Текст книги " Воскрешение"

Автор книги: Заур Зугумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 2

Через день меня прооперировали, а еще через пару недель я сидел в кругу своих единомышленников, обсуждая текущие воровские дела и стараясь напрочь вычеркнуть из жизни все, что касалось этой женщины. Я запрещал себе даже мысленно возвращаться к этой теме, это было для меня самым настоящим кошмаром, который мне с трудом удалось пережить. Хотя сердечные раны незримы, они никогда не закрываются: всегда мучительные и кровоточащие, они навечно остаются разверстыми в глубине человеческой души.

Прошло полгода. До полной свободы оставалось уже совсем немного – меньше месяца, и я, глупец, как обычно бывает перед окончанием любого срока, тешил себя мечтами. Хотя я и находился в вольной больнице и в общем-то не испытывал особенных ограничений в передвижении, числился я все же за ЛТП, и любое грубое нарушение с моей стороны (самовольная отлучка из больницы или города) могло повлечь за собой самые печальные последствия. Например, новое водворение в профилакторий.

Но для этого у местных ментов не было ни повода, ни оснований. К тому же здесь давно все было плотно схвачено и опутано воровскими сетями. Всем платили, все брали взятки, и все без исключения знали свою цену.

Единственным гарантом законности могла бы еще как-то служить Москва, но она была ох как далеко, в буквальном смысле слова: за горами, за долами, за морями. Да и ее можно было обойти при желании, что зачастую и делали довольно-таки красиво и всегда оригинально власть имущие. Восток – дело тонкое…

Жену свою я не видел и по возможности старался не вспоминать о ней. Но судьбе и на этот раз было угодно распорядиться по-своему. Как до, так и после операции я всегда и везде активно занимался всем тем, что требовал от меня мой уклад жизни. Не знаю, каким образом, но об этом пронюхало начальство в Махачкале (когда меня привезли в больницу, в Дагестан сообщили, что я при смерти, и менты на родине успокоились).

Для них моя воровская деятельность была прекрасным поводом для того, чтобы я вновь оказался под замком, но уже не в ЛТП, а на настоящих тюремных нарах.

Они прекрасно понимали, что, если я могу вести такой образ жизни, значит, я относительно здоров и обладаю свободой в полном смысле этого слова.

Это было чревато очень серьезными последствиями как для мусоров, непосредственно занимавшихся нашим делом, так и для тех свидетелей, которые давали против нас троих ложные показания и разгуливали теперь по Махачкале, уверенные в том, что нас с Лимпусом уже давно нет в живых.

Так что легавые, чтобы не искушать свою мусорскую судьбу, решили сделать мне очередную пакость, но, к счастью, опять по-фраерски просчитались.

Весь состоявшийся разговор между прокурором Чарджоу и кем-то из высокого начальства МВД Дагестана был передан Вовчику Армяну дословно. А мне легавыми из УГРО отпускалось ровно трое суток на то, чтобы я делал ноги. После этого мусорам полагалось сообщить о моем побеге в Дагестан и объявить меня во всесоюзный розыск, потому что мы с Лимпусом числились за Москвой. Таким образом и волки сыты, и овцы целы.

Делать нечего, приходилось вновь рвать когти. Кто бывал в тюрьме не единожды, тот поймет чувства арестанта, когда тот, не успев выйти на свободу, вновь видит зависший над ним дамоклов меч. Исчезновение – это выздоровление. А на что не решишься, лишь бы выздороветь?

Слава богу, к подобным жизненным ударам мне было не привыкать, иначе бы у меня, наверное, просто опустились руки. Если бы я оказался один на один со своею бедой, то ни за что не захотел бы вновь встретиться с женой, но рядом находилась босота, которая даже и не догадывалась о наших отношениях, поэтому мне не оставалось ничего другого, как тут же вызвать ее из Самарканда.

Я умер бы от стыда, если бы кто-нибудь узнал о случившемся. Превратности судьбы не всегда ведут человека прямой дорогой: встречаются тупики, закоулки, темные повороты, зловещие перекрестки. Я стоял теперь на одном из таких опасных перекрестков.

Не медля ни минуты, я позвонил Джамиле в тот же вечер, как узнал обо всем, а уже ранним утром она была у меня. Чтобы мой отрыв прошел без запала, да и на случай пробивки ксив, которых у меня вообще не было, Армян выделил нам тачку до Самарканда, и не чью-нибудь, а самого прокурора города. Вез нас, конечно, не прокурор, а его водитель, тоже легавый, но схваченный так же крепко, как и его высокий шеф.

Простившись с чарджоуской шпаной, утром мы тронулись в путь и ночью безо всяких приключений добрались до Самарканда.

Кто мог подумать в то далекое время, когда я тычил здесь в бригаде вместе с Лялей, что спустя восемнадцать лет я вновь окажусь в этом городе, да еще и при таких весьма неблагоприятных обстоятельствах.

Но теперь, к несчастью, моей верной и преданной подруги не было рядом, она лежала где-то на безымянном лагерном погосте в Мордовии, так что я тут же отправился искать тех, кого знал когда-то и кому мог довериться.

Глава 3

План мой был прост: срочно найти подходящую ксиву, необходимое количество денег и, чем раньше, тем лучше, покинув Среднюю Азию, отправиться в столицу, туда, где меня меньше всего будут искать и где я постараюсь доказать нашу невиновность.

Но между планом и конечным результатом существует масса преград, которые необходимо преодолеть. В самом начале поисков меня ошеломила трагическая весть: буквально перед моим приездом застрелили Еревана. Он был Жуликом и моим старым другом. Говоря откровенно, больше всего я надеялся как раз на его помощь. К сожалению, мы не виделись много лет.

Теперь, когда я добирался на такси до его дома, чтобы отдать ему дань уважения, я невольно задумался, глядя в окно, вспоминая то далекое прошлое, когда мы еще совсем молодыми шныряли по чужим карманам в Баку. Ереван Самаркандский, Гамлет Армяникентский, Тофик Босяк Завокзальный, Етим Восьмойский, который всем нам годился тогда в отцы и был единственным среди нас, уже в то время, при своих.

Кстати, познакомил нас с Ереваном Врежик в Сочи. В те годы в Сочи съезжалось много шпаны – кто на сходняк, кто на катран, а кто и просто поваляться на песке. Тогда еще Врежик не был «в полноте». К сожалению, перед моим отъездом из Чарджоу его постигла та же участь, что и Еревана: его убили, но, как ни странно, в лагере особого режима, что случается крайне редко.

Воспоминания мои были не из приятных, но приходилось спешить – времени оставалось совсем мало. Отдав дань уважения близким покойного и поблуждав еще некоторое время по Самарканду, я все же нашел тех, с кем когда-то шустрил по базарам древних городов этого удивительного края.

Мишаня Косолапый был одним из них. Он встретил меня с распростертыми объятиями, чисто по-жигански. Он сильно постарел за эти годы, но по-прежнему был бодр и полон оптимизма. А главное – остался все тем же Мишаней, которого я знал когда-то и с которым ходил не один десяток раз на делюгу, – надежным и преданным другом. Ему не пришлось долго объяснять, что к чему, он тут же понял суть дела.

Меньше двух суток оставалось на то, чтобы Косолапый со своей уже давно обновленной, но по-прежнему верной бригадой ширмачей нашел подходящего фраера, похожего на меня. Им предстояло выудить из его кармана ксиву.

Вторую часть плана уже целиком предстояло выполнить мне. Нужно достать деньги, которые обеспечили бы мне на некоторое время безбедное существование и относительную безопасность.

Я прекрасно понимал, что человеку, подобному мне, постоянно пребывать в бегах практически невозможно. Даже если не спалишься, нервы не выдержат. Так что, если я хотел обрести спокойствие на старости лет, приходилось изыскивать возможности для нашей реабилитации.

Уже глубокой ночью, вдоволь наговорившись обо всем понемножку с Мишаней и его корешами, я возвратился туда, где жили жена с дочерью. Джамиля ждала меня.

– Я не спрашиваю у тебя о наших отношениях, Заур, знаю, сейчас не до этого, меня лишь интересует, что ты собираешься делать и чем я смогу тебе помочь? – услышал я, когда устроился на постеленном на полу тюфяке.

У нас не было возможности поговорить в машине, хоть путь и был неблизок, поэтому сейчас я рассказал ей все, что задумал, и о том, какие шаги уже предпринял. Я не сомневался в том, что при любом раскладе в нашей жизни эта женщина всегда останется моим добрым другом.

– Ну что ж, раз ты так решил, тебе стоит взглянуть на некоторые фотографии, которые я приберегла именно для такого случая. – Сказав это, она достала семейный альбом и, аккуратно перелистывая его страницы, нашла то, что искала.

Четыре снимка, которые она протянула мне, оказались настоящим подарком судьбы.

На одной из фотографий на фоне старинного архитектурного ансамбля Самарканда Регистан была изображена моя младшая дочь на руках у одного из мусоров по имени Расим, который был командирован сюда вместе с несколькими работниками МВД Дагестана для того, чтобы выведать у моей жены сведения, которые бы помогли легавым обвинить меня в ряде убийств. На трех других – мусора в пьяном угаре развлекались с местными проститутками, которых им любезно предоставила моя жена.

Зная похотливость, коррумпированность и страсть к безнаказанным развлечениям большинства работников правоохранительных органов Дагестана, Джамиля разыграла этот спектакль и при этом попросила одного шустрого фотографа, чтобы он заснял весь этот бардак на пленку. Фотограф постарался на славу: легавые были как на блюде, оставалось только сунуть противень в печь.

Я сразу понял, что у меня в рукаве не один, а сразу четыре козырных туза. Такой фарт даже самому удачливому шулеру выпадает лишь раз в жизни, и не использовать его – непростительная глупость. Теперь я больше, чем когда-либо, был уверен в том, что задуманное мной выгорит, но для этого опять же требовались средства и надежная ксива.

Забрав фотографии и поблагодарив Джамилю, я в последний раз в жизни нежно прижал ее к себе и поцеловал. Этот поцелуй и спустя почти два десятка лет иногда жжет мне губы. Любовь есть любовь, она неблагодарна и жестока, она уходит так же, как пришла, – неизвестно почему. Это самое ценное из наших чувств, но не поддается ничьей воле.

Глава 4

Надо помнить, что успех в жизни зависит от двух ценных качеств, и только от них. Первое – нужно знать, куда обратиться за тем, что тебе необходимо, и второе – уметь добиться, чтобы это необходимое было сделано. На следующий день произошло несколько событий, которые в корне изменили мой первоначальный план, не затронув его сути.

В Самарканде умерла одна старушка – верная подруга старого Уркагана Хасана Каликаты. Он был Вором старой, нэпманской формации, поэтому и не имел жены, но эта женщина, как я слышал, значила для него еще больше. Она заслуживала достойных похорон и душевной скорби того, кого она любила всю жизнь и кому отдала свои лучшие годы.

И этот седой как лунь старик, прошедший на земле все муки ада, которые уготовил человек себе подобным, сделал все для того, чтобы как следует проводить ее в последний путь. По этому поводу он и прибыл из Ташкента вместе с друзьями, здесь на поминках мы и встретились вновь, спустя восемнадцать лет. Он узнал меня сразу, но поговорить нам удалось лишь спустя неделю, когда он уезжал назад в Ташкент. К этому времени с ксивой у меня уже все было в порядке.

Мне много раз приходилось сухариться, но иметь такую мудреную фамилию и быть в придачу узбеком выпало впервые. В течение нескольких дней, облазив весь Самарканд, ширмачи так и не смогли найти человека, внешне схожего со мной. Правда, несколько похожих фраеров им все же подвернулись за это время, но, вывернув у них все карманы, втыкалы не находили нужного. Так бы и продолжались поиски, если бы не помог случай. Как-то днем, переговорив о чем-то с Косолапым, я направлялся к выходу, где у него в общем дворе было несколько убогих комнатушек, как вдруг, выходя из ворот, чуть не столкнулся с незнакомым мне молодым человеком.

– Ассалому алейкум, Мухтор-ака, – приложив руку к груди, как и положено на Востоке, произнес он почтительно и смиренно.

– Ваалейкум ассалом, – машинально проговорил я в ответ не менее торжественно и с подобающим уважением, и мы тут же разошлись.

Я еще долго не мог скрыть улыбки, вспоминая серьезный вид этого малого, ведь окончание «ака» почти у всех народов Средней Азии означает «учитель». Вечером, когда я вновь пришел к Мишане, меня уже там с нетерпением ждали. Оказалось, что этот малый спутал меня с одним из своих односельчан. Двор, как я уже упомянул, был общим, парень жил здесь у кого-то и учился в каком-то вузе. Разминувшись со мной и войдя во двор, он подошел к крану, чтобы помыть ботинки: на улице была слякоть после недавнего проливного дождя. Возле крана он встретился с Косолапым.

– Дядя Миша, – спросил он у Косолапого, – а откуда вы знаете Мухтора-ака?

– Кого-кого? – переспросил Мишаня.

– Мухтора-ака, – ничего не подозревая, повторил парень.

– Какого еще Мухтора-ака, ты сбрендил, что ли?

– Того, с кем вы только что расстались, моего односельчанина. Я даже и не предполагал, что он бывает в Самарканде, да еще и вас знает, – с некоторой долей удивления и все с той же простоватой невозмутимостью продолжал студент.

Только теперь Косолапый понял, о ком идет речь, и сразу же сообразил, какую выгоду можно извлечь из этого сходства. Мишаня прекрасно понимал, что ксива похожего на меня фраера, которую безуспешно пытались выкрасть ширмачи, нужна была мне лишь для того, чтобы добраться до Первопрестольной, а там я бы ее выбросил, выправив себе настоящее «правило».

«Но зачем зря тратить время и деньги, – здраво рассуждал Косолапый, – а главное – находиться в постоянной опасности быть узнанным, если представляется случай сделать все это с меньшими затратами и почти без риска „запала“?»

Уговорить парня поехать с нами в его кишлак и показать того самого Мухтора-ака, посулив молодому человеку немного деньжат, было делом нескольких минут, ведь студенты всегда нуждаются в дополнительном заработке и редко от него отказываются, тем более что можно было лишний раз повидаться с родственниками.

Глава 5

То, что люди называли дорогой, было жуткой и отвратительной грязной жижей на проселочном тракте, и поэтому, выехав ранним утром, мы лишь к обеду добрались до кишлака, где жил похожий на меня человек. Быстро разыскав его хижину, благо проводник был рядом, мы замерли от удивления. Никто из нас не ожидал увидеть того, что мы увидели: перед нами стоял мой двойник. Ни до, ни после этого я ни разу не встречал ничего подобного. Сходство было действительно поразительным. Мухтор-ака был постарше меня, но борода и усы, которые я успел отрастить для конспирации, как бы уравнивали нас в возрасте и делали похожими на братьев-близнецов.

Человек этот оказался простым и добродушным дехканином и, конечно же, глубоко верующим мусульманином. После того как прошли первые волнения от нашей встречи и мы уже успели немного поговорить, он сказал мне, что все это неспроста, что так угодно Аллаху и нас обоих ждут большие перемены в жизни. Вот только, к сожалению, он не знал, хорошими ли будут эти перемены или плохими. Они жили вдвоем с женой, детей у них не было. Вся обстановка в доме была очень бедной. Когда он пригласил нас, мы на какое-то мгновение даже замерли у порога, разглядывая окружавшую нас нищету.

«С таким договориться не составит особого труда», – промелькнула в голове циничная мысль. Как я предполагал, так и вышло. Переговоры велись недолго. Ему предложили немалые деньги в обмен на паспорт, сроком на один год. После он мог смело заявлять о том, что где-то его потерял. Если же в течение этого времени к нему вдруг обратится участковый с вопросом, где его паспорт, значит, я спалился с ксивой, утверждая, что нашел ее где-то.

В таком случае ему предстоит разыграть маленький спектакль, на которые жители этих мест были большие мастера, и обнаружить пропажу документа. При любом раскладе человеку бояться нечего. Это давно наигранная и проверенная в преступном мире схема. Дехканин быстро смекнул, какую выгоду сможет получить от этой сделки, к тому же он сразу понял, с кем имеет дело, но, как любой уважающий себя житель Востока, поторговался немного для приличия.

В принципе, насколько я успел понять тогда, паспорта для многих жителей отдаленных районов Средней Азии были скорее простой формальностью, обыкновенной корочкой, которая и понадобиться-то могла всего раз или два в жизни, нежели документом, без которого в этой стране нельзя было ступить и шагу.

Для большей убедительности я заставил его положить руку на Коран и поклясться в том, что если он нарушит наш договор, то пусть Аллах покарает его. Вся эта процедура проходила торжественно и спокойно, и, видя, как глубоко она тронула этого простого сельского труженика, я понял, что здесь совесть моя была чиста, ибо деньги, которые мы заплатили ему, он не заработал бы и за год.

Обратный путь отнял у нас вторую половину дня, так что, прибыв назад в Самарканд, мы здорово устали, но главное, остались довольны тем, что дело сделано. Я нисколько не преувеличиваю, объединяя всех нас. Такая братская воровская солидарность и сплоченность существовала везде, в любом уголке нашей многонациональной страны, где жили и промышляли бродяги, где был «воровской ход», а он, этот «ход воровской», был почти везде.

Один из пунктов моего плана я выполнил неожиданно быстро и блестяще. Теперь оставалась финансовая часть.

Босота хотела и здесь мне помочь, решив каждый день откладывать свои покупки, чтобы накопить лавэ и отправить меня в дорогу, но я с этим решением категорически не согласился и солгал, что у меня на примете есть одна перспектива, сулящая немалый куш. Я и не предполагал тогда, что был так недалек от истины.

Глава 6

После похорон мне все же удалось переговорить с Каликатой и вкратце поведать ему о своих проблемах. Хасан сказал мне, что на следующий день я должен зайти к нему, а он что-нибудь придумает, чтобы мне помочь.

Я прекрасно понимал тактичность Уркагана: ведь ему и нужно-то было всего лишь поднять телефонную трубку и, позвонив кому надо, «пробить» при этом, все ли в моих словах правда. Но в таких ситуациях с Ворами спорят лишь болваны; человек же воровского круга понимает Жулика иногда даже безо всяких слов.

На следующий день, как и оговаривалось, зайдя на квартиру, где остановился Каликата, я застал у него нескольких человек. Одного из них кличили Мурт, имя другого я не запомнил, да мы и встретились-то с ним почти в дверях, там же и разминулись.

Поздоровавшись, я присел на тахту. Хасан уже собирался в дорогу, поэтому разговор был деловым и коротким.

– Все в порядке, Заур, – проговорил он, хитро прищурившись. – Не беспокойся ни о чем. (Это означало: «Я все проверил, рассказ твой правдив, и помощь, как и положено, будет тебе оказана».) – А повернувшись к Мурту, сказал: – Мурт, этому человеку можно верить во всем, понял?

– Да, Хасан, – ответил Мурт, – я все понял.

– Ну тогда Бог вам в помощь, бродяги, – уже вставая и собираясь в дорогу, пожелал нам старый Уркаган.

Мы вышли из комнаты, и, душевно попрощавшись со всеми босяками, ожидавшими его во дворе, он сел в стоящую возле крыльца машину и уехал. К большому сожалению, в дальнейшем нам встретиться не удалось. Через некоторое время я узнал, что Хасан Каликата скончался. Для преступного мира Советского Союза его смерть стала невосполнимой потерей. Этот человек был истинным бродягой и Вором. Пусть земля ему будет пухом!

Глава 7

Некоторое время после отъезда Каликаты мы еще поговорили с Муртом, чтобы узнать друг друга получше. Человек этот чем-то располагал к себе окружающих, но вот чем, я еще не мог понять. Он был чуть выше среднего роста, ему могло быть как тридцать, так и сорок лет. Копна густых черных волос беспорядочно обрамляла его лицо с серыми спокойными глазами, хотя иногда блеск этих глаз напоминал сверкание стальной рапиры. Очевидно, что хоть Каликата и сказал ему несколько слов, не подлежащих сомнению, все же по привычке при базаре он пробивал меня на вшивость. Я его прекрасно понимал, – наверное, и я поступил бы аналогично, поэтому и делал вид, что не замечаю промацовки.

Через некоторое время мы распрощались. Мурт взял у меня адрес Мишани, сказав лишь одно слово: жди. С этого дня я уже больше не возвращался к Джамиле, обосновавшись у своего старого кореша, прекрасно понимая, что в самом ближайшем времени в моей воровской жизни грядут большие перемены и вмешивать сюда жену с ребенком я не имею права. «Кто меньше знает, тот дольше живет. Пусть отдыхают спокойно», – рассудил я, и это решение оказалось правильным. Восток – это не только изысканность блюд и развлечений, это еще и изощренность пыток и мучений. Об этом никогда не стоит забывать промышляющим здесь людям.

Прошла неделя с тех пор, как я познакомился с Муртом. До Нового года оставалось несколько дней, как вдруг однажды вечером он решил заглянуть к нам с Косолапым на огонек. Мы ожидали его посещения, и он это понял сразу. Пробыл он у нас недолго, его ждала машина, но и тех нескольких минут, которые мы провели за беседой, с лихвой хватило, чтобы понять все, что мне необходимо. Утром мне предстояло выехать в Термез. Вид транспорта роли не играл, главное, чтобы я вовремя прибыл на место. Там на стрелке, возле кирпичного завода, в восемь часов вечера, ко мне должны подойти. Пароль был несложный. Вопрос: «Скажите, пожалуйста, как называется эта улица?» Ответ: «Это не улица, мой друг, – это Шанхай». Я так и не спросил позже, кто придумал этот пароль, но предполагаю, что это китаец Юань. Да, этот остряк «попал в цветняк». Улица, уже не помню, как она называлась в действительности, была на самом деле, наверное, самая кайфовая в Термезе. На ней находилось множество заведений, где почти в открытую продавали наркотики, да и кайфовали тоже в открытую, но главное, что здесь можно легко затеряться среди таких же, как и я сам. Кайфа было море, но только до погранпостов, которые стояли в нескольких километрах от города и которые мне с братвой когда-то не раз приходилось пересекать.

Стало ясно: меня ждет серьезная работа, а она требует соответствующей конспирации. Даже Мишаня, которому я верил, как самому себе, не слышал, о чем мы говорили с Муртом, деликатно выйдя во двор, а после его ухода, естественно, не старался проявлять излишнего любопытства. Немало повидав на своем веку, он знал, как жестоко можно обжечься на дерзком любопытстве.

Любопытство всегда должно соразмеряться с положением любопытствующего. Подслушивая – рискуешь ухом, подсматривая – рискуешь глазом. Ничего не слышать и ничего не видеть – самое благоразумное. Среди людей моего круга за каждое оброненное даже ненароком слово, если это необходимо, приходилось отвечать по всем правилам воровской жизни. Что же касалось любопытства, то этой болезнью вообще никто из бродяг никогда не страдал. Все понимали друг друга, стараясь ограничиться при базаре минимальным количеством слов. И когда кто-то говорит о босяке: «Он был молчалив и угрюм», – можно быть уверенным, что повествующий не лжет.

Судьба никогда не открывала для меня одной двери, не захлопнув в то же время другой. Сделав несколько шагов вперед, уже нельзя отступить ни на шаг. Рано утром я вышел из дому и, поймав такси, поехал на автостанцию. Путь до Термеза был недолог – самое позднее к вечеру я уже должен приехать.

Автобус я предпочел поезду вот почему. На протяжении пути приходилось преодолевать несколько погранпостов. Много лет назад мы ездили целой бригадой ширмачей этим же маршрутом, да еще порой и по нескольку раз в месяц, и ничего, но тогда не было войны. Теперь же я ехал один и не был абсолютно уверен в том, что проскочу благополучно.

Еще с вечера я приготовил себе подходящий гардероб, придумал «легенду», купил все необходимое для представления (если, конечно, оно понадобится) и, трясясь по ухабистой дороге древнего Шелкового пути в салоне старого убогого «пазика», украдкой поглядывал по сторонам и зубрил свою новую ксиву.

Когда автобус, в котором, как обычно, находилось народу в полтора раза больше, чем положено, пересек последний погранпост и впереди замаячили огни Термеза, я начал верить в то, что фортуна хоть и медленно, но все же поворачивается ко мне лицом. В пути я был предельно собран, играя роль простоватого дехканина и не расслабляясь ни на секунду, но оказалось, что мои опасения напрасны. Минут через двадцать – двадцать пять, разминая затекшие ноги, я вышел на ухабистый грунт автостанции Термеза.