Текст книги "Полное собрание стихотворений и поэм. Том 1"

Автор книги: Захар Прилепин

«На горелке стоял чайник Филлипова…»

 
На горелке стоял чайник Филлипова
кастрюля с картошкой Варенцовой
Кастрюля с борщом стояла Ревенко
и кастрюля белая маленькая
с манною кашей для ребёнка Довгелло
 
 
На верёвке простыня рябела
Из кухни была дверь в комнату Прожектёрова
Который сидел за столом
лбиные мышцы напрягши
Вот первый прожект кладёт на бумагу рука
 

«Всё было всё теребилось рукою…»

 
Всё было всё теребилось рукою
Где же теперь же милые вещи те
И почему они заменились другими
Можно всё перепутать в темноте
 
 
Речь идёт о новых жильцах
на моей на её квартире
Ручки дверные даже сменили они
Там где я вешал
Бессменно пальто своё четыре года
Там у них пальма серая вся замерла
 
 
Прийдя вчера это всё я обнаружил
Множество также мелких вещей иных
Я пытался кричать «Где у вас суп с тарелками
Там стояла кровать
И она на ней видела сны!»
 
 
Но куда там… мне сразу закрыли рот
И выгнали силою двух мужчин на лестницу
Ах! Они там едят свой негодный парующий суп!
 
 
У неё там стояла кровать!
Там наша кровать стояла!
 

«Красивый брат кирпичный дом…»

 
Красивый брат кирпичный дом
Стоял наднад глухим прудом
И не двигалась вода
его наверно никогда
 
 
Жил некий дед и был он стар
В костюме белом в ночь ходил
И каждодневно грустный внук
В поля горячие пошёл
 
 
Была старинная жена
интеллигентная она
и на скамейке всё сидела
и в книги длинные смотрела
 
 
Блестел средь ночи высший свет
И на террасе внук и дед
Сидели в креслах грандиозных
В беседах страшных и нервозных
 
 
Внизу сапожник проходил
Носивший имя Клара
И что-то в сумке приносил
И следовал за ними
 
 
Они вели его к пруду
Не говоря ни слова
И филин ухал не к добру
И время полвторого
 
 
Красивый брат кирпичный дом
Стоял над высохшим прудом
И не сдвигалася вода
его наверно никогда
 

«И всегда на большом пространстве…»

 
И всегда на большом пространстве
Осенью бегает солнце
Все кухни залиты светом
И всё в мире недолговечно
 
 
Утром постель твоя плачет
Она требует она умирает
Скорый дождь всех убивает
И любой шляпу надевает
 
 
Я помню как по дороге
Бегут собака и бумага
А их догоняет грустный
Аляповатый Антон Петрович
 

«Граммофон играет у Петровых…»

 
Граммофон играет у Петровых
Плачет и терзает он меня
Я сижу средь кресла на балконе
Свою юность хороня
 
 
Боже я бывал тут лет в шестнадцать
Танцевал… впервые полюбил
и опять сижу я у Петровых
Потеряв фактически себя
 
 
Милые коричневые стены
Библьотека ихнего прадеда
Тёмные ветвящиеся руки
Ихнего отца среди стола
 
 
Кончил бал. Вернулся. Сел. Заплакал
Вот и всё чем этот свет манил
Вот тебе Париж и город Ницца
Вот тебе и море и корабль
 
 
А Петровы понимают чутко
Это состояние моё
Отошли. Когда же стало жутко
Подошёл отец их закурил
 
 
Сёстры! Я привез в подарок
Лишь географическую карту
И одну засушенную птицу
и её размеры черезмерны
 
 
Длинно я сижу и едет в пальцах
Стиранная сотню раз обшивка
Вашего потомственного кресла
Впитывает тёмную слезу!
 

«Когда бренчат часы в тёплой комнате Зои…»

 
Когда бренчат часы в тёплой комнате Зои
И Зоя сидит на ковре гола весела
И пьёт в одиночестве шипящие настои
Из бокалов душистых цветного стекла
 
 
То часы бренчат то Зоя встаёт
и по тёплой комнате тянет тело
то и дело мелькает Зоин белый зад
и жирком заложённые ноги смело
 
 
И привлекательных две груди больших
Висят подобно козьим таким же предметам
Пухлое одеяло пунцовое сохраняет ещё
Очертания Зоиных нежных и круглых веток
 
 
Тут Зоино пастбище – Зоин лужок
Охрана его – толстые двери
Сиеминутная Зоина жизнь – поясок
Вдруг одела и в зеркало смеётся боками вертит
 
 
Направляется к туалетному очагу
Сидит и моча журча вытекает
Она же заглядывает туда
От проснувшейся страсти тихо вздыхает
 

Евгения

 
Последнюю слезу и ветвь и червь. кору и белую косынку
Движений долгий стон такой томительный
Увидел от Евгении вечерних чувств посылку
Такой изогнутый был стан и длительный!
 
 
Ворсистые листы под действием дождя запахли
Ещё садовый стол хранил кусочки влаги
А белые чулки так медленно меняли
И положение своё передо мной дрожали
 
 
Не мог коснуться чтоб не отойти
Её волнистые после дождя движения!
Она сама мне доставала грудь уже свою
Движеньем рабским боковым – Евгения!
И я стал рвать —
           собака идиот
 
 
Чтобы добраться к ляжкам —
           привлекали жировые отложения
…Весь в складках предо мной лежал живот…
и волосы там грубые росли – Евгения
 
 
Я взял руками толстую обвил
ещё чулка хранившую пожатие
я ляжку твою жирную – проклятие…
 
 
В бездонную траву легли мы мне роскошество
Я лазаю в тебе под ног твоих мостом
Под мышку нос сую и нюхаю супружество…
 

«Вот идёт дорожкой сада…»

 
Вот идёт дорожкой сада
старый баловник
и ему служанка рада
и мальчишкин крик
 
 
Все к нему спешат толпою
шляпу принимают
Тащит вся семья пальто и
на диван сажают
 

«Тихо и славно сижу…»

 
Тихо и славно сижу
Мысль в голове возникая
Движется к дому родных
В нём и светло и тепло
 
 
Только мне злобен порой
Дом этот. Вижу в нём признак
жизни прожи́той отцом
А для чего для чего?
 
 
Служит неспешный закон
Книги там пыльные cве́тлы
Нет там никто не кричит
Жалко не слышно там слёз
 

«Уж третий час…»

 
Уж третий час
уже такой забвенный час
такой застылый во единой позе
Нет уж на стуле лучше не сидеть
В постели загнаны и там повеселее
 
 
Скорее сон с повязкою здоровой
сменить на этот третий час багровый
Но здесь и птиц замешано гнездо…
Ах ночью затрещали в стуле птицы
Мизе́рный звук! Как плачи ученицы
которая с такой тоской…
сидеть и жить ей в здании одной…
 
 
Нет! Третий час – обман всего на свете
и нет того что матерь жёна дети
Всего глядит на Вас
застылый времени ужасный дом
и тихо в нём и необычно в нём
 
 
Скорей в постель
здоровую повязку
наденет сон так мягкою рукой
А птиц гнездо
помрёт в средине стула
 
 
О душный праздник сна —
перемоги!
чтобы душа уснула
 

«Был вот и друг у меня…»

 
Был вот и друг у меня
А теперь как скончался он будто
Нету друзей никаких
Я один на дикой земле
 
 
Только стараюсь внести
В быт свой некий порядок
туфли почистил я взял…
снова поставил туда…
 
 
Всё-таки он от чего
Вдруг и покинул неясно
что-то я тут не пойму…
Очень окутан предмет
странным уму моему
чувственным синим туманом…
 
 
Уж не завидует ль мне?..
…Что я! чему тут зави…
 

«Во двор свои цветы…»

 
Во двор свои цветы
Свисает божье лето
Никто себе сказать
Не может «Для меня!»
 
 
А это для меня
Свисают вниз цветочки
И лица наклоня
Здесь бабочки ползут
 
 
И лица наклоня
Здесь бабочки ползут!
 

«Где же поэт быстроглазый…»

 
Где же поэт быстроглазый
То постигает в явленье
Скрытое что находилось
Долгое время лежало
Он открывает впервые
 
 
Мысли приходят ведь многим
Он же поэт в своих мыслях
Может искать и находит
Миру священную власть
 
 
Я не однажды вторгался
В дивный чертог муравьиный
и уподобил людскому
Но ошибался как я!
 
 
Страх меня нынче забрал
Как рассмотрел я подробно
Да. муравьина страна
ужасом многим полна!
Пусть нам их жизнь не даётся
Нет! не построим у нас
эти несчастные свойства
 

«Письмо я пишу своей матери…»

 
Письмо я пишу своей матери
Сам наблюдаю
как постепенно сын разрушается их
Год я назад написал
что один зуб сломался и раскрошился
Нынче пишу что лечу
ещё один чёрный зуб
 

«За кухонным столом занимаясь…»

 
За кухонным столом занимаясь
Работой моей бесполезной
Я думал с горькой улыбкой
ощупав холодные ноги
/ступни как мокрое мясо/
– что буду я знаменитым
сразу как только умру
 

«Добытое трудом конечно хорошо…»

 
Добытое трудом конечно хорошо
Но когда блеск талант – приятнее всего
Но когда блеск – талант – замру не шевелюсь
Так слово повернул – что сам его боюсь
 
 
У слова будто зуб
У слова будто глаз
и может быть рукой
качнёт оно сейчас
 

«Папочка ручку мне подарил…»

 
Папочка ручку мне подарил
Как мне грустно и стыдно
Столько живу столько живу
А что этой ручкой сделал?
 
 
Я сам для себя тюрьму сочинил
Я сам для себя и умер
Я этою ручкой могилу отрыл
опасный я выкинул нумер!
 

«Был я и молодой и здоровый. Да уж нет…»

 
Был я и молодой и здоровый. Да уж нет
И теперь я немощен милый друг. Я двигаюсь еле
А кто виноват – кто милый друг – кто виноват
Белая природа мой друг. только белая природа
 
 
Что ей нужно зачем произвела и родила
Меня смутный облик. неизвестное мясо. смутный облик
Это мясо глядит в окно – расплылось на стуле
Ты дурное мясо дурное дурное
 
 
Что я был жил жил жил
У окна в основном проводило мясо время
Пора уж мясу в землю назад. побыл
Откуда пришло туда дурное иди направляйся семя
 

Из сборника «Некоторые стихотворения»
(архив Александра Морозова)

«Тихо-тихо этим летом я проснулся…»

 
Тихо-тихо этим летом я проснулся
Встал, умывшись, продовольствия покушал
Надушился благовонными духами
И пошёл мягкими шагами
В окончательно спокойное пространство
 
 
В окончательно спокойном я пространстве
Увидал ворон висящих
И воронам я сказал гудяще:
«О вороны это утро веще!»
 
 
И вороны отвечали мне: «Мы знаем!
Потому висим, а не летаем
Дни твои пойдут – но также спящее
Окончательно спокойное пространство…»
 

«Птицы – ковровые тени безумных желаний…»

 
Птицы – ковровые тени безумных желаний
Мимо ваш самочий лёт и экстазность
Утром в погасшем сижу дорогом
Ночь уж свернулась как молоко пожилое
 
 
Смешно… ведь едва не мной играло
и едва не жизнь плясала в своё время
на весах… как мясо или как мясо
или как мясо… моя жизнь так была
в таком положении то есть страшном
 
 
Невольно я настилаю постели морщины
Счас спать то есть сейчас и видеть сны
Где мертвецы поджигают примус
и чай изготавливают душисто и хорошо
Мне спать… а птицы поехали плакать
 

«Чёрные мысли летели к далёкому краю…»

 
Чёрные мысли летели к далёкому краю
Берег виднелся у них как бы у птиц
На берегу сухие деревья находились
И соседствовала вода толстая и старая
 
 
Чёрные мысли летели к далёкому краю
Где девочки в шёлковых чулках
С кровью на ручках гуляли…
Они улыбнулись… на чулках цветы шумели
а также травы…
 
 
Затылки девочек колыхались впереди
Играла музыка верха
и слышалась музыка низа…
Старик в белой фуфайке
шёл между деревьев вдаль
Как стало известно… деревья даже без листьев
Значит не только сухие… а хуже того
 
 
Чёрные мысли летели к далёкому краю:
и десять женщин пронзали себя спицей
и десять мужчин вырезали себе глаз
и пять девочек резали себе шейки
при помощи ржавых ножей…
 
 
И десять мужчин вырезали второй глаз
и десять женщин вторично прокалывали себя спицей
 
 
они выдёргивали спицу…
и пять девочек резали шейки
и давали лизать кошкам…
 
 
Всё это время чёрные мысли
летели к далёкому краю.
 

«К вам однажды на изобретении…»

 
К вам однажды на изобретении
Прилетел усатый человек
Он спустился на розовую крышу
Где небу вы подставили герань
 
 
Он спустился сапогами топая
Изобретение к трубе он привязал
Душе он вашей преподнёс три слова
В салфетках из мучительных гримас
 
 
«Я склонен Вас!» …а вы ему ответили
Жестокая и в маленьких босых ногах
«Вы ноги мои видели заметили…
А вы пришли в звучащих сапогах…»
 
 
И постыдясь весь розовый и мокрый
Он выходил и усажался в шар
И высыхать летел летел разбиться
О водную опасность вдалеке…
 

Театр

 
Вот поющий и плачущий
Проезжаем мы театр
 
 
Там убит актёр страдающий
Да актёром нестрадающим
 
 
Зло подробно оно хвалится
И по сцене гордо бегает
 
 
Умирал актёр страдательный
С тихой верою печальною
 
 
Тот актёр что не страдающий
Он страдальца торопил
 

Натюрморт

 
Юхновская пищеварительная тетрадь
Какая кишка что переваривает
Какая розова переробит колбасу
Кака синенька пережжёт овощное
 
 
Вот и верёвка где висит кирпич
Вот крова которая лужа есть
Вот бритва от неё слетает голова
А это топор – он оттяпает палец мизинец
 
 
Вот пищалка – она запищит ребёнком
Кукла – её можно использовать для жечь
Вот килька – её выбросить в окно
Вон лимон – его покатать…
 

«Возникли домашние туфли…»

 
Возникли домашние туфли
Потом возникла ночь
Потом зародились паровозы
А воры стали обрезать сумки
 
 
Потом пирожное ели за пирожным
Спали в цветках адаманта
Говорили: риссель равно бритвель
И запивали портвейном низшего запоя
 
 
Стояли деревянные деревья в клюквенном соку
 
 
Земля улыбалась как маргарин
 
 
Было холодно как в мясорубке
Шёл ненормальный в кошачьей шубе
он сам её выдубил
Шла певица из горностая
 
 
Шёл ухо-горло-нос
нёс лисий хвост
 
 
Плакали и обнимались машины
Стройные куклы навсегда закрывали глаза
Военные люди спали навсегда
«Мы да вы» говорили украшая пушки
 
 
Лопатой выкопали ямы
– Тьпфу-тьпфу-тьпфу
плевались через левое плечо
 
 
Где ваш творческий ирис?
Где ваша гениальная калитка?
Моя талантливая корзинка
Переносит солнечный свет
А также лунный…
Где-то ехали на железной собаке
и кричали гулкое «Разойдись!»
 

«Ветер ходит возле Юрика…»

 
Ветер ходит возле Юрика
Юрик ходит возле ветра
 
 
Ночной человек Алик приходит к Юрику
Ночью как ему полагается
Произносит: «Давай дружить!»
 
 
И они дружат – то есть вместе умываются
Сажают розы
И размышляют
 
 
Кроме них размышляют насекомые
Смеются полевые мыши под луной
Молнию зубов показывая
Прыгает волк
и мысли прыгают с ним
 
 
Мысли как вата падают в воздухе…
 
 
Юрик и Алик идут в обнимку
 
 
Кар-кар-кар! – вороны отвлекают внимание
 
 
Юрик и Алик смеются и ловят козу
 
 
А пока поймали
Да пока белую козу привязывают
стареют в это самое время
 

«Склонный к радостному крику…»

 
Склонный к радостному крику
от природы от природы
я проснулся необычно
очень серо очень тускло
 
 
Дождь сиял на небесах
Мне сказали сёстры шёпотом
Дождь сиял всю ночь прошедшую
Я ответил сёстрам «Ах!»
 
 
Коридором в это время
Кто-то быстро пробежал
Тёмным нашим коридором
Что-то быстро пробежало
 
 
Склонный к радостному крику
Крикнул я: «О гость вернись!»
И услышал я «Хи-хи
Никогда я не вернусь!»
 

«Это не белый цветик…»

 
Это не белый цветик
от хладного ветру жмётся
это не тонкий клонится долу
плакает и причитает
 
 
Это маленькая малышка
тихонькая Алёнка
умирает от злой болезни
 
 
Зачем детей-то природа?
Этому я не согласен!..
Лучше меня возьми-ка
Вон я какой прекрасен…
 

«Мне сегодня день бы надо песней опеть…»

 
Мне сегодня день бы надо песней опеть
Ведь мороз же объявился
А у нас тёплым тепло от печи
 
 
Мне б сегодня печь бы опеть
Будто это печь мне жизнь так сделала
 
 
Я расселся чист и вымыт очень
За большим столом тоскую
Ясной и морозною тоскою
и прозрачной и ничем не чёрной
 
 
А народ в окне везёт поспешно угли
Вороны сидят на голых сучьях
и подмышку каркают себе
 
 
Тёплые надели все одежды
Забавляются своим пушистым видом
Пальцами тыкают и смеются
на лохматые уборы головы
 
 
Я цветастый тот платок поправлю
Что накинут на мне как старике
В ручку новое перо я вправлю
потянусь нагнусь и запишу…
 
 
только поздно вечером я кончу
вы тогда уже уснёте люди…
 

«При комнате растёт цветок…»

 
При комнате растёт цветок
 
 
А у цветка сидит студент
 
 
Студент пьёт чай
 
 
Студент уже старый
 
 
Борода студента неумолимо растёт
 
 
Студент любит половую Катю
Половая Катя не любит студента
 

«Это не я сижу и пишу босиком…»

 
Это не я сижу и пишу босиком
Это же «он» сидит
а я за ним наблюдаю
 
 
Это не кто-то пошёл
это пошёл со спины «он»
а я за ним наблюдаю
 
 
Это «он» ничего никому не сказал
А я молча за ним наблюдаю
 
 
Это «он» худенький как стебель
А я лишь за ним наблюдаю
 
 
Это «он» слёзы разлил страшны
Всего лишь за ним наблюдаю
 
 
Это «он» умрёт и навсегда
А я за ним понаблюдаю
 
 
или нет… это умру я…
А «он» за мной понаблюдает
 

Череп

 
На череп гражданина Эн
Могильщик стал ногою
Могильщика зовут Ефим
Он лысый молчаливый
 
 
«Вот череп гражданина Эн!» —
могильщик произносит
И сразу ногу убирает
И сразу череп вынимает
 
 
С него откалывает землю
Из глаз вытряхивает землю
И вытирает об штаны
И ставит пред собой для обозренья
 
 
– Ах череп череп – ты зачем
валяешься вот так
Где гражданин твой – славный Эн
Чего не заберёт?..
 
 
Могильщик мокрый говорил
В порватой майке красной
По лбу он черепу стучал
щелчками молодыми
 
 
Затем стучал себя по лбу
Оглядывался на кусты
На летний день… кусок лопаты
На темноту что скоро будет…
 
 
И снова череп положил
Туда где череп раньше был…
 

«В садах тюльпанных и бананных…»

 
В садах тюльпанных и бананных
Живёт Тельпуга Аляпур
Годами уж она стара
И любит капельки вина
 
 
Однажды к той что угадать
Прислали даром попугая
Спешила б попугая брать
Она ж отринула его
 
 
Другой держал бы вместе с пудрой
Или другая рядом с сном
Тельпуга Аляпур обратно ж
Сидит и видит за столом
 
 
Води же зреньем по далечням
Где гроздья лишь свисают тайн
Пусть оправдается окуляр
Одетый сбоку как пэнснэ
 
 
В садах тюльпанных окаянных
Тельпуга Аляпур живёт
Гремя костями утром ходит
И предсказания даёт
 
 
Кому прожить четыре года
Кому превратиться в виноград
А кто умрёт через неделю
Скажи Тельпуга на вине
С вином хотя бы ты скажи…
 

«О как любил как плескал я в ладони…»

 
О как любил как плескал я в ладони
Этим елям душистым на подставках!
О как встречал их эти ели!
 
 
Как подставлял ликующе
Свои плечи под их тяжесть
 
 
Как вонзал их летающий запах
В свой возбуждённый нос
 
 
Как придумывал сложно и тонко
Украшенья для елей и подарки…
Как распушивал ветви руками…
 
 
А потом…
Я всегда самолично и на коленях
Собирал их иголки с полу
 
 
И плакал на голый остов
Благородный скелет.
 

«Сегодня детский мир…»

 
Сегодня детский мир
разбил папа в подтяжках
Он что-то больно съел
и заходя к детям
упал он на игрушки
всей своей страшной тушей
 
 
А раньше написал в письме
что это он хотел…
 
 
Так высунул язык нам
наш папа в период детства
умер на наших игрушках
кровью своей их залил.
 

«Наступает свет на тьму…»

 
Наступает свет на тьму
Света луч скользнул в тюрьму
Антон Филиппович убийца
сидит сгорбленный на кровати
 
 
Ботинков старые тела
Двух длинных ног холода
Антон Филиппович ещё
один последний день прожил
 

Равнина

 
Краски любимые
Краски бедные нежные
Равнина любимая серая
тускло-зелёная
 
 
Радость горчайшая
в сыне гуляющем
кто он – не знающем
 
 
По что тут ходить?
Тут ходить не по что
Лишь для сердца ходить
для плача невольного
 

«В саду они встречались по…»

 
В саду они встречались по —
ка лето шло своим путём
И много раз под виноградом
он грудь её гладил руками
 
 
Но дальше лето кончилось
И море внизу загудело сильней
Он уехал в дождь далеко
Она осталась служанкой служить
 
 
Встретились только через десять лет
и стояли мешкая
Ах какой дождь и после него зелёный свет
Сколько до смерти дней
 

Конструкция

 
Стоит стол марки четырёх военнослужащих бывших слепых
что продают его и хотят энную сумму. иха компания
Где же вы делали? Адрес сарая дают и там они делали
Что им темно им всё равно /в военном ещё одетые/
 
 
Ладно что стол из ореха. красный ореховый
Выше же стул он из ореха. красный ореховый
ими поставлен и так стоит как поставлен военными ныне слепцами
 
 
Выше ещё один взобрался из них и сидит слепой пятый
Молча сидит и молчит даже если его окликают
так оно всё обстоит.
стол.
на нём стул
А на стуле слепой молчаливый.
 

«Спокойно еду поездом мерным в время иное…»

 
Спокойно еду поездом мерным в время иное
Спокойно вижу лежит на песке речном какой-то
И обращаясь к нему за дорогой вдруг узнаю я
Что это я сам – вольное солнце давно обнявший
 
 
Вокруг разместились пески и речка толпится
Нет ничего чтоб смутило лежащего чем-то
Длинные волосы и лицо птицы красивой
Я не покидаю говорит этого места
 
 
Десять лет он лежит уже так под солнцем
Не буду мешать ему – пусть он лежит навечно
 

«Как шумит узловатое море…»

 
Как шумит узловатое море
Как застелена криво скатерть
И закуски на ней посохли
в ожидании нас на ужин
 
 
Он всего вам всего приготовил
Он и каперсов вам и сыру
И такого хорошего мяса
И вина… а вас нет и нет
 
 
Он сидит… и спиною в стул давит
Этим он напряжение гонит
И один он бокал наливает
то и дело себе… пьёт быстро
 
 
Так он ждал так оделся блестяще
Хоть и каждый день ходит блестяще
Воротник его плещет в лицо ему
и красивым его объявляет
 
 
И ходил уже он дожидаясь
И сидел уже он… вновь бегал
На дорогу ведущую к морю
брал глаза он под козырёк
 
 
Но как будто кто-то по лестнице
Подымается… скрип ступенек
Весь натянут… открылись двери
Входит старый приятель Фрол
У него тут глаза помутились…
 

«В ответ глазам твоим…»

 
В ответ глазам твоим
На вопрос глаз твоих
я сказал: «А-а-а»
 
 
В ответ мне всему
Ты сказала губами: «Бэ-э-э»
извернулась всем телом влево
и
протянула мне солёную кильку
левою длинной рукой
приоткрыв приветливо рот
 

«Солнечный день. Беломрамор…»

 
Солнечный день. Беломрамор
Скованные мягкие волны
Круглые горные породы
Всё время выходят из волн
 
 
Солнечный день. Беломрамор
Кости коленей… Кости коленей…
Кости локтей… Кости лба…
Всё нагревает солнце…
 

«Родился и рос Бенедиктов…»

 
Родился и рос Бенедиктов
Волен он был в поступках
Мог что хотел делать
Но ничего не делал
 
 
Лишь только он спал в постели
И щёлкал на чёрных счета́х
Умер затем Бенедиктов
Детей больших он оставил
 

«О Вы кто некогда бывал…»

 
О Вы кто некогда бывал
И также ехал в поездах!
 
 
О Коркиной Литовцеве и Брянской
Которые проехали давно
По этой по железной по дороге
Я знал и вспоминал о них!
 
 
О Норкине который без вести пропал
Поехав этим поездом по этой ветке
Год одна тыща девятьсот десятый
Я тоже знал он в синем сюртуке был
И в сетках чемоданы цвета синь
 
 
Я также вспоминал в поля глядя́
На пыльную траву мелькающую
Что тут когда-то ехала Безумцева
Как будто она тоже отдыхающая
 
 
А с нею компаньон её – ты Кипарисов
С бородкой рыженький и задушевный
И вы вели глухие разговоры
Я помню вас на поезде поехав
О милые о милые мои!
 

Стул

 
Совместно с Петровым жил стул
Бок о бок всю жизнь день и новь
Спина о спину опирались
Совместно старились и сгинались
 
 
Однако Петров – он раньше
Ещё в декабре он умер
А стул лишь через три года
Вынес в чулан сын Петрова
Там стул постепенно доумер
В феврале он сожжён был в печке
В период больших морозов.