355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » "Завтра" Газета » Газета Завтра 279 (14 1999) » Текст книги (страница 5)
Газета Завтра 279 (14 1999)
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 20:29

Текст книги "Газета Завтра 279 (14 1999)"


Автор книги: "Завтра" Газета


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Много раз сказано видными деятелями у нас и за рубежом, что термин «рыночная экономика» на деле означает старое понятие «капитализм», в которое неразрывно входит и «монетаризм». Просто ввели более благозвучный термин, чтобы людей не раздражать. Никакого иного смысла этот термин не имеет. Когда в конце 80-х годов рынок был представлен идеологами перестройки просто как информационный механизм, стихийно регулирующий производство в соответствии с общественной потребностью, это было сознательным обманом, в который уже давно никто не верит. Противопоставление «рынок-план» несущественно по сравнению с фундаментальным смыслом понятия рынок как общей метафоры капитализма. Как появилось само понятие «рыночная экономика»? Ведь рынок продуктов возник вместе с первым разделением труда и существует сегодня в некапиталистических и даже примитивных обществах. Рыночная экономика возникла, когда в товар превратились вещи, которые для традиционного мышления никак не могли быть товаром: деньги, земля и человек (рабочая сила). Это – глубокий переворот в культуре и даже религии, а отнюдь не только экономике.

«Сборка» общества, основанного на рынке, идет через конкуренцию. Согласно Гоббсу, поскольку все люди борются за власть, никто не может чувствовать себя в безопасности с уже достигнутой им властью, не занимаясь постоянно тем, чтобы «контролировать, силой или обманом, всех людей, каких только может, пока не убедится, что не осталось никакой другой силы достаточно большой, чтобы нанести ему вред». Принять за идеал рыночную экономику значит отказаться не только от коммунизма, но и от главного стержня православной цивилизации – любви и взаимопомощи. Когда протестантский Запад повернул к капитализму, выбор между сотрудничеством и конкуренцией делался совершенно сознательно. Гоббс прямо сказал: «Хотя блага этой жизни могут быть увеличены благодаря взаимной помощи, они достигаются гораздо успешнее подавляя других, чем объединяясь с ними». Россия в начале века, перед лицом наступающего капитализма, также вполне сознательно сделала выбор в пользу сотрудничества (об этом писал П.Кропоткин в знаменитой книге «Взаимопомощь как фактор эволюции»).

Когда спрашиваешь активистов КПРФ – из тех, кто общается с простыми людьми и не может уклониться от вопросов, – они, как правило, объясняют установку на рыночную экономику как тактический прием. Надо, мол, упокоить лавочников и предпринимателей, а то начнут в нас стрелять, не дожидаясь выборов. Это, на мой взгляд, наивная уловка, и обмануть она, повторяю, может только «своих». Надеяться на обман вместо соглашения и компромисса – детская иллюзия. Да просто нельзя такое объяснение принять.

Возможно, идеологи НПСР сами поддались обаянию «нейтрального» термина и считают, что он выражает что-то жизненное и понятное людям? Но нельзя переходить на новый язык, не увязав слова со смыслом. Повторю старую мысль: первая причина неудач – отсутствие своего языка. Использование языка противника, который владеет смыслом своих понятий, а мы – нет. Давно известно: кто владеет языком, тот и властвует. Уже около ста лет философы бьются над этой загадкой: что за сила в слове? Почему язык – главное средство господства? Есть разные теории, но факт несомненный. Потому-то такая борьба идет за школу – она дает детям язык, и его потом трудно сменить. Писатель Оруэлл дал фантастическое описание тоталитарного режима, главным средством подавления в котором был новояз – специально изобретенный язык, изменяющий смысл знакомых слов. Понятие Оруэлла вошло в философию и социологию, создание новоязов стало технологией реформаторов – разве мы этого не видим сегодня в России! А вот формула из западного учебника: «главная задача идеологии – создание и внедрение метафор». Мы и живем сегодня в ложном мире новояза и фальшивых метафор.

Если уж использовать понятие рыночной экономики, то надо было бы выяснить, как понимают ее массы наших граждан. Я думаю, что они понимают этот термин именно как капитализм или, во всяком случае, как нечто совершенно иное, нежели знакомый им советский строй. Он явно был «нерыночной экономикой». Если так взглянуть на дело, то сразу взрывается еще одна мина: КПРФ заявляет, что в области политики ее программа предполагает переход к парламентской республике, а через нее – к советской власти. Но советская власть была лишь политической оболочкой советского жизнеустройства, которое основано было на нерыночной экономике.

Подойдем с другой стороны. Если оппозиция заявляет, что она – за рыночную экономику – значит, она считает, что эта самая рыночная экономика может быть построена в России за обозримый период. Что она лежит в «зоне возможного». Правда, прямо это никогда не говорится. Скорее всего, не говорится потому, что сами ораторы в этом сомневаются. Думаю, большинство граждан уже почти уверено, что по каким-то глубоким причинам рыночного общества в России построить не удастся. Почему-то все этому сопротивляется. Климат неподходящий. Но и без климата есть веские причины. Во-многом упорное сопротивление рыночной реформе вызвано культурными особенностями народа. Не получается из нас ни акционеров, ни честных банкиров, ни налогоплательщиков. Но культура – тонкая материя, есть вещи и погрубее. Рыночная экономика – штука очень дорогая, она нам не по карману. Окажись вдруг мы все в рынке – большая часть русских сразу вымрет. Это все равно как семью вдруг заставить жить по законам рынка. Сварила жена борщ – платите все за тарелку борща по рыночным ценам. Оказывается, семья так выжить не может, слишком дорого для всех.

Жизнь ставит важные эксперименты, надо только глядеть. Была такая маленькая страна – ГДР. 14 млн. человек. Страна очень развитая: хорошие дороги, новый жилой фонд, прекрасные кадры, высокорентабельное сельское хозяйство, сильная промышленность. Жили здесь немцы, если не считать автомобилей и электроники, примерно так же, как в ФРГ (а кое в чем и получше). Вошла ГДР в ФРГ, и стали в ней перестраивать нерыночную экономику в рыночную. Сейчас пошел десятый год, как в бюджете Германии ежегодно выделяется 100 млрд. марок на «рыночную реформу в Восточных землях». Выходит, уже истратили 1 триллион марок (568 млрд.доларов) только на то, чтобы превратить вполне развитое хозяйство в экономику иного типа. И то ничего до сих пор не получилось. А ведь из ГДР никто не увозил марки на Запад, у них нет пьяницы-канцлера и олигархов, которые утаивают налоги. Во что же обойдется подобная операция в России? К чему кривить душой, эта операция невозможна. Если и дальше будут с идиотским упорством ее проводить, то просто Россия исчезнет. Такова реальность.

Вернемся к «слову». К понятию рынка. Может быть, все же идеологи НПСР как-то его необычно трактуют? Нет, трактовка обычная, это подтверждается второй частью платформы – отрицанием уравниловки. Рыночная экономика плюс отсутствие уравниловки – это и есть неолиберальная платформа, полное отрицание советского жизнеустройства.

Я бы лично мог объяснить так: наша трагедия в том, что молодежь России впала в соблазн испытать жизнь в конкуренции, а не солидарности. Почувствовать себя «белокурой бестией», поживиться разграблением страны, вырвать кусок хлеба у слабого. Что же нам делать? Не можем мы бросить наших сыновей в их самоубийственном проекте – вот мы и остаемся с ними, поддерживаем то, чего они хотят. Такое объяснение имело бы какую-то логику. Но она бесперспективна. Оставаясь с молодежью, которая заблуждается, нельзя же поддакивать заблуждению. Вести в яму, оправдывая свою тактику тем, что потихоньку от ямы отведем? Это – опять идея «просвещенного авангарда», ведущего неразумную массу под ложным лозунгом? Не очень убедительно, но что-то иное придумать трудно.


НАША ОППОЗИЦИЯ, снизу доверху, болезненно относится к критике. Это в нашем положении естественно. Но ведь совсем без критики тоже нельзя. В этой статье я не касаюсь ни политической линии наших левых партий, ни их тактики. Я говорю лишь о тех важных изъянах идейного оснащения, которые можно было бы исправить без особого труда. Если провести строгий логический анализ россыпи утверждений нашей оппозиции, мы придем к выводу, что они некогерентны – в них концы с концами не вяжутся. Это – плохой признак. Бывает, что и когерентные (внутренне непротиворечивые ) рассуждения ведут к неверным выводам, если основаны на неверных предположениях или ложной информации. Но некогерентные рассуждения ведут к ложным выводам почти неизбежно. Если некогерентность обнаружена, должны быть обязательно выявлены ее причины. Ведь они вполне устранимы!

Первая причина разрывов в логике, как я сказал, – использование ложных слов и понятий. Не менее важно и то, что в нашем сознании сумели разрушить меру – способность верно «взвешивать» явления. Под дудочку наших меченых вождей мы согласились за слезинку ребенка, пролитую полвека назад, заставить целые народы пролить сегодня море кровавых слез. Из-за того, что в нашем доме какая-то дверца была сделана неудобно, мы разрешили сжечь весь дом. Для выезда за границу требовалось заполнить анкету, какой кошмар! Долой советскую власть!

Редко-редко на собрании наших активистов удается, с огромным трудом, убедить людей шаг за шагом ответить на вопрос: чего же мы хотим? Начинаем загибать пальцы: это хотим, чтобы было так-то, а это так-то. И вскоре оказывается, что люди просто хотят советского строя жизни (КПСС, номенклатура – это вещи второго порядка, исправимые). Но как только люди сами, с некоторым изумлением, к этому выводу приходят, встает какой-нибудь беззаветный борец с ельцинизмом, чудом уцелевший в Доме Советов, и говорит: «Не желаю!» Как так, почему? Оказывается, он был начальником строительного управления, а инструкции министерства мешали ему выполнить какую-то выгодную работу на стороне. Все правильно, мешали, проклятые. Дверца эта была устроена в нашем доме неудобно. Но ведь дом-то был теплым! Давайте взвесим достоинства и неудобства верными гирями. Невозможно!

Кажется, это мелочь, а на деле – камень преткновения всей нашей оппозиции. Пока его не своротим, не двинемся. Пока не восстановим чувство меры, ни о чем договориться не сможем. Вот сейчас в разных документах оппозиции предлагается как радикальный путь выхода из кризиса национализация нефтяной промышленности. Конечно, это неплохо. Но разве эта мера соизмерима с масштабами кризиса? На каких весах ее измерили? В 1997 г. вся выручка от экспорта нефти и нефтепродуктов составила 22 млрд. долларов. Выручка! Из нее половину предприятия сразу израсходовали на покрытие затрат. Если бы выплатили зарплату и что-то вложили в развитие, остались бы крохи. В лучшем случае 3-4 млрд. долларов. Ясно, что никакого существенного изменения в нынешнее положение это бы не внесло. Значит, нам отказывает наша способность измерять явления – и мы не видим чего-то главного. На 1999 г. дивиденды по акциям государства составят 1,5 млрд. рублей. Допустим, выкупили или отобрали все акции частников. Сколько будет дохода? Менее 5 млрд. рублей. Национализация без революции ничего не даст.

При раскрытии России глобальному рынку производство в ней невыгодно. Это вывод объективный, а не идеологический. В ответ слышим, что выход – в «соглашении с национальной буржуазией». Это странно. Почему «буржуазия». Которая вывозит капиталы за рубеж, вдруг раздобрится и отдаст их на восстановление Родины? Если всерьез признаем рыночную экономику, надо считать законным и разумным, что капиталы уплывают туда, где с них можно получить более высокую и надежную прибыль.

Возьмем ту же проблему «уравниловки» (то есть получения благ не через продажу рабочей силы, а на уравнительной основе – «по едокам»). Оппозиция обещает в будущем ее искоренить. Да, уравниловка создавала неудобства. Хорошему работнику иной раз могли заплатить столько же, сколько лодырю (хотя это, в общем, миф – просто человеку свойственно считать, что он заслуживает большего). Эта проблема, проблема управления, а не бытия, кстати, вовсе не порождена советским строем – она в той же степени не решена и в корпорациях США. Но примем, что такие неудобства были. Однако они по своему весу не идут ни в какое сравнение с главными, массивными частями уравниловки. Это – бесплатное образование и медицина, дешевое жилье и низкие цены на продукты питания. Все остальное – мелкие добавки.

Если НПСР обещает отказ от уравниловки, то в таком варианте рыночная экономика теряет даже черты западной социал-демократии – социал-демократия как раз соединяет капитализм с уравниловкой. Утверждение рынка и отрицание уравниловки коммунистами – вещь трудно объяснимая. Если ее не объяснить, большого успеха на выборах ждать невозможно. При этом потеря общего чувства и общего языка между организованной оппозицией и массой народа сыграет зловещую роль. Массам, «лишенным языка», ничего не останетс, я как сдвигаться к простым и разрушительным идеям и делам. «Какую кровавую угрозу таят в себе люди, коим пока зажали рот, но которые скоро освободят себе руки. Что сделают руки этого тела, которое неспособно говорить?» – писал В.В.Шульгин в начале века по поводу отсутствия русской печати. Но сейчас-то дело хуже.

Оппозиция имеет пока что огромный потенциал – 65% населения, которые не ходят на выборы. Эти люди в массе своей – противники рыночной реформы, хотя установки их противоречивы. Если бы оппозиция обратилась к ним с ясным и последовательным проектом, эти люди были бы активизированы как политическая сила. Но для этого надо, чтобы простые верные слова и надежная мера были найдены в ядре самой оппозиции.

И все более опасным становится незнание – как нашего общества, так и того, что происходит в мире. На Западе вырастают новые соблазны для наших подрастающих молодых радикалов, которых отталкивает от себя «цивилизованная оппозиция». Отверженные утрачивают иллюзии и культуру борьбы «по правилам» и переходят к тому, что уже получило в социальной философии название – молекулярная гражданская война. Если мы впустим ее в Россию, как уже впустили сексуальную революцию и наркоманию, чаша страданий будет переполнена. Это толкнет к русскому фундаментализму, по сравнению с которым большевизм начала века покажется добродушным либеральным течением.


Владислав ШУРЫГИН ПОСЛЕ ВЗРЫВА

Разговаривая в больнице с раненными в тот страшный день людьми, мы совершенно случайно узнали, что жителями села Хазнидон и коммунистами Ирафского района кандидатом в депутаты выдвинут известный хирург, профессор Кульчиев. О нем наш следующий материал.


ОТ РАНЕННОГО едко пахнуло кисло-горькой толовой вонью. Запах этот на мгновение забил ноздри и неожиданно выдернул откуда-то из самой глубины памяти картину.

…Неистовое аравийское солнце, жара и черное тело на столе перед ним, замотанное в грязное сочащееся кровью тряпье. Тогда он впервые узнал этот запах – кисло-горький запах сгоревшего тола…

Но на воспоминания времени не было. И он отбросил их, сосредоточившись на осмотре раненого. Из-под спины по матерчатой клеенке расползалась темная кровавая лужа. Лицо раненого, серо-землистое, безжизненное, синюшные губы, закатанные зрачки. Дыхание частое, прерывистое. Он медленно опрокидывался в шок.

– Два кубика промедола и... – почти автоматически скомандовал он медсестре.

Где-то за спиной хрустнула срезаемая верхушка ампулы, и через мгновение ловкие пальцы медсестры уже растирали спиртом сгиб локтя, лежащего на каталке человека. В ладонь сестры лег шприц. Тонкая игла впилась в кожу и, погрузившись в нее до половины, начала под ней выискивать своим отточенным жалом тонкую нить опавшей вены.

Наконец, почувствовав упругий, пульсирующий канатик, игла вонзилась в него, и тугой поршень влил в кровяной поток спасительный раствор. Растворившись в нем, он растекся по капиллярам и сосудам, обволакивая, глуша, успокаивая нервные окончания, отбирая у мозга невыносимую боль, туманя его, уводя прочь от черной пропасти шока…

И хирург вдруг поймал себя на странном ощущении того, что лежащий перед ним сейчас человек напоминает ему весь Кавказ. Сведенный болью, израненный, кровоточащий, страдающий…


* * *

Профессора Ахсарбека Кульчиева в Осетии называют «доктором бедных». И в местной табели о рангах прозвище это едва ли не самое уважаемое. «Победившая демократия» почти полностью уничтожила понятие бесплатной медицины. Теперь болеть – очень дорогое удовольствие. И даже если не учитывать «личные интересы» некоторых врачей (а очень часто они измеряются конкретными суммами с тремя нулями), то одни лекарства способны разорить и пустить по миру простого человека. Поэтому доктор Кульчиев – один из самых уважаемых медиков Осетии. Из самых далеких сел едут к нему люди. Несут свои боли и хвори. И всем, кому может, профессор помогает.

– Скажите, сколько принести доктору? – хватает в коридоре за рукав медсестру пожилая крестьянка. – Мы корову продадим – расплатимся. Почему он нам не сказал?

– Что вы, женщина, – отстраняется медсестра, – профессор денег не берет. Не оскорбляйте его такими вопросами.

В далеком семьдесят первом окончил Ахсарбек медицинский институт. Хирургом он решил стать еще в школе. Однажды при колке дров сорвавшийся топор разрубил ногу, и начавшееся воспаление привело к тому, что вопрос стал об ампутации. Тогда ногу парнишке спас известный в республике хирург Хасан Авсанов.

С ним почти через пятнадцать лет Ахсарбек вновь встретится, когда вернется в родной Владикавказ. Именно он зародил в пареньке из далекого горного села Хазнидонтягу к медицине.

По выпуску Кульчиев сам попросился в самую дальнюю точку. А через несколько дней самолет уже уносил его в Тюменскую область. Там, под Тобольском в поселке Сумкино на берегу Иртыша, начиналась трудовая биография хирурга Кульчиева.

Двенадцать лет отдал северу Сибири хирург Кульчиев. Там же защитил кандидатскую диссертацию.


* * *

…Прямо на глазах лицо раненого порозовело, дыхание стало более глубоким.

Его осторожно перевернули на бок. Медсестра аккуратно и ловко разрезала ножницами набухшую кровью одежду вокруг раны, открывая ее для осмотра. В левой нижней части подреберья зияла сочащаяся кровью, черная, глубокая, рваная рана. С первого взгляда стало ясно – ранение полостное и очень тяжелое…

– Готовьте к операции, – коротко сказал он и торопливо зашагал в сторону лестницы, ведущей в операционный блок.

…Жесткая щетка впивалась под ногти, вычищая, вымывая из-под них следы обычной повседневной жизни. Ладони привычно и быстро обвивались, сплетались, втирая друг в друга мыльную пену, насыщаясь и очищаясь ею. За много лет эта процедура стала для него столь привычной и обыденной, что он уже почти механически выполнял ее, размышляя и прикидывая, как лучше войти в поврежденный отдел, с чем, возможно, придется столкнуться там, в теле раненного взрывом человека.

Он шагнул в операционную, держа перед собой руки на весу, как жрец перед ритуалом. Впрочем, почему как? Это и был обязательный ритуал спасения человеческой жизни.

Ладони погрузились в тонкую резину стерильных перчаток, на лицо, ниже глаз, легла марлевая повязка. Он шагнул к столу. Там в ярком свете операционного рефлектора в белой пелене стерильных операционных простыней лежал человек.

– Начинаем.

Над раненым тотчас склонился врач-анестезиолог. На лицо лежащего мужчины опустилась маска, и в его легкие вошел освобождающий от мук эфир. Убедившись в том, что наркоз подействовал, врач легко и привычно разжал зубы хромированной «рогаткой», ввел ее основание в горло и через пустоту внутри «рогатки» опустил в глотку пластиковую трубку. Тотчас в аппарате рядом с операционным столом заходили, задвигались большие мехи. Они подхватили дыхание раненого и приняли в себя. Начали с часовой точностью закачивать в легкие живительный воздух, забирая выдохи, отмеряя ритм, необходимый врачам.

Очерченная, заключенная в квадрат простыней рана слабо сочилась кровью, стекавшей по коричневому от операционного йода боку. Но ее тотчас промокали тампонами, не давая стечь на стол.


* * *

А потом в биографию хирурга Кульчиева вошла Аравия. Он прилетел в Йемен врачом советской миссии в самый разгар войны. И буквально на шестой день попал в самое ее пекло. Один из наших инженеров неосмотрительно подошел к окну во время уличной перестрелки и получил четыре пули в грудь, живот и шею. Необходима была срочная операция. А кругом бои. Кульчиев принял решение пробиваться к госпиталю. Вместе с шофером и азербайджанцем-переводчиком, загрузив раненого на заднее сидение «джипа», Кульчиев выехал в город. И буквально через несколько кварталов “джип” попал прямо в расположение антиправительственных войск, для которых слово «советский» было как красная тряпка для быка. Напрасно Кульчиев пытался объяснять командующей отрядом горилле, что он доктор и что он везет раненого. Приговор был предопределен. Расстрел! Их даже потащили к ближайшей стене, но тут на улице стали рваться снаряды – правительственные войска пошли в атаку. Расстрельщики разбежались. Подхватив с земли рыдающего переводчика, Кульчиев почти силой затолкнул его в машину. «Вперед! К госпиталю!»

Здание госпиталя встретило полной пустотой и разрухой. Весь персонал разбежался. Случайно в одном из помещений он застал медбрата-эфиопа. С ним вместе он и сделал срочную операцию. О ней одной можно писать научный трактат, как практически без инструментов и лекарств он смог спасти раненого.

Прослышав о том, что в госпитале появился доктор, со всех сторон сюда понесли раненых. Уйти, бросить их без помощи он не мог. Почти неделю он провел в госпитале, оперируя практически без перерыва. Несколько раз здание переходило из рук в руки. И очередные хозяева прямо на его глазах расстреливали лежащих здесь раненых врагов и на еще мокрые от их крови койки тащили своих. Но доктора уже никто не посмел тронуть….

Он пробыл в Йемене три с половиной года, став там среди простых людей живой легендой. И даже, когда в Адене были уже демонстративно развернуты американский и французский госпиталя, люди все равно выстраивались в очередь к «доктору Аскару» – так его называли йменцы. До сих пор в Адене хранят память о нем. Для местных докторов считается за честь, если их сравнивают с русским «доктором Аскаром»…


* * *

…Скальпель ровно и глубоко рассек кожу, распластывая бок от середины живота и почти до позвоночника. Мгновение разрез был сухим, словно организм в изумлении не осознал происшедшего, но через секунду из рассеченных краев густо хлынула кровь. Ей не дали растечься. С сухими щелчками в края сосудов впились зажимы, останавливая кровь. Зашипел коагулятор, прижигая мелкие капилляры. Излившуюся кровь промокали тампонами. Вскоре рана была сухой. Ее растянули крючками, обнажая алую мышечную ткань.

– Как пульс, давление?

– В норме.

– Идем глубже.

И вновь скальпель вошел в ткань.

– Зажим… Еще зажим... Здесь прижги... Тампон… Растяни сильнее…

Наконец пройден мышечный слой. Теперь перед врачом самое главное – то, к чему он медленно пробивался все это время. Полость. Тонкая серая пергаментная пленка. Хранилище человеческой жизни. Там, под ней, основные внутренние органы – печень, желудок, кишечник, почки…

Из узкой щели капля за каплей сочится кровь.

Над ухом сухо щелкает зажим. Операционная сестра заменила опавший, источившийся дренаж в пластиковый пакетик с донорской кровью, и новая кровь из пухлого темного «бурдючка» стремительно закапала через пузырек капельницы в вену.

– Входим в полость.

Скальпель легко рассекает тонкую пленку – и перед хирургом открывается самое «дно» раны. Вся полость залита густой черной кровью.

– Отсос!

Тотчас в рану опускается узкий металлический раструб и с утробным чавканьем начинает отсасывать из раны кровь. Из кровавой пленки проявляется сизо-зеленая стенка желудка, кишечник. Загустевшие комки крови удаляются тампонами. Наконец, полость очищена от раневой крови. И только свежая капля за каплей сочится в ее глубину из раны под желудком. Там сплетены между собой селезенка и поджелудочная железа. Хирург погружает в тело руки. Теперь только пальцы и глаза помогут правильно определить степень и глубину поражения органов. Внутренности человека каким-то особым неповторимым жаром окатывают ладони.

Сколько бы ни проработал хирург в операционных, но никогда он не сможет привыкнуть к этому беззащитному живому теплу человеческой плоти…


* * *

…Пальцы привычно и осторожно перебирают ткань. И хотя раненый погружен в глубокий наркоз, все равно трудно отделаться от ощущения, что прикосновение к самым сокровенным частям вызывает боль.

Неожиданно подушечки указательных пальцев нащупывают острую твердую кромку. Осколок! Хирург осторожно раздвигает пронзенную ткань, стараясь рассмотреть повреждение, но тщетно. Кровь постоянно заливает рану и не дает увидеть раневой канал. Тогда он осторожно начинает двигать осколок по каналу наружу. И, через несколько секунд, небольшая – с мизинец ногтя – стальная заусеница остается в пальцах. Он поднимает ее к глазам. Слишком мал для входной раны. И вновь пальцы хирурга перебирают человеческую плоть. Есть! Между жгутов, удерживающих кишечник, застрял угловатый, как скребок древнего человека, осколок. Скорее всего, именно он рассек тело человека, и уже здесь, в глубине, расщепился на куски. Слава Богу, что вокруг него не видно крови. Значит, истратил всю силу на пробивание кожи и мышц, после чего залег здесь обессиленный, потерявший скорость.

Извлеченный из тела, он глухо звякает в эмалированном тазу. Теперь время оценить поражение и принять решение. Он осторожно извлекает и раскладывает на пальцах селезенку. Почти насквозь ее пронизывает раневой канал. Из него на пальцы часто стекают горячие капли крови. Придется удалять.

Сестра готовит шовный материал.

– Работаем.

Зажимы пережимают ведущий к селезенке кровяной пучок и через несколько мгновений селезенка мертвой медузой шлепается в таз.

Есть.

Теперь перетянуть отсеченные сосуды, уложить их на место. Сделано. Но в полость все равно поступает кровь. Значит, есть еще раны. И вновь хирург перебирает внутренности в поиске повреждений.

…Микроскопический осколок скользнул по поверхности почки и взрезал ее как скальпелем.

Удален. Почка зашита.

Но кровь все равно капает в полость. Наконец найдена причина и этому – тот большой осколок на своем пути задел и повредил диафрагму. И вновь в руках хирурга тонкий крючок хирургической иглы. Стянута рана в диафрагме.

Наконец, контрольный осмотр. Все сухо. Ничто не кровит. Осталось только заложить дренажные трубки и можно зашивать. И вновь, только уже в обратном порядке, работает хирург. Тончайшими капроновыми нитями стягивается рана на пленке полости, сводятся, подгоняются и сшиваются пласты мышц. В самом конце крепкие нити стягивают белую «скорлупу» кожи.


* * *

Сегодня профессор Кульчиев – один из ведущих хирургов Осетии. Недавно им была выполнена уникальная операция по удалению пораженного раком пищевода и замене его новым, сформированным из ткани желудка. Практически профессор подарил больному новую жизнь. Но все же главная забота Кульчиева – это общее состояние здравоохранения в республике. Конечно, лестно знать, что тебя называют «доктор бедных», но сознание не может смириться с тем, что в его родной республике должны быть доктора «для бедных» и «для богатых», что медицинская помощь становится все более недоступной простым людям. Именно поэтому Кульчиев решил бороться за депутатский мандат. Он хочет на республиканском уровне поднять этот вопрос. Ведь это же не дело, когда бюджет республиканской медицины за прошлый год был выполнен всего на восемь процентов. На самом деле, именно такие люди, как Ахсарбек Кульчиев, способны действительно изменить обстановку и жизнь в Осетии в лучшую сторону. Потому что во власть они идут не за деньгами – Кульчиев аскетичный человек. Работа – вот чем он живет. Не за славой. Ее у него хоть отбавляй. Даже темы его диссертаций свидетельствуют о том, для кого живет и работает профессор Кульчиев. Кандидатская диссертация, написанная в Сибири, посвящена такой актуальной для Севера проблемме, как Аписторхоз – паразитологическое поражение печени; а докторская защищена по проблемме лечения язвы желудка, которая очень часто становится спутницей бедности... Профессор Кульчиев и его товарищи идут во власть потому, что видят – дальше так жить нельзя. Нужно срочно менять положение дел. Восстанавливать разрушенное. Созидать. И это самое точное определение для хирурга Кульчиева. Он – СОЗИДАТЕЛЬ! И этим все сказано…


* * *

Крайний замер пульса и температуры. Все в норме. Крепкий молодой организм нормально перенес операцию. Извлечена трубка интубации. Раненый в первый раз за эти долгие часы делает самостоятельный вдох. Его распеленывают, освобождают из серых от бесконечной стерилизации «хирургических» простыней и осторожно перекладывают со стола на каталку. Что-то «напоследок» вкалывает анестезиолог. Сестры пережимают и отсоединяют опустевшие пакетики капельниц. Операция закончена. На часах полночь.

На черной клеенке каталки лежит раненый. И хирург долго смотрит на серо-синее, похожее на горный мрамор, тело. На закрытые глаза. Напряженно ловит каждое движение грудной клетки. Каждый вздох. Дышит!

– Уродливо-длинный, весь в запекшейся крови шрам рассекает это крепкое стройное тело. И врач знает, как тяжело, мучительно-больно напомнит оно о себе завтра своему обладателю. Как медленно и трудно будет ему возвращаться к жизни, заново приучаться слушаться своего хозяина. Подниматься над койкой, переворачиваться, вставать. Но что делать, таков путь возвращения человека к жизни. И первые ступеньки на этом пути, самые тяжелые, опасные и страшные, хирург за него уже сделал...

– Доктор, там, в приемном отделении, еще одного раненого привезли.

Жалуется на режущую боль в животе. Тоже после взрыва.

Рабочий день хирурга продолжается…


Владикавказ-Москва

Интернет магазин спорт товаров Nomer7.ru предлагает купить спортивное оборудование mikassa 5

[Закрыть]
по приемлемой цене в Москве.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю