стояла очередь человек десять. Таня и Соня заняли очередь и стали ждать. Очередь продвигалась довольно быстро. Мороженщица-женщина средних лет, споро обслуживала клиентов, улыбалась, поздравляла всех с праздником. Наконец подошла очередь Тани и Сони.

– Я угощаю! Я сегодня при деньгах! Мою покупку отмечать будем.

Соня посмотрела на Таню и приятная улыбка осветила ее лицо.

– А она очень симпатичная, когда улыбается,– подумала Таня.

Соня приблизилась к ларьку, опустила руку в карман за деньгами.

– Сдвинься, жидовка!

Какой-то довольно рослый парень, появившийся за спиной Сони, боком толкнул ее с такой силой, что она отлетела в сторону и упала на Таню. Парень был пьян и пьян хорошо. От него несло водочным перегаром. Кепка, сдвинутая на макушку, расстегнутая куртка.

– Эй, обратился он к мороженщице, давай быстро…

Таня была в шоке. Она внутренне одеревенела, не зная, что делать. Соня выпрямилась, повернулась и посмотрела на парня.

– Слушай, ты, мразь, – сказала она медленно выговаривая каждое слово. Я, таких, как ты, у нас в детдоме, как тараканов давила…

– Ты че сказала? Коза жи…

В тоже мгновение, Соня схватила его обеими руками за рукава куртки у самых локтей, дернула на себя и, со всей силы, ударила коленом в пах. Парень от дикой боли согнулся на пополам. Соня отскочила в сторону и с маху саданула его предплечьем по шее. Хулиган кулем рухнул на асфальт рядом с киоском. В очереди наступила гробовая тишина.

– Извините, сказала Соня мороженщице. Дайте пожалуйста две порции «Эскимо».

Соня протянула деньги и Таня увидела, как дрожат ее пальцы.

– А с этим что? – спросила мороженщица, тупо глядя на лежавшего на асфальте хулигана.

– Не знаю,– ответила Соня. Вызовите милицию, если хотите. Он свое уже сполна получил.

Таня вышла из ступора и потянула Соню за рукав.

– Соня, давай скорее, побыстрее пойдем отсюда!

– А куда торопиться, Танюш. Эта тварь еще не скоро очухается.

Таня взяла свою порцию мороженого и обняла Соню. Она почувствовала, как девушка сильно дрожит всем телом.

– Вот она ему врезала! – услышали они чей-то восхищенный шепоток за спиной.

Таня и Соня не оборачиваясь пошли по дорожке.

– Как я их всех ненавижу, мерзавцев этих…, меня аж трясет, когда таких тварей вижу! Сколько я, Танечка, от них натерпелась, ужас.

– Все, Сонечка, все! Успокойся! Как ты ему! Я даже не ожидала! Скажи, а где ты так научилась?

– Это Норик Хачатрян меня научил. Он мой первый рыцарь!

– А кто это? Удивилась Таня?

– Этот парень появился у нас в детдоме, когда я училась в десятом классе. С того дня наступила у меня, Танечка, райская жизнь. Он всех моих мучителей утихомирил. Один, представь себе!

Соня подняла голову вверх, подставила лицо мягким солнечным лучам и снова улыбнулась своей необыкновенно приятной улыбкой.

– Короче, появился у нас в классе новенький, армянский мальчик. Звали его Норик Хачатрян. Высокий, широкоплечий, знаешь, жилистый такой. Как он появился, так все и началось. Мы сидели в классе и делали домашнее задание. Новенький зашел и спросил, что задали. Ну я его позвала, показала, объяснила. Он сел рядом и стал задачки решать. Тут сзади подсел один из этих… Был у нас Костик, такой, тварь, каких мало. Он все время меня потихоньку изводил. Так вот, сел он сзади, дернул меня за косичку, жидовка, говорит, дай списать. Я уже учебник схватила и хотела его по голове шваркнуть, но мой сосед опередил. Он молча встал и Костику этому крюк правой, как засадил, тот в проход между партами и упал.

– А что такое крюк правой? – удивилась Таня.

– Это удар такой в боксе, – ответила Соня. И чему тебя в школе учили?

Соня засмеялась и продолжила свой рассказ.

– …И, что называется, понеслось. Была у нас в старших классах натуральная банда блатняков. Учителя от них стонали, не знали, как избавится. Так вот, вижу я на перемене, как одна из их «шестерок» к Норику подкатывается. На разбор вызывает. Было у нас на заднем дворе, за сараем, местечко, где все подобные вопросы решали. Все думаю, хана, будут моего защитника бить. Проследила за ним. Он туда пошел, а я следом потихоньку. Обошла стороной и в кустах запряталась, да недолго сидела. Подходит Норик ним, а там Костик этот был и еще двое. Так вот, он без всяких этих пацанских предвариловок, типа «ну, ты чо!» и так далее, молча, сходу, в три удара, их уложил и ушел. Я от изумления рот открыла. На следующий день к нему опять «шестерка» подкатывает и снова на разбор зовет. Я подумала, что дело совсем плохо. Вытащила я из склада, что во дворе стоял, кусок ржавой водопроводной трубы. Думаю, ежели что, буду своему защитнику помогать. Засела в засаду жду. Приходят четверо бугаев из этой банды и Костик пятый. Появляется Норик. Ужас, думаю, один против пяти-это конец. Убьют его! Вытащилась я со своей трубой из-за кустов и стала с ним рядом. Стою, трясусь. Между прочим, говорил Норик с сильным армянским акцентом. Так вот, глянул он на меня, молча забрал трубу из рук. Ловко так крутанул ее вокруг себя, аж в воздухе засвистело. Посмотрел на бандюков сказал:

– Я вэд в прошлый раз и не бил совсэм, стукнул так, чут-чут! Я вед нэ только бит, я и убивать могу, тем более, что она рядом стоит. Так, что как хотитэ, вам решать!

И снова трубу эту со свистом покрутил. Потоптались они, посмотрели и, представь себе Таня, ушли!

Они, хоть и бандюки, но жить-то всем хочется. Норик посмотрел на меня и спросил:

– Это что, ты мэня спасат собралась?

Я ответила ему, что их пятеро было, а он один.

Норик на меня глянул, улыбнулся.

– Ты храбрая, – сказал.

– Я не храбрая, я битая, – ответила.

– Скажи честно, – спросила, почему ты за меня заступился, ведь я тебе никто?

Он на меня посмотрел, серьезно так, и сказал:

– Во-пэрвых, я этих подонков нэнавижу, во-вторых, ты – дэвочек, в-трэтьих, ты – слабая. Мне атэц сказал: – «Ты, Норик, сильный, поэтому защищай слабых!».

И еще, добавил он, ты – еврейка, а евреи и армяне всегда в дружбе были.

Вот так и стали мы дружить. Спросила я его как-то, где он так драться научился? Норик рассказал, что дядя его во фронтовой разведке всю войну прошел. Он и научил. Тогда я его и попросила, что бы он меня поучил немного. Стали мы за сарай этот ходить и он меня учить начал. Почти год занимались. Как видишь, вот и пригодилось.

Соня замолчала. Некоторое время они тихо шли по дорожке.

– Не знаю, Соня, может все-таки не стоит, так… жестоко?

– Да, Таня, ты права. На педсовете, да на классных собраниях «ну-ну-ну» говорить надо, а в жизни… В жизни «добро должно быть с кулаками», тем более с такой гнусью.

Они снова замолчали.

– Знаешь, как Норик меня учил: – «Никогда не жди, что тебя бить начнут. Атакуй решительно и быстро, тогда победишь!». Вот так-то, Танечка.

– А Норик этот, что с ним стало? – поинтересовалась Таня.

– Давай-ка заберемся куда-нибудь в сторонку, найдем укромное местечко, я тебе все расскажу.

Они свернули в боковую аллею и пошли искать место, где можно посидеть в тишине.

Глава седьмая

– Соня, вон скамейка пустая! Скорее, а то займет кто-нибудь.

– Таня, я не могу. Ноги до колен оттоптала, как на костылях иду.

Таня быстрыми шагами, почти бегом, устремилась к цели и, с разгону, плюхнулась на нее.

–Уф, захватила!

Соня доковыляла до скамьи и повалилась рядом с подругой. С гримасой боли на лице, она стащила туфли и с блаженством пошевелила пальцами.

– Вот уроды! Не туфли, а кандалы! Разнашивай теперь! К сапожнику подойти, что ли? Все, отсюда меня только краном поднимут!

Соня с улыбкой откинулась на спинку скамьи и раскинула руки.

– Соня, я вижу, тебе легче стало, а то тебя всю трясло после того…

– Отвыкла я, Танюша. Знаешь, с тех пор, как я детдом покинула, это первый наезд такой. В основном было все больше по мелочам. Вот там, в детдоме, чуть ли не каждый день драки были. Представляешь, восемь лет почти прошло, а помню, как будто вчера. Со мной ведь как получилось, что я в детдом попала? Пошли мы с мамой в Бутырку, потому что ей не с кем было меня оставить. Мы передачу папе понесли. Отстояли очередь. Мама к окошку подошла, а там дежурный на нее глянул, посмотрел в журнал и сказал.

– Нет его, помер.

И окошко прямо перед носом захлопнул. Мама на меня посмотрела, передачу из рук выронила, к стенке привалилась.

– Сонечка, – прошептала и…все.

Заорала я от ужаса и, в один миг, стала круглой сиротой. Далее, Танюша, я ничего не помню. Все, как в тумане черном. Помню какая-то тетка милицейская меня в детдом этот, проклятый, привезла. Он недалеко от Волоколамска был. Так вот, там, у его ворот, мое детство и закончилось.

– Сколько же тебе было?

– Я же рассказывала, десять всего. Пробыла я там семь лет бесконечных, как будто на зоне. Каждый день за жизнь бороться приходилось.

– Сдохну, – решила я, а выживу и выучусь. В память о маме и папе. Чтобы они там наверху знали, что их Сонечка не пропала. Чуть ли не с первого дня начали меня гнобить.

– За что, Сонечка?

– Как за что? Я же дочь врага народа, да еще еврейка единственная во всем детдоме. Вот меня и травили нещадно.

– Ужас какой! – прошептала Таня.

Она посмотрела на Соню не в силах промолвить ни слова.

– Да, Таня, ты права – ужас. Был у нас один. Тайно, исподтишка гадости делал, изводил как мог, только жидовкой меня и звал. До того он меня довел, что однажды я не выдержала. Было это в библиотеке. Хватанула я энциклопедию, да с размаху, как его по голове хрястнула. Он на пол и упал. Меня тогда наказали, но зато я почувствовала, что меня немного побаиваться начали. Потом мне девочки темную устроили. Одеяло на голову накинули и так излупили, что утром я еле из постели выползла. Поняла, я тогда, что там волчьи законы правят. Мстить надо немедленно и нещадно. Случай не заставил себя ждать. Через неделю в туалете услышала я, как одна девочка сказала другой

– Мы сегодня вечером жидовке этой снова темную устроим.

– Все, поняла я, или отобьюсь или убьют меня. Стащила я швабру из подсобки и за шторой, что в спальне рядом с кроватью была, поставила. Одеял натаскала незаметно и положила их в кровать, словно я лежу с головой укрытая. Сама за портьеру спряталась и стала ждать. Вижу в щелку, четверо девочек к кровати моей подбираются. Только они напали и поняли, что меня там нет, как я выскочила, да как заору во весь голос и начала их шваброй метелить. Со всей силы. По головам, по спинам, куда попало. Вопли, крики. Луплю их и думаю, сейчас они очухаются и меня забьют насмерть. Вдруг училка дежурная к нам ворвалась… Меня снова наказали. В черный чулан на весь день заперли. С тех пор мне кликуху придумали – Сонька-бешенная. Я усвоила, Таня, одно правило. Никому, никогда не уступать ни на миллиметр. Иначе, конец. Как только кто-то на меня наезжал, сразу в драку кидалась не глядя, кто передо мной. Что было под рукой, то в дело шло. Вот так я и жила, пока Норик не появился. Однажды, это уже после той драки было, когда он один против пятерых вышел, сидим мы вечером на бревне в углу двора. Он меня спросил:

– Можно я тебя поцелую?

– Норик, – сказала, я ему, я же не красивая, а ты такой… На тебя все девчонки засматриваются.

– Он посмотрел на меня и сказал:

– Ты, Соня, красивая девочка и улыбка у тебя светлая. Просто ты редко смеёшься. Потом взял меня и поцеловал, а я ему ответила. Это был первый поцелуй в моей жизни. Потом как-то я ему сказала.

– Норик, если ты хочешь, я с тобой туда пойду.

– Куда? – не поняла Таня.

– Был у нас радом со спортзалом сарайчик. Там маты лежали. Дверь во внутрь открывалась. Стоило ее изнутри доской подпереть, как никто войти не мог. Вот туда парочки и бегали. Однажды я даже видела, как наша биологичка с физруком туда пошли.

Норик тогда посмотрел на меня:

– А ты сама хочешь?

– С тобой, хочу! – ответила.

И ни на секунду об этом не пожалела и не жалею! Оказался Норик не только сильным, но и очень нежным. Вот так у меня, Таня, первый раз в жизни было.

– А у меня ничего и ни с кем, – ответила Таня.

– Даже с Димой?

– Нет, ни разу. Как-то так вышло… Завидую тебе.

– Не завидуй, потому что не знаешь, что потом было.

Мне Норик как-то рассказал, что его спрятали в детдоме потому, что у них в Армении большая разборка была между их семьей и греческой.

– Что значит разборка? – не поняла Таня.

– Конфликт криминальный, понятно? Ты, Таня, совсем жизни не знаешь!

– Так вот, как раз через неделю после этого, за Нориком приехали и забрали его. А еще через три дня, эти твари бандитские, меня поймали, в сарай заволокли и там изнасиловали.

Таня в ужасе посмотрела на Соню. Ее лицо было похоже на маску, искаженную гримасой боли и ненависти.

– Трое их было. Я особенно и не сопротивлялась. Понимала, что бесполезно, не вырвусь, только хуже будет. В самые страшные минуты о Норике своем думала. Когда они меня наконец-то бросили и ушли, захотелось мне там же, на месте удавиться. Я веревку какую-то нашла, петлю-удавку сделала, на край стопки матов забралась. Все думаю, сейчас мои муки и закончатся. Тут меня такая ненависть обуяла.

– Что ж? – подумала. Я буду в земле лежать, а эти сволочи водку жрать и вспоминать, как надо мной глумились? Я им отомстила, Таня. Страшно отомстила. Недалеко от нас в войну окопы были. Бандюки эти, там лазили, оружие искали. В развалинах штаб их был. Я тайник, где они оружие прятали, нашла и гранату одну украла. Они там же, в развалинах, костер разводили, картошку пекли, еду ворованную на кухне жрали и вино пили. Когда никого не было, я туда пробралась и гранату эту в кострище, в золу закопала. Стала ждать, но долго не пришлось. День всего прошел, как рвануло. Только они костер развели, так бомба моя сработала. Пятерых наповал. Трех насильников моих и еще двоих из их банды.