Текст книги "Трость с секретом"

Автор книги: Збигнев Ненацкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

– Еще секундочку, прошу вас! Я ни за что не останусь здесь одна. Это быстро… – Она вновь скрылась за дверью.

Молодые люди сбежали с лестницы. На улице им удалось поймать такси.

– На Коммунальное кладбище, – бросил Генрик водителю.

– Неужели вы все еще не верите в смерть Рикерта? – спросила девушка.

– Я знаю, что он умер. Но, может быть, на похоронах я встречу того, живого.

Она поняла, усмехнулась.

– Колоссальная заварушка, а?

Генрику подумалось, что они все-таки зря едут на кладбище. Что с того, что он увидит всех участников похорон и среди них того, кто принял его в квартире Рикерта? Ведь он не видел его лица. Тот был в черном костюме, белой рубашке и с платочком в кармане. Но на кладбище все мужчины будут так одеты. Он мог бы узнать его по голосу. Но захочет ли он говорить с Генриком? Ведь нельзя же прийти на кладбище и заявить: «Час назад я разговаривал с Рикертом в его квартире». Примут за сумасшедшего, вызовут «Скорую помощь» и без долгих разговоров упрячут в сумасшедший дом. Он вышел из такси со смешанным чувством. Девушка взяла его под руку, и они пошли по кладбищу.

Гроб как раз опускали в могилу. Хоронящих было человек пятнадцать, и Генрик с девушкой без труда протиснулись к самой могиле. Генрик еще успел увидеть покрытые коричневым лаком доски гроба, скрывающие тело человека, сдавшего на комиссию палисандровую трость и который – если Генрик мог доверять своим чувствам – час назад разговаривал с ним в своей квартире.

С глухим стуком упали на гроб комья земли. Первую пригоршню бросила худая маленькая женщина в черном. Жена, а может быть, сестра, потому что именно о сестре упоминала соседка. Генрик постарался запомнить лица солидных мужчин – очевидно, коллег покойного. Среди присутствующих находилось несколько женщин. Возможно, они были женами этих солидных мужчин. Но только одна из них была в черном, та худенькая старушка. Сестра, решил он.

Внезапно он увидел знакомое лицо: седая дама из комиссионного магазина. Она, кажется, удивилась, увидев Генрика на похоронах. Седая дама имела все основания считать, что имя покойного стало известно Генрику всего несколько дней назад и именно от нее, и вот он является на похороны, как старый знакомый магистра.

Могильщики засыпали гроб землей. Генрик подумал с грустью: «Сейчас они закапывают тайну моей трости». Спустились сумерки. Люди понемногу стали расходиться. Седая дама из магазина тоже решила уйти. Генрик двинулся за ней следом. На главной аллее он поклонился и подошел к ней.

– Как это все печально, – сказал он. – Неделю назад вы сообщили мне о существовании магистра Рикерта. Я хотел нанести ему визит, когда неожиданно узнал о его безвременной кончине.

– …И так и не успели с ним поговорить, – окончила за него седая дама. Она, наверное, подумала, что Генрик – человек исключительно тонкой души, коль скоро он пошел на похороны человека, которому даже не успел нанести визит.

– Насколько мне известно, произошел несчастный случай, – сказал он.

– Магистр Рикерт ехал на своей машине, а когда он пересекал полотно железной дороги, из-за поворота вылетел скорый поезд и…

– Как это все печально! – сочувственно вздохнул он. – Представляю себе, как восприняла это известие его супруга.

– Он холостяк, кроме сестры, у него не было никаких родственников. Сестра приехала на похороны из Варшавы.

Они расстались на улице, у кладбищенских ворот. Седая дама свернула влево, а Генрик с девушкой пошли вправо. Его дом был в десяти минутах ходьбы.

– Приглашаю вас поужинать со мной, – проговорил он, помахивая портфелем, в котором он целый день таскал провизию, купленную по случаю так и не состоявшегося визита Юлии.

28 мая, вечер

– Как вас зовут?

– Розанна, – ответила она, прикрывая двери ванной. Вымыла руки, чтобы помочь ему готовить ужин.

– Вы сейчас придумали это имя или немного раньше?

– А не все ли равно? Мальчишки со Старого кладбища зовут меня Розанной. Там у каждого есть своя подпольная кличка.

– Но я не мальчишка со Старого кладбища и считаю, что настало время, когда мы должны быть друг с другом откровенны.

– А что это вам даст?

– Хотите ли вы помочь мне выяснить загадочные обстоятельства смерти Яна Рикерта?

– Хочу. Но при чем тут мое имя? Если окажется, что меня зовут Зосей, это облегчит наши розыски?

– Нет. Но я думаю, что полная откровенность нам только поможет.

– Ладно, – сказала она без особого энтузиазма.

– Кто вы, собственно? Чем занимаетесь?

– Я работаю в доме моделей. Шью. Но с сентября буду работать манекенщицей.

– Это ваша заветная мечта?

– Конечно. А у вас какая мечта?

– Пока одна. Чтобы вы перестали считать меня каким-то джентльменом-взломщиком. Достаточно взглянуть на мою комнату, чтобы понять: я не тот, за кого вы меня принимаете. Квартира обставлена неплохо, но чтобы добиться этого, я пять лет работал не покладая рук. Кроме того, для взломщика у меня слишком много книг.

– Вы думаете, что взломщик не может иметь в доме библиотеку?

– Не знаю. У меня нет знакомых взломщиков.

– Успокойтесь. Я хорошо знаю, кто вы и где работаете.

– Вы уверены?

– Я же знала, что вы живете в новом доме рядом со Старым кладбищем. Вчера зашла к дворничихе, сказала, будто у меня для вас письмо, и без труда выведала о вас все, что хотела.

– И вы не разочаровались?

– Нет. Но когда я сегодня увидела вас в кафе с дамой, я подумала, что она вам не подходит.

– Чем она вам не нравится? Она очень талантливая художница.

– У нее слишком заносчивый вид. Не выношу таких баб. Я хотела ее разозлить и поэтому все время вам улыбалась. Потом мне стало вас жаль, и я подошла к столику.

Генрик нарезал хлеб и вынул из портфеля банку сардинок, пирожные и бутылку вина.

– Это все для нее? – насмешливо проговорила она, намазывая масло на хлеб, и, так как он ничего не ответил, спросила: – Вы предпочли бы, чтобы здесь была она, а не я?

Генрик опять промолчал.

– Все-таки она не поверила, что вы разговаривали с Рикертом.

– А вы?

– А я верю.

– Почему?

– Вы не умеете врать, вы просто не в состоянии выдумать такую историю.

Он почувствовал себя уязвленным.

– Должен вам сообщить, что я написал несколько книг. И все они с начала и до конца были выдуманы.

– Это ничего не значит. Придумать на бумаге вы можете, по в жизни вы человек очень наивный и правдивый. Я разбираюсь в людях.

– Да?

– У меня была довольно тяжелая жизнь.

– Гм, – кашлянул он.

– Не беспокойтесь, я не стану утомлять вас рассказом. Но в одном можете не сомневаться: моего знания жизни хватит на то, чтобы поверить в самые неожиданные происшествия.

– Разговор с Рикертом вы тоже относите к таким происшествиям?

– Посмотрим, – сказала она серьезно. Сейчас это была уже не та девушка, которая препиралась с Лолеком у Старого кладбища. Сняв плащ, она осталась в скромном голубом платье с белым воротничком. Вызывающая вульгарность, так коробившая его, куда-то исчезла.

Генрик открыл бутылку вина. Они поставили закуски на поднос и перешли в комнату. Он сел на тахту, а она – в кресло, стоящее перед низким столиком. Генрик рассказал ей о покупке тросточки и объяснил, что привело его к Рикерту.

– Что вы обо всем этом думаете? – спросил он.

– В привидения я не верю, – помолчав немного, ответила она. – Рикерт умер. Следовательно, человек, с которым вы разговаривали в его квартире, был не Рикерт.

– Почему вы так думаете?

– Вы же сами мне сказали, что тот человек ни разу не назвал себя Рикертом.

– Однако он дал понять, что это так.

– Он думал, что вы знакомы с Рикертом и его мистификация не удастся. Но быстро понял, что вы Рикерта никогда не видели. Однако до самого конца беседы он не был в этом уверен, поэтому ни разу не сказал, как его зовут.

– Почему же он не сказал прямо: «Рикерт умер»?

– Именно в этом и заключается секрет. Пользуясь тем, что все родственники и знакомые магистра поехали на похороны, неизвестный человек с неизвестной целью вошел в квартиру покойного.

– Если верить соседке, двери были закрыты и ключи лежали у нее.

– У него могли быть свои ключи.

– Верно, – согласился он. – Но почему же этот субъект пригласил меня в комнату, выдавая себя за Рикерта, вместо того чтобы прямо сказать мне: «Пан Рикерт умер» или «Пан Рикерт будет позднее»?

– Припомните еще раз как следует начало разговора с этим человеком.

– Прекрасно помню, как все было. «Слушаю вас. В чем дело?» – «Я хотел бы поговорить с магистром Рикертом». А он спрашивает: «О чем вы хотите поговорить?» Тогда я начал объяснять, что купил в комиссионке одну вещь и хотел бы кое-что о ней узнать. «О чем именно идет речь?» – спросил он, а когда я заколебался, он пригласил меня в комнату.

– Вот именно, в этом вся соль! Именно здесь ключ к разгадке. Похоже на то, что он пригласил вас только тогда, когда узнал цель вашего прихода. Иными словами, вы его чем-то заинтересовали. Это было для него так важно, что он не стал отделываться от вас и пошел на мистификацию, выдавая себя за Рикерта.

– Ничего не понимаю, – вздохнул Генрик.

– Но ведь это проще пареной репы. Допустим, незнакомец находился в квартире для того, чтобы украсть какую-нибудь вещь. Часы, деньги, золотой браслет, меха, радиоприемник. Вдруг в квартиру, где он хозяйничает, входит какой-то субъект, то есть вы. Что ему делать? Сплавить вас как можно быстрее, чтобы иметь возможность довести свое дело до конца. Сделал он это? Нет. Услышав, что вы пришли по поводу какой-то вещи, он пригласил вас в комнату. Больше того, он даже выдал себя за Рикерта, чтобы узнать, о какой именно вещи идет речь. Он действовал вопреки воровской логике. Следовательно, это не был вор в обычном понимании этого слова. Он явно что-то искал в квартире покойного. Искал, но не мог найти. Вдруг появились вы. Он пригласил вас, ибо рассчитывал, что вы каким-нибудь образом сможете помочь ему в его поисках. Вы ему рассказали о тросточке. И что тогда произошло?

– Он потерял ко мне всякий интерес. Дал понять, что пора оставить его одного.

– Иначе говоря, он искал не тросточку.

– Вы были бы великолепным детективом! – воскликнул он. Они выпили по рюмке вина. Рассуждения девушки и в самом деле показались ему очень логичными. Гордость его, однако, была сильно уязвлена: ведь скорее ему полагалось бы сделать подобный вывод. Он выпил еще одну рюмку вина и сказал:

– По-моему, автомобильная катастрофа была подстроена. Рикерта убили, и в квартире Рикерта я разговаривал с его убийцей.

Пить он не умел. После четвертой рюмки он изменил свою версию следующим образом.

– Я когда-то видел пьесу Сухово-Кобылина под названием «Смерть Тарелкина». Тарелкин был тип, по уши залезший в долги. Чтобы избавиться от кредиторов, он инсценировал свою смерть, купил гроб, положил туда куклу, похожую на него, под куклу – дохлую рыбу. Что вы скажете, если выяснится, что мы участвовали в похоронах куклы господина Рикерта, магистра и искусствоведа. Вас не восхищает такая гипотеза?

– Нет, – откровенно ответила она. Демонстративно убрала со стола недопитую бутылку вина и унесла ее на кухню.

Ему это очень не понравилось. Горький опыт подтвердился еще раз: стоит только пригласить молодую девушку в холостяцкую квартиру, как она сразу начинает распоряжаться, как у себя дома. Не захотела даже выслушать его гипотезы до конца.

Генрик пошел в кухню, чтобы заварить черный кофе. Розанна или Зося – ему было все равно, как ее зовут на самом деле, – включила проигрыватель и поставила старинный вальс «На сопках Маньчжурии». Генрик вылил себе на брюки черный кофе. К счастью, брюки были темными и пятно можно было замыть горячей водой. Он вынул из шкафа другой костюм и заперся в ванной. Включил газ, чтобы нагреть воду. Из-за шума колонки и бульканья воды он едва услышал звонок телефона. Пока он накинул халат и вбежал в комнату, телефон уже не звонил. Трубка лежала на вилке аппарата, из радиолы гремел старинный вальс.

– Звонила какая-то женщина, – с равнодушным видом объяснила Розанна-Зося.

– Юлия? – обрадовался он.

– Не знаю. Спросила Генрика; услышав мой голос, никак не хотела поверить, что это действительно ваша квартира. Я ей сказала, что вы в ванне и что я с удовольствием вас позову, по она бросила трубку.

– Это была Юлия! Она хотела объясниться со мной.

– А трубку все-таки бросила, – вздохнула она, удачно разыгрывая сожаление.

«Я потерял Юлию. Теперь я уже наверняка потерял Юлию», – подумал Генрик и вернулся в ванную.

Но через минуту телефон зазвонил вновь. На этот раз Генрик опередил Розанну. Как молния, метнулся он к телефону и схватил трубку.

– Генрик слушает, – тепло произнес он.

– Говорит реквизитор киностудии, – прохрипел в трубке мужской голос. – В комиссионном магазине мне сказали, что вы на днях купили старинную тросточку со штыком. Она нужна нам для одной картины. Будьте так добры, уступите ее нам.

– Нет.

– Сколько вы за нее заплатили?

– Пятьсот злотых.

– Мы дадим вам тысячу.

– Нет.

– Полторы тысячи.

– Она не продается. Это историческая ценность.

– Именно такая нам и требуется. Я предлагаю за нее две тысячи злотых. Согласны?

– Я не продаю ее. Благодаря ей я напал па след одной архиинтересной истории.

На другой стороне провода долго не отвечали. Потом голос отозвался снова.

– Три тысячи! После окончания фильма можете получить тросточку обратно. Устраивают вас такие условия?

– А для какого фильма она нужна? – спросил Генрик.

– Для фильма «Влюбленные». Вы согласны?

– Нет. Ни в коем случае, ни при каких условиях. Трость я не продам.

– Это ваше последнее слово?

Генрику показалось, будто в голосе мужчины звучит бешенство и даже угроза.

– Да, последнее.

На другом конце повесили трубку. Генрик передал Розанне содержание разговора. Вдруг он хлопнул себя по лбу.

– Черт возьми! Откуда этот реквизитор знает, что в тросточке штык? В магазине об этом понятия не имели, и о штыке я не говорил никому, кроме лже-Рикерта.

– Может, Лолек растрепал?.. – заметила Розанна.

– Реквизитор ссылается на информацию из магазина. Какая-то подозрительная история. Да, – вспомнил он. – «Влюбленные» – современный фильм. Зачем им понадобилась старомодная трость?

– Киношников не поймешь, – сказала Розанна. – Я читала как-то, будто фильмы, действие которых происходит на берегу озера, снимаются на берегу реки. Если в фильме речь идет о горах, то съемочная группа едет к морю, и наоборот.

Генрик взял телефонную книжку, нашел номер своего школьного товарища, как раз занятого на съемках фильма «Влюбленные».

– Тросточка со штыком? – удивился тот. – Что-то я не слышал, чтобы она была нужна нам. – И тут же спохватился: – Знаешь, старик, у нас всяко бывает. Вчера – не нужно, а сегодня – кто его знает… Подожди, я сейчас позвоню нашему реквизитору, а потом тебе.

Прождав напрасно целый час. Генрик опять позвонил другу.

– Нет, старик. Никакая тросточка нам не нужна, мне сам реквизитор сказал.

– Но ведь он же звонил мне!

– Да нет же! Говорю тебе, он ничего об этом не знает. Генрику было этого достаточно.

– Дело нечисто. Кто-то страшно хочет заполучить мою тросточку.

– Может быть, звонил лже-Рикерт?

– Не думаю. Ведь когда он услышал о трости, у него сразу пропал интерес ко мне.

– Это могла быть просто уловка. Так он себя и выдаст, ждите!

– Мне сдается, голос в трубке совсем не похож на голос человека, выдававшего себя за Рикерта.

– Телефон искажает голос, – заметила она и снова поставила «На сопках Маньчжурии».

Было около одиннадцати вечера. Генрих вооружился тросточкой и проводил девушку до трамвайной остановки.

29 мая, утро

Сестра Яна Рикерта, покойного магистра и искусствоведа, приняла Генрика очень тепло. Шторы на окнах были раздвинуты, комната проветрена, завядшие цветы убраны. Ничто не напоминало Генрику вчерашней встречи с таинственным незнакомцем.

Худенькая старушка оказалась на редкость веселой и болтливой. Она усадила его в кресло, то самое, в котором он сидел во время разговора с «Рикертом», и через десять минут они беседовали, как добрые, старые знакомые. От соседки ей уже было известно о некоем мистическом субъекте, находившемся в квартире ее покойного брата. К счастью, она не верила в привидения.

– На первый взгляд, – сказала она, – в квартире все на месте. Во всяком случае, все крупные вещи. Имущество брата мне знакомо, ведь я часто приезжала к нему из Варшавы. Как правило, я гостила у него по нескольку недель. Стирала ему, готовила, убирала, так что неплохо знаю его вещи. Если же вор ничего не украл, а так оно, кажется, и есть, то зачем он приходил сюда и выдавал себя за моего брата?

– Может быть, он искал здесь что-нибудь?

– Если он искал деньги, то зря старался. Дела моего брата шли неважно, особенно в последние годы. Чтобы купить машину, он продал свои самые ценные вещи. Видите ли, в последнее время он много пил. О покойниках плохо не говорят, но, к сожалению, ничего хорошего о нем не скажешь. В конце концов, – махнула она рукой, – из квартиры ничего не пропало. А ведь вас интересует именно это, не правда ли?

– Зачем вы оставили соседке ключи от квартиры?

– Я предполагала, что на похороны приедет наша старшая сестра из Вроцлава, мы ждали ее до самого последнего момента.

Сперва она приедет в квартиру брата, подумалось мне. На похороны уже не успеет, пусть лучше отдохнет и подождет нас здесь. Поэтому я и отдала ключи соседке. Но сестра не приехала. Сегодня получила от нее письмо: пишет, что чувствует себя неважно. Ничего удивительного: ей уже восемьдесят два года.

– У вашего брата было, наверное, много друзей и знакомых. Не заметили ли вы в их поведении чего-нибудь такого, что могло бы показаться странным?

– А, понимаю. Вы хотите узнать, не был ли тот незнакомец одним из друзей моего брата?

– Именно так.

– У брата было два друга: адвокат Станецкий и пан Бутылло, торговец редкими вещами. Оба очень помогали мне на похоронах. Они были со мной на кладбище. Пан адвокат Станецкий взялся безвозмездно привести в порядок все дела моего брата. Он очень честный и порядочный человек. То же самое можно сказать и о пане Бутылло. Представьте себе, что вчера пан Бутылло вернул мне шестьсот злотых, которые одолжил у моего брата. Человек менее честный не отдал бы ни гроша в надежде на то, что о долге никто не знает.

– Значит, магистр Рикерт не вел деловых записей? – озабоченно проговорил Генрик.

– Боже сохрани! – всплеснула руками старушка. – Чтобы к нему прицепился финотдел? Да он и не занимался большими делами, только посредничал в торговле антикварными товарами. Точнее говоря, помогал пану Бутылло.

– Это плохо, – огорчился Генрик и спросил: – Неужели пан Рикерт не вел абсолютно никаких деловых записей?

Она покачала головой, а потом погрозила ему пальцем:

– Уж больно вы прыткий! Я жила у брата по нескольку недель и не знала, что он действительно ведет заметки. Вчера и позавчера меня два раза спрашивали об этом адвокат Станецкий и пан Бутылло, потому что такие заметки очень помогли бы ликвидировать дела моего брата. Я им все повторяла, что брат не вел записей, и вдруг – на тебе! – оказывается, все-таки вел. Когда я узнала, что в квартире рылся кто-то чужой, я проверила тайники в секретере брата (у него был секретер с двумя потайными ящиками). В одном из них лежал старый, трехлетней давности календарь. Мне сразу показалось странным: зачем старый календарь лежит в тайнике? Перелистала его и увидела деловые заметки. Надо будет сегодня позвонить адвокату. Вдруг окажется, что еще кто-нибудь остался должен брату. Ведь не все такие честные, как пан Бутылло.

«Тепло, теплее, горячо!» – подумал Генрик, как, бывало, в детстве, во время игры. Старушка пристально поглядела на Генрика и проговорила:

– Может быть, вас удивляет тот факт, что я не заливаюсь слезами? Но судите сами, человек я довольно старый. Брат был моложе меня на пятнадцать лет. Я успела уже привыкнуть к мысли о собственной смерти, и хотя смерть брата огорчила меня, она не лишила меня самообладания.

Сухонькая старушка в черном почти утонула в кресле. На маленьком, сморщенном личике живо блестела пара черных глаз. Разговаривая с Генриком, старушка сверлила его взглядом, точно стараясь проникнуть в его самые сокровенные мысли. Ему чудилось, что во взгляде ее сквозит насмешка, будто ее что-то забавляет. Он допускал, что ему еще не раз придется беседовать со старушкой о покойном брате, и хотел иметь в ее лице союзника. Поэтому он очень вежливо заметил:

– Вы любили своего брата? Она кивнула.

– Иногда я жила у него по нескольку недель, хозяйничала тут. Должна, однако, признаться, что расставались мы всегда со скандалами, а точнее, после скандалов. Всякий раз я грозила ему: «Ноги моей больше здесь не будет!» Но спустя несколько месяцев я возвращалась снова.

– Что, у брата был трудный характер?

– Нет, у меня. Первые несколько дней я сама доброта, потом становлюсь все хуже и хуже. Мне очень не нравились все его приятельницы. На каждую из них я навешивала ярлык. Одну называла грязнулей, у другой руки, как лопаты, у третьей не было вкуса. Он спорил со мной, но в конце концов моя критика всякий раз отталкивала его от них. Лишь теперь я начинаю уяснять себе, какую власть над ним имела. Он ни разу не был женат. Из-за меня. Я вышла замуж, переехала в Варшаву, потом овдовела. Но как только до меня доходили слухи, что у брата появилась постоянная приятельница, я тут же мчалась в Лодзь и ругала ее на чем свет стоит. А он, болван эдакий, слушал меня. И зачем только… В конце концов, имела я право высказать свое мнение о его дамах? И из-за этого сразу расставаться с ними? Неужели он мечтал об идеальной женщине? В итоге он сам виноват, что не женился. У мужчины должно быть свое собственное мнение. А раз у моего брата его не было, то он поступил очень правильно, оставшись холостяком. Ясное дело, состарившись, он упрекал меня за мои тогдашние слова. Но главная неприятность была в том, что он начал пить. Из-за этого-то мы чаще всего и ругались.

Генрик покраснел. Не похож ли он на Рикерта? Сколько у него было приятельниц, и каждый раз он расходился с ними, следуя советам своих друзей. Ему нравились девушки, которые нравились другим, и никогда не интересовали женщины, не интересовавшие друзей. И всегда находился ловкач, который уводил из-под носа самую лучшую девушку.

– Мне это понятно, – произнес Генрик, тяжело вздохнув.

– Вижу, вижу. Вы точно такой, как мой брат, светлая ему память…

«Пора приступать к делу», – подумал он. Но она не выказывала никакого намерения прерывать беседу. Она сочла, что достаточно рассказала о себе и о брате и что настало время Генрику рассказать о себе.

– Я знаю, вы тоже холостяк и не женитесь никогда.

– Откуда вы знаете, что я не женат?

– Вы не носите обручального кольца. Человек с виду положительный. Когда такой женится, он обязательно носит кольцо. Вы немного сентиментальны, любите пофантазировать.

– Ну, это уже оскорбление без всяких оснований, – чуть улыбнулся он.

– Но ведь журналисты обязательно фантазеры, а вы представились журналистом.

– Я журналист. – Он вынул из кармана удостоверение.

– Верю, верю вам, – махнула она сморщенной ручкой. – А что до сентиментальности, то будь у вас другой характер, разве купили бы вы тросточку за пятьсот злотых?

«Дьявольская логика у старушки», – подумал он. Она продолжала рассуждать:

– Вам кажется, что вы напали на след чрезвычайно любопытной истории. Вы думаете, что мой брат был убит.

Он действительно думал об этом, но после ее слов в нем поселилось сильное сомнение, и он возразил:

– Мне подобная мысль и в голову не приходила.

– Мой брат хорошо водил машину. За два года ни одного нарушения! И вдруг – катастрофа со смертельным исходом. Следов алкоголя в крови не обнаружили. Это дело надо расследовать, и вы возьметесь за него, не правда ли? – спросила она, указывая на Генрика пальцем. – Я пробуду в Лодзи, пока все не выяснится.

– Тросточка… – начал он.

– Тросточка – особая статья. – Прервала его она. – Потом займемся и ею.

Старушка взяла Генрика за руку и повела в соседнюю комнату. Они очутились в захламленном помещении, заваленном старой мебелью и картинами. Она подошла к секретеру, стоявшему в углу, опустила доску стола с уголками, обитыми медью, дотронулась до одного из верхних ящичков. Внизу что-то щелкнуло, и водной из широких ножек, на которых стоял секретер, обнаружилась крохотная дверца. Из ящичка размером с пачку сигарет старушка вынула красный календарик. Послюнявив пальцы, она перевернула несколько страниц.

– Мой брат приобрел тросточку у пана Бутылло. Он живет в Озоркове. – Она подробно объяснила, как туда проехать. Он заглянул ей через плечо. Странички для заметок были исписаны бисерным почерком. Ноготь старушки отчеркнул последнюю запись: «Палисандровая тросточка». Рядом была дата «29 апреля этого года» и цифра «350 злотых». Такую сумму Рикерт заплатил папу Бутылло, фамилия которого стояла рядом с цифрой. Позднее красным карандашом была поставлена маленькая галочка и вписана цифра «450 злотых». Как явствовало из записи, Рикерт заработал на тросточке 100 злотых, а комиссионный магазин – 50.

Он еще успел взглянуть на последнюю запись в календаре: «Серебряный нож. Куплен у Бутылло 11 марта за 1000 злотых. Продан 21 мая за 1500 злотых». Старушка захлопнула календарик.

– Сегодня мне будет что почитать, – сказала она. – Может, именно тут мы нападем на след, который нам пригодится.

29 мая, полдень

Из редакции Генрик позвонил начальнику следственного отдела областного управления милиции майору Бучеку. Они познакомились три года назад, когда Бучек, тогда еще капитан, лежал в госпитале с простреленным легким. У Генрика был мокрый плеврит. Встречались они и позднее, частенько сиживали за чашкой черного кофе в Доме журналистов. Правда, друзьями они так и не стали. У Бучека, начальника следственного отдела, совсем не оставалось времени для личной жизни. Тем не менее, улучив малейшую возможность, он заходил в клуб журналистов и всегда был рад встретить Генрика, ибо ничто не может сблизить людей больше, чем воспоминания о болезнях, перенесенных на соседних койках. Они договорились, что в два часа дня Генрик придет в областное управление. Когда секретарша пригласила Генрика в. кабинет, на столе у Бучека лежало дело Рикерта.

Генрик довольно подробно сообщил о приключениях с тросточкой и о подозрениях, возникших у него в связи с появлением лже-Рикерта. Рассказ занял много времени. То и дело звонили телефоны, кто-то вызывал Бучека из кабинета. Журналисту стало немного не по себе: сколько времени он отнял у майора! Все его подозрения показались Бучеку не стоящими внимания. Больше всего его заинтересовала сама трость. Он внимательно осмотрел ее, с силой рванул штык и даже вышел, чтобы кому-то ее показать. Возвращая тросточку Генрику, он сказал:

– Вообще-то вы должны были бы нам ее продать или дать напрокат. Она пригодилась бы музею криминалистики, где собраны самые удивительные образцы оружия. Некоторые мои сотрудники считают, что иметь при себе такую вещь нельзя. Конечно, вы можете держать ее дома. Если разрешается вешать на стены сабли или иметь в коллекции рыцарский меч, то почему бы вам не держать дома тросточку со штыком?

У Генрика стало неприятно на душе. Он пришел сюда выяснить криминальную загадку, а у него собираются отобрать тросточку.

– Что же касается дела магистра Рикерта, – сказал Бучек, положив руку на папку с делами, – мы, конечно, разберемся, хотя я вовсе не убежден, что ваши подозрения обоснованны. Катастрофа произошла ночью, на переезде, где нет автоматического шлагбаума. Поезд в том месте выскакивает из-за поворота, укрытого густым лесом. Рикерт въезжал на переезд как раз в тот момент, когда поезд показался из-за поворота. Произошло столкновение. Машину разбило вдребезги. Смерть Рикерта наступила мгновенно. Мы внесли предложение установить автоматический шлагбаум или вырубить участок леса, который закрывает поворот. Подобный случай, только в другом месте, произошел полгода назад с междугородным автобусом. Шлагбаумов на переездах нет – вот основное зло, – ударил он ладонью по столу.

– А история с лже-Рикертом?

– Поскольку в квартире ничего не украдено, нет причины начинать следствие. Это могла быть шутка: кто-нибудь из знакомых или друзей Рикерта выдал себя за него, чтобы выведать у вас какие-то сведения. Мы не имеем права вмешиваться, пока не произойдет нарушения законности.

– Но он выдал себя за другого!

– Да, но мы вмешались бы только в том случае, если бы от этого кто-то пострадал. На Старое кладбище, где хозяйничает группа подростков, мы обратим более пристальное внимание. Лично вам я советую заняться историей тросточки. Я показал ее нашим специалистам по истории криминалистики. Она их заинтересовала. Специалисты сказали мне, что человек по прозвищу Очко им неизвестен, но если что-нибудь узнают, обязательно позвонят вам. Из такого материала может выйти очень поучительная статья, правда?

Генрику не оставалось ничего другого, как распрощаться, извинившись за столь долгий визит. Попросил разрешения просмотреть дело Рикерта, присел за столик секретарши, снял с документов копии. На улице перед зданием управления столкнулся с Розанной, с которой они вчера договорились вечером встретиться в кафе.

– Поедемте к Бутылло, – сказал он, взяв ее за руку. Она отрицательно покачала головой.

– С некоторых пор вы мне все время приказываете: едем к Рикерту, едем на кладбище, едем ко мне! А сегодня: едем к Бутылло! А вы не можете предположить, что у меня могут быть свои дела?

– Поедем к Бутылло, а вечером сходим потанцевать.

– Танцевать? – удивилась она. – Сначала расскажите, что вы узнали у сестры Рикерта и как вас приняли в милиции. Сомневаюсь, что нам удастся поговорить в перерывах между танцами.

– Я должен ехать к Бутылло.

– А я должна ехать к модистке. Директор дома моделей велел мне выбрать шляпу для наших манекенщиц. К Бутылло поедем позже.

– Он живет за городом, в Озоркове.

Уговорить ее Генрику не удалось, условились встретиться в три часа на трамвайной остановке. Она проводила Генрика до редакции. Он был доволен, что Розанна так серьезно относится к своей работе. Когда они познакомились, она и впрямь производила впечатление человека, живущего «по привычке».

«Может быть, она переменилась с тех пор, как познакомилась со мной?» – подумал он без особой уверенности.

В редакции он прочел репортаж литсотрудника, вставил несколько запятых, сократил репортаж наполовину и передал материал секретарю редакции. После этого направился в клуб журналистов, помещавшийся на втором этаже Дома печати.

В баре он увидел Юлию. Она подчеркнуто холодно ответила на его приветствие. Несмотря на это, Генрик подошел к ней, еще раз поздоровался и поинтересовался, звонила ли она ему вчера вечером.