Текст книги "Газета Завтра 256 (95 1998)"

Автор книги: "Завтра" Газета

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

книги

Караджич и Младич ушли в подполье, но они не молчат.

Свидетельство их борьбы – эти новые книги

ПРОТИВ ОБЩЕГО ВРАГА

В Косово пропали два сербских журналиста: Небойша Радошевич и Владимир Добричич, оба из Белградского ТАНЮГ, оба – постоянные корреспонденты ТАНЮГ в Косово, одним словом – фронтовые корреспонденты. Небойша Радович – писал, Владимир Добричич – снимал на фото. С Небойшей Радошевичем я встречался в прошлый приезд, брал его в свою машину для поездки в деревни на границе с Албанией, где были обнаружены массовые захоронения убитых косовскими бандитами мирных деревенских сербов. Мы говорили с ним о том, как бороться нам, русским, и им, сербам, вместе против общего врага, строили планы о создании совместного антитеррористического штаба, как с помощью этого общего штаба можно будет противостоять против терроризма, экстремизма, сепаратизма, перекрыть каналы доставки в наши страны наркотиков, оружия, фальшивых денег. Обо всем этом, о нашей беседе он потом написал большую статью.

Это правда: стремление к единству сербов и русских сегодня наказуемо. Сегодня за это убивают в прямом и переносном смысле. Но идея единения, единства русских и сербов – это идея не только одного Радовича или Филатова, это идея всех русских и всех сербов, а значит, она бессмертна, убить её невозможно. Я не пишу некролога, потому что очень верю, что Небойша и Владимир живы и вырвутся еще на волю. Я пишу добрые слова в адрес всех русских и сербских журналистов, которые сегодня погибают за национальные идеи. Фронт национальной журналистики сегодня – самый опасный фронт. Здесь стреляют и подрывают, здесь пытают и шельмуют, здесь обливают грязью и затыкают глотку.

Я уверен, что, находясь в бандитских застенках, сербские журналисты Небойша Радошевич и Владимир Добричич чувствуют нашу, русскую, солидарность с ними, и чем быстрее наступит время Союза сербов и русских в одно единое целое, тем в большей безопасности будут жить наши народы.

Станислав Золотцев СПАСЕНИЕ НА КРОВИ

ОДНИМ из самых сильных и светлых (хотя поистине со слезами на глазах) потрясений года стал для меня тот летний час, что я провел под сводами храма Воскресения Христова в городе на Неве. Надо ж такому случиться! – столько раз в студенческой и заводской юности своей, прожитой в Ленинграде 60-х, и позже, приезжая туда, видел это дивное культовое строение снаружи, столько раз любовался многоцветьем его куполов, при виде которых сразу вспоминается московский Покровский собор (храм Василия Блаженного), а вот внутри его оказался недавно.

Сей храм был поставлен на месте убийства террористами-народовольцами царя Александра II произошедшего 1 марта 1881 года, и каждый историк знает: не пролейся кровь Освободителя на брусчатку набережной канала (сохраняемую внутри и поныне), – вся история России могла бы стать в ХХ веке совсем иной. И построенный за 20 лет, он был при освящении своем тут же наречен в народе именем, по коему известен всем и поныне – храм Спаса-на-Крови. Ибо освятили его летом 1907 года, в праздничный день Преображения Господня – в Яблочный Спас…

Спас-на-Крови, столь празднично выглядевший снаружи и внутри, словно бы нес в судьбе своей печальный «генетический код», явленный трагической причиной его происхождения, – никогда не бывший церковью для ежедневно-обыденных и праздничных богослужений (в нем лишь свершались каждодневные поминальные службы по убиенному императору), он был закрыт в 30-х годах и более полувека простоял закрытым. Пожалуй, это самый «опальный» из всех питерских православных храмов. Нависающий над каналом Грибоедова (Екатерининским) своим столь не «петербургским», стилизованным под «русскую старину» обликом, он даже не упоминался в большинстве путеводителей советского времени. Автору этих строк довелось в 60-е годы поработать в Ленинграде интуристовским гидом, и, помнится, в экскурсоводческих текстах Спас-на-Крови либо вообще не присутствовал, либо (в случае вопросов, почти неизбежных при виде столь впечатляющего здания) рекомендовалось вкратце отделываться следующими пояснениями: мол, церковь не имеет большого и самостоятельного зодческо-художественного значения и эстетической ценности, будучи всего лишь неудачной «подделкой» под произведения древнерусской архитектуры. И прочую чушь обязаны были нести гиды и экскурсоводы, стыдливо отводя глаза от ярчайших куполов этого дивного строения… А народ – обожал и почитал его; даже люди, далекие от любви к былой монархии (порой и мало что знавшие о давнем цареубийстве), а то и вовсе от религии далекие – именно сюда приходили со своими тайными молениями, к решетке, окружавшей Спас-на-Крови. Свидетельствую: особенно популярен сей храм был – и остается – среди студенчества в дни сессий (разве что часовня Блаженной Ксении может соперничать с ним по числу молитвенных записок); но как-то раз, поутру оказавшись у храмовой ограды, я увидел прилепленную к ней бумажку с таким текстом: «Господи! Вразуми Свету, чтоб она полюбила меня!»…

Не эта ли любовь народная стала той незримой силой, которая не дала воинствующим ультраатеистическим варварам разрушить Воскресение Христово? А ведь несколько раз на самом высоком уровне принимались такие решения – и каждый раз что-то мешало. Правда, одно из таких решений предписывало взорвать храм в конце июня 1941 года – понятно, почему оно не было выполнено… А в первую блокадную зиму под сводами здания находился… нет, даже не морг, а просто склад тел погибших и умерших на улицах ленинградцев – их складывали промороженными штабелями, и те живые, у кого были силы для ходьбы, приходили сюда, чтобы опознавать и забирать своих родных. Было, было! – храм снова утвердил свой святой народный титул – на Крови…

Так и дождался он стабильных (позже их назовут застойными) 70-х, когда сошли на нет последние всплески «богоборческого» вандализма, и когда было принято уже совсем иное решение – реставрировать Воскресение Христово. И вот многолетние труды реставраторов увенчались блистательным успехом (хотя еще и не завершены) – недавно храм открыли для посетителей. И я сподобился впервые в жизни войти под его своды…

…И все мое существо буквально утонуло в неописуемой красоте внутреннего убранства собора, и до крайних глубин души потрясла меня роскошь духовного могущества России, материализованная здесь в зодчестве, в мозаичном искусстве, в литье и ковке, в мастерстве камнерезов… Высь русско-христианской культуры, высь, созданная лучшими ее творцами столетней давности, высь, которая только и могла быть создана величайшей державой, входящей в зенит своей мощи, своих богатств духа и материального творчества. Невозможно описать то, что по сути – несказанно! Невозможно в деталях поведать о решении всех немыслимых до строительства этого храма задач – как архитектурно-технических, так и художественно-пластических.

Гигантское здание, поставленное фактически в воде, впервые в России было сооружено на сплошной бетонной «подушке». Мозаики, росписи стен и плафоны, подкупольные изображения – все на множестве плоскостей, но снизу кажутся единой картиной. И нет, пожалуй, такого самоцвета из недр российских, какой не был бы использован в окладах икон, в инкрустациях алтаря и пола, да еще и в самых причудливых сочетаниях: яшма, орлец, малахит, лазурит, мрамор и другие полудрагоценные сокровища как бы переходят, перетекают друг в друга, перемежаемые рубинами и изумрудами, так что переливы их, обрамленные узорочьем, чеканкой и филигранью золота, серебра и меди, завораживают взор и сердце. Но отнюдь не «стоимостной» ценностью и не ярчайшей цветовой гаммой сами по себе, нет – но тем, что труды всех художников и мастеров соединены в воплощении торжества Духа Святого, в изображении Божественного Начала всего сущего в мире, в прославлении Христова бытия. Причем – как, пожалуй, ни в одном из русских храмов – строгость соблюдения канонов библейско-евангельской символики здесь сочетается с максимальной художественно-психологической достоверностью фигур и ликов. Так, бывающие в этой церкви психотерапевты и невропатологи поражаются, например, настенному изображению «Одержимого бесами» (исцеляемого Христом): по их словам, живописец создал точнейшую картину нервно-паралитического недуга… А глядя на мозаичный лик Александра Невского (на иконе киота), созданный на основе васнецовского эскиза, трудно уйти от ощущения, что пред тобой – «голографический» портрет Святого князя, при его земной жизни сотворенный: настолько скульптурно-зрим, реален и убедителен облик великого воителя. Да и едва ли не все здесь – такое, чего еще не видели современники-россияне…

Ибо – вершина русского духовного зодчества. Ослепительный интерьер Исаакиевского собора меркнет перед великолепием внутреннего убранства этого храма, и – тут приходится верить на слово искусствоведам-историкам и реставраторам – меркли перед ним и своды «старого» (взорванного в 30-х) московского храма Христа Спасителя. Ибо этот питерский каменный богатырь – третий по счету, младший из столичных «Царь-Соборов». Он воздвигнут и после Исаакия, и позже гигантского церковного здания на Волхонке – и потому все в нем – от фундамента до куполов – создавалось уже с учетом зодческо-строительного и художественного опыта (в том числе и горестных его сторон) в возведении этих двух предшественников-великанов в Северной Пальмире и в Белокаменной.

И даже не в том дело, что храм Воскресения Христова изнутри, а во многом и снаружи, колоритней и ярче, роскошней и узорней своих двух старших собратьев. Он – самый русский из них! Его росписи и мозаики, иконы и весь его «видеоряд» – воплощение взлета Православной Державы нашей, творение духовности, которая возвращалась на новом витке истории к древлеотеческим корням своим.

…И когда я вышел в северной столице из Спаса-на-Крови и в потрясении сел на прогретый гранит летней набережной, то уронил голову на руки и не мог сдержать слез. Эта встреча – как никакие музейные экспозиции, как никакие книги и кинофильмы – показала мне ту Россию, которую мы… нет, не потеряли, вот она, во всем великолепии своем восстановленном, – но были отвержены от нее недобрыми силами истории и «мировой закулисы». Но слезы мои лились не только от потрясения красотой, величием, роскошью и мощью духовной, что были рождены Русской империей. Я оплакивал и другое величие – духовную силу и способность к созиданию красоты, что были присущи и державе, звавшейся СССР. Да, той, которая из большевистско-марксистской республики, пройдя немалые муки, превратилась все-таки в Империю – пусть в иную, советскую, но русская основа в ней была несомненной, она нарастала, и одним из плодов этого ренессанса стало как раз восстановление жемчужины на Екатерининском канале.

Труд реставрации был огромен. Слава Богу, и внешний вид, и внутреннее убранство храма в основном сохранились, но – за множество лет забвения и варварства многое было утрачено, ободрано ( особенно что касалось драгметаллов), погребено под слоями копоти, грязи и пыли … Несколько НИИ, Академия художеств, Мухинское училище – словом, лучшие силы реставрационно-художественного цеха страны участвовали в возрождении красы этого уникального строения. Тут требовались не только огромные средства, но и кропотливость, и филигранность работ, и мужество! Да чего стоит один лишь эпизод с извлечением гигантской фугасной бомбы, что упала с фашистского самолета, но не взорвалась и тридцать лет пролежала под куполом… «20 с лишним лет реставрация тут велась полным ходом, и, слава Богу, успели сделать главное до всех этих экономических и прочих сотрясений», – так говорила мне моя бывшая однокурсница, водившая меня по Спасу-на-Крови. И вот что еще говорила она – замечу, человек с достаточно "антибольшевистскими” взглядами: «А нынче такое было б невозможно, ни материальных возможностей не стало, ни морально-личностных – все развалилось, доделывают в час по чайной ложке, работы почти остановились. Лишь тогда, в советское время, такой труд можно было осилить…»

Да, такой труд – возрождение великой красоты, символизирующей духовную высь великой державы, – лишь великой державе и был под силу. Той, что разрушили уже на наших глазах, и ее разорванные, окровавленные куски впали в ничтожество и нищету.

…И все же слезы мои были прежде всего слезами счастья: Храм – возрожден! Пусть еще многое предстоит в нем сделать и восстановить – к примеру, не во всей красе стоит «Сень» – гигантский шатер из самоцветов, что был увенчан золотыми коронами, своего рода часовня, поставленная над той самой брусчаткой, по которой лилась кровь убитого царя. Есть еще к чему приложить свои таланты и живописцам, и мастерам многих промыслов и художеств. Но главное – сотворено: Воскресение Христово, церковь Спаса-на-Крови в граде Петровом воссияла в красе и величии своих, возвращенная русским людям. И они уже не у ограды, а у алтаря обращаются к Всевышнему с молениями своими. Причем именно сюда чаще всего приходят матери воинов, пропавших без вести в кровавых конфликтах последнего времени, – они молятся о возвращении своих детей… И все мы вместе – о спасении и воскресении Отечества. Державы, чье духовное величие вновь воплотилось бы в величавой красе Спаса-на-Крови…

автомобиль renault logan

Алексей Яковлев-Козырев К ПОСЛЕДНИМ РУБЕЖАМ

30 ИЮНЯ. Изнуряющая жара. Раскаленное солнце почти в зените. Сидим на палубе, под тентом, едва спасаясь от палящего зноя, и любуемся почетным эскортом из неугомонно-веселых, изящно-стремительных чаек.

Наш корабль идет к Уранополису. Все скиты и обители остались далеко позади. Справа по борту – дикий, лесистый, безлюдный берег. Слева, на горизонте, темные кряжи Ситонии исчезают в белесой дымке.

Святая гора огромным полумесяцем охватывает изумрудно-синие воды Сингитского залива. Бросаю прощальный взгляд назад, за горизонт, на почти неразличимую вершину Афона. Грозный пик тает и растворяется в зыбком мареве…

Память одолевает пространство-время. Перед мысленным взором – четвертое путешествие по Святой Горе. Интервалы между афонскими странствиями как бы уходят в небытие. И кажется, что весь этот период, с конца февраля 97-го, когда впервые открылось неотмирное царство святогорской весны, и по настоящий момент – я прожил здесь, в первом уделе Божией Матери, под благодатным покровом Царицы Небесной…

Блаженная тишина молитвенного созерцания. Мгновенья Красоты восхищают и умиротворяют, влекут в беспредельную глубь Бытия. И в каждом из этих дивных Мигов открывается пленительный, неизреченный лик Вечности…

Жизнь… И кто-то пожмет плечами.

Жизнь? Так вот она, посмотри…

Жизнь как видимость – пред очами.

Жизнь как истина – там – внутри…

Очередной поворот – и по левую сторону, метрах в трехстах, на холме, появляется прямоугольное строение монастырского типа, одновременно чем-то напоминающее изящный белоснежный дворец.

Продром – румынский скит святого Иоанна Предтечи. Широкий двор. По бокам – высокие, стройные кипарисы. В середине – главный храм. Вокруг – ни души. Садимся на лавочку в тени деревьев. Отдыхаем. Через 15-20 минут нас приглашают в архондарик. В небольшой комнате для гостей мы знакомимся с братолюбивыми хозяевами – иеромонахом П. и иеромонахом И., хорошо говорящими по-русски. После угощения и дружеской беседы поднимаемся в маленький уютный храмик. С благоговением прикладываемся к мощам святых угодников и к чудотворной иконе Богоматери-Продромисса.

Ее история такова. Это было в Восточной Румынии , в городе Яссы в 1902 году. Иконописец, писавший образ, никак не мог написать лик Пресвятой Богородицы. Все его попытки заканчивались неудачей. Однажды он зашел в свою мастерскую, взглянул на икону и поразился явному чуду: нерукотворный лик Всепречистой Девы сиял. Со временем Продромиссу доставили на Афон.

Спускаемся вниз, проходим мимо главного храма, закрытого в связи с ремонтом, пересекаем цветник и вскоре оказываемся в маленькой церкви, главная святыня которой – чудотворная икона святого Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. По преданию, много лет назад, когда турецкие завоеватели зашли в церковь, от этой иконы раздался грозный, громоподобный голос. Мусульмане, как мертвые, попадали на пол и потом бежали, объятые великим страхом.

Выходим из скита и направляемся в костницу. Переступаем порог, осеняем себя крестным знамением. Вдоль стен, на каменных выступах, рядами лежат человеческие черепа. Внизу, в темном холодном подвале, на больших полках сложены кости.

Молча стоим. Созерцаем печальный чертог бренности. Молимся об упокоении отошедших ко Господу подвижников. И, возможно, каждый – в меру своих духовных сил – чувствует в эту минуту несомненную реальность и грозную близость мистической Грани, отделяющей нас от иного, неведомого, потустороннего мира.

Многократно приходилось ощущать сию страшную Грань, и всегда милосердный Господь чудесно спасал от смерти…

Знойное лето 80-го. Прокаленные солнцем горы Копетдага. Гяурское ущелье, выходящее к туркмено-иранской границе. Иду по тропе, глядя под ноги и о чем-то задумавшись. Как бы случайно поднимаю голову и…

Прямо передо мной, на расстоянии метра, красавица-кобра толщиной в мужскую руку. Она уже в стойке, раздула капюшон и, как мне показалось, делает крохотные, едва уловимые возвратно-поступательные движения головой. Иными словами, бронзово-коричневая бестия уже должна была атаковать, но что-то ее удерживало. Точнее, Кто-то…

Увидев змею и не останавливаясь, я странным и совершенно непостижимым образом делаю молниеносное движение в сторону. Некая могучая сила легко переносит мое тело сквозь пространство: едва касаясь земли, в каком-то фантастическом полуполете-полуброске, дважды разворачиваюсь на 360 градусов и в результате оказываюсь примерно в двух с половиной метрах от застывшей змеи. Причем во время этого неуловимого, сверхчеловеческого пируэта, которому мог бы позавидовать даже такой гений каратэ, как Брюс Ли, успеваю посмотреть на идущую следом спутницу и спокойно сказать: «Осторожно! Кобра!»

Мы замерли. Грациозная королева змей как бы пристально разглядывала нас. Потом, очевидно, успокоилась: медленно сдула капюшон, плавно вышла из стойки и неспешно потекла по земле…

Будто вчера это случилось, а прошло уже 18 лет…

Закрывается дверь костницы. Благодарные паломники возвращаются из холодного подземелья в знойный афонский июнь. Уходим с легким сердцем, унося в душе радость и умиротворение. Монашеские останки не вызвали в нас тяжелого чувства. Напротив! Они свидетельствовали о славной победе, одержанной усопшими святогорцами. Эти доблестные витязи Господни совершили великий молитвенно-аскетический подвиг, устояли во Святом Православии, сокрушили греховные страсти, полки демонов, самого князя тьмы и обрели Вечное Спасение…

Опять вспоминается огромный трезубец вершины. Сижу на выступе среднего, самого высокого пика, у края пропасти, и созерцаю величественную, грандиозную панораму. Впереди – где-то там, в безмерной сизой дали, сливается с материком Афонский полуостров. Слева, далеко внизу, у подножия двухтысячника, красуется Сингитский залив, покрытый расплавленным золотом. Справа – безбрежный морской простор, окаймленный нежно-розовыми облаками. Подо мной – скалистый цирк. За ним – головокружительная бездна. Если пройти через вздыбленные глыбы немного в сторону и назад, закрепиться в камнях и заглянуть вниз, можно увидеть волнообразные зеленые склоны, живописно обрамляющие грозную вершину Святой Горы. Сзади, за храмом Преображения Господня, вершина, залитая сиянием заходящего солнца, отбрасывает на море тень в виде колоссальной пирамиды.

Легкие касания теплого ветра. Необозримые, бескрайние пространства. Незримые крылья надмирной Свободы. Даже не верится, что мы вторично поднялись на этот бытийный перевал…

Незаметно подкрадывается вечерняя прохлада. Делаем последние снимки и прощаемся с афонской вершиной. Надо быстрее спускаться к нашему лагерю, иначе безлунная ночь накроет нас на середине пути…

Недалеко от Великой Лавры преподобного Афанасия Афонского мы видели место его первой кельи. Поблизости, под сенью раскидистых крон, среди серых, невысоких, как бы вдавленных в землю скал, нам показывали руины древнеязыческих ритуальных сооружений. На одном пологом выступе вырезана целая серия магических знаков и формул, на другом – изображение какого-то идола, на третьем – солнечные часы. Через несколько метров в скале вырублен жертвенник для отсечения голов и желобок для стекания крови. Нетрудно представить, что чувствовали несчастные жертвы, обреченные на лютую смерть кровожадными демонопоклонниками. Рядом – каменные сидения жрецов. Левее – подобие неглубокого круглого каменного колодца, где топтали виноград. По нижнему стоку сок вытекал в специальную каменную емкость. Оттуда его разливали по сосудам и делали вино.

ПРОХОДИЛИ ВЕКА. Через три с лишним столетия после Рождества Христова на смену зашедшему в тупик, насквозь прогнившему, нравственно разложившемуся язычеству явилось спасительное Христианство. В Х веке преподобный Афанасий Афонский обнаружил здесь несметные полчища бесов и начал с ними решительную борьбу. Падшие, отверженные духи ожесточенно сопротивлялись. Делали все возможное, чтобы изгнать подвижника, но безуспешно. В конце концов они потерпели полное поражение и отступили. На Афоне воздвигли прекрасные храмы, скиты, монастыри. Святая Гора превратилась в общеправославный центр монашеской жизни и высочайшей церковной культуры. Но беспощадный враг рода человеческого не давал святогорцам передышки. Самоотверженные афониты, напрягая все силы, постоянно боролись за выживание. Даже во времена могущественной, более чем тысячелетней Византийской Империи Афон попадал под мощнейшие удары. Достаточно вспомнить варварский захват Святой Горы латинянами,участниками 4-го Крестового похода, в 1205-29 годах; разграбление и разрушение Афона каталонцами в 1307-39 годах; вторжение турок-османов в 1383-м и, наконец, начало многолетнего турецкого господства в 1424-м, еще до падения Константинополя…

Святогорская история ХХ века не менее драматична. Так, например, во Вторую мировую войну кто-то сообщил немецкому командованию, что в афонских монастырях сосредотачиваются английские войска. После получения этих ложных сведений был отдан приказ: бомбить и стереть с лица земли все обители, скиты и прочие жилые объекты. Афон спасся буквально чудом. Святогорцы узнали о грозящей им смертельой опасности. Богомудрые отцы помолились, написали письмо и отправили его Гитлеру. По милости Божией, он успел получить послание афонитов и в последний момент отменил бомбардировку. Более того! В продолжении всей немецкой оккупации (1941-1944) Святая Гора сохранила свою автономию…

Мы живем в предконечную эпоху. Высший Планетарный Капитал активно строит Новый Мировой Порядок, неудержимо рвется к мировому господству. Воинствующее антихристианство, ведомое влиятельнейшими масонскими бонзами – личными друзьями падшего, отверженного Люцифера, – поэтапно готовит скорый приход и триумфальное воцарение лжемиссии-Антихриста. Именно он в течение последних трех с половиной лет земной истории, перед Вторым и Славным Пришествием Христовым, будет возглавлять жесточайшую богоборческую всемирную диктатуру. Дьявол знает: для того, чтобы большинство людей с безотчетной радостью приняло эту сатаническую сверхличность – «человека греха, сына погибели» (2 Фес.,2,3), – надо полностью вытравить из человеческого сознания правильные понятия о добре и зле; отнять у души спасительную, правую, Православную Веру в Бога. С помощью продажных СМИ и демонизированной массовой лжекультуры князь тьмы наносит по человечеству – прежде всего по православным странам – массированные оккультные удары, широко применяя оружие массового духовно-нравственного поражения – бытовую, визуальную, эротическую, технотронную и социально-политическую магию. Ярчайшим примером служит наша зомбированная, истерзанная, агонизирующая Отчизна, которая – и в этом явное чудо! – в лице своих христолюбивых сынов и дочерей по-прежнему остается верна Святому Православию.

В наши бедственные дни развитие мировых событий стремительно приближает нас к испепеляющему Армагеддону (Откр.,16,16) и вселенской анархии. По учению святых Отцов, лжемиссия-Антихрист придет в разгар всемирного хаоса. Святогорцы прекрасно видят и понимают дух времени. Они неустанно молятся за весь мир и, конечно же, за нашу все еще не сломленную Родину, которая – согласно богодуховенным пророчествам – должна восстать из пепла и просиять, как солнце, перед концом времен. Но эта молитва дается непросто. Сатана ведет с афонитами непрестанную духовную войну. Сия величайшая из битв сокровенна, невидима. Она происходит в метафизических глубинах ума и сердца. Однако поражения и победы на полях этой незримой сечи имеют колоссальное, воистину космическое значение. От них во многом зависят конечные судьбы мира.

В книге «Одна ночь в пустыне Святой Горы» известного духовного писателя, архимандрита (ныне митрополит) Иерофея Влахоса приводится замечательный рассказ богоносного старца-исихаста – опытнейшего делателя Иисусовой молитвы:

"Часто, когда подвижник сидит на скамеечке и повторяет Иисусову молитву, он чувствует две руки, готовые задушить его. Они крепко сжимают его шею и не позволяют продолжать молитву, после слова «Господи» монах не может продолжить: ему трудно приступить к спасительному слову «ИИСУСЕ». Запинаясь, он повторяет: «И, И, И, ИИ, ИИ, ИИС…» И лишь только с великим усилием проговаривается все слово, как диавол становится невидимым. Ко мне приходили монахи из других монастырей и рассказывали о групповых нападениях, имевших цель запугать и устрашить. Особенно в то время, когда монахи готовились к всенощному бдению…

В эти часы диавол нападает на 2, 5, 10 монахов и готов их задушить или сделать что-либо иное. Иной монах бывает столь сильно устрашен, что выбегает из келии и, напуганный и охваченный трепетом, находится подле келии старца, пока тот не проснется. Миряне не могут понять ценности бдения. Они сжигают и уничтожают лукавого, который делает все возможное и невозможное, чтобы помешать ему, поскольку знает, что будет изгнан целонощными молитвами. И он внушает идеи журналистам и прочим с целью воспрепятствовать осуществлению всенощных бдений…" (Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1993, с.85)…

Мужество и бесстрашие – важнейшие, неотъемлемые качества истинного духовного воина, который боится только Бога, – т.е. относится к Творцу со священным трепетом и глубочайшей, сыновней любовью. «Любовь изгоняет страх», – учат святые Отцы. Но это удел совершенных. Остальные, по человеческой немощи, в той или иной мере испытывают чувство страха. Этим пользуются демоны. Бесовские страхования достигают иногда громадной силы. Парализуют волю, вселяя нечеловеческий, леденящий сердце ужас.

Мы странствовали по самым труднодоступным местам Святой Горы и – за молитвы старцев – ни разу не подверглись страхованиям. Постоянно ощущали особую внутреннюю и внешнюю защиту – благодатный покров всемилостивой Владычицы нашей, Пресвятой Богородицы. Но, разумеется, все убедились в свое время на собственном опыте, что представляют из себя серьезные бесовские страхования…

Незабвенное лето 82-го. Западный Памир. Огромное дикое ущелье на высоте, примерно, 3500 метров. Дождливая ночь. Полная темень. Почти вся экспедиция уже спит. Под мерный шум бурной ледниковой реки пробираюсь с фонариком через россыпи валунов к своей «памирке» – маленькой двухместной палатке. Подхожу. Отстегиваю полог. Вспышка далекой молнии странно отражается на брезенте. Оборачиваюсь, и …

Метрах в 300-х от меня появляются два больших светящихся шара. Значительно ближе вспыхивает красноватая полумолния-полузарница. Не исчезая, опускается и постепенно принимает вид огненного скафандра, который по параболической траектории начинает двигаться ко мне…

Застываю, как вкопанный. Волосы встают дыбом. Душа леденеет. Память отшибает напрочь. Тело готово разорваться на части, распасться на молекулы от нарастающего, давящего, всепроникающего ужаса…

И в этот решающий миг приходит спасительная мысль о молитве. Опускаю руку в брючный карман. Крепко сжимаю четки с крестом. Едва шевеля губами, пытаюсь читать 90-й псалом. Становится чуть легче. Возвращается способность мыслить, действовать, сопротивляться. Усиливаю молитву. Всем существом вопию к Богу. И через несколько секунд всезлобный демон, явившийся в виде пламенеющего астронавта, уходит из поля зрения. Но шары продолжают зловеще гореть…

С трудом заползаю в палатку. В полном изнеможении забираюсь в спальник. Собрав остатки воли, сжавшись в комок, молюсь. И так до рассвета. Лишь утром бесовское наваждение прошло…

СЕНТЯБРЬ. Плыву на лодке по Луху – живописной реке, широко разлившейся после летних дождей. Чистейшая вода зеркально отражает прибрежные кусты, деревья, синее небо и бело-розовые предзакатные облака.

Усиленно гребу единственным веслом, чтобы успеть засветло. Но вот незаметно догорает багровый закат. Быстро темнеет. И вскоре меня уже накрывают густые, почти непроницаемые сумерки. Впереди, справа, над зубчатым гребнем соснового бора, медленно всплывает громадный рдяный диск луны.

Падший, многомятежный мир с его бушующими страстями растворился, исчез в целительном благолепии первозданной природы. Влажную ароматную тишину изредка нарушает лишь плеск играющей рыбы. Ожившая память, одолевая пространство и время, воскрешает минувшее…

Крохотная церковь Преображения Господня. Одна из боковых стен вплотную примыкает к скалистому выступу. Почти плоская крыша как бы сливается с вершиной.

В глубокой древности, согласно преданию, на самом пике Афона горделиво возвышался золотой идол Аполлона. Когда Божия Матерь стала приближаться к вершине, языческий истукан застонал, с жутким грохотом низринулся в бездну и утонул в море.

Оживленный молниеотвод, как наконечник стрелы, грозно блестит в лучах лунного света, осторожно ощупываю холодный металл. Пальцы скользят по отшлифованной поверхности без малейшей шероховатости. В сильнейшую грозу, может, совсем недавно, разящая молния ударила в острие этого маленького штыря.

Пронизывающий до костей ветер, огромные очи задумчивых звезд, дикие голые утесы напоминают далекие вечера на алмазных россыпях реки Эбелях в Северной Якутии и долгие прозрачные ночи на ледниках Западного Памира.

Сначала хотели собрать около Панагии сухие короткие сучья и взять с собой наверх для костра. Потом решили пойти налегке и положили в рюкзак только два одеяла и остатки черного хлеба.