Текст книги "Газета Завтра 157 (49 1996)"

Автор книги: "Завтра" Газета

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

ОСКОРБЛЕНИЕ ЧУДА Сергей КУРГИНЯН

7 октября – Б. Федоров в телеинтервью обвинил А. Коржакова, М. Барсукова и Ш. Тарпищева в вымогании денег у НФС.

11 октября – А. Коржаков на пресс-конференции пригрозил своим политическим противникам обнародованием компромата на них.

13 октября – А. Лебедь и А. Коржаков выступили на митинге в Туле.

17 октября – А. Лебедь снят с должности секретаря СБ.

21 октября – В интервью “Московскому комсомольцу” К. Боровой грубо намекнул на близость А. Чубайса с Т. Дьяченко.

30 октября – Г. Селезнев потребовал отставки А. Чубайса, причастного к назначению Б. Березовского замом секретаря СБ, и заявил об отказе участвовать в работе “четверки” в присутствии Чубайса.

2 и 5 ноября – “Известия” и “Комсомольская правда” подняли тему израильского гражданства Б. Березовского.

3 ноября – Б. Березовский в Назрани начал подготовку переговоров В. Черномырдина и А. Масхадова.

15 ноября – “Московский комсомолец” опубликовал агентурную запись разговора Чубайса, Илюшина и Красавченко, демонстрирующую их причастность к делу о “коробке с долларами”.

23 ноября – Б. Ельцин подписал Указ о выводе 101-й и 205-й бригад из Чечни. Возникают слухи о неизбежной отставке главного противника вывода – А. Куликова. Госдума начала резкие выступления с требованием импичмента президента и отставки премьера. Слухи об отставке Куликова не оправдались.

29 ноября – После громкого возмущения указом о выводе бригад и соглашением Черномырдин-Масхадов внеочередное заседание Думы приняло сдержанно-невнятное решение.

В СЕГОДНЯШНЕМ политическом процессе действуют несколько групп и сил, имеющих различные, а иногда и диаметрально противоположные представления о том, что такое интересы российского государства, цели и ценности российского общества. Это делает указанные группы не просто чужими, и даже не просто враждебными друг другу, а фактически несовместимыми или совместимыми с титаническим трудом. Невероятные усилия, затрачиваемые для того, чтобы вырвать из набухающей кровавой непримиримостью российской действительности хоть какой-то ресурс “совместимости несовместимого”… Окупаются ли они? И если да, то как охарактеризовать подобную окупаемость? Строфой из стихотворения, где невероятные усилия, затрачиваемые на творческий результат, сравниваются с добычей радия?

“Поэзия —

та же добыча радия.

В грамм добыча,

в год труды.

Изводишь,

единого слова ради,

Тысячи тонн

словесной руды.”

Но ведь тут поэзия, творчество, и хоть малый, но, безусловно, благой и духом напитанный результат. В случае же с вырыванием из нашей больной реальности еще одного (каждый раз кажется, что последнего!) шанса на сосуществование в российском обществе того, что в принципе не может сосуществовать… Да, именно эта сомнительность присутствия духа особо тяготит тех, кто посвятил себя такому труду, не только проблематичному по соответствию усилий искомому результату, но еще и небезусловному по отношению к вертикали человеческого бытия. Труду – по добыванию из миллионов тонн свар, кухонно-коммунальных сплетен, абсолютно справедливых или же невероятно смешных взаимных подозрений и беспредельной готовности вцепиться друг другу в глотку – каких-то жалких миллиграммов того, что обеспечивает подобие сосуществования.

Стоит ли? И есть ли правда в этом квазисосуществовании? Не проще ли убрать тормоза и дать потешиться вволю духу (или бесу?) Истории… И ведь уже не действует казавшаяся ранее стопроцентной ссылка на то, что-де, мол, уже потешились однажды, в окаянные дни. Нет уже, увы, не только стопроцентного, но и сколь-нибудь надежного иммунитета по отношению ко второй гражданской войне, грозящей в конце того же ХХ века России, истерзанной этим веком, как ни одна другая страна мира. А ведь казалось, что иммунитет этот беспределен! Что же нужно было сделать, через что преступить для того, чтобы страна, зарекшаяся “мятежных забав”, начала чуть ли не мечтать о “счастливом” часе, когда запрет на братоубийство будет наконец снят и можно будет разом поквитаться за все?!

На чем же держится эта воля к еще одному (каждый раз кажется, что последнему) выдавливанию из исчерпанных “материй согласия” хоть какого-то “клея” для склеивания того, что страстно хочет перестать быть взаимосвязанным и взаимнозависимым – больного и стремительно падающего вниз российского общества?!

Неужели эта воля генерируется лишь страхом? Пусть даже и страхом перед катастрофой, перед ничем не сдерживаемой разборкой в ядерной стране, где, как известно, “долго запрягают, но быстро ездят”? Вряд ли. Страх такого рода – сильнодействующее средство, но средство с “эффектом быстрого привыкания”. Человек не может бояться годами и десятилетиями. Рано или поздно страх либо выгорает, либо превращается в ничем не сдерживаемую ярость. Нет, одного страха мало. Есть, видимо, еще и стыд. Стыдно, до боли стыдно, что сорвутся с жалобным надрывным писком последние тормоза, и все это покатится в тартарары на глазах у аплодирующей всемирной аудитории. Стыдно, что эти “тартарары” будет снимать СNN и комментировать BBC. И уж, пожалуй, стыднее всего, что трагическая для ее участников “последняя и решительная разборка” в чьих-то секретных файлах будет прокомментирована как “запроектированная деконсолидация, являющаяся результатом…”

После августа 1991 года приезжавшие в Россию зарубежные специалисты по социальным конфликтам вдруг начали избегать в назывании своей профессии прежних слов – “кремленологи”, “советологи” – и заменили эти названия другим, звучащим как пощечина – “антропологи”. Появление этих “антропологов в штатском” знаменовало стремление работать с Россией как с колонией, а с ее населением как с туземцами. Ибо именно в совершенствовании технологий управления туземными сообществами состоит цель так называемой “политической антропологии”. Но Россия “ объективно вовсе не туземное общество. Это особый тип индустриального, современного мира. И никакие эксперименты последних лет не могут полностью выпарить из сознания россиянина конца ХХ века ценности и смыслы этого индустриального и современного существования особого типа. Переход к этому типу существования стоил России (СССР) колоссальной крови и мучений. Но он состоялся.

Что касается мучительности и кровавости, то подобный переход везде был небескровным и небезболезненным. И даже если признать, что у нас была заплачена особо высокая цена… что ж, тем дороже результат, купленный подобной ценой, и тем сильнее будет держаться за этот результат общество. Оно и держится. Чем держится? Как может держаться при подобных нагрузках? Почему не раскалывается окончательно и бесповоротно? Почему не начинает зловещий и столь зрелищно-эффектный в своей кровавости “танец мечущихся осколков”? Почему не тешит этим танцем “мировое сообщество”, давно предвосхищающее наслаждение подобным супершоу и делающее все возможное для того, чтобы шоу это, состоявшись все же, и вправду “потянуло на супер”?

Да потому что есть еще самый последний клей. Клей страха и стыда Современного (в лучшем смысле этого слова) и Культурного (вопреки всему) Человека оказаться зверем и дикарем. Да еще вдобавок не натуральным, а роботным, то есть кем-то умело запрограммированным на дикарство и зверство. Не в меру наивное, но вовсе не дикарское (а в каком-то смысле, может быть, и одно из последних культурных обществ планеты) общество россиян с помощью особого интеллектуального инстинкта, можно сказать – остаточного инстинкта культурности – понимает цену самораскола и бережется, как должно и как может. А часто – как уже и не может, и не должно.

В этом чудо, да, именно чудо остаточной связности российского общества. В этом чудо той совместимости принципиально несовместимого, которое сохраняется усилиями, несоразмерными с достигаемым результатом. Усилиями, смысл которых постоянно подвергается не только насмешкам извне, но и глубокому внутреннему сомнению.

В самом деле, грань между чудом и его противоположностью всегда тонка. Но нигде и никогда она не была так тонка, как в вопросе о совместимости несовместимого в российской действительности конца ХХ столетия. Ибо где-то рядом с чудом располагается его антипод – предельный цинизм. Достаточно испарить из чуда его высокую составляющую – смысл совместимости несовместимого, мучительность страха и стыда сорваться в бездну под говор пьяных комментаторов и хохот зевак из ОБСЕ – и чудо превратится в банальную всеядность, в ярмарку политических извращений и блудливых сговоров самого омерзительного типа, творимых на горе и на крови.

И не будет ли слишком смелым и наивным сказать, что грань между этим блудом и чудом сосуществования несовместимого поддерживается каким-то странным, нелепым и, вместе с тем, непобедимым общественным целомудрием? И что чудо такого сосуществования, равно как и чудо сохранения странного целомудрия в стране, целенаправленно развращаемой всеми возможными средствами… в общем, два эти чуда родственны друг другу… а в чем-то, пожалуй, даже тождественны?

Строгость подобного целомудрия несовместима с журналистской “бичарней”, с жанром оголтелых кривляний, с истериками записных морализаторов. Она несовместима с бесконечным печатаньем необработанных оперативных записей и агентурных донесений. Между тем, создается впечатление, что большая часть отечественной прессы была создана именно для того, чтобы в час “Ч” стать жирным, липким и кровавым лоном соития общества с зазеркальем наших спецведомств. Судя по темпу, с которым все заполняется этой дурно пахнущей липкостью, кто-то считает, что час “Ч” уже недалек. И этот час станет концом связности российского общества, концом того, что здесь названо “совместимостью несовместимого”, концом весьма неброского, почти смешного, нелепого и безрассудного – чуда.

Агентурный лай – и достоинство российского печатного слова, слова Белинского и Добролюбова, Блока и авторов “Вех”… Вот что борется в России сегодня! И за этой борьбой кроется высший смысл, в котором творческая сила зла признается, но не абсолютизируется, не выдается за непреодолимую “отягченность злом” всего земного существования. Последнее человеческое усилие способно лечь на разные чаши весов. И в этой способности и ее решающем значении для “судеб Всего”, видимо, и состоит смысл загадочной устойчивости больного, несовершенного и, вместе с тем, вовсе не исчерпанного, как это представляется многим, российского общества. Общества – в котором мы все Живем, а не существуем только, как это хотелось бы “антропологам”. Да, Живем на грани небытия, не замечая порой ни самой этой странной и загадочной неисчерпанности, давно уже приговоренной всеми к “списанию” Жизни, ни тех подлинных значений, которые она скрывает, даря нам испытующе-причудливые переплетения явлений и судеб.

И ВСЕ ЖЕ мы воистину Живы! Живы чудом своего зависания над бездной. Живы остаточной связностью и культурной настороженностью, отрицающей и отторгающей агентурный лай ради тишины действительного печатного слова. В этой своей настороженности мы уязвимы. Но нельзя, не должно отказываться от этой уязвимости. Нельзя, не должно переходить грань.

Нельзя, не должно уподобляться лающим и даже просто включаться в эти игры, обсуждая их хитросплетения и окунаясь в расширяющуюся зловонную лужу уже почти онтологической “ссученности”. Ту лужу, которая теперь уже не просто организует, как у классика, вокруг себя весь наш российский “Миргород”, но, двигаясь и разрастаясь, призвана поглотить его, растворить в себе, переварить и перевоплотить все подлинное в своем чавкающе-гниющем чреве.

Пусть мы будем уязвимее в своем строгом целомудрии. Но в этой уязвимости сила тех, кто действительно хочет не допустить лихого и постыдного сползания в конец российской истории.

Пусть Боровой обмусоливает похождения Татьяны Дьяченко. Это его стиль и его дело. Пусть Гусев выкатывает агентурную грязь по поводу Чубайса и его присных, выдавая себя за борца против очередных бесов России. Мы знаем цену этой заказной борьбе с бесами. Пусть Голембиовский трясет листками расследований похождений Березовского. Это их уровень диалога, их понимание борьбы. Им нужно столкнуть общество в помойную яму.

Нам нужно прямо противоположное – отстоять мучительное и проблемное чудо несовместимого сосуществования от цинизма и возни, от пошлости, доведенной до инфернальных концентраций. Нельзя быть рядом с этим не только по существу, но и по стилю, по типу слова и отношения к печатной продукции. Но, увы, совсем недавние отклики на весьма и весьма вызывающие события нашей политической жизни свидетельствуют о том, что нестерпимость нынешней конфронтации подталкивает и многих патриотических публицистов к другому. И что отнюдь не только в том – в “их” лагере – беспощадное человеческое слово теряет свое достоинство и срывается в площадную брань, в сварливое поношение.

Еще вчера срыв подобного рода мог именовать себя “методом политической борьбы”. Сегодня он однозначно становится формой потери достоинства, формой расчеловечивания, формой скатывания в “абсолютную Сварность”. Мы можем и должны отстоять Другое. И ради подобного отстаивания необходимо ввести другую систему координат, иное начало в понимании происходящего, иной тип оценок и суждений.

Пусть Борис Ельцин – не тот идиот, доходяга и пьяница, которого начала живописать отнюдь не только лубочно-патриотическая печать. Пусть он – крупный, сильный и жестокий политик, сумевший победить в почти безвыходных ситуациях. Разве это меняет что-либо? Разве от этого перестает происходить развал страны, обнищание населения, втягивание Отечества в братоубийственную распрю, потеря его индустриального достоинства, купленного столь дорогой ценой?.. Разве вся эта проклятость, весь этот пир во время чумы становятся менее страшными и кровавыми от того, что на троне не карикатурный идиот, а достойный ученик Никколо Макиавелли?

Пусть Татьяна Дьяченко – не расписываемая журналюгами “вавилонская блудница”, а вполне приличная и неглупая женщина. Пусть даже ее внешний облик, манера держаться и тип речи и поведения с очевидностью говорят о том, что эта женщина достаточно нетипична для дочерей высокопоставленных цековских работников, для этой “избранной золотой молодежи” с ее действительной, а не вымышленной Боровым и компанией потасканностью и вымороченностью. Пусть это свидетельствует в пользу семьи Ельцина, в пользу очень редкой (и свойственной в основном провинции) способности воспитать в элитной семье нормального пристойного человека.

Разве от этого что-нибудь меняется? Разве морок нынешней политической жизни становится хоть на йоту меньше? Разве не повторяется во всей сегодняшней вторичности, сниженности и деформированности судьба семьи Николая II, не сумевшего спасти гибнущую православную сверхдержаву в начале ХХ века? Разве кровь и похоть чудовищной гражданской войны становятся меньшими от того, что царица не грешила с Распутиным, что семейство не было “куплено за немецкие деньги”? Возможно, что после очередных адских “тартарары” конца ХХ века кто-нибудь из историков найдет светлые фотографии очередной погибшей “правящей семьи”… И умилится… И умилит оставшихся россиян. Возможно, какой-нибудь конспиролог позже пояснит, кто и зачем стянул над правящим Кремлем черное информационно-пропагандистское облако. Кто и зачем лгал, смердел, издевался над сжавшимися в предчувствии конца, но так и не поднявшимися до уровня своего трагического времени кремлевскими обитателями.

Возможно, Анатолий Чубайс с его запрятанными в глубь административного виц-мундира тайными сверхидеями вовсе и не является людоедом и супервором. Возможно, он пристойнее многих других воров. Во всяком случае, его (действительные или мнимые) высказывания в начиненном аппаратурой “Президент-отеле” позволяют противопоставить стиль действительной, пусть и бандитской, командности (когда своих не сдают) насквозь гнилому и унаследованному от другой эпохи чиновному безразличию к судьбам тех, кто делает твое (неважно – грязное или чистое) дело. Может быть, лично я и предпочту такое небезразличие к членам своей банды холодному предательству, “сдававшему” иностранные агентуры и верных идее соратников из недавно “братских” компартий.

И что? Что меняет подобное допущение и отказ от жанра демонизирующей агитки? Они делают состоятельнее расползающуюся по швам президентскую администрацию, в которой над Чубайсом и его бреднями смеются уже даже мелкие клерки, а не то что начальники отделов? Они делают менее зловещим призрак регионализации России, в которой уже замаячили десятки княжеств с их псевдовалютами, с их национальными гвардиями и армиями, с их алчной феодальной властностью? Или, может быть, экономика, наконец, “становится экономной”? Или начинает уходить в прошлое эта мерзкая “дворцовость”, самозамкнутость, окукленность, свойственная эпохе агонии царского двора, эпохе Агентова и Цуканова?

Нет, все движется в ту же сторону и притом семимильными шагами. И толку ли в этом случае, что Ельцин – “крутой мужик”, а не доходяга, что Татьяна Борисовна не Саломея, а Чубайс не стопроцентная курва? Они могут остановить это движение к концу российской истории? Если могут, скажу кощунственное. Пусть они будут стократ хуже самых страшных страшилок из желтой прессы. Мне на это плевать. Ибо речь идет о другом. О состоятельности в высшем и политическом смысле этого слова. Екатерина II не была монашенкой, как мы знаем. Меньшиков воровал, хамил и пакостил, как почти никто другой в российской истории. Петр I был… скажем для краткости, “почти что исчадием ада”. Но Россия жила. Ее собирали и спасали. Дышали токами ее исторической воли и превращались в этих токах из проституток в цариц, из воров в реформаторов, из полусадистов в спасителей. Так было. А бывало и наоборот. Так когда же наконец мы будем говорить о главном? Об историческом соответствии? Об этом и только об этом?

Для того, чтобы назвать вывод 101-й и 205-й бригад из Чечни преступным авантюризмом, мне вовсе не надо полоскать в полубытовой и полуагентурной грязи Березовского, муссировать его отчество и израильское гражданство, а заодно узнавать, нет ли турецкого гражданства у Рыбкина. Говорил уже – и упорно повторю еще раз. Пусть бы Березовский был стопроцентным израильтянином, но решил проблему Чечни так, как сходные проблемы решали его сограждане на Ближнем Востоке. Но вместо этого он, придя в Чечню, ведет себя как типичный эмиссар КПСС эпохи распада СССР. Он оглядывается, понимает, что оставшиеся две бригады – это единственное, что еще можно обменять на кажущееся решение чеченской проблемы… и начинает попросту “торговать” этими бригадами, разрывая связь “канонерок и капитала”. Он начинает “комиссионничать” вместо того, чтобы строить новую политику на Кавказе, создавать (а не расхищать!) определенные политические позиции и возможности в интересах России.

И кой мне ляд в этом случае, что он энергичный умный человек, академик, специалист по управлению, волевой и активный предприниматель? В этом случае вывод двух бригад еще более непростителен. Взбивая пену истерик по поводу “гражданств”, “адюльтеров”, “краж”, “недееспособностей” и идя в этом смысле на поводу у так называемой “демократической” прессы, патриотическая печать и патриотические политики сами ставят себе подножку. Ибо в этой пене исчезает политический поступок и адекватная реакция на него. И мы имеем то, что имели в Думе. Так не пора ли прекратить пускание мыльных пузырей бесплодной истеричности? Не пора ли прекратить сдобренные чрезвычайной патетикой, но пустые и никчемные по существу “мыльные оперы” в Думе? Как осточертела вся эта словесная лабуда, в которой твой противник – не человек, а “пьянь”, “инвалид”, “проститутка”, “вор”, “агент” и т.п.!

К ЧЕМУ политическое ханжество? Что, по другую сторону баррикад только трезвенники, “насквозь здоровые люди”, добродетельные институтки, аскеты, не мыслящие в категориях стяжательства, фигуры бесконечно далекие от иностранного влияния? Полно! Разве в этом дело? Зачем унижать себя и существо выдвигаемых претензий? Березовский удержит Чечню в составе России? Да или нет? Если не удержит, если “углубит и обострит” дело Хасавюрта (а именно об этом и ни о чем ином говорит навязанный им и другими вывод оставшихся российских войск из Чечни), то его отдельные пристойные и даже достойные “анкетные данные” только дополнительно омрачают содеянное. Когда, в конце концов, мы научимся отделять зерна от плевел, а мелочную брань от действительно беспощадных политических обвинений? Вывод 101-й и 205-й бригад из Чечни – не мелочь! Это еще один удар по целостности России. Причем такой удар, который надо отбить, и немедленно.

Нам говорят о том, что снявши голову, по волосам не плачут. Что, выведя все войска, не стоит горевать о двух никчемных бригадах. Нам обещают, что проблема Чечни, не решенная военным путем, будет решена за счет изворотливости, лавирования, неафишируемых подковерных игровых приемов в духе нашего бизнеса.

Но Россия – не биржа, а политика на Кавказе – не игра на курсах акций. Решая суперответственную государственную проблему, следует рассчитывать, в том числе и на худшее. А если все ресурсы изворотливости и хитрованства обернутся ничем? Что будет тогда?

Сначала – выборы в Чечне. Позорные выборы, в которых не будет учтено мнение преступно согнанных с места проживания беженцев, бывших граждан Чечни. Мы видели, как решил вопрос о голосовании абхазских беженцев Шеварднадзе, которому нужно было этот вопрос решить. И мы слышали, как “мычал” Черномырдин, который хочет этот вопрос “замылить”. Мы слышали, как один чеченский главарь заявлял, что даже(!) русские беженцы смогут проголосовать, если для этого приедут назад в Чечню. И что же? Кто-нибудь выступил с протестом против этой беспрецедентной, по любым международным стандартам, противоправной наглости? Кто-нибудь защитил своих соотечественников? Нет, вместо этого, посреди настоящей общероссийской беды и горя Голембиовский мечет громы и молнии по поводу израильского гражданства Березовского. А Доренко в ответ вещает об антисемитизме тех, кто посягает на святость шефа ОРТ. Да побойтесь вы Бога, господа и товарищи! Причем тут и “израильтянство” и “антисемитизм”?

Гражданин России (а не Израиля!) Березовский, политик России (а не Израиля!) Березовский наплевательски относится к интересам своих сограждан нечеченской национальности. Вот где действительный узел больных российских проблем. Антисемитизм?! Сионизм? После того, как с Россией случилось то, что с ней случилось, ныть по этому поводу просто стыдно! Нужно проявлять бесконечный взаимный (вновь и вновь подчеркну, именно взаимный и только взаимный) такт.

Березовский, будучи в принципе неглупым и психологически “не тупым” человеком, не может не понимать того, что значит для нынешней сброшенной вниз России подозрение, что ее политик “балуется” двойным гражданством! И здесь надо не “уходить в глухую защиту”, а делать единственное, что можно и должно: личным поступком доказывать свою подлинную преданность интересам России, блюсти российские, а не чеченские интересы, драться за целостность России всерьез. Вместо этого – торговля бригадами и невнятные рассуждения о том, что Чечня замирится. А ну, как не замирится, вопреки всем частнособственническим комбинациям? Что тогда?

Тогда – сначала незаконные, нелегитимные, оскорбительные, преступные выборы под автоматами чеченских боевиков. Апофеоз унижения России. Пример для тех, кто хочет идти тем же путем.

Дальше – объявление независимости Чечни.

После этого – признание Чечни по нарастающей (например, Латвия, Эмираты, Турция, затем кто-нибудь из Европы).

Чем на это ответит Россия? Выйдет из Совета Европы? Начнет ядерные испытания в одностороннем порядке? Ой ли! Убежден, что ныне действующие политики, все без исключения, – просто “умоются”! Будут что-то возмущенно лепетать! Рыбкин разведет руками, а Березовский придумает еще пять-шесть “умопомрачительных схем”. И вот тут-то и начинается главное. Вместе с “проглоченным” Россией международным признанием Чечни, а может быть, и до него, на аэродром, уже не защищаемый российской бригадой, начнут садиться, например, турецкие десантные самолеты. “Независимая” Чечня имеет право на иностранную базу, не так ли? Спохватившаяся Россия уже не сможет конфликтовать с Чечней как с анклавом, как с мятежным сепаратистским образованием. Она должна будет идти на конфликт иной интенсивности. А на это, конечно же, не хватит ни сил, ни воли (в том числе и воли одного барвихинского “крутого мужика”, рулящего одновременно в разные стороны).

ИМЕННО ЗДЕСЬ находится развилка. До вывода бригад конфликт в Чечне, заявившей о выходе из России, еще можно держать в рамках внутреннего российского дела. После вывода бригад это будет почти невозможно. Вывод бригад в случае крайне высоковероятного выхода Чечни из России после выборов и объявления независимости снимает все имеющиеся возможности возврата к разумной ограниченной конфликтности. Ах, вы ее исключаете? Тогда не врите! Скажите прямо, что даже если Чечня выйдет из России, никто конфликтовать не будет. А все махнут рукой и будут ждать, кто выйдет следующим. Ждать – и не дергаться. Как это называется? Это называется: сдача национальных интересов, вторая редакция горбачевизма, неспособность власти удержать вверенное ей государство. Вот что это такое. Причем тут женские добродетели, академические звания, административные таланты и умение до последнего силовика сражаться за высшее кресло, под которым распахивается бездна безгосударственного бытия России?!

Между тем, вышедшая Чечня не успокоится. Она потянет за собой новые и новые территории. Говорят, что России нужна передышка в несколько лет, а потом– де, мол, будет “новая Нарва” и новый Петр поднимет здравицу за своих учителей. Пока что, извините, здравицу за своих учителей поднимает Удугов, причем с экранов российского телевидения. При таком заходе, господа бизнесмены, администраторы и властители, народ не подымется никогда, ни сейчас, ни через десять лет. Ибо вы его сознательно “опускаете”.

Рыбкин на всю страну несет ахинею о том, что во всех республиках Российской Федерации, как и в Чечне, существуют свои армии. Он, простите, в своем уме? Он почему вдруг учит, нужно или не нужно брать автоматы и идти воевать в Чечню? Он что, намерен отдать свою фешенебельную квартиру офицерам и солдатам выводимых бригад? Или жертвы его бездарности и бессмысленности, его фанфаронства районного масштаба, соединенного с аппаратной изворотливостью, все-таки обречены зимовать в палатках на снегу?

А Шамиль Басаев заявляет, что русских детей-сирот он, в отличие от двух российских бригад, из Чечни не выпустит, ибо, в противном случае, из этих детей потом вырастут враги Чечни. Понимает ли Ельцин, какая в этом высказывании пощечина ему лично? После проглатывания таких высказываний президенты превращаются в золотарей. Раз и навсегда, без права обратных превращений. А между тем, “гениальный мирный прорыв” со сдачей последних российских возможностей поразительно совпал по срокам с этой пощечиной. Случайно ли?

Вывод 101-й и 205-й бригад – это оскорбление чуда. Это посягательство на хрупкий союз между не чуждыми государственности либеральными группами и теми патриотическими силами, которые во имя сохранения российской социальной макросущности готовы отстаивать совместимость несовместимого, дающую России почти невесомый шанс удержаться над бездной.

Присягавшие на словах государственности, либеральные группы этим выводом опрокидывают идею объединения очень разных коллективных политических личностей перед лицом надвигающейся государственной катастрофы. Есть ли в этом что-то, застающее нас врасплох? Конечно же, нет! При совмещении несовместимого самое постоянное, увы – “временные” взаимные срывы. Меняет ли это что-нибудь в стратегических установках? Отнюдь. Такие хрупкие союзы всегда базируются на трех основных вещах. Это, во-первых, ситуационный политический интерес, учитывающий расклад сил в определенной конфликтной ситуации. Тот интерес, который после своего исчерпания позволяет превратить союз в противостояние. Это, во-вторых, всегдашняя готовность воздействовать на противника, добиваясь его сущностных изменений и помня, что задача состоит в склеивании своего общества, в удержании его над пропастью политического инферно. Это, в-третьих, предельная бескомпромиссность в вопросах отстаивания государственной целостности. Бескомпромиссность, не замешанная на демонизации, но от этого не менее беспощадная. Скорее, даже наоборот.

Реакция Госдумы показала, что даже немногие из реально существующих механизмов противодействия государственному распаду наша представительная власть задействовать не может и не хочет. А ведь эта ветвь власти в основном контролируется “державниками”, теми, кто клялся народу сделать все возможное для защиты целостности России и получил мандат именно на такую защиту.

Почему не срабатывают механизмы обеспечения государственных интересов через насквозь “державническую” Думу? Многое, увы, связано с тем, что слишком часто государственный интерес, который должна отстаивать Дума, проваливается в глубокую расселину между избыточной накаленностью первичного и сугубо риторического реагирования и избыточной рациональностью, стремящейся сберечь место данных лиц в списке обладателей не власти, а ее атрибутов (спецтелефонов, спецмашин и всего остального). При этом рациональность подобного донельзя низкого типа всплывает на поверхность сознания наших “экстазно-рационалистичных” державников сразу после демонстрации ими державной артистичности в оргиастическом всплеске тотального и беспомощного негативизма. Структура этого негативизма нам хорошо знакома. Она слагается из площадного крика, коридорной лояльности и прагматической несостоятельности.

Что ж, такова реальность. И действовать приходится, исходя из нее. Такое действие строится на иных политических технологиях. Технологиях, учитывающих все:

– реальный контур существующей власти;

– систему элитных, всегда корыстно-поврежденных, противоречий;

– международный фактор;

– совокупность контрэлитных тенденций.

Все это может и должно быть задействовано постольку, поскольку мы действительно хотим отстоять не свой корпоративный интерес, а целостность российского государства. Политическая публичная полемика – часть такого задействования. Но это – не полемика по принципу “поорали и разошлись”. Все будет осуществляться жестче и, главное, “многомернее”.