Текст книги "Газета Завтра 157 (49 1996)"

Автор книги: "Завтра" Газета

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

СОЮЗ МОЛОДЫХ ПАТРИОТОВ

В конце ноября состоялось совещание представителей патриотических объединений молодежи, которое приняло обращение к сверстникам:

“Летом этого года мы стали свидетелями того, как нагло обманули граждан нашей страны. Запугав народ мнимой “красной опасностью”, те, кто безраздельно правил страной на протяжении последних пяти лет, сохранили свою власть и продолжают разрушать страну.

Россия превращается не просто в придаток “мировой экономической системы”, но и в свалку отходов ее деятельности.

Трагедия, которую переживает наше общество, – это и наша трагедия. Молодежь оказалась брошена на произвол судьбы, ее обманули. Обещая общество равных возможностей, власть для большинства молодых людей предоставила лишь одну возможность – выживать любыми способами, и многие выживают: юноши идут в бандиты, девушки – на панель.

Где же выход? Власть говорит, что у нее нет денег, чтобы поддержать молодежь, что государственный бюджет пуст. У этой власти не может не быть пустого бюджета, когда беззастенчиво расхищается национальное достояние, когда за рубеж утекают десятки миллиардов долларов. Пора понять: для того, чтобы добиться изменений к лучшему, необходима смена всего проводимого в стране политического и социально-экономического курса. Народно-патриотические силы сформулировали и выдвинули четкую программу выхода из кризиса. Это программа прорыва России в будущее, в котором будут сочетаться высокие технологии и индивидуальная активность граждан, сильная государственная власть и демократия, эффективная экономика и социальная справедливость. Без молодых такого общества не создать! Поэтому нам нужно создать мощное народно-патриотическое движение молодых, способное реально отстаивать права и интересы молодежи. Именно мы призваны сформировать социально значимые ориентиры в государственной молодежной политике.

Наше движение станет той созидательной силой и социальной опорой для российской молодежи, которой так не хватает в стране сейчас.

Призываем всех, кому небезразлично будущее Отечества, кто разделяет наши идеалы и устремления, активно включиться в работу по созданию Народно-патриотического союза молодежи”.

Телефон Оргкомитета: 298-55-65

ТЕЛЕГРАММА В ГАЗЕТУ “ЗАВТРА”

ТЕЛЕГРАММА В ГАЗЕТУ “ЗАВТРА”

Копии – Председателю Совета Федерации Строеву,

средствам массовой информации,

Орловскому комитету по высшей школе

и народному образованию

В городе Орле создалась напряженная обстановка в системе учебных заведений профтехобразования. Как депутату мне поступают многочисленные жалобы от учащихся и родителей 1-го, 2-го, 16-го и других училищ о том, что дети голодают. Причина – прекращение в текущем году питания из-за невыплаты денежной компенсации.

Участились случаи голодных обмороков во время занятий, вызываются бригады “скорой помощи”. Из-за отсутствия денежных средств ухудшается здоровье сотрудников училищ, нет денег на общественный транспорт, семьи остаются без средств к существованию.

Коллективы находятся в предзабастовочном состоянии. Общая задолженность госбюджета Орловской области составляет более десяти миллиардов рублей. Вторично обращаюсь к вам с просьбой рассмотреть сложившуюся ситуацию и принять все меры для устранения социальной напряженности!

Алексей ЗОТИКОВ, депутат Госдумы

г. Орел

НАШИ В ЧЕЧНЕ: КОМБАТЫ Борис Карпов

Сейчас уже не гремят бои в горах и на равнинах Чечни, война ненадолго закончалась. Российская государственность, ведомая предателями, потерпела сокрушительное поражение и откатывается на север, занимая оборонительные рубежи в Ставропольском и Краснодарском краях. Но воевавшие в Чечне русские войска не разбиты – они отступают, в очередной раз преданные политическим руководством своей страны. От солдата до генерала – все они испытывают горечь и боль. Мы видим свой долг в том, чтобы рассказать, как эти люди воевали, как жили и как умирали. Мы пытаемся перекрыть истеричное тявканье “коллег”, обливающих ветеранов Чечни грязью и ложью, и угодливо славящих продажных “миротворцев”. Мы хотим напомнить прошедшим дорогами Чечни солдатам, комбатам да и генералам, что это они – “соль земли русской”, и на них, а не на “политических лидеров”, ненавидимых нашим народом, надеется погибающая Родина.

Александр БОРОДАЙ

От заголовка “Батяня-комбат” я отказался по причине шлягерной заезженности этой любэшной песенки. Поп-артист Расторгуев, облаченный в ладно скроенные галифе, благое, в общем-то, дело сделал, на всю Россию громко спев про “Е-комбата”, который не прятался за спины ребят, в какофонии нынешнего “металла” и попсы воздвиг образ сильного и правильного военного. Собирательно-обобщенный портрет нашего командира батальона, повоевавшего в Чечне, не хотелось бы писать лозунгово-плакатно на фоне залпов батарей. К тому же многие наши комбаты и сами сочиняют и поют песни про войну и легко отличат эстрадно-сценические шумовые эффекты от всамделишной орудийной канонады. Да, приходилось наблюдать за боевой работой комбатов под шум боя, слышать команды: “Батарея, огонь!” и “Батальон, вперед!”. Дожидались передыха, и когда остывали автоматы, “шайтан-трубы” станковых гранатометов и минометы, когда был принят доклад о наличии людей, мы садились в палатке, землянке, в затишке под кустиком и беседовали “за жизнь”…

1. Комбат-1 (Гудермес)

В шестнадцать ноль-ноль комбригу позвонил из Ханкалы генерал:

– Ты там разберись со своими офицерами – мне докладывают, что у тебя уже комбаты с фонарями ходят. Там у тебя что, по пьянке мордобоем занимаются?!

Подполковник опешил, но, слава Богу, тут же сообразил, о ком и о чем идет речь.

– Да этот комбат был ранен и контужен в бою! Нам здесь пьянствовать некогда! Вам, товарищ генерал, кто чепухи наплел? Вот ему бы я фонарь поставил – за клевету на боевых офицеров!

– Ну ладно, не кипятись, – успокоил генерал, – ошиблись, значит.

В другое время, в другом месте над такой “дезой”-поклепом просто бы посмеялись, но тогда, в декабрьском Гудермесе, когда обстановка была накалена до предела, у многих чесались кулаки – так хотелось поставить заслуженный фингал под глазом зоркому наблюдателю из вышестоящего штаба. Мужики матерились в адрес вруна-стукача очень зло, но скоро угомонились, занявшись боевой работой. Я же, пристально наблюдая за этой денной и нощной работой, все чаще выделял среди офицеров санкт-петербургской бригады рослого подполковника, чем-то похожего на популярного актера Георгия Буркова. С этим офицером, Сергеем Валентиновичем, чаще всего советовались комбриг и генерал из вышестоящего штаба, ему доставались самые сложные задачи в ходе боевых операций, он не только руководил действиями своего батальона, но и лично возглавлял одну из штурмовых групп, которые выбивали моджахедов из городских кварталов. Комбат-1 первым появлялся утром у штаба – в белом маскхалате, с автоматом и радиостанцией, напружиненный и сильный, немногословно-деловой и строгий. После операции он последним снимал мокрый посеревший балахон, а радиостанцию не выключал, только просил заменить севший аккумулятор, чтобы не потерять нить-узду управления своим повоевавшим, пораненным, уставшим, но не сдающимся батальоном; интересовался, куда отправили раненых, распоряжался о горячем ужине для солдат, о ремонте потрепанных бэтээров, давал указания ротным. Не входило в мои планы писать об этом офицере – в те дни только и забот было в бригаде, чтобы вызволить из блокады наших ребят, остающихся в гудермесской комендатуре. Тяжелая, гнетущая обстановка не располагала к неспешным душевным беседам, каждый был комком нервов. Но с комбатом-1 мы все ж познакомились поближе…

В бригаду прилетел генерал из Ханкалы, туман не выпустил “вертушки” обратно, и мне пришлось уступить старшему по званию единственную гостевую койку в командирской комнатке какого-то сельхоз-объекта, где устояли кирпичные стены и даже стекла не все еще были выбиты. Сам же отправился ночевать в комбатовскую землянку, где пожалел лишь о том, что с первого дня не обосновался в этой тепло-радушной тесноте. Комбат-1 обустроился капитально, понимая, что здесь придется зимовать: землянка глубокая, сухая и теплая. И вместительная ровно настолько, чтобы можно было проводить с офицерами батальона и совещания, и редкие застолья по случаю. В тот день как раз и выпал такой случай – прилетевший генерал вручил группе отличившихся кавказские кресты – знаки “За отличие в службе”. Серьезные награды полагалось обмыть в солдатской кружке, что и было сделано чинно и благородно. В комбатовской землянке за большим дружным столом, в тесноте да не в обиде, собралось десятка полтора фронтовиков этого батальона да двое офицеров-омоновцев, волею обстоятельств оказавшихся в оперативной бригаде внутренних войск. За ужином выпита была самая малость – одна на всех литровая бутылка германской водки с кавказской фамилией ASLANOW на этикетке разливалась по кружкам так, чтоб хватило на четыре тоста. Все чин-чинарем. Да и не могло быть иначе, если во главе стола – комбат-1. Кстати, и свой рубиновый крест, полученный еще месяц назад, он обмыл и привинтил на камуфляж только сегодня, вместе с подчиненными – раньше не хотел, поскольку считал, что его офицеры и прапорщики такой награды достойны были в неменьшей степени. Он верховенствовал по праву: по возрасту и опыту, по должности и званию, по уважению и авторитету. Недолгий наш ужин завершил еще одним неназойливым напоминанием-инструктажем.

Батальон отдыхал после сегодняшнего боя перед завтрашним: уставшие вусмерть бойцы храпели, постанывали и что-то вскрикивали во сне среди развешенных для просушки маскхалатов, разгрузников, тельников, рукавиц, в черной тесноте своей фронтовой “казармы” – то ли бывшего склада, то ли гаража, заполненного от земляного пола до ветхой крыши испарениями потных тел и влажной солдатской одежды и обувки, запахами ружейного масла и пороховой гари. Несколько бойцов не спали, и комбат не стал их ругать – они все крутили и крутили до затмения своей душевной боли хрипловатый раздрызганный магнитофон, из которого под гитару пел их друг Мишка Рогозин, убитый сегодня. Вчера еще балагур-неунывака отправлен уже домой “грузом-200”. Мы с комбатом присели в каптерке, выкурили с мальчишками еще по одной сигарете, помолчали…

Пора было на боковую. Оглядываю “спальню” комбата, где вместо гобеленов красуются плакаты с правильными девизами. Над койкой командира: “В жизни есть две ценности – русская женщина и автомат Калашникова”. Четко и недвусмысленно – и то, и другое создания совершенные и могут сразить наповал. “Если не знаешь, что делать, – делай шаг вперед!” – это над замполитовской лежанкой. И еще несколько афоризмов – для всех: “Воин! Не забывай, что женщины в большинстве своем отдают предпочтение тем, кто умеет добиваться успеха. Воин! Множь свои ратные успехи, не останавливайся на достигнутом!”, “Кроме мишени, у воина должны быть и другие цели”, “Душу – Богу, сердце – даме, жизнь – Отечеству, а честь – никому!”

Стали разоблачаться перед сном. Я увидел, что плечо комбата залеплено лоскутами пластыря, а его ватная куртка, летний камуфляж и тельник – как решето.

“Это что, осколками?!” “Да, еще когда первый раз пытались к комендатуре прорваться… Ничего страшного, так – мелочь, хорошо, что по башке не сильно досталось”. Комбат поднял руку, ощупывая припухшее подглазье и висок. Ссадины от мелких осколков уже подживали, синяк, расплывшийся в пол-лица, из фиолетового становился желтым…

Вспомнили с комбатом сегодняшнее телефонное объяснение по поводу этого фингала. “Да ну их в … – унял мое негодование подполковник, – сявки эти не стоят того, чтоб о них говорить. Наплевать и забыть! Давайте лучше поспим, а то ведь завтра работать”.

Назавтра он повел свой батальон в бой, и однополчане, осажденные в гудермесской комендатуре, были освобождены…

* * *

Из офицеров с большими звездами комбат, если успел вырасти до майора или подполковника, – последний, кто делит со своим солдатом и окоп, и миску каши, и последний цинк патронов. Комбатам, наряду с их достаточной жизненной умудренностью, солидностью должности, масштабом выполняемых задач, еще в полной мере свойственны и нерастраченное лейтенантское бурливое озорство, и готовность ротного командира подняться в атаку первым и по-молодецки взять на себя ношу поболе других. В Чечне всякое случалось. К примеру, лейтенант-первогодок не может запустить заглохшую БМП: “ЗИЛ знаю, БТР знаю, а “бээмпэшку” – не очень, только раз в училище водил!” Рядом ротный, вчерашний конвойник, вертит в руках трофей – то ли советский “Фагот”, то ли американский “стингер” бандиты оставили. Полковые специалисты далеко, а комбат – вот он, рядом, такой же грязный и взмыленный после боя, так же на брюхе поползал. Во всем разберется, все точки над “i” расставит.

На комбатовском уровне проходит тот рубеж, где мужество и отвага достигают высших пределов в своем изначальном романтическом смысле, истинном боевом качестве, в кристальной чистоте. Командиры полков, бригад и дивизий пусть не обижаются – многие из них по праву носят свои медали “За отвагу” и ордена Мужества. Но на широком размахе их действий проявляются уже другие нужные военному человеку качества – тактическая и стратегическая прозорливость и инициатива, способность аккумулировать и анализировать разноречивые данные. И умение распорядиться своими батальонами, командовать своими комбатами. Несомненной для этих категорий становится и оглядка: налево, направо, в тыл, и наверх – не на Бога, на начальство. Оглядка расчетливо-трезвая, по-командирски грамотная, но иногда и сугубо лично охранительная, когда не интересы дела в фокусе, не жизни людей, а свое кресло и то, что в нем уютно помещается.

2. Пересменка

на Лысой горе (Бамут)

Раненого накануне начальника штаба батальона (семь ранений и контузий за Чечню!) увезли в госпиталь. На Лысой горе у Бамута было тридцать семь бойцов, фельдшер Людмила Михайловна и два корреспондента с фотоаппаратом и диктофоном. Невеликое войско в окружении лесных “духов”. Если бы не комбат. “Комбат будет с нами! Комбат остается!” – Эти короткие слова-инъекции, передаваемые полушепотом, на всех подействовали вдохновляюще. Владимир Николаевич обошел кольцо окопов, заглянул в каждую стрелковую ячейку и землянку. Когда на высотку были подняты привезенные боеприпасы, продукты, вода, подполковник сказал словами фронтовой песни: “Пусть солдаты немного поспят”. А уж потом пошла неспешная, но кропотливая подготовка к ночному бою, хотя никто не мог сказать наверняка – будет он или нет. Саперы ставили мины, расчет малой артиллерии – 82-мм миномета – оборудовал основную и запасную позиции, проверял боеприпасы, солдаты углубляли окопы и укрепляли брустверы. Комбат нарезал секторы ведения огня “агээсникам”, велел протереть ссыпанные в ящик пулеметные патроны: “Под дождем намокли, от налипшей земли и ржавчинки может заклинить. Это кажется, что подвезли много, а вот этой горстки как раз может и не хватить”. И уже не бойцам, а нам, вполголоса: “Не дай-то Бог…”

“Духов” той ночью отбили. Уже на рассвете, когда на крик: “Аллах акбар!” была выпущена последняя автоматная очередь и я уселся на дне окопа, вытянув уставшие ноги (всю ночь на полусогнутых), и закрыл глаза, расслабившись в наступившей тишине, кто-то об меня все ж-таки запнулся. То был комбат, решивший после боя обойти кольцо окопов, чтобы еще и еще раз поглядеть-проверить своих бойцов. “А, это вы, – Владимир Николаевич был еще возбужденно-энергичен, – ну как, все нормально?” – “Порядок, командир!” – Я не скрывал своего удовлетворения исходом боя, в котором с нашей стороны было лишь двое легкораненных, что по тогдашним бамутским меркам считалось вполне терпимым…

* * *

Начальник штаба батальона, капитан по имени Вячеслав, наверняка станет комбатом – какие наши годы! (Пусть только поскорее выздоравливает после ранения на Лысой горе.) Познакомиться нам не вышло, но, судя по отзывам сослуживцев, офицер этот не только боевой, прошедший огни и воды, но и думающий, грамотный, о каких говорят – перспективный.

Батальон – такое подразделение, что командиру не справиться без толковых замов, которым можно довериться “от” и “до”. Через сутки после боя на Лысой случилось еще более крутое дело в самом Бамуте. Ротный старлей, действовавший за комбата, был ранен в начале боя. Вертелся несколько суток как белка в колесе, но… Кроме него в боевых порядках батальона не осталось ни одного офицера. Ситуация!

Прежде уже приходилось рассказывать о том, как вели в бой батальоны начальники штабов, замполиты, то есть замы по РЛС, даже училищные преподаватели. Если несли они ту ношу достойно, то со временем их стали привычно называть комбатами, причем и подчиненные, и начальство. Были, хотя и реже, другие примеры, когда временщики не удостаивались столь высокого звания, именно звания – “комбат”. Высокое это звание…

3. Борода и Азиат

(Ножай-Юрт)

Несколько офицеров-”афганцев” в разное время и в разных районах Чечни настойчиво повторяли мне одно и то же – офицеры подразделений должны находиться на войне со своими солдатами от звонка до звонка. В Афгане два года с перерывом на очередной отпуск были нормой. В Чечне поначалу установили 45-суточный срок, вне зависимости от должностей и званий. Эти вредные издержки войны в собственной стране, где домашний очаг для многих совсем рядом и кавказский поход стал “спецкомандировкой”, не то чтоб расхолодили офицеров, но заставляли их считать дни до пересменки, раздирая сердце между семьей и подразделением. А у солдат-то замены не было! Из месяца в месяц в боевых порядках офицеров становилось все меньше и меньше: многие оставались на зимних квартирах после ранения, контузии, для реабилитации, по семейным обстоятельствам, написав рапорт о переводе в другое ведомство, об увольнении под разными предлогами и т. д. и т. п.

Вообще афганский опыт внедрялся в повседневную жизнь как бы неофициально, исподволь. Носителями его, бесценного, являются сегодня как раз комбаты, бывшие “за речкой” взводными и ротными (а кое-кто и там, и здесь батальонами командовал, не поднявшись в должности по причине перестроечных пертурбаций, сокращений, перевода из армейского или пограничного ведомств в наше или бегства из ближнего зарубежья).

Они, эти многомудрые воины-интернационалисты, даже и не воробьи стреляные, а настоящие орлы. Со своими рожденными в окопах навыками, непонятными для многих причудами, с небезосновательными амбициями, но главное – с умением и желанием воевать, с пониманием главной своей обязанности – не потерять солдат. У них неподражаемое огневое мастерство, умение стрелять изо всего не только стоя, лежа и с колена, но и другими способами, у них своеобразные воззрения на фортификационную науку, нетрадиционные методы обучения и воспитания личного состава.

Один такой, по прозвищу Борода, называл бойцов своего зеленого во всех смыслах батальона справедливо-ласкательно муравьями и заставлял зарываться в землю как можно глубже. Однажды застукал далеко не сладкую парочку с водкой и украденной со склада тушенкой. Надел на прохиндеев наручники и повесил им на грудь таблички: “Я пропил солдатскую совесть” – одному, и “Я воровал из солдатского котла” – второму. Получил тот комбат от генерала нагоняй за незаконные карательные меры, спасибо, что уголовное дело не открыли, спасло комбата только военное время, но большинство – от солдата до других генералов, с кем вспоминали мы тот курьез, были на стороне Бороды. Это как раз тот случай, когда реальная житуха, тем паче фронтовая, не вписывается в прокрустово ложе уставов… Тот Борода ни в какую не хотел вести в бой свой необстрелянный, наспех сформированный батальон. Все приговаривал: “Вот научу своих муравьев кой-чему, тогда пожалуйста – любую высоту возьмем”. Но задачи ставились, прежде всего исходя из обстановки, качество “людского материала” редко брали в расчет: “Ну где взять других солдат?!” Невыполнимые задачи выполнялись…

Еще один комбат-”афганец”, Азиат, словно подарок судьбы для внутренних войск. На Дальнем Востоке командовал армейской ротой поддержки погранвойск, а в Афганистане его батальон занимался и проводкой колонн, и охраной объектов, и блокпосты, вроде нынешних, выставлял. Как говорит сам Валерий Степанович – “творческий” был батальон. Подчинялся напрямую командующему 40-й армией генерал-лейтенанту Б.Громову. Командарм утверждал решения комбата, и у того были развязаны руки в ходе “боевых”.

На одной из высоток на границе Чечни и Дагестана Азиат уступил нам для ночлега свою палатку. “А сам где спать будешь?” – “Боюсь, сегодня поспать не получится, что-то “духи” зашевелились, буду своих пацанов всю ночь теребить”. Мы поужинали, послушали комбатовские песни, а потом до утра сквозь сон доносились его переговоры с Беркутом, 21-м, и другими высотками, где несли службу его матерые лейтенанты – Хохол, Боевик, Француз, которые если не во всем, то во многом хотели походить на своего комбата.

А назавтра в штабе кто-то походя бросил: “Артист этот Азиат, рисовки много, нагнетает обстановку…”

Спорить не стали. Тем более, что “артист” – вовсе не обидный ярлык, если учесть, что этот подполковник действительно работал в филармонии и теперь не гнушается петь со сцены солдатского клуба. А разве рисовка это, если русский офицер, далеко не ветеранского еще возраста, надевает по праздникам парадный мундир, на котором аж пять орденов, заработанных отнюдь не в кабинетах? А что до нагнетания обстановки, то тормошил он своих подчиненных совсем не случайно – он, в отличие от других, видел, как в Афгане моджахеды вырезали целые блокпосты и жгли из засад колонны, и отлично понимал, что недавний захват в плен целого взвода под чеченским селом Шуани (а это ведь совсем рядышком) – дело рук таких же непримиримых и коварных “духов”. Он вовсе не нагнетал обстановку – он просто хотел вернуться домой живым и привезти живыми своих пацанов…

* * *

Некоторые из нынешних комбатов по возрасту никак не тянут на солдатского “батяню”. Для бойцов они, скорее, старшие братья, не достигшие и тридцати лет капитаны и майоры. Есть и зрелые мужики, уже за сорок, подполковники. С благодарностью и уважением вспоминаю Виктора Михайловича и Александра Дмитриевича из софринской бригады, Александра Ивановича из Костромы, Евгения Николаевича из ОДОНа, еще одного Александра Дмитриевича – из Иванова… За их плечами, действительно, Россия, Москва и Арбат. Но еще и Волга, и Урал, и Сибирь… И Кавказ, кстати, тоже…

Воевали они достойно и служить продолжают честно, несмотря на все нынешние невзгоды и передряги. И песенку, в которой “огонь, огонь, огонь… агония-я-а-а…”, воспринимают именно как музычку с приставкой “поп”… Прав артист Расторгуев – на войне все серьезней, чем в кино. И комбаты – мужики поинтересней, посильней, чем в самом крутом шлягере.

Полковник Борис КАРПОВ