Текст книги "Великий лес"

Автор книги: Збигнев Ненацкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Пришла зима, и в один прекрасный день ему позвонил Иво Бундер, сказав пароль: «Это господин Фельдман?» – «Нет. Ошибка». Как обычно, они встретились в условленное время возле замерзшего в это время года озерка в парке Монсуар. Баллоу приехал на встречу на своей машине, Бундер приехал на метро, что немного удивило Баллоу. Впрочем, поводов для удивления и беспокойства вскоре нашлось больше. Иво предложил поговорить в квартире. У него были три или четыре квартиры в разных кварталах города, но поехали они туда, где Баллоу еще ни разу не был, за город, на виллу, заросшую глицинией. На калитке в высокой фигурной решетке виднелась элегантная табличка с фамилией Эмануэль Краузе. В маленьком садике стояла снежная баба в старой шляпе и с метлой под мышкой. В этом доме, видимо, были дети, женщина, но они уже, наверное, спали. Иво провел Баллоу на что-то вроде остекленной и хорошо отапливаемой террасы с экзотическими растениями. Он принес еды и немного вина. А также бумажные папки. Двенадцать папок – Баллоу хорошо это запомнил, потому что, разговаривая, Бундер все время ими играл, тасовал их, перекладывал.

То, что он говорил, ошеломляло, можно сказать, даже уничтожало. Бундер решил уйти с работы, хотя сам тысячу раз говорил Баллоу, что это невозможно.

– Мы всегда вращались среди акул, – сказал Иво. – И в какой-то мере сами стали акулами. Мы изучили правила большой игры и умели играть с сильными партнерами. Но в последнее время на нашем рынке появилось множество мелких фирм с большим капиталом. Мы могли ужиться с акулами, но забыли, что существуют пираньи. А когда такая пиранья вцепится в тебя, можешь избавиться от нее, только оторвав ее от себя вместе с куском живого мяса. И со мной случилось именно это. Меня схватила пиранья, потому что я был неосторожен и обращал внимание исключительно на акул. Единственный раз в жизни я попался, Баллоу, я, твой гроссмейстер и учитель. Я попался и вынужден был начать работать на одну маленькую фирму. Это случается в нашем деле, ты об этом знаешь. что дело в том, что эта маленькая фирма попросту лопнула и кто-то свалил на меня всю вину за это. Говнюки из таких маленьких фирм хуже акул. Они хотят со мной разделаться. Убьют, чтобы потом свалить на меня всю вину за свое банкротство. Ни ты, ни кто-то другой из твоей фирмы меня не спасет. Я должен найти безопасное убежище, по крайней мере на какое-то время, хороших защитников и поэтому выхожу из нашего сотрудничества.

– Я помогу тебе бежать, – предложил Баллоу.

– За мной постоянно следят. Поэтому я приехал на встречу с тобой на метро, поэтому мы сидим с тобой тут, а не в другом месте. И поэтому ты сейчас отвезешь меня в центр города.

Конечно, Баллоу должен был поступить так, как это предусмотрено инструкцией и чему учил его сам Бундер. Он, однако, не сделал ничего такого, потому что любил Иво. Самое же важное, что он ему доверял. Еще ему доверял.

Он не сделал протестующего жеста, не сказал ни слова, когда тот положил девять папок в плоский чемоданчик и три унес в глубь квартиры. Потом – а уже приближался поздний зимний рассвет – он привез Бундера в центр города, и там они зашли в маленькое, только что открывшееся бистро. Они выпили по чашке черного кофе и съели по свежему рогалику. Это там, в этом бистро, Бундер вдруг положил ему руку на плечо и сказал:

– Передай своим, что я влип в поганую историю и должен отказаться от работы. Передай, что никого из твоей фирмы я не выдам. Но я тоже хочу жить, Баллоу, и поэтому должен сделать то, что сделаю.

Сказав это, он взял в руку свой чемоданчик и вышел из бистро. Баллоу двинулся за ним, но Бунде обернулся и бросил ему обычным шутливым тоном:

– Зачем ты идешь за мной? Это опасно.

Несмотря на эту угрозу, Баллоу пошел за Бундером и видел, как тот пересек несколько улиц и вошел в здание полиции. С этого момента он перестал доверять Бундеру, ни одно его слово уже не казалось ему правдивым. Он вскочил в машину, поехал в дом на Сквер Северин, за четверть часа упаковал вещи свои и Эрики и помчался в аэропорт.

Того, что они тогда оба пережили, он не мог вспоминать без внутренней муки. «Я говорила тебе, предупреждала», – только раз обратилась к нему Эрика. У них не было визы в родную страну, поэтому после прилета их задержали в аэропорту. Баллоу позвонил в фирму, и тут же за ними приехали двое.

Они были очень молоды, красивы, элегантны и вежливы. Они говорили: «Пожалуйста, садитесь поудобнее. Пожалуйста, расслабьтесь». Угощали сигаретами. А когда он хотел угостить их своими и полез в карман, его схватили за руки. «Пожалуйста, не делайте этого перед личным досмотром, иначе мы наденем вам наручники». Баллоу был добродушен, расслаблен, чувствовал себя хорошо. Он посмотрел на свои узкие ладони карманного вора и сказал им с улыбкой, что если они взяли с собой стандартные наручники, то он покажет им, как от них освобождаться. Они улыбнулись и сказали, что это была только шутка, у них нет с собой никаких наручников. Позже они тоже были вежливыми, но и он не сопротивлялся. Ему велели раздеться догола, взяли его вещи, а ему дали тюремное тряпье. Так он оказался в месте, которое они назвали «безопасным», потому что тюрьмой это, конечно, не было, а была удобная комната с телевизором и радио, диваном, письменным столом, даже с пишущей машинкой. Но окна были зарешечены и выходили в огороженный высокими стенами сад, по которому время от времени в обществе этих юношей он мог погулять часок, а иногда и дольше. Его проверяли на детекторе лжи, потом были долгие, многочасовые допросы, которые они называли беседами. Расспрашивал Баллоу его бывший начальник, тот самый, который первый раз посылал его за границу, и еще один, которого он не знал. Вопросы были однообразными и вертелись вокруг одного и того же: как случилось, что, несмотря на предупреждение Эрики, он не сориентировался в том, что собирается сделать Иво Бундер. Сколько папок взял с собой Иво Бундер, что оставил, какие и кого компрометирующие документы и фотографии содержались в папках, которые он забрал с собой в полицию, а что содержалось в папках, которые он оставил. Что он говорил в ту ночь – точно, слово в слово, фразу за фразой. Какое у него было выражение лица, что говорил тогда Баллоу и что означает то, что он любил Бундера. Ему велели также объяснить, почему он поддался панике, раз Бундер уверял, что не выдаст его, и в самом деле никого из их фирмы до сих пор не выдал.

Кормили его хорошо, по внутреннему телефону он мог попросить кофе или чай, но в двери был глазок. Из факта, что только четыре человека вступали с ним в контакт, он сделал вывод, что, видимо, вскоре ему велят снова выехать за границу. Ему вручили анкету с вопросами по поводу дел, которыми он занимался, и попросили, чтобы он подробно на них ответил. Целыми днями и даже ночами он писал на машинке свой отчет. Каких мест – ресторанов, кофеен, бистро – надо избегать. В каких можно встретить педерастов, в каких – лесбиянок. Где проще всего завязать контакт с людьми из чужих, фирм, как надо одеваться, какие сигареты курить, в каких отелях существуют два или три выхода. В каких случаях надо избегать летать самолетами, а в каких – ездить поездами или на машине. Шесть недель спустя получилась целая книга, которую у него забрали и, похоже, размножили: он тоже когда-то должен был читать такие отчеты. Но дела Бундера он не смог объяснить до конца, и это бросало мрачную тень на все, что он говорил. Ведь как объяснишь, что любил кого-то, и это усложняло все дело. К чертям, ведь он не мог отрицать, что на собственной машине довез Бундера почти до самого здания полиции. А раз так, то откуда эта страшная паника, бегство, которое могло броситься кому-то в глаза? Нужно было просто сменить место жительства, украсть у кого-нибудь паспорт и работать дальше. Ошибка, явная ошибка в работе.

И это свидание с Эрикой, которая высказала ему правду об их совместной жизни и заявила, что уходит к кому-то другому, с кем она познакомилась и кого полюбила. «Не хочу я туда возвращаться», – взорвался он во время очередной беседы, которая была допросом. Они посмотрели на него как на сумасшедшего. «Само собой разумеется, что вы уже не сможете туда вернуться». Но, видимо, они все-таки не сказали правду, потому что его по-прежнему видели только четверо. Пока, наконец, ему не вернули его вещи, даже ремень из крокодильей кожи со спрятанной в нем тоненькой железкой и чужими деньгами, каждую мелочь, вынутую из его карманов, и не отвезли домой. Ему вручили удостоверение личности на имя Юзефа Марына и попросили, чтобы он, однако, не покидал своей квартиры. Три, нет, даже четыре дня он жил в этой квартире вместе с Эрикой. Она готовила ему еду, но они не разговаривали друг с другом ни о прошлом, ни о будущем. Они не спали вместе, впрочем, с ним случилось что-то странное – у него пропала охота к этим делам. Он чувствовал себя измученным, выжженным дотла. Он читал, спал, смотрел телевизор, бродил по квартире в мягких шлепанцах. На четвертый день за ним приехали на машине, вручили приказ о назначении на должность охотинспектора, ждали, пока он упаковывал вещи и садился в поезд. Тогда он и узнал, что на свете есть деревушка Морденги, до которой он должен был потом еще ехать автобусом. «Ради вашего же блага, – сказали ему на прощание, – не приезжайте ни в столицу, ни в какой-нибудь другой большой город». Ему сообщили пароль. Он обрадовался, что для него закончилось безделье, что он окажется в больших лесах и в одиночестве сможет верхом мерить лесные тропки и дорожки. Плохо, однако, что он поселился в лесничестве Кулеши и должен был слушать, как скрипит кровать наверху. Это пробудило в нем злобу, углубило чувство страха, что он стал таким же, как тот тип, который выслеживал его из-за ревности, потому что после допросов в полиции уже не мог жить с прислугой из отеля. Неужели такой конец ожидал и его, Юзефа Марына?

…В сумерках он задернул шторы и зажег в комнате свет. Потом позвонил на телефонную станцию отеля и сообщил, что спустится на ужин и, если кто-то ему будет звонить, пусть перезвонит через чае. На момент он заглянул в зал, где играл оркестр, но на площадке еще никто не танцевал. За столиками сидели одни проститутки и было очень мало мужчин, преимущественно арабы. Он поел в баре, потом, однако, снова спустился вниз и, закурив сигарету, задержался в коридоре возле дамского туалета. На любой географической широте те, кто хочет женщину за деньги, попросту ждут проститутку в коридоре, ведущем в женский туалет. Проститутки ходили туда все время – чтобы подкраситься, но всегда цель была совершенно другой.

Мимо него прошли несколько из них, он остановил высокую, худощавую блондинку с длинными волосами, в белой вышитой блузочке и в белых шароварах. Она немного напоминала Эрику, едва напоминала, потому что красота Эрики была почти совершенной, а у этой – средней.

– Мы могли бы провести пару минут в моей комнате, – сказал он ей по-немецки. Она окинула его внимательным взглядом, потому что он показался ей подозрительным. Он был слишком красив. Такой мужик может выйти из отеля на улицу – и любая из так называемых честных девушек, которые любят гулять возле отеля, будет к его услугам. Она, однако, не исключала, что этот тип предпочитает проституток.

– Надолго? – спросила она на слабом немецком.

– Два-три часа…

Девушка кивнула головой.

– Я скажу своей подружке и сейчас же к вам приду. Какая у вас комната?

– Я подожду здесь, – пожал он плечами.

Он не хотел называть свой номер. Перед тем как пойти к Марыну, она могла спросить о нем в регистратуре и узнать, что он не иностранец.

Она кивнула и вернулась в зал для танцев. С собой у нее была только пестрая косметичка – как у каждой проститутки. Никаких сумочек и документов. В косметичке пачка презервативов, помада, карандаш для бровей, платочек, какие-нибудь пустяковины, зажигалка, сигареты.

Скоро она вернулась, и Марын снова почувствовал в ней недоверие.

– Может, сначала чего-нибудь выпьем? – предложила она.

– Это можно сделать у меня, – ответил он. Когда они шли по коридору, она спросила:

– Ты надолго приехал?

– Видно будет, – сказал он. – А ты что? Работаешь на полицию?

Она притворилась обиженной. Не ответила ни слова, он же, открывая дверь и пропуская ее в комнату, с удовлетворением констатировал, что не потерял профессиональных навыков: польские газеты, которые читал, перед выходом он старательно сложил и спрятал в ящик стола. Нигде не было ни одной мелочи, которая ей или кому-нибудь другому могла бы хоть что-то сообщить о человеке, живущем в этом номере.

– Мне хочется выпить, – заявила она, остановившись посреди комнаты.

– Я не пью, – зевнул он.

– Но я пью.

– Вода в кране. А стакан в ванной.

– Я беру вперед. Давай бабки, – сказала она грубо.

Марын перестал улыбаться. Тогда она направилась к дверям.

– Подожди, – сказал он и полез за портмоне. Вытащил из него пачку марок и бросил на письменный столик.

Она вернулась, пересчитала деньги и хотела спрятать их в косметичку, но неожиданно запястье той руки, в которой она держала деньги, оказалось в железных пальцах Марына.

– Сначала покажи, что ты умеешь.

– Ты маловато даешь, – заявила она.

– Он вынул из кармана сигареты, подвинул пачку к ней.

– Если тебе мало, можешь идти…

Она приняла сигарету, подождала, пока он даст прикурить. Потом уселась на стульчике возле письменного стола, косметичку положила возле пачки денег. Из косметички вынула заграничный презерватив.

– Откуда ты знаешь, что я предпочитаю с резинкой? – спросил он.

– Такие, как ты, всегда хотят с резинкой. Боятся заразиться. – В первый раз она улыбнулась. – Ты не мог бы говорить по-английски? По-английски я говорю немного лучше.

– Я не знаю английского.

В самом деле, по-немецки она говорила слабо. Преимущественно существительными. Его немецкий тоже не был безупречным, но она этого и так не могла заметить.

– Подожди минуту. – Она похлопала Марына по плечу, погасила недокуренную сигарету и пошла в ванную. Марын подождал, пока раздастся шум воды и плеск, залез в косметичку и по профессиональной привычке проверил ее содержимое. Там был блокнотик. В другой стране он бы его забрал. Иво Бундер утверждал, что нет лучшего чтения, чем блокнотики дорогих проституток. Но эта не была дорогой, и ее блокнотик тоже не мог ни для чего пригодиться.

Когда она пришла, он голый лежал на одеяле, курил сигарету и смотрел в потолок.

– Ляг на живот, распусти волосы по плечам, – велел он ей.

Она послушно сделала так, как он хотел. Спину она почти полностью закрыла светлыми волосами. Он подумал, что она будет напоминать ему Эрику, которую он жаждал. Но не почувствовал у себя ни капли возбуждения.

– Ты веришь в настоящую любовь? – спросил он.

– Ну конечно, – буркнула она.

– Но я имею в виду чистую любовь.

– Если женщина подмоется, то и будет чистая.

Он подумал, что она его не поняла, потому что плохо знает немецкий.

– Я хотел сказать: веришь ли ты в такую любовь, когда женщина идет за мужчиной даже на край света. Даже тогда, когда не может рассчитывать на то, что ее возлюбленный сможет ее трахать.

– Не понимаю.

– Ты никогда не слышала о том, как когда-то, в давние времена, людей отправляли в изгнание? За мужчинами шли женщины и могли их видеть только по дороге на работу в лес. Они оставались им верными. Любили их.

Она спросила:

– Мы будем с тобой разговаривать или трахаться?

Она сказала ему вульгарное «*****», что значило, что она уже не раз имела дело с немцами.

– Тебе не хочется, – сказала она. – Это бывает с дороги. Ее заинтересовала повязка на его руке.

– Что у тебя с рукой?

– Собака меня укусила.

– Бешеная?

– Да.

– Ведь и ты взбесишься.

– Наверняка.

Он погасил ночник, и они лежали в темноте рядом. В эту минуту как приговор себе он принял к сведению то, что он не вернется к своей работе, потому что стал слишком нервозным. Когда объявится этот Роберт, он скажет ему, что они должны дать ему еще немного времени. Он вернется в лес, к Хорсту Соботе, к Кулеше и Веронике. Он вспомнил, как Будрыс и Вздренга держали Веронику, халат ее распахнулся, она вырывалась, прижимая локтями большие груди, выгибая живот. Он представил себе, что это он смотрит в ее бешеные от ненависти глаза, – и внезапно почувствовал возбуждение. Таких глаз никогда не было у Эрики. Это странно, ему не нравилась эта девушка, он не жаждал ее тела, но хотел, чтобы ее глаза на него, на Марына, смотрели именно с такой ненавистью. Чтобы она вырывалась, отталкивала его. Ему казалось, что он входит в Веронику, глядя в ее невидящие глаза. Он велел девушке повернуться к нему спиной, потому что не хотел видеть ее лица. Вошел в нее на короткий миг – и уже лежал рядом, успокаивая сильно колотящееся сердце.

– Хорошо у тебя получилось, – сказала она в темноте, ласково поглаживая его по слегка поросшей волосами груди. Она, видимо, была благодарна ему, что это было так коротко. Он тоже был ей благодарен. Столько времени у него не было женщины, а однако все произошло как следует. Он переломил себя. Потом вернется навык, привычка.

Ощущение счастья распирало до такой степени, что из другого отделения портмоне он вынул несколько долларов и добавил проститутке. А потом велел ей уйти. Он переживал свое счастье осторожно, постепенно, как гурман изысканное блюдо, к которому привык, но которого давно не ел.

После полуночи зазвонил телефон.

– Говорит Роберт. У меня к тебе вопрос…

– Слушаю.

– Сколько папок забрал Иво?

Марын засомневался. Не ловушка ли это?

– Ты спрашивал меня об этом много раз. Две, – соврал он, потому что всегда нужно было врать, если в чем-то не уверен.

– Послушай, – сказал тот. – У нас нет времени, чтобы с тобой поговорить лично. Мы хотим только еще одного подтверждения того, что ты говорил.

– Я сказал это, черт побери.

– Хорошо. Именно это и было нужно.

– И это все?

– Да.

Тот повесил трубку, то же самое сделал Марын. Он закурил сигарету и почувствовал, как неимоверно долго проплывает через его мозг огромная волна разочарования. Но минуту спустя он ощутил что-то вроде облегчения. И даже что-то вроде радости. Он был рад, что снова увидит Хорста Соботу и почувствует запах пота своей буланой кобылы. И что увидит лес.

Утром он выехал на север. В поезде была давка, и только благодаря тому, что у него не было никакого багажа, ему удалось захватить место в купе и к тому же у окна. Когда час спустя поезд на какое-то время въехал в лес, Марыну стало приятно, что, наверное, один он во всем поезде знает, что такое лес и какая у него огромная сила. Это правда, что существовали на свете такие люди, как Иво Бундер или Баллоу, и их опасные делишки, но независимо от них жил и лес со своим вечным шумом.

Еще в этот вечер Юзеф Марын продиктовал Хорсту Соботе длинное письмо в Окружное лесное управление по поводу уничтожения кладбища на полуострове Волчий Угол, а также осквернения человеческих останков.

– Это правовое государство, – объяснил он Хорсту Соботе. – Что бы тут ни происходило, здесь царят какие-то законы и инструкции. И кто-то за этим следит, Хорст. Тог, кто поступил плохо, должен быть наказан. Достаточно будет твоего письма. Я для этого дела не нужен.

Он верил в то, что говорил, а Хорст Собота – хоть и написал это письмо – удивлялся, что даже такой человек, как Юзеф Марын, так же, как раньше Вероника, не понял еще, что такое лес и как он отнимает у людей душу.

– Хорошо, что ты вернулся, Юзва, – повторял потом Собота, почти с нежностью глядя на Марына. – Хорошо, что ты вернулся, потому что при тебе я чувствую себя сильнее. Я промок, когда возвращался с Волчьего Угла, и почти сутки у меня была температура. А теперь уже все хорошо. Скоро я куплю и приведу сюда дикого пса. Такого, как ты хотел, Юзва. Пса на лесных людей.

– Это хорошо, Хорст, – по-своему улыбнулся Юзеф Марын и съел ужин, который приготовила для него Вероника.

Он не встретился с ней ни в этот, ни на следующий день. Каким-то образом она умудрялась, оставаясь невидимой, готовить еду. Он слышал только стрекотание швейной машинки из комнаты на втором этаже.

И, слушая это стрекотание лежа на кровати, Марын пришел к выводу, что Иво Бундера уже нет в живых. Именно по этой причине его вызвала фирма, но в последний момент кто-то решил, что не нужно сообщать ему эту информацию. Долго ли полиция может охранять жизнь человека, которого кто-то действительно хочет убить, чтобы скрыть от руководства свою бездарность? Нельзя было уйти из профессии – так просто, в один прекрасный день, если даже уходишь под охрану полиции. Ведь это профессия на всю жизнь – поэтому измена никогда не могла принести выгоду, даже если изменяешь только одной фирме, а другие оставляешь в покое. Не было даже такого места на земле, где человек, который изменил, мог бы почувствовать себя в безопасности, если на это не давала согласия его фирма или все фирмы, на которые он работал. Юзеф Марын никогда не слышал о таком согласии, хоть теоретически такая возможность появлялась, когда человек становился бесполезным. Бундер, однако, брал деньги от многих фирм. И Марын мог только догадываться, где убили Бундера – в одной из его квартир, в аэропорту, в ресторане, в каком-нибудь мотеле? Да и нашли ли вообще его тело?