Текст книги "Муос"

Автор книги: Захар Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 4
НЕЙТРАЛЫ

За спинами уходящих закрылась массивная решетка из сваренных крест-накрест металлических прутьев в два пальца толщиной. За ней, молча подняв мечи рукоятями вверх, с ними прощались дозорные-первомайцы. Это был третий дозор и третья, последняя решетка. Радист отметил, что добрую половину среди дозорных составляли женщины и дети. А меж тем на решетчатом заграждении трудно было не заметить огромные вмятины – следы былых нападений.

Отряд медленно продвигался вперед. Погруженный в мысли о своем никому не нужном чувстве, Радист не сразу понял, что его начало беспокоить какое-то ощущение, вытеснявшее все из головы. Причиной этого был звук, возникший в глубине туннеля: смесь тихого воя и громкого шепота. Кажется, кто-то из ходоков уже пытался предупредить, что они услышат «голос туннеля», создаваемый сквозняками во множестве вырытых змеями нор. Но тогда уновцы не придали этому значения.

Сначала Радисту стало неуютно. Потом появилась тревога, которую сменило чувство опасности, граничащее с паникой. В туннеле было сыро, сверху капало, ноги вязли в грязи. То в потолке, то в стенах виднелись дыры диаметром около метра. Видимо, это и были норы. Приблизившись к очередной дыре, дозорные окружали ее, держа наготове арбалеты, вслушивались и просвечивали фонарями ходы, пока обоз стоял поодаль. Потом они давали знак, и колонна двигалась дальше.

По мере продвижения звук нарастал; он пронизывал душу, проникал в мозг. Нервы не выдерживали. Хотелось убежать и спрятаться, забиться куда-нибудь, хотя бы в ближайшую нору. Или самому заорать так, чтобы заглушить этот сводящий с ума вой. Радист быстро оглянулся на идущих рядом ходоков. Они не были так взвинчены, как его друзья-уновцы. Ходоки что-то сосредоточенно и беззвучно шептали. Позднее Игорь узнал, что это были молитвы.

Может, их привели в западню, и надо срочно бежать, спасаться?.. Поравнявшись с норой, Игорь хотел броситься в нее. Он уже не контролировал себя, им полностью управлял безотчетный страх.

Его опередил молодой спецназовец, у которого тоже не выдержали нервы. Ходоки как раз подошли к норе и осматривали ее, все так же шепча что-то одними губами. Оттолкнув их, уновец неожиданно юркнул в нору. Один из ходоков схватил его за ноги и потащил назад. Спецназовец сильно ударил его сапогом в челюсть и вырвался, скрывшись в норе. Оттуда послышался его истеричный крик:

– Дайте мне умереть! Я больше не могу…

Вслед за этим уновец выстрелил из автомата, отбив охоту кому-либо лезть за ним. Грохот выстрелов отрезвил остальных.

Дехтер обратился к Митяю:

– Что за хрень?! Как его вытащить отту…

Но его перебил Ментал:

– Я чувствую опасность!

Все насторожились. Расанов посмотрел на мутанта и снял автомат с предохранителя. Митяй, который знал от Дехтера о способностях Ментала, быстро подошел к нему и спросил:

– Что ты чувствуешь?

– Это не люди… Эти существа могучие… они приближаются… их несколько… они агрессивны… они хотят нас уничтожить, – голос всегда невозмутимого Ментала дрожал.

Из норы, где-то уже далеко, послышались выстрелы и крик уновца. И резко оборвались.

– Змеи, это змеи, – стали повторять партизаны один за другим. Было видно, что даже они близки к панике от этого слова.

Митяй спокойно, но громко скомандовал:

– Готовимся к бою! Встретим их как положено…

Муосовцы тут же достали из поклажи дрезин банки с черными этикетками. Из колчанов извлекались необычные стрелы – с намотанными кусочками ветоши. Эти стрелы окунули в содержимое банок, а затем зарядили ими арбалеты. Острия и режущие кромки мечей обработали тем же составом.

– Что это? – спросил у Митяя Дехтер, указывая на банки.

– Раствор цианидов.

Приближение змеев уже было слышно: из нор не прекращаясь неслись шум и скрежет. Дрезины сомкнули вплотную. Все напряженно ждали.

Сердце Радиста готово было вырваться из груди. Он отыскал глазами Светлану. Они с Купчихой забрались на дрезину и также держали наготове свои арбалеты. Свет фонарей туда не падал, и лица девушек оставались в тени. Но Радисту показалось, что они не боятся того, что неминуемо произойдет. Между девушками на дрезине сидела Майка. Радист ничего не мог сделать со своим страхом, и дрожащими пальцами щелкнул предохранителем автомата.

Внезапно переднюю дрезину подбросило. Она подлетела к самому своду туннеля, разбрасывая груз, и упала в нескольких метрах впереди, придавив трех ходоков. На том месте, где только что стояла дрезина, из отверстия в полу вздымался, упираясь в потолок, грязно-белый столб метровой толщины с утолщением на конце. Утолщение раскрылось, разверзшись в огромную мерзкую пасть, утыканную сотнями кривых прозрачных зубов, меж которых стекала тягучая слизь. Все это длилось не более секунды, после чего змей молниеносным выпадом откусил одному из бойцов половину туловища вместе с головой. Нижняя часть того, что еще недавно было человеком, некоторое время стояла, подергивая ногами, а потом упала.

Щелкнули механизмы арбалетов, застрочили стрелять автоматы. Окровавленная пасть, только что проглотившая полчеловека, снова распахнулась, издав чудовищный вопль и разбрызгивая плети слизи пополам с кровью. Монстр сделал новый рывок, перекусив пополам следующую жертву.

От дюжины арбалетных стрел голова монстра ощетинилась, словно еж, а пули наделали десятки отверстий, из которых сочилась зловонная жидкость. Не обращая на это внимания, змей сделал новый выпад, вырвав бок отбегавшему уновцу.

Было видно, что сотни пронизавших тело животного пулевых ранений причиняют твари боль, но не лишают его сил. Змей, снова издав вопль, явно готовился к новой атаке, но неожиданно замер и стал заваливаться – наконец-то подействовал яд. Не ожидая, пока туша гада упадет, подбежавшие бойцы принялись сечь ее мечами.

– Господи, помилуй! – произнес кто-то из минчан, и тут же человеческий крик нарушил тишину прервавшегося боя. Обернувшись, они увидели еще одного монстра, который вздымался над замыкающей велодрезиной. Во время стрельбы он неслышно подкрался сзади и уже сожрал двоих солдат. Чудовище полностью выползло из норы в туннель, и его задняя часть терялась в темноте. Пока минчане перезаряжали арбалеты, уновцы стреляли из автоматов и пулеметов, но это не убивало животное, а лишь делало длиннее паузы между его ударами. Огнеметчик направил горящую струю в пасть змея. Обожженное чудовище издало вопль и в следующее мгновение проглотило обидчика. Дехтер выхватил у одного из растерявшихся бойцов гранатомет. Когда пасть снова открылась, он пустил туда гранату. Голова змея лопнула, как упавший на пол арбуз. Желтая вонючая жидкость, похожая на гной, обрызгала тех, кто был ближе, а одного из бойцов ранило осколками.

Вдруг за клубами дыма от взрыва послышался рокот. Третий змей в отличие от своих сородичей избрал другую тактику. Свернувшись в клубок, он всей своей двадцатиметровой тушей стал напирать, извиваясь кольцами и ломая кости бойцов. Тело чудовища как будто исполняло быстрый завораживающий танец. Ходоки и уновцы беспорядочно стреляли, но редкие попадания не причиняли змею большого вреда. Хуже того, в неразберихе пули поражали своих же. Змей же приблизился к последней велодрезине. Хвост его, вырвавшись из клубка, одним ударом припечатал к стене сразу двух ходоков.

Неожиданно Митяй сделал короткий разбег, вскочил на дрезину, пробежал по грузу еще несколько шагов и прыгнул в гущу колец. Почти одновременно три проводника из числа первомайцев с грозным кличем бросились к змею. У каждого в руках было по два коротких меча, которыми они крутили мельницу, отчего их руки и мечи слились в единое полупрозрачное облако. Когда мельницы из мечей и рук столкнулась с туловищем змея, во все стороны полетели брызги и ошметки змеиного мяса. Люди исчезли в жерновах трущихся, вибрирующих колец. И тут же размеренный ритм змеиного тела сменился судорожным дерганием, а кольца вдруг опали. На голове гада лежал измученный Митяй, держась за рукоятку меча, всаженного по самую крестовину в плоть твари. Два отчаянных первомайца были раздавлены кольцами, один стонал, лежа под змеиным туловищем. Но они сделали свое дело – отвлекли внимание монстра, и Митяй сумел добраться до слабого места змея – одному ему ведомой точки между черепом и позвоночником – и всадил туда свой меч, смазанный ядом.

Наступила давящая тишина. Радист пришел в себя и ощутил свое тело, липкое от пережитого страха. Ему было стыдно за свою слабость. Игорь так ни разу и не выстрелил из автомата и весь бой, словно парализованный, стоял и смотрел на гибель товарищей. Он нашел глазами Светлану. Видела ли та его позор? Но девушка успокаивала рыдающую Майку, да и вообще на Радиста никто не обращал внимания.

Дехтер подошел к Менталу:

– Их было трое?

– Нет, четверо. Один уходит, боится…

Капитан с облегчением присел на край дрезины, но Ментал неожиданно сказал:

– Это еще не все. Я чувствую людей… Много людей… Они охотятся за нами…

Минчане зашумели:

– Может, диггеры? Они идут по норам змеев…

Митяй и Дехтер почти одновременно скомандовали:

– К бою!

Ходок добавил еще одно слово:

– Баррикады!

Партизаны быстро сбросили с дрезин груз, создав полутораметровой высоты стены с обеих сторон туннеля на всю его ширину.

Бойцы встали спинами к дрезинам. Некоторые взобрались наверх. Радист сделал то же самое, встав рядом со Светланой. Его трясло от страха и волнения, и он ничего не мог с собой поделать.

В свете фонарей в глубине туннеля с обеих сторон замелькали тени. В сторону дрезин полетело несколько свертков, из которых клубами повалил дым. В течение считаных секунд видимость вокруг дрезин и вообще в туннеле сократилась до расстояния вытянутой руки. Дехтер надел прибор ночного видения и ужаснулся: десятки силуэтов, согнувшись, приближались с обеих сторон. Капитан тут же скомандовал:

– По туннелям, в рост человека – огонь!

Некоторые из приближавшихся дикарей попадали, остальные стали бросать в защитников баррикады ножи, топоры и дротики. Враги хорошо видели в темноте и попадали чаще, чем стрелявшие вслепую ходоки и уновцы. Несколько их бойцов, пораженные примитивным оружием диггеров, упали замертво.

Дикари неумолимо приближались. Дехтер понимал, что в ближнем бою шансов у тех, кто не видит в темноте, практически нет. Он скомандовал:

– Гранаты на сорок метров вперед. Всем – ложись.

Несколько ручных гранат полетели в обе стороны от дрезин.

Капитан снова посмотрел в прибор – десятка полтора нападавших лежало замертво или корчилось на полу, но остальные неумолимо приближались. Теперь они принялись вопить и улюлюкать, надеясь запугать противника. Стрелять в абсолютный мрак было бесполезно, а рукопашной – не избежать. Нападавших было раза в три больше и они хорошо видели в темноте. У тех, кто скрывался за баррикадами, шансы были ничтожны. И тем не менее ходоки выхватили мечи из ножен. Спецназовцы тоже готовились пустить в ход приклады и штыки автоматов и боевые ножи. Радист, перебарывая свой страх, спрыгнул с дрезины. Пристегивая непослушными руками штык-нож, он подошел к своим товарищам.

И тут произошло чудо. Разрывы гранат или что-то другое усилило сквозняк в туннеле. Дым быстро рассеивался, и когда диггеры приблизились вплотную, их в свете фонарей уже было хорошо видно.

Нападающие наткнулись на плотную стену обороны, ощетинившуюся клинками. Дикари рушили баррикады, отважно махали булавами, топорами и копьями, но ходоки со спецназовцами были лучше обучены и действовали более слаженно.

На левом фланге ходоки молча сомкнулись в неприступную стену рядом со своим командиром. Митяй мастерски вращал меч левой рукой, рубя по головам и рукам лезших на баррикаду врагов. На правом Дехтер, войдя в боевой транс, выполнял ката с автоматом, делая смертельные выпады прикладом, штыком, ногами и руками. Комиссар с двух рук стрелял по врагам, и каждая его пуля находила цель. Спецназовцы сгруппировались вокруг них, закупорив туннель с этой стороны. Кое-кто, взобравшись на дрезины, вел прицельный огонь по задним рядам наступавших.

Радист, чтобы заглушить стыд и побороть свою трусость, попытался стать в строй рядом со своими товарищами. Он оказался у самой стены. Прикрывавший его справа спецназовец упал, пронзенный дротиком. Снова испугавшись, что его окружат, Радист шагнул назад, споткнулся о ящик и упал, перекувыркнувшись через него. Сразу несколько дикарей бросились к нему. Худой и совершенно голый, раскрашенный красной краской диггер с диким оскалом уже замахивался топором. Радист испуганно ткнул его штыком. Удар получился скользящим – лезвие лишь оставило неглубокую рваную рану на животе дикаря. Диггер завыл и с еще большей злобой ударил Радиста топором в грудь. Пластина бронежилета выдержала, но удар оказался таким сильным, что от неожиданной боли Кудрявцев выронил автомат. Диггер замахнулся еще раз, чтобы раскроить безоружному врагу голову. Радист трусливо зажмурился, застыв в ожидании боли и смерти.

Но ничего не произошло. Когда он снова открыл глаза, то увидел искаженное лицо врага, склонившегося над ним. Топор выпал из его окровавленных рук. Радист быстро обернулся и увидел Светлану, перезаряжавшую арбалет. Конечно, именно ее своевременный и меткий выстрел спас ему жизнь.

Снова прогремели автоматные выстрелы – это спецназовцы палили вслед отступившим во тьму диггерам. Враги обратились в бегство.

Потери в этом переходе были серьезные: восемь спецназовцев и двенадцать ходоков, а также четверо тяжело раненых – возле них хлопотал Лекарь. Разбросанный груз заботливо собрали и уложили обратно на дрезины. Затем общими силами отодвинули тело змея, завалившее проход в туннель. Ноги погружались в жижу из грязи, смешанной со змеиной слизью и человеческой кровью. На месте недавнего боя стояла омерзительная вонь, но ее никто не замечал. Все были слишком измучены и находились под впечатлением от происшедшего.

В туннеле валялись десятка три диггеров. Некоторые были еще живы, что-то по-своему вопили, стонали, плакали. Комиссар подошел и направил пистолет в одного из них, но Митяй спокойно сказал:

– Оставь! Его свои убьют. Съедят или отдадут на съедение змеям.

Дехтер кивнул на змея:

– А с этим что?

– Его съедят другие змеи. Здесь ничего не пропадает.

Тела своих и раненых погрузили на телеги. Когда были готовы двинуться дальше, Митяй подошел к Дехтеру и, как всегда, без эмоций сказал:

– Это был славный бой. Твои люди – хорошие воины. Ты хороший командир. Вы настоящие ходоки.

Дехтер понял, что от немногословного Митяя он услышал высшую похвалу, и искренне ответил:

– Твои люди тоже отличные бойцы. Я не встречал такого храброго солдата, как ты.

Обоз двинулся в сторону Купаловской. Сегодня этот туннель принадлежал им. Они чувствовали, что здесь на них уже никто не посмеет напасть.

* * *

Вход на станцию нейтралов оказался перекрыт бронедрезиной. Москвичи с изумлением рассматривали это сооружение, обшитое стальными листами и с навешенной спереди броней. Кабина дрезины имела несколько узких бойниц, из которых на подходивший отряд были направлены острия стрел, а из центральной бойницы – дуло пулемета. Довольно мощный прожектор слепил им глаза. На крыше дрезины, почти под самый потолок туннеля, был оборудован металлический бруствер. Митяй рассказал, что топливо для бронедрезины давно закончилось, и жители Нейтральной при необходимости передвигали ее вручную. Для приведения этой махины в полную боевую готовность умельцы установили позади нее три противооткатных упора, поэтому дрезину было практически невозможно сдвинуть с места.

За бруствером стояло несколько мужиков с серыми повязками на рукавах. В руках они держали арбалеты.

Купчиха обратилась к командиру дозора нейтралов:

– Здорово, Голова! Ты че, своих не узнаешь?

Голова, смачно сплюнув, сказал:

– Да тя я узнаю, Купчиха. Хотя какая ты мне своя? Ты ж не дала мне ни разу! – Он самодовольно глянул на подчиненных. Те заржали, а Голова между тем продолжал: – Ну да ладно, хрен с тобой, оброк заплатишь и дуй себе дальше. А вот эти рыла что-то мне не знакомы. – Под «этими рылами» Голова подразумевал уновцев.

Тут вперед вышла Светлана:

– Голова, ты что не слышал, как нам досталось в туннеле?

– В том-то и дело, что со слухом у меня все о-о-очень хорошо. Слышал я и автоматную пальбу, и взрывы. Да и на зрение я отродясь не жаловался: вижу, у друзей твоих новых оружие какое-то странное, и одеты они интересно. Ты, Купчиха, с ходоками проходи, а хлопчики пусть возвращаются, откуда пришли.

– Да ты что? У нас же раненые! Да и погибших похоронить по-людски надо.

– Раненые – отдельная статья. Что ж я, не человек? Раненых, так и быть, пропущу, да и мертвых ввозите. А насчет этих… Сама Конвенцию знаешь: устав станции запрещает пропускать чужаков. Эти уж точно не партизаны, а других членов Конвенции я в вашей стороне не знаю.

Светлана, взяв себя в руки, стала вежливо убеждать командира нейтралов:

– При чем тут Конвенция? Она не может всего предусмотреть. Эти люди вообще не из Муоса, а из другого метро – из Москвы. Они пришли к нам на помощь, чтобы остановить наступление ленточников.

– Ах из Москвы-ы-ы? Были тут у нас уже одни помощники-освободители из Америки. Не хуже меня помнишь, чем все закончилось. Тем более не пропущу!

Дехтер положил руку на цевье своего автомата, перекинутого за спину. Для спецназовцев это было знаком – готовиться к бою. Все напряглись. Стоило капитану подать команду, и начнется стрельба. Взвинченность уновцев передалась и ходокам, которые невольно перехватили рукоятки своих арбалетов. Исход возможного боя предсказать было трудно, но отступать спецназовцам было некуда, а ходоки не могли их предать. Между тем Купчиха начала театрально завывать:

– Да что ты за нелюдь? Аль креста на тебе нет? Зажрался ты, нейтрал поганый! Нам что, сдохнуть в том туннеле? А ты, морда, все продовольствие себе присвоить хочешь?!

Эти слова сильно задели Голову. Он, брызгая слюной, со злобой и обидой закричал, заикаясь, на весь туннель:

– Да что ты трындишь такое? Это на мне-то креста нет? Кто жопы ваши партизанские от ленточников прикрывает?! Кто, бля, от эпидемий тут дохнет, пока вы там бульбу со шкварками жрете?! Да ты, сучка, знаешь, что у нас в том году половина детей от кровянки вымерла?! Да ты знаешь, что урожай наш на поверхности ползуны сожрали?! «Жируем!» У тебя, заразы недоделанной, дети есть? Так вот знай: у меня было – трое, осталась одна дочурка и та в лазарете лежит, от цинги и рахита доходит. А ты мне тут укоры вставляешь! И эти, что с тобой невесть откуда приперлись, тебе поддакивают и думают, как станцию нашу бедную в своих целях использовать!

Купчиха сделала шаг вперед и уже было открыла рот, чтобы отбрить побольнее и выложить новые аргументы, но Светлана, опустив руку ей на плечо, обратилась к Голове со словами, которые Дехтеру показались знакомыми:

– Атаман! Сообщество партизан с уважением относится к вашей миссии. Вашу роль в сохранении стабильности Муоса трудно переоценить. Но сегодня мы сюда пришли не с обычным торговым обозом. Впервые за много лет мы узнали, что на Земле существуют островки цивилизации помимо Минского метро, и у всех членов Конвенции появилась надежда на будущее. Отряд из Московского метро проделал опасный путь, чтобы помочь нам справиться с нашими врагами. Мы должны дойти до Центра. Самый короткий и разумный путь – через вашу станцию. Конечно, мы можем пойти боковыми туннелями, но шансов добраться в Центр у нас будет меньше, и вам это облегчения не принесет. В качестве компенсации за формальное нарушение Конвенции мы просим вас принять тройную плату.

При этих словах Купчиха встрепенулась и явно собиралась что-то возразить, но Светлана крепко сжала ей руку, напряженно всматриваясь в своего собеседника за решеткой. Она волновалась, хотя старалась этого не показать – глаза ее стали совсем светлыми, а на бледных щеках выступил румянец.

Атаман Нейтральной некоторое время стоял молча, потом подошел к краю бруствера, спустился по металлической лестнице и крикнул:

– Освободить проход!

Нейтралы начали спускаться и выходить из-за дрезины – их было человек двенадцать. Дрезину надо было откатить в глубь станции. Атаман обратился к гостям:

– А вы че стоите, как на поминках? Налегай!

Всей толпой, хватаясь за металлические штыри и выдвижные поручни, начали толкать тяжелую бронедрезину. Это было непросто. Броня была не тоньше пятнадцати сантиметров. Оказалось, недалеко от места стоянки дрезины выдолблен в породе специальный боковой туннель. Дрезину отвели по уложенной в этот аппендикс ветке, освободив проход. Купчиха, опомнившись, громким злобным шепотом спросила у Светланы:

– Ты сдурела, девка? Трехкратную пошлину? Да это ж треть того, что мы везем!

– Если мы пойдем боковыми ходами, то вряд ли донесем даже свои задницы.

Купчиха что-то недовольно пробубнила, но постепенно остыла.

Когда грузовые дрезины партизан миновали пост, бронедрезину выкатили обратно.

Купчиха, обернувшись, насмешливо крикнула Голове:

– Бувай, дружок!

– И тебе того же, Купчиха. Не забывайте, что обещали насчет тройной платы.

Вошли на Нейтральную. Станция представляла собой полуразрушенный подземный форт. Когда-то она называлась Купаловской и служила ареной для выяснения отношений между Востоком, Партизанами, Центром и Америкой. Станция переходила из рук в руки, и каждая новая власть пыталась сделать из нее неприступную крепость. После подписания Конвенции между враждующими Купаловскую переименовали в Нейтральную. По условиям Конвенции она не принадлежала ни одной из сторон и являлась буферной зоной, предотвращающей стычки и войны между частями Муоса. Вскоре у членов Конвенции появились общие враги – змеи, диггеры и ленточники, отодвинувшие былые противоречия на задний план.

Народ здесь жил пестрый. Тут обитали выходцы со всех станций подземки, а также из бункеров и дальних поселений. Они объединялись в кланы, по-прежнему делясь на американцев, партизан, центровиков и поселенцев, и особой симпатии друг к другу не испытывали. Но перед внешним миром они называли себя нейтралами и гордились этим. Знаменем станции являлся кусок серого полотна, а кроме того каждый нейтрал носил на рукаве серую повязку. Серый цвет – ни белый и ни черный – знак нейтралитета.

В соответствии с Конвенцией, всякий, кому удавалось достичь Нейтральной, становился гражданином этой станции. Но возврат на родину беженцам был заказан. Поэтому на станции собрались, главным образом, изгои: мутанты, преступники, повстанцы со всех уголков Муоса.

Здесь разводили кур и свиней, которых кормили слизнями. Слизней, в свою очередь, собирали в туннелях, а также в норах, прорытых змеями. Ежедневно группы людей уходили для сбора слизней, рискуя встретиться со змеями или диггерами – и далеко не каждый день они возвращались в полном составе. Но станция жила, выполняя свою задачу.

Радист молча шагал неподалеку от Светланы, изредка отрывая глаза от своих грязных сапог. Лихорадка боя и пережитое волнение сменились тупым безразличием, он просто подчинялся общему ритму.

Вход на станцию закрывали тяжелые ржавые ворота с тремя рядами бойниц. Чтобы развести их, потребовались усилия чуть ли не десятка человек. Картина, открывшаяся взору, напомнила Радисту термитники, виденные в одной из книжек, которые он листал в детстве. Сотни дотов с амбразурами вместо окон громоздились друг над другом, уходя под самый потолок. Доты, наверное, были построены в разное время и по разным технологиям: из кирпича, бетона, глины и еще какого-то неведомого материала. Главным образом они служили жильем, но при набегах врагов каждый такой дом становился крепостью. К дотам вели шаткие лестницы, которые, в случае необходимости, легко убирались. Следы былых боев были видны повсюду: как минимум два мощных взрыва в свое время разрушили часть строений.

С Нейтральной шел туннельный переход к станции Октябрьская – Московской линии Минского метро. Имелся еще один переход – через общий для двух станций вестибюль. Кроме того с разных сторон сюда подходили норы, которые также нужно было охранять. Одним словом, жизнь на Нейтральной была очень неспокойной, и ее жители находились в постоянной боевой готовности. Может, поэтому они были так недоверчивы и агрессивны.

Партизан и уновцев встретили недружелюбно. Видимо, так здесь принимали всех чужаков.

Лекарь и другие бойцы занялись ранеными. Радист вызвался помочь. Ему хотелось как-то искупить свое трусливое бездействие в бою и отвлечься от гадких, не оставлявших его мыслей. Раненых перенесли в лазарет – большую пещеру, вырытую в твердой породе одной из стен станции. Раненых и больных здесь не жаловали.

Медицинским обслуживанием населения станции в триста человек занимался один врач по кличке Мясник, сбежавший от властей Центра. Его история заслуживает отдельного рассказа. Настоящее имя его было Виктор. В клинике Центра он был самым искусным хирургом и делал сложные операции. Но, как часто случается, талант у него сочетался с пороками. Мясник любил роскошь и оперировал небескорыстно. Собственно, на здоровье и ощущения своих пациентов ему было плевать – его интересовала только плата за их лечение. Готовясь к очередной операции, врач тренировался на трупах трагически погибших граждан Центра. Но иногда ему был нужен «живой материал» – и несколько раз перед оперированием высших чиновников Центра Мяснику разрешали использовать мутантов, которые в Центре не имели никаких прав. Но движимому неуемной гордыней и жаждой наживы эскулапу этого было мало.

В терапевтическом отделении клиники, которым заведовала подруга Виктора, один за другим стали умирать пациенты. Их тут же отвозили в хирургию, где Мясник практиковал свои научные опыты. Но одному из таких несчастных удалось бежать. Он-то и поведал, что отвезли его туда Виктор со своей подругой еще живым, накачав при этом опием. Из-за какой-то врожденной устойчивости к этому наркотику, он не впал в забытье даже от убойной дозы и слышал высказанные вслух горделивые мысли врача, планировавшего на заведомо живом человеке опробовать новый хирургический метод. Первый же надрез скальпелем окончательно привел беднягу в чувство, и ему чудом удалось бежать, а потом сообщить о враче-садисте следователям Центра. После этого оба нечистоплотных медика были задержаны.

Когда Виктор уже находился под стражей, его бывшие коллеги дружно давали против него показания, и хирургу грозила высылка наверх. Но несколько спасенных им пациентов, а также родители спасенных детей, искренне веря, что обвинения в адрес врача являются ложными, устроили Мяснику побег и вывели его из тюремного бункера, а затем помогли покинуть пределы Центра. Так он оказался на Нейтральной, где уже слышали о его «проделках». Но здесь принимали всех, независимо от того, кем они были в прошлой жизни. Лишь бы беглецом соблюдались законы станции. Виктор принял эти законы, но нелицеприятная кличка осталась при нем.

Бегло осматривая раненых, Мясник равнодушно и цинично высказывался, не заботясь о том, слышат ли его пациенты:

– Этот через неделю на своих двоих свалит из лазарета.

– Этому руку по локоть… нет, по плечо ампутируем… Да не ссы, без руки – не без…

– А этого, чувствую, завтра слизням понесем…

Когда тяжело раненный боец вытаращил глаза на врача, а его друзья что-то собирались возразить, Мясник злобно опередил их:

– Че сопли распускаете? Я говорю, как есть. Все мы сдохнем рано или поздно. У меня вот в лазарете дюжина детей с кровянкой, все они знают, что концы отдадут, и то не плачут.

Тут Радист посмотрел в дальний угол лазарета. Единственная тусклая лампочка не давала достаточно света, поэтому он сразу не заметил, что там кто-то есть. Пять-шесть девочек и столько же мальчиков в возрасте от трех до двенадцати лет, сбившись в кучу, беспомощно лежали на каком-то настиле. Все они были поражены чудовищным вирусом, созданным в секретных лабораториях и мутировавшим в результате облучения. Дети умирали медленно и мучительно. Кровь сочилась у них отовсюду: из носа, ушей и даже глаз. Малыши были похожи на демонов из самых страшных фантазий.

Радист замер и не мог тронуться с места, а Мясник, заметив его реакцию, презрительно усмехнулся и сказал:

– Не бойсь, вирус так просто не передается… – И добавил грубо: – Ладно, посторонние, проваливайте… Остапа, дай этому молодцу наркоз.

Остапа, его помощница, была из мутантов: из левого рукава вместо кисти у нее выглядывало щупальце. Неожиданно ловко она обвила щупальцем запястье одного из бойцов и стала делать рукой инъекцию мутного опийного экстракта из мака, выращенного на партизанских плантациях. Боец придурковато заулыбался, закрыл глаза и обмяк. Мясник тем временем пережал жгутом покалеченную руку бойца, подтянул к себе столик с простейшим хирургическим инструментом и пилой, готовясь приступить к процедуре ампутации, не обращая никакого внимания на своих недавних слушателей. Радист не мог больше находиться в лазарете и быстро вышел вместе со спецназовцами.

* * *

Бойцов, погибших в битве со змеями и диггерами, похоронили в одной из отведенных под кладбище нор. К захоронению на их территории нейтралы отнеслись очень положительно. Как оказалось, в этих местах хорошо плодились слизни.

Никто из партизан не хотел оставаться на Нейтральной: уж больно неприветливо их приняли. Однако после боя в туннеле все очень устали. Было решено дать людям часов десять отдыха. Хозяева неохотно выделили им несколько нор и разваленных дотов. Бойцы, выпив граммов по сто спирта, оставшегося во флягах, тут же завалились спать. Дехтер, Расанов, Светлана и Комиссар пошли на традиционную встречу с местным вождем – Атаманом.

Несмотря на то, что Атаман хмурился, было видно, что он рад выторгованной трехкратной мзде за проезд. Нейтрал без особого интереса выслушал рассказ о передатчике и обстоятельствах прилета москвичей. На вопрос Расанова равнодушно ответил, что на Нейтральной никогда не было радиопередатчика. Вяло поинтересовался, когда и куда они собираются идти дальше.

Светлана начала было рассказывать о том, что приезд москвичей и поиск передатчика – не рядовое событие. Что это позволит в перспективе объединиться всему Муосу и сделать жизнь более безопасной. Атаман скептически ответил что-то вроде «поживем – увидим», после чего перебил девушку, неожиданно обратившись к Митяю:

– Вы как в Центр-то идти собираетесь?

– Как обычно, через Большой Проход.

– Не советую…

– Это почему ж?

– Что-то неладное там творится… Вот уж месяца три.

– Да брось, мы ж полтора месяца тому проходили – все нормально было.

– Ну, тогда это только начиналось… Мы даже внимания не обратили сначала, думали так, сама по себе крыша у людей едет, от житухи нашей невеселой. И вот трое от нас пошли на Октябрьскую Большим Проходом – как раз перед вами пошли. Должны были на следующий день вернуться. Но не вернулись. Через пару дней к нам обоз с Октябрьской пришел. Спрашиваем у них, не приходили ли наши. Говорят – нет, не приходили. Ни трупов, ни шмоток их не нашли, как сквозь землю провалились. Мы уже их между собой и схоронили. Через месяц вдруг приходят те трое – обросшие, одичавшие, какую-то чушь несут. И самое странное: они уверены, что минут двадцать в туннеле провели…