Текст книги "Не чужая смута. Один день – один год (сборник)"

Автор книги: Захар Прилепин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Или лучше, нет, ничего не объясняйте. А то это очарование от их лёгких слов и чарующих жестов исчезнет навсегда.

* * *

Периодически на глаза попадаются высказывания на тему, что обращения российской культурной общественности в поддержку «крымского аншлюса» напоминают «расстрельные» письма 1937 года.

(Вообще ничем не напоминают, но мы не об этом.)

Такие ассоциации помогают всем российским противникам «крымского аншлюса» воспринимать себя выше, твёрже, сильнее: на них ужасный 1937-й катит катком, а они стоят на пути, взявшись за руки и погибели не страшась.

Некая смехотворность ситуации заключается в том, что оппозиционная общественность ничем не рискует – но напротив, получает бесплатную возможность уважать себя всё больше, думать о себе всё лучше, всё честней смотреть в глаза зарубежным коллегам, читателям и слушателям, всё острее надеяться на международное признание, на чистую совесть, на место в раю.

Гастроли им точно не отменят ни в разных странах СНГ (как театру Сергея Безрукова в Грузии), ни в Европе, ни в США, ни на Украине тем более – а могут и лишний раз позвать в гости. Зрителей, читателей и слушателей они не потеряют – причём даже в России. В том числе и потому, что русский зритель, читатель и слушатель на удивление толерантен – ему вообще всё равно, каких именно взглядов придерживается Акунин, Гребенщиков или Лия Ахеджакова. Хорошо делают свою работу – и ладно.

Куда сильней рискуют как раз сторонники «крымского аншлюса» – хотя лишнего страха нагонять не станем и сразу оговоримся, что их риск тоже не смертельный.

Тем не менее, моральные травмы, которые они несут, – куда более серьёзны. Все желающие могут отследить, какой обструкции подвергся, к примеру, замечательный русский поэт и филолог Дмитрий Бак – как его в один день за одну подпись под одним письмом разом объявили нерукопожатным самые неожиданные люди – и с какой силой своей моральной правоты они Бака отчитывали (ни разу не спросив себя «Кто я вообще такое?»).

А какие категорические определения звучали по поводу режиссёра Павла Лунгина и режиссёра Карена Шахназарова! О…

Мой знакомый журналист (и хороший журналист! – но либеральных взглядов) немедленно определил, что самим отношением к крымским событиям наконец проведена чёткая линия между «советской культурой» и просто культурой.

Так кромешный антисоветчик и великий актёр Олег Табаков, матёрый антикоммунист и великий поэт Юрий Кублановский, всемирно известный джазмен Игорь Бутман и всемирно известный пианист Денис Мацуев – вообще никоим образом не причастные к числу большевиков, разом угодили в «советскую культуру».

И что, вам – на вашем рукопожатном берегу – не скучно будет? В лоне настоящей культуры? Конечно, мы понимаем, что с вами Шевчук, Макаревич и Лев Рубинштейн – но всё-таки: не скучно?

Меня мучают догадки, что, к примеру, ряд крупнейших, того же уровня, что Шевчук с Макаревичем, рок-музыкантов придерживаются несколько иных, чем они, взглядов по украинской проблеме – но молчат. Причина молчания элементарна: они же знают – если угораздит высказаться, их тут же начнут жрать поедом – причём не на Украине, а здесь, здесь, у себя дома.

«Продался! – будут кричать из каждой форточки, со страниц самых глянцевых журналов и самых независимых сайтов, а также в рупоры самых популярных радиостанций. – Продался! Ату его!»

В России давно мало кого покупает государство (ему проще содержать трёх телеведущих вместо трёх Союзов композиторов и трёх Союзов писателей) – но все по-прежнему ужасно боятся быть заподозренными в продажности.

Это касается и актёров, и художников, и литераторов всех мастей.

Образованные люди прекрасно отдают себе отчёт, какую позицию заняли бы сегодня другие представители «советской культуры» в лице таких разных персонажей, как Солженицын или Бродский; идём дальше – как Михаил Булгаков или Леонид Леонов, идём ещё дальше – как Достоевский или Константин Леонтьев, Гоголь или Пушкин; о Грибоедове или Державине вообще молчим – эти вообще были на службе у тиранов.

Во всех перечисленных случаях вопрос выбора вообще не стоял бы и минуты.

Иное дело теперь. На классиков оглядка – моветон. На российскую государственность и способы её создания – тоже. Из нашей истории прогрессивная общественность хорошо помнит только Гитлера. Видимо, именно так звали создателя и собирателя российской империи.

«Времена меняются», – скажете вы.

Да нет, ничего не меняется. В XVIII веке считали, что, слава богу, на дворе не XVII, в XIX благодарили за то, что не в XVIII живут, в XX все понимали, как далеко ушли от XIX. Но делали из века в век одно и то же. И дальше будет ровно то же самое.

Карту миру ещё сто раз перерисуют – и участвовать в этом будут не только проклятые российские империалисты, но и «мировые демократии». Собственно, они и не прекращали этим заниматься ни на минуту.

Если что и меняется, так это самовольное причисление к национальной российской элите тех людей, которые… ну, скажем так: за всю элиту и тем более за всю нацию отвечать не могут. Только за часть. И только по праву таланта, но никак не по праву необычайного мужества.

Кто ведёт себя смело сегодня – так это представители украинской интеллигенции. Когда лидер группы «Океан Эльзи» заявляет о своей позиции на Майдане – он отдаёт себе отчёт, что его могут услышать в России, и уверенно ставит на кон свой успех и свои концерты здесь, и местными слушателями не дорожит: ему собственная Родина важней.

А чем таким рискует Максим Леонидов и некоторые другие вышеупомянутые российские звёзды, твёрдо ставшие на путь борьбы с отечественным милитаризмом? Они просто принимают сторону добра, света, общечеловеческих ценностей и прочего сгущённого молока.

Собственно говоря, так всегда и было. Никакой пресловутой борьбы с советской властью наши рок-идолы никогда не вели – понемногу играли и пели себе и нам на радость. Столь же мирно перешли через ужас и хаос девяностых: «…зато теперь любой за границу может выезжать свободно», – часто говорил тогда БГ. Особенно не бузили и в «нулевые» – а чего бузить, когда можно просто петь – петь-то не мешают.

Самое главное, что и дальше всё останется как прежде. 1937-й не настанет – и никто о нынешней позиции им не напомнит.

А пройдёт месяц, другой, третий – и «Океан Эльзи» всё равно приедут в Россию выступать: местные чиновники забудут, как именно называлась группа этих украинских хлопцев, а русским людям традиционно всё едино – они одновременно и за Крым, и за «Океан…».

Если и можно сегодня проявить какое-то серьёзное, на отрыв башки и перелом нервов мужество – так это одним образом: взять и в Киеве какому-нибудь известному персонажу (российскому или украинскому, не важно) во всеуслышание прокричать: а я против.

– Да мы все против, – ответили бы ему.

– Нет, я против другого, – ответил бы он, и все в удивлении затихли бы. – Я против сил добра и света, прогрессивных ценностей, европейского выбора, либерального порядка и всего вашего сгущённого молока. Если вы за демократию – дайте всем демократии, если вы против чужеродного вмешательства – надо было слать к лешему и москалей, и Меркель, и Нуланд, а не кого-то одного, если против коррупции – не стоило менять коррупцию на коррупцию, если вы за войну – идите и воюйте, если за мир – не зовите НАТО. А если вы за всё перечисленное одновременно – тогда идите к чёрту.

Тут тоже бы 1937 год не случился.

Но это точно был бы настоящий рок-н-ролл.

* * *

Когда украинский певец и лидер группы «Океан Эльзи» Вакарчук ездит по украинским вузам и рассказывает про «одно государство – единый народ», он имеет в виду следующее: вот вы, студенты Харькова и студенты Донецка, – единый с нами, украинцами, народ.

Проще говоря, выдаёт желаемое им за действительное.

Характерно, что русским, живущим на Украине, пытаются доказать, что они украинцы, гораздо чаще, чем, к примеру, крымским татарам. В конечном итоге, это задача выполнимая – за последние пару десятилетий многие русские действительно расстались со своей идентичностью (иные из них стали ярыми украинскими националистами; так бывает).

Но не удовлетворившись темпами украинизации русскоязычного населения, почуяв силу и потеряв терпение, украинцы слишком пережали с этим делом во время Майдана и сразу после. Потом попытались отыграть назад, но намерения оказались прозрачны: перепрыгнуть заданное расстояние в один прыжок.

Так широко прыгать сложно ещё и потому, что никаких сверхоснований для национальной идентичности на Украине пока не имеется: ну, двадцать три года суверенитета, ну, красивый язык, ну, общая география. Дальше уже начинаются вопросы: украинский героический иконостас, состоящий сами знаете из кого, русскоязычной публикой воспринимается не ахти как, что до остальной истории – она, по понятным причинам, всё время ступает след в след за историей России – вторая Отечественная, Первая мировая, оборона Севастополя, первая Отечественная, и так далее.

Неленивые люди уже не раз заметили, что один из майданных лозунгов «Украина – не Россия» более всего заставляет усомниться в устоявшейся украинской самостийности: нельзя же строить собственную идентичность на отталкивании от чего-то.

«Дякую тобi, Боже, що я не москаль!» – Да на здоровье.

Сложно представить себе русского человека, который скажет: «Спасибо, Господи, что я не украинец!» (или кто угодно).

«Я русский, какой восторг!» – уже сказал в своё время Александр Суворов; добавлять кого-то в пару не было ни малейшей необходимости.

Масла в огонь, сама того не понимая, подливает российская прогрессивная общественность, сто сорок раз уже повторившая в последнее время: «Настоящие русские сегодня – это украинцы!»

Прогрессивная общественность хотела так уязвить русских (рабский народ, всё с ним ясно), но на самом деле ещё раз подставила украинцев. Если украинцы – это настоящие русские, что тогда объясняет Вакарчук на Юго-Востоке Украины? Что Украину населяет один народ – «настоящие русские»? И в чём тогда вообще проблема: давайте сольёмся в братских объятиях, и настоящие русские научат ненастоящих, как быть настоящими русскими.

Всё это, конечно, ирония. Суть же в том, что какой бы ни была судьба Крыма, Украине ещё придётся всерьёз поработать над тем, чтоб сохранить этническое равновесие.

Все рассказы о том, что украинский народ сегодня сплочён как никогда против российской агрессии, – не более чем разговоры. Одни сплотились, другие затаились, третьи радуются в открытую, четвёртые – а их всегда большинство – думают: любая государственность сойдёт, лишь бы бомбы не падали.

* * *

Послушал, наконец, эту украинскую песню про «никогда мы не будем братьями».

Композиция пафосная и сделана в жанре новогодних групповых песен эпохи позднего Советского Союза. То есть, как выражаются мои оппоненты, «совок» в чистом виде. Но про это они так не скажут, конечно.

Характерно, что если бы такую песню спели русские и из России (нет, вы можете себе представить? чтоб отсюда со светлыми лицами пели про соседей, что они рабы на привязи?) – это было бы признаком ужасного шовинизма, ужасающего.

Картинку мы тоже бы могли найти достойную: ну, там, с одной стороны марши престарелых нацистов, а с другой – сотни полторы хороших русских лиц; нашли бы сотни полторы-то бы.

Но «из России с любовью» такое нельзя делать. А про русских можно, конечно. Это такой признак их душевной свободы и прочей цивилизованности.

И по лицам видно, как они себя уважают. Прекрасные лица.

Я, правда, не досмотрел до конца.

Зато хожу теперь, напеваю: «Никогда мы не будем братьями… Ну а газ? Что же, будем брать его…»

* * *

В свете крымских событий (если точнее: добровольного развода Крыма с Украиной) я предложил своим (кажется, уже бывшим) украинским товарищам и знакомым элементарный ключ для осмысления случившегося, простую фразу: «Вы, москали, конечно, уроды, но мы сами, похоже, кое-чего не доглядели в хозяйстве».

Ряд украинских товарищей и знакомых продолжили мою фразу в том смысле, что: «…да, мы сами разобрались с Януковичем, да не доглядели за поганым соседом».

За всем остальным, значит, доглядели.

Что ж, это позиция.

Помню, был в Киеве, ещё лет пять назад, сидели мы там в компании украинских литераторов, я что-то заикнулся о статусе русского языка в стране, молодая киевская поэтесса мне тут же с готовым раздражением ответила, что об этом нечего говорить, в школах надо преподавать на украинском в обязательном порядке, русский только мешает. Характерно, что сама она писала стихи на русском.

Или в другой раз, года три назад, был в Киеве, и встречал там меня киевский нацбол, и я во второй раз, по недоразумению (свои же!), пошутил о том, что новейший украинский (то есть, те слова, что появились в языке за последние десять – пятнадцать лет, их много) мне напоминает иногда нарочно перевранный русский. Он тут же раздражённо ответил, что это русский – перевранный украинский, и мы, русские, у них взяли в языке очень многое. («Когда?» – хотелось мне спросить, но я не стал, мало ли что услышишь в ответ.)

Больше я такие темы не поднимал ни в Киеве, ни в Москве – понял, что ситуация тяжёлая и обещающая в скором будущем неприятные эксцессы.

Ощущение, что 20 миллионов русских живут в гостях у 24 миллионов украинцев и должны исправиться, – было базовым в украинском государстве и социуме, давайте это признаем.

Все рассуждения на тему «никто никому не мешал и не мешает говорить на русском» лично мне ничего не объясняют – во-первых, понемногу мешали и мешают и, где могут, язык выдавливают, а во-вторых – что, собственно, за подход? Как может одна половина страны «мешать» или «не мешать» – другой? Почему другая половина страны не хвастается тем, что она «никому не мешает говорить на украинском»?

Украинцы осознали себя полноправными хозяевами страны – но русские во многих областях этой страны живут от веку; они не в гостях, они – дома. Права на землю и на язык у них ровно те же самые.

Последовательная работа по украинизации русского населения теперь даёт свои плоды. Русскоязычные люди всё активнее не хотят с головой перемещаться в поле украинского языка, украинской, в самом широком смысле, мифологии и украинской истории. Русская история им предпочтительней, внутри неё им теплей и роднее.

Если бы Украина даже не позавчера, а хотя бы вчера остановила эту работу и пошла бы навстречу русской половине своей страны, у неё оставались бы великолепные шансы на построение спокойной и упорядоченной государственности, вне зависимости от назойливого соседа в лице РФ. Признать русский вторым государственным, дать автономию отдельным регионам Юго-Востока, остановить (не взирая на риторику агрессивного соседа) антироссийскую пропаганду, сделать эти шаги последовательно и твёрдо.

Но никто этого делать не хочет. Все шаги – ровно в обратном направлении.

Кто-то может объяснить, зачем Киев лишать статуса города-героя – чем вдруг озаботились недавно украинские законодатели? Это ровно то же самое, что валить памятники Кутузову, солдату-освободителю, Ленину. Это подрыв идентичности русскоязычного населения, осмысленный и жёсткий. Украина славна тем, что экономически и политически умеет сидеть сразу на двух стульях (и правильно), но здесь – предпочитает сидеть на одном. В данном случае украинцы оказались на редкость упрямым народом. Что-то от польского характера тут просматривается, какие-то наследственные чёрточки видны.

Вот, к примеру, послушайте, что заявляет украинский чиновник в эти смутные дни, когда Донецк, Луганск, Одесса и далее по списку испытывают сильный невроз, во многом в силу вышеприведённой ситуации.

И чиновник не простой, а целый директор департамента информационной политики МИД Украины Евгений Перебийнис – то есть этот человек не просто делится частным мнением, как какой-то депутат, а обозначает государственную повестку дня.

«Русские, живущие в Украине, являются диаспорой, а не коренным народом Украины, который имеет право на самоопределение, – утверждает он. – В Украине проживает четыре коренных народа, этногенез которых связан с территорией Украины – это украинцы, крымские татары, караимы, крымчаки. Последние три происходят с территории Крыма, а остальные являются диаспорой народов, имеющих свои этнические родины за пределами Украины».

Нужно ли это оспаривать? Нет. Тут все доводы бессмысленны, хотя их – сотни. Перед нами – краеугольный камень новейшей украинской политики. Более того – это фактически их религиозная вера.

Заявления, подобные тому, что сделал Перебийнис, делаются там в ежедневном режиме.

Но почти половина страны эту религиозную веру не разделяет – вообще вне зависимости от того, нравился им Майдан или нет, хотят они в ЕС или в Таможенный союз.

Значит, и краеугольный камень украинской политики эти несогласные люди будут последовательно выбивать.

Здание украинской государственности нестойко. Всем это понятно. И всякий несогласный будет делать в этой ситуации то, что считает нужным.

Новая украинская власть начнёт строить новую Украину, где русские точно поймут, что они – в гостях, а дерусификация – обязательна и неизбежна. Русскоязычное население Украины будет противиться этому, пока в силах. Российское либеральное сообщество парадоксальным образом продолжит поддерживать украинскую государственность и её деяния, невзирая на откровенно ксенофобскую политику.

Разница между общественным восприятием этой ситуации останется прежней.

В России большинство останется уверенным, что зона конфликта находится в голове украинских пассионариев, обозначивших своё полное и неотъемлемое право на страну, которым делиться они не желают.

А на Украине будут, как и всегда, убеждены, что их собственная политика тут ни при чём, а это просто москали лезут не в своё дело и всё портят.

Позиция их ясна: «Вы, москали, уроды, без вас у нас был бы полный порядок».

* * *

Прогрессивную общественность, говорят нам, нельзя обижать, потому что она «в меньшинстве». Украину тоже нельзя – потому что она «маленькая» (самая большая страна в Европе) и «младшая» (на Украине за такие слова могут ударить в лицо, потому что, согласно новейшим изысканиям их историков, они старше нас на тысячу лет как минимум).

Стоит заметить, что на Украине в 1991 году 74 % населения голосовало за сохранение СССР. При том, что в Киеве ситуация была чуть ли не обратная по отношению ко всей остальной Украине – там две трети населения голосовали за независимость и, как следствие, украинизацию.

Меньшинство победило, за четверть века оседлало большинство и теперь запрещает коммунистов, разгоняет молебны за мир в Запорожье и выметает инакомыслящих жестокой метлой.

То же самое и с «младшим братом».

Представим себе гипотетическую ситуацию, что НАТО всесторонне поддержало Украину и началось такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Ах, как иные «младшие братья» были бы рады оказаться в Москве и объяснить здесь всем, «откуда есть пошла земля Русская» (на самом деле, конечно, никакая не русская – потому что там самые мотивированные ребята знают, что русские – это просто плохо получившиеся хохлы). Сразу бы из «младших братьев» превратились бы в самых старших и обучили бы тут всех мове, истории и приличиям.

Пока это сон, конечно. Просыпайтесь, мы ещё не закончили.

Все эти вскрики о «нас же мало», «мы же в меньшинстве», «не катите ваш каток на наш маленький цветок» – они в пользу бедных. Пока самим не дали покататься на катке.

Давайте честнее себя вести. Хочешь быть маленьким и быть в меньшинстве – веди себя как маленький из меньшинства. Хочешь идти во власть и переделывать мир под себя – отвечай по взрослым счетам.

Часть третья. Разночтения и разногласия

* * *

Русские не европейцы уже потому, что после тысячелетней национальной истории мы всё ещё рассуждаем об этом: достаточно ли мы хороши, чтоб стать европейцами.

Это как если бы какой-нибудь зверь, типа волка, прожил целую жизнь, поимел в округе всех волчиц, сожрал в округе по зайцу из каждой заячьей семьи, своровал из каждой деревни по телку, загрыз в тех же деревнях по дюжине собак – и вдруг задумался: а может я, бля, птица? Или я бык? Или я охотник? Или я травоядный? Или я рыба вообще?

Идёт к обрыву и думает: сейчас прыгну и либо взлечу, либо в воду упаду, одно из двух, если взлечу – закаркаю, если в воду – сразу нереститься начну.

Волк, бля, не тупи. Ты волк.

Лось, не тупи, ты лось.

Заяц, не шевели ушами, ты заяц.

Итальянцу и французу не придёт в голову пытаться понять, европеец он или нет. В России, как мы заметили, больше всего переживают, что «мы не Европа», не совсем русские люди. Русским вообще всё равно. Пусть в Эстонии переживают, Европа ли они. Пусть на Украине уверены, что они Европа.

Не надо лезть в анекдот со своей щетиной.

Плюс русских какой?

Русские могут на себя смотреть глазами европейца (это ещё сочинитель Галковский подметил).

Европеец в принципе не умеет смотреть на себя глазами русского, он только своими глазами может на себя смотреть.

Особенно гордиться не надо – потому что русский не может посмотреть на себя глазами китайца или японца. Русскому проще подумать, что у них вообще нет глаз.

Но и европеец тоже не может, поэтому не будем огорчаться.

Зато мы можем посмотреть на себя глазами татарина или якута, тут нам уже проще.

Поэтому русский умеет (только не всегда хочет) почти всё то, что умеет европеец, плюс ещё может делать всякие личные национальные глупости (империя, Достоевский, Байконур, Сталинградская битва, бунт Стеньки Разина и прочие фокусы).

Ещё русский любит переодеваться в европейца. Он тогда ходит и косится на себя в зеркало и думает: «…А не отличишь… Неужто не скажут лакею, что я ряженый? Неужто не турнут до самого фуршета?»

На самом деле, если к самому важному в русском характере приставлять эпитет «европейский» – это звучит, скорей, унизительно.

«Европейский писатель Лев Толстой». Европе надо прыгать выше головы, чтоб Лев Толстой стал «европейский писатель». Выше головы – и то за бороду не уцепится.

«Европейская доблесть в России, европейские воинские навыки, европейская воцерковлённость, европейский иконописец Рублёв, династия истинно европейских правителей Рюриковичей, европейский поэт Есенин, европейский композитор Мусоргский, настоящая европейская песня “Ой, то не вечер, то не вечер…” и другая настоящая европейская песня “Эх, дороги, пыль да туман…”. Истинно европейская улыбка Гагарина…»

Бесконечный список.

Когда всё это произносишь – всем существом чувствуешь: какая всё это дурь, цеплять «Европу» к нашей тележке.

Даже тошнит немного, когда этот список перечисляешь. Как будто пуговицу к живой коже пришиваешь.

Хотя, впрочем, есть и европейские вещи у нас. Европейский писатель Акунин. Европейский режиссёр Звягинцев. Ну, то есть, возможно, Акунину или Звягинцеву хотелось бы так о себе думать. Но даже их ноготком эдак поскрябаешь и вдруг воскликнешь: Вася, ты, чо ли? А ты чо как вырядился? Вася, сыми это с себя, а то я тебя пугаюся.

* * *

Человек развивается, получает разнообразную информацию и делает из неё более-менее сложные выводы в первую половину жизни.

Дальше он костенеет и начинает бесконечно доказывать то, до чего додумался, будучи в ясном молодом уме.

Гёте прав: «Мы живём в прошлом и умираем в прошлом».

Хорошо, если прошлые человеческие убеждения основаны на каком-то, скажем так, положительном фундаменте: «Бог есть, быть может, вопреки тому, что происходит со мной», «Я люблю свою Родину, быть может, даже вопреки её отношению ко мне и к другим», «Я живу с хорошей женщиной и хочу сделать её счастливой, быть может, даже вопреки…».

Но периодически случается обратное, человек выбирает себе какую-нибудь чепуху в качестве основы, типа «я живу в ненормальной стране» или тому подобное, и потом всю оставшуюся жизнь бегает с пеной на губах, как припадочная собака.

Идиоты, естественно, случаются в равной степени и среди первых, и среди вторых, но… Сами понимаете.

Первые жмурятся на солнышко, гладят внуков и шепчут, теряя стариковскую слезу, что-то там бормоча вроде «Крым наш». А вторые… Ну, что вторые. А то вы не видели вторых.

А так – да, оба в прошлом, по Гёте.

* * *

Мой товарищ, известный и невероятно талантливый музыкант – русский, взрослый, разумный, – пишет мне, что у него депрессия.

Отчего? – спрашиваю.

Он говорит: у меня исчезла вера в то, что страна моя будет жить по-человечески.

Пишет, что в девяностые у него была огромная надежда, и эта надежда не погибала все «нулевые».

Он верил, что наша страна встала в общий хоровод со всеми остальными «цивилизованными странами», и хотя место её по-прежнему оставалось не самым завидным, однако жизнь тогда хотя бы имела краски: розовые, голубые, жёлтые, яркие, радужные.

И только сегодня он ощутил, что мы выгнаны из хоровода прочь. Что мы стали отбросами и ничтожеством мира, что выхода не предвидится.

Нет, пишет он, вера, что, цитирую, «эволюция победит», осталась – но он огорчается, что не доживёт до этого.

Парадокс.

Я и подобные мне – все мы жили девяностые и «нулевые» в ощущении распада почвы, в непрестанной тошноте. Мы почти потеряли надежду. Там были разноцветные краски – но всё это разноцветье выглядело так, будто кого-то вырвало нам под ноги.

Нас воротило от того хоровода, в который нас увлекли на правах бедного, глуповатого, начудившего и нераскаявшегося даже не родственника, а соседа.

Нам казалось, что этот тоскливый позор никогда не кончится.

Мы никуда не собирались уезжать отсюда и знали, что будем жить здесь вопреки всему – просто нам выпала такая жизнь, и другая могла не настать.

Чувство причастности к своему народу – «где он, к несчастью, был» – спасало.

Совсем недавно у нас появились смутные надежды, что всё произошедшее за четверть века было не напрасно. Тысячи слов, которые мы прокричали на митингах, наше, против большинства и вопреки всему, юное брожение в 91-м и в 93-м, наши товарищи, убитые в Приднестровье и в Чечне, наши соратники, сидевшие во всех тюрьмах обновлённой России, наша площадь Революции, наша страсть к прошлому удивительной нашей Родины.

У нас появилась надежда.

А у них пропала.

Удивительно, но во всём остальном мы с этим музыкантом и с подобными ему – схожи.

Нас радуют одни и те же книги, одни и те же фильмы, мы ходим на одни и те же выставки и любим одну и ту же музыку.

В своё время Андрей Синявский писал, что у него были только «стилистические разногласия» с советской властью.

Нынче всё наоборот. С нашими оппонентами, живущими в своей иллюзорной, на наш вкус, «эволюции», – совпадения у нас только «стилистические».

Мы обладаем общим культурным кодом.

Во всём остальном мы противоположны. Диаметрально!

Что им хорошо – нам смерть. Что нам радость – им депрессия.

«Я выйду в городе солнца, / Мне ноги лизнёт волна. / А ты возвращайся в свой Углич / И живи одна», – поёт мой товарищ.

Углич – наш дом, мы к нему привыкли. Уж не знаем, где ваш город солнца и кто вас там лизнёт.

…Только что встретил этого товарища на просторах Сети.

Там вывесили новость о том, что РПЦ наградило главу КПРФ.

Товарищ написал: энтропия абсурда зашкаливает.

Я вяло съязвил: венчание однополых людей в храме – тоже часть энтропии абсурда, или нет?

Что он ответил, я не посмотрел.

Все эти разговоры идут по инерции. Нам не о чем объясняться. Так же могут пытаться договориться рыбы и пауки, кроты и дельфины.

У нас, да, общие песни – но разная страна.

Одни и те же любимые писатели – но иначе настроенные рецепторы.

Наш символ веры состоит из слов, отрицающих их символ веры.

Их наряды нам кажутся вывернутыми наизнанку, а их речь о самом главном – речью о самом вздорном.

Когда я писал «К нам едет Пересвет» – они читали: «К нам едет дикобраз».

Их депрессия – для нас только слабый повод пожать плечами. Они же нашу депрессию в упор не видели, а если видели – то вообще не понимали, о чём мы грустим: «радоваться надо».

Быть может, мы жили в одном прошлом, которое видели по-разному, но будущее точно рискует кого-то из нас переехать катком.

То, что придёт ещё позже, быть может, примирит нас – но это уже не будет иметь ни малейшего значения.

В России живут сотни народов, и уживаются тысячу лет.

Но в том смысле, о котором я говорю сейчас, у нас две расы.

Эти две расы – иной крови. Разного состава.

Когда мы выплываем – они тонут. Когда они кричат о помощи – мы не можем их спасти: нам кажется, что мы тащим их на поверхность, а они уверены, что мы их топим. И наоборот: пока они нас спасали – мы едва не задохнулись.

Нам больше нечего обсуждать.

Я не хотел бы ещё раз говорить об этом.

Я просто собираю рядом тех, кто думает так же, как мы, спасается так же, как мы, и молится о том же, о чём молимся мы.

Вернуться бы в Углич – он и есть город солнца.

* * *

…Опять тут услышал про отсталость России, на этот раз – литературную.

«В Европе уже был Шекспир – а у нас литература появилась только в XIX веке».

Слышали такую фразу, да?

Во-первых, тут сам по себе подход в XXI веке уже нелепый – ну в XIX появилась, ну и что? (Тем более что как минимум на полтора столетия раньше – если говорить о светской литературе.)

По результатам, прямо и без скромности говоря, русская классическая литература – наряду с англоамериканской – сильнейшая в мире, конкуренцию ей может составить в полной мере только немецкая и французская.

Если б этот разговор мы вели в XVIII веке – ещё было бы понятно, а сейчас-то зачем? Мы уже всё доказали.

Иногда вину за отсутствие литературы почему-то сваливают на Орду – но Казань ещё Грозный взял, а светской литературы после этого не было ещё несколько веков.

Думается, тут в другом дело. Например, имело место византийское наследие: Византия просуществовала тысячу лет, а гениальной словесности, по сути, не оставила (словесность была – гениев нет) – почему, это уже другой вопрос. Отношение к литературе мы отчасти позаимствовали оттуда.

В Древней Руси не было личностной, авторской, индивидуальной литературы – там всё было растворено в целом, в национальном, в религиозном, в общежитийном. Ответы где-то здесь надо искать, а не в столь любимой нашими прогрессистами «отсталости».

Во-вторых, заковыка в том, что Россию сравнивают сразу со всей Европой одновременно. Мол, в этой условной «Европе» в самые давние времена «всё уже было» – а у нас ещё лопухи росли повсюду.

Друзья мои. Ну, что значит в «Европе»?

Например, итальянский язык становится литературным только в XIII веке; да, веком позже появляются Данте, Петрарка и Боккаччо, но это вовсе не значит, что последующие столетия эта литература пребывала на том же уровне – вовсе не так. Там случались многовековые прогалы. Скажем, в XVIII веке итальянская литература нисколько не была лучше и выше русской того же времени, а в XIX – ну что там, Мадзони? Вы читали Мадзони? О ком там говорить – чтобы сравнивать с Россией?