Текст книги "Последняя башня Трои"
Автор книги: Захар Оскотский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)
– Что за шутки?!
В ответ раздался голос Елены:
– Это логово шпиона? Госпбдин шпион догадался, кто его беспокоит?
У меня вмиг пересохло в горле, мои слова прозвучали натужно и хрипло:
– Как я могу не узнать главный объект слежки… Послышался смех, экран осветился, и Елена появилась на нем, сияющая:
– Я долго не звонила, ты сердишься, прости! Честное слово, я была очень занята!
– Видел я результаты ваших занятий. Людоеды. Она улыбнулась еще ослепительней:
– Ты грубишь, потому что знаешь, что такой мне больше всего нравишься! Послушай: я сейчас в Петрограде, вся в делах, но вечер у меня свободен. До самого утра.
Я молчал. Сердце у меня бухало, как молоток. Я и желал ее, и ненавидел до помрачения рассудка.
– Ты хмуришься? – насторожилась Елена. – Не хочешь меня никуда пригласить?
– Разве что в свой офис, – ответил я. – Во вторую комнату. (Где стоял диван.) Для допроса.
– Мы оба допросим друг друга, – усмехнулась она. – Без слов!
Весь день я промаялся в ожидании. Мне казалось, она не приедет. Но она приехала. С царственным видом внесла себя в квартирку, стройная, уверенная в собственной неотразимости. Безупречно уложенная короткая стрижка охватывала ее голову, как темная блестящая корона. Яркие синие глаза смотрели с обычной надменностью.
Она подставила мне щеку для поцелуя. Но я отступил на шаг:
– Подожди! У меня вопрос по работе.
Она недоуменно подняла брови. И я был рад, что заставляю ждать эту высокомерную дрянь, которая оторва-
лась ненадолго от своих темных дел, чтобы для отдыха, быстренько меня использовать.
– Мне ясно, – сказал я, – почему вы прикончили сенаторшу Бернарделли. Но какого дьявола вы убили секретаршу? Это уже перебор, и мне такая кровожадность не нравится.
Я задал вопрос внезапно, ударом в лоб, и ждал, как на него среагирует Елена. Признает, что ее фирма занимается убийствами, или начнет увиливать?
Но поразить ее мне не удалось. Она сама поразила меня тем, что и не подумала отпираться. Ответила совершенно спокойно, как будто речь шла о мелком эпизоде в потоке будничных дел:
– Так ты догадался, кто их ликвидировал? И про обоих советников юстиции догадался тоже? Хотя это было нетрудно… Так вот, мой догадливый шпион, учти: мы никого не устраняем зря, нам не нужны лишние жертвы. Например, сенаторшу нам пришлось убрать из-за ее должности, а секретаршу – по существу.
– Не понял.
– Именно секретарша составила тот документ, который нас не устраивал, – пояснила Елена. – Она вообще выполняла за сенаторшу всю работу. Сама Бернарделли не только писала, но и читала с трудом.
Я молчал.
Елена усмехнулась:
– Тебя удивляет моя откровенность? Если надумаешь передать то, что я сказала, своему шефу в Нью-Йорк, не забудь прибавить: пусть не пытается повесить на нас этих погибших. За руку нас никто никогда не поймает!
Я молчал.
– Может быть, мне уйти? – резко спросила Елена. – Ты, кажется, сегодня не в духе?
– Во время службы в полиции, – сказал я, – мне приходилось слышать, что у женщин-преступниц после очередного убийства обостряется тяга к сексу.
Елена пожала плечами:
– Я не считаю себя ни преступницей, ни убийцей. Но если бы всё и обстояло так, как ты говоришь, разве тебе от моего обострения было бы хуже?…
И тут нас словно швырнуло друг к другу. Это был настоящий приступ безумия. Стоя посреди комнаты, мы стискивали друг друга в объятиях, целовались, кусались, высасывали друг у друга языки. Я стащил с Елены ее деловой пиджачок, а она успела расстегнуть мои брюки. И в этот момент пронзительно, как пила, заныл вызов шифр-канала.
– Отключи! – задыхаясь, выкрикнула Елена.
– Не могу! – простонал я. – Начальство!
Она первая сообразила, что нужно сделать, и отбежала за компьютер, где ее не мог достать объектив видеосвязи. А я задернул молнию на брюках и дал соединение.
Разъяренный голографический Беннет вывалился из экрана:
– Витали! Погиб сенатор Соединенных Штатов!!
– Уолт, я предупреждал, что так будет.
– Я бы не поверил в то, что это убийство, если бы не знал обеих, они были достойнейшими женщинами! Какое издевательство – представить их наркоманками и лесбиянками! Старая дева Бернарделли вообще не имела никаких страстей, кроме политики и рюмочки, а секретарша была солидной замужней дамой!
– Уолт, – возразил я, – издевательство здесь ни при чем. Убивали не садисты, а прагматики. Им надо было прикончить сразу двоих, да так, чтобы расследование тут же захлебнулось. Вот они и сделали причину смерти абсолютно ясной и максимально скандальной. Кто вообще догадывается, что эти женщины убиты, а не погибли сдуру? Только ты и несколько высших чинов нашей Службы, которым ты всё объяснил? Но вы же не поделитесь своим знанием ни с прессой, ни с полицией. Чтобы не вызвать в обществе потрясение и не ускорить всеобщий взрыв.
Елена, стоявшая позади компьютера, внимательно слушала. Но я же не выдавал никаких секретов.
– Кстати, – спросил я, – как дела с «Суперсоника-ми»? После смерти Бернарделли их отдадут покупателям?
– Да, – понуро сказал Беннет, – скорей всего их теперь не станут задерживать в Штатах.
– Значит, те, кого ты называешь стервятниками, своего добились.
– Вит, – сказал Беннет, – ведь так в старое время действовала мафия: убивала конкурентов, сыщиков, судей. Расчищала себе дорогу.
– Чему ты удивляешься? Хоть в смертном обществе, хоть в бессмертном, убийство – самый надежный способ достижения цели. А побеждает тот, кто наловчился убивать безнаказанно.
Беннет пригорюнился:
– Ты хоть понимаешь, как они это проделывают? Елена, не отрываясь, с насмешливым любопытством
смотрела на меня из-за компьютера.
– Догадываюсь, – сказал я. – И ты догадываешься. Беннет недоверчиво взглянул на меня:
– Скажи честно, Вит, ты действительно считаешь, что эта шайка умнее всех?
– В безумном мире человек умен только в одиночку. Организация умных людей невозможна по определению.
Беннет вздохнул:
– Иногда мне трудно тебя понять.
Он хотел сказать еще что-то. Потом безнадежно махнул рукой и отключился.
Елена кошачьими шажками двинулась ко мне:
– Мало того, что ты столько о нас узнал, ты еще посмел назвать нас безумцами! За такое оскорбление…
– Ты вызовешь команду убийц.
– Нет, – пообещала она, – я сама тебя замучаю. – И снова потянулась к молнии на моих брюках.
Утром, разнеженно гладя меня по щеке, она сказала:
– Можешь не верить, но после той нашей встречи у меня никого не было.
– Почему же, верю. Ты была слишком занята. Шутка ли, перебить столько людей!
Она фыркнула:
– Во-первых, активными операциями занимается другой отдел, хотя я, конечно, участвую в планировании.
– Значит, ты не командуешь по совместительству службой безопасности, как твой покойный коллега из «ДИГО»?
– Разумеется, не командую!
– Ты меня успокаиваешь, – сказал я и подсунул руку под ее крепкие, гладкие ягодицы. – Обнимать пиарщицу всё же приятней, чем капо бригады киллеров. Впрочем, это дело вкуса… Но я тебя перебил. Так что во-вторых?
– А во-вторых, те, кого нам пришлось устранить, – разве это люди?
– Удобная философия, – согласился я. – Правда, не оригинальная.
Но Елену сейчас волновало иное:
– А ты? – проворковала она.
– Что – я?
– Ты понимаешь, о чем я спрашиваю. У тебя за это время была какая-нибудь женщина?
– Куда там! Я тоже горел на работе. Следил за вашими подвигами.
Она опять начала ко мне ласкаться, но я был уже выдавлен до последней капли, и ей пришлось отступить.
– В следующий раз, – пообещал я, – приму стимуляторы.
– Зачем? Я не хочу ничего искусственного! У нас и так всё было чудесно.
– Ты смогла бы кончить еще несколько раз. Она нахмурилась:
– А вот такая грубость мне уже неприятна. Ты чем-то недоволен?
– Меня не устраивают отношения на манер связи римской матроны с рабом или русской барыни с крепостным слугой.
Как ни была Елена слаба в истории, она меня поняла:
– Тебе хочется равноправия? Но разве у нас не равноправие в постели? Каждый выполняет все желания другого.
Я молчал.
Елена приподнялась на локте, включила висевшую над диваном лампу, всмотрелась мне в лицо. Ее темные брови напряженно изломились, расширившиеся глаза казались серыми:
– Нам было так хорошо! – воскликнула она. – Зачем ты всё портишь?!
Впервые я увидел эту гордячку растерянной, зависимой. И, конечно, тут же размяк от нежности. Размяк настолько, что совершил недопустимое – задохнувшимся от волнения голосом спросил:
– Когда мы теперь увидимся?
Это была ошибка. Правда, Елена в порыве благодарности прижалась к моему плечу, но когда вслед за тем она поднялась с постели, в голосе ее зазвучали обычные нотки:
– В ближайшие дни я буду занята! Может быть, в Новый год.
– До Нового года еще больше двух недель.
Она наклонилась надо мной, голая, с трогательно взъерошенной прической и легонько щелкнула меня по лбу:
– Терпи, терпи! И веди себя хорошо, не вздумай мне в отместку притащить сюда какую-нибудь утешительницу! Если будешь хорошим мальчиком, не просто увидимся, а встретим Новый год вместе! – Склонилась еще ниже и, касаясь грудью моей груди, прошептала: – Встретим здесь, я не хочу ни в ресторан, ни в гостиницу. В твоей конурке есть какая-то романтика…
17
И я стал ждать Нового года. События развивались своим чередом, а меня на время словно выбросило из их потока. Я оказался сам по себе, сторонним наблюдателем. Даже Беннет не врывался ко мне звонками и молча проглатывал в Нью-Йорке мои короткие текстовые отчеты.
На петроградском областном канале в разделе «Новости бизнеса», между сюжетом о цветоводческих хозяйствах и репортажем с молочных ферм, промелькнуло сообщение об аэродроме в Пидьме. Громадное летное поле показывали всего несколько секунд и с такой точки, что его размеры могли показаться весьма скромными. На бетонных плитах стояли два обычных грузопассажирских вертолета и старенький транспортный «Ил» с кривыми сабельными лопастями воздушных винтов. Циклопическая горка, разумеется, в кадр не попала. Ведущий бодрым
голосом поведал об успехах российской промышленности вообще и фирмы «РЭМИ» в частности. «Для ускорения производственного цикла, – заявил он, – перевозку руды и поставки готовой продукции потребителям фирма сможет выполнять и воздушным путем».
Всё ясно. По действующему закону, без сообщения в государственных СМИ нельзя начинать эксплуатацию любой транспортной системы. А теперь аэродром легализован.
Сквозь верхнюю палату нашего парламента – Совет Единства – автоматически, по результатам голосования в Думе, прошел милютинский законопроект о свободной деятельности частных российских компаний в космосе. Для превращения его в закон осталось только получить подпись президента Евстафьева.
В петроградском порту декабрьской темной ночью возник пожар. Запылал склад, где хранилась продукция фирмы «РЭМИ», подготовленная для отправки зарубежным заказчикам, – двести тонн неодима и церия в слитках. Пламя разбушевалось так, что в порт пришлось стянуть десятки пожарных машин.
В выпусках новостей и в городских газетах пошла перепалка. Журналисты кричали о том, что в портовом хозяйстве не следят за исправностью электрических кабелей и нарушают правила хранения грузов: под стеной склада свалили бочки с какой-то горючей органикой. Портовики пытались что-то объяснить. На кого-то наложили штраф, кому-то грозили судом. В шуме и гаме не слышно было только голоса пострадавшей стороны: фирма «РЭМИ» хранила невозмутимое молчание.
Я не сомневался, что пожар заказан корпорацией «ДИ-ГО», а то и просто организован ее штатными бандитами. Похоже, дигойцы были глупы, как классические мафиози. Они видели в конкурентах из «РЭМИ» свое подобие, были убеждены, что и тем ничего не нужно, кроме прибыли, и действовали ветхозаветными гангстерскими методами.
Ответный удар последовал через несколько дней. И не в Петрограде, а на одном из уральских заводов «ДИГО». Там собралось на торжественный пуск нового цеха почти всё ее руководство. Я наблюдал случившееся в прямом
эфире. Вальяжные господа с надменными физиономиями неторопливо шагали вдоль технологической линии. Диктор заливался соловьем, расхваливая «новогодний подарок нашим акционерам». А потом, внезапно, изображение расплылось в зеленоватом тумане.
Оказалось, инженер, обслуживавший линию, открыл клапаны и выпустил прямо в цех густое облако фтора. На месте, с сожженными глазами и легкими, скончались президент корпорации «ДИГО», два вице-президента, два директора филиалов и сам виновник катастрофы. Ошеломленные эксперты сообщили, что он совершил немыслимое: хитроумнейшим способом перепрограммировал технологический компьютер и вывел из строя все системы безопасности. Причем, как установило следствие, проделал это, будучи вдребезги пьяным (анализ крови показал громадное содержание алкоголя). Что его толкнуло на самоубийственную акцию – у покойника не спросишь. Я уже готов был посчитать беднягу инженера, в отличие от остальных погибших, невинной жертвой, как вдруг мелькнуло сообщение, что накануне трагедии он ездил в Петроград, где выполнял какое-то поручение своей фирмы в морском порту…
Итак, количество трупов росло в геометрической прогрессии. Меня охватило отчаяние. Я ненавидел убийства. Я не мог, как Елена, оправдывать их необходимостью уничтожения врагов. И, наконец, нарастала угроза моей собственной жизни: ведь, если так пойдет дальше, всеобщий взрыв грянет куда скорей, чем я рассчитывал. (Забавно всё же устроен человек: мне легче было расстаться с бессмертием, чем принять уменьшение оставшегося куцего срока еще на несколько лет.)
А вот молодцов из «РЭМИ»; похоже, ничто не страшило. Они двигались напролом. На их стороне было научное превосходство, но и без того их уверенность в себе имела основания. Кишащая противоречиями людская масса неизменно оказывается беспомощной перед небольшой, но сплоченной кучкой заговорщиков. Так в прошлые века совершались военные перевороты и приходили к власти диктаторы. Так в начале века нынешнего подмяло под себя расхлябанную Россию Правительство на-
ционального возрождения. И то, что замкнутой секте, действующей под вывеской «РЭМИ», власть была как раз не нужна, лишь увеличивало ее шансы на достижение собственной цели.
Понятно и то, что эта цель была неизмеримо выше любой власти, хотя бы и всепланетной. И понятно, что такой целью могло быть только одно – ВЫЖИВАНИЕ. Стервятники, включая мою дорогую Елену, явно собрались сохранить свое бессмертие, отделившись от остального мира.
Были они так уж оригинальны? Не совсем. Я припоминал разговоры с дедом Виталием. Я опять листал его пожелтевшие бумажные книги и растрепанные дневниковые тетради. Весь смысл истории действительно заключался в движении к бессмертию, но на этом трагическом пути человечество не объединялось, а постепенно дробилось. Какая-то часть всё время вырывалась вперед, а тот, кто отставал, отставал навсегда и поглощался небытием.
Первый решительный раздел произошел в XVII веке. До этого на протяжении двух тысяч лет, со времен греческих философов и Евклида, вся европейская наука основывалась на методе формальных рассуждений и доказательств, а истины, изложенные в книгах древних мудрецов, таких, как Аристотель, считались вечными. И вдруг, среди малочисленных тогда ученых, этих никчемных приживалок, кормившихся от милостей светских и церковных князей, появились свои отщепенцы, вроде Галилея. Они отвергали средневековую схоластику и утверждали новый путь познания – метод экспериментальных доказательств. Оказалось, природу можно спрашивать, задавая ей вопросы-эксперименты, и она откликается, отвечает. Крохотный, пока еще смертный человек вступил в диалог со Вселенной, впервые ощутил свой разум равновеликим ее безграничности и вечности. Так в Европе, которая оставалась до тех пор лишь одной из провинций обитаемого мира, был открыт способ жизни, основанный на науке. Европейская цивилизация вырвалась из семьи традиционных культур, замкнутых в тесные рамки религии, и устремилась к бессмертию.
А последний, самый страшный, раздел произошел на моих глазах, в ходе Контрацептивной войны. Многомиллиардные общества, перенявшие у европейской цивилизации только ее материальные плоды, но не усвоившие ее духа познания и рационального мировоззрения, стали угрозой для нее, для самих себя – и были безжалостно выброшены из истории.
И вот теперь, когда и европейская цивилизация себя исчерпала, когда ее движущие силы – эгоизм и конкуренция – превратились в вулканическую магму, способную взорвать планету, появилась группа людей, пожелавших вырваться из общей судьбы. Черт возьми, да они просто должны были появиться!
А мог бы я сам к ним примкнуть? Я машинально взглянул на старинную фотографию ночного Петрограда, висевшую над столом: цепочки белых огоньков на мостах и вдоль набережных, подсвеченная прожекторами Петропавловская крепость. В этом городе и в этом мире я существовал одиночкой, бирюком, я мог их презирать, но всё же это были мой город и мой мир. Я не сумел бы отделить себя от них. Я не хотел бы их пережить. Меня бы не устроило такое спасение.
За неделю до Нового года, накануне западного Рождества, позвонил Беннет. Вид у него был совсем не праздничный:
– Витали, у нас неприятности!
– Что еще случилось? Убили очередного сенатора? Беннет разозлился:
– Твой дурацкий юмор иногда бывает невыносим!
– Прости. Это у меня нервное. Так кого же на сей раз прикончили?
– Никого. Но то, что произошло, некоторых больших начальников напугало не меньше убийства Бернарделли.
– Да говори ты толком!
Беннет придвинулся к объективу камеры, как будто собирался прошептать свой секрет мне на ухо:
– Пропала связь со спутником-разведчиком, нацеленным на «РЭМИ». Как раз тогда, когда он проходил над этой чертовой Пидьмой.
– Мало ли бывает всяких заморочек со спутниками! А кстати, почему я раньше о нем не слыхал? Еще одна тайна от меня?
Беннет, как всегда в таких случаях, замялся:
– Ну, понимаешь, Вит, его только-только запустили, я просто не успел тебе сообщить…
– Ладно, поверю. Но теперь уже выкладывай всё, если ждешь от меня помощи.
– Видишь ли, – сказал Беннет, – не обижайся, Вит, главным боссам казалось, что ты даешь слишком мало информации о стервятниках, а спутники из общей группировки недостаточно захватывают этот угол России. Вот они и приказали повесить над нашими приятелями из «РЭМИ» отдельный глаз. А всего на втором витке, на высоте четырехсот миль, сателлит слетел с орбиты черт знает куда.
– Что значит – слетел? Его сбили лазером?
– Если бы лазером! – Беннет вздохнул. – Тогда преступление было бы налицо. Лазерные установки такой мощности считаются оружием, больше того, оружием массового поражения, они не могут находиться в частных руках. Мы бы на законных основаниях раскрутили судебное дело. Нет, стервятники устроили очередной фокус, а мы опять не можем схватить их за руку!
– Что за фокус?
– Ну, ты знаешь, крупные спутники нашпигованы пиротехникой. Пиропатроны отстреливают крышки и люки, раскрывают антенны и солнечные батареи, замыкают и размыкают контакты, запускают двигатели.
– Понятно.
– Судя по тому, что засекли в центре управления, у нашего разведчика – в последний миг перед тем, как связь пропала, – ни с того ни с сего вдруг взорвались все оставшиеся пиропатроны сразу. Эффект был такой, как будто слон плюхнулся задом на клавиатуру компьютера. Хаотически сработали двигатели коррекции и все механизмы. Представляешь, как бедный спутник закувыркался!
– Сбой электроники? – предположил я.
– Исключено, – твердо сказал Беннет. – Разные по назначению заряды включены в разные цепи. Они никак не могли рвануть одновременно.
– И всё-таки рванули. Хороший фокус. – Я задумался. – Чертовщина! А ты уверен, что всё произошло именно так? Парни, управлявшие полетом, ничего не напутали?
– Вит, они не пьяницы и не сумасшедшие!
– Значит, взрывы… – Мне стало жутковато. Если то, о чем я подумал, было реальностью, то все прежние проделки «РЭМИ», вроде утопленного в яме советника юстиции или сенаторши, вколовшей себе в вену десятикратную дозу героина, были детскими шутками. А вот сейчас пидьменские затворники впервые оскалили зубы по-настоящему. И показали, что они – сверхдержава.
Беннета встревожило мое молчание:
– Ты меня слышишь, Витали? Ты не превратился в соляной столп?
– Чертовщина! – повторил я. – Мистика, бред! Этого просто не может быть! Неужели…
– Ты что-то понял, Вит? Говори скорей, что делать. Наши ребята собираются запустить следующий спутник.
– Ни в коем случае!
– Но ты о чем-то догадался? – настаивал Беннет.
– Возможно. Это похоже на привет из нашего русского прошлого. Не понимаешь? Потом поймешь. Тебе повезло, что у тебя есть такой агент, как я. Но сперва я должен кое-что проверить. Мне нужно несколько часов.
– Буду ждать, – ответил Беннет. – Звони в любое время.
Конечно, я мог и ошибиться, но очень уж катастрофа сателлита-шпиона была своеобразной. Я не представлял, что еще могло бы ее объяснить, кроме той давней, вспомнившейся мне истории. Этой великой загадкой когда-то интересовался дед Виталий – собирал сведения, пытался выполнить расчеты. Всё осталось в его дневниках.
Однако прежде чем заглянуть в старые тетради, я запустил поиск информации о человеке, имя которого так тревожно всплыло в моей памяти. Вот оно загорелось на экране: «Михаил Филиппов». И через несколько минут компьютер выбросил уйму сведений по меньшей мере о двадцати Михаилах Филипповых – русских, американ-
цах и французах – бизнесменах, адвокатах, архитекторах, музыкантах. О том, кого я искал, в Интернете не нашлось ни слова. Похоже, к концу XXI века его совсем забыли. Тогда я полез в шкаф и достал записки деда:
«Пасмурным, дождливым летом 1903 года, вскоре после празнования двухсотлетия города, в Санкт-Петербурге случилось печальное событие: умер Михаил Михайлович Филиппов. Имя этого ученого-энциклопедиста, философа, писателя, автора романа «Осажденный Севастополь», основателя и редактора знаменитого журнала «Научное обозрение», знала вся образованная Россия.
Смерть бьша скоропостижной. Вечером 11 июня Михаил Михайлович предупредил близких, что собирается допоздна работать в своей лаборатории (находившейся здесь же, в квартире), а утром будет отсыпаться и просит его не будить– Поэтому только после полудня решились обеспокоенные родные заглянуть к нему. Филиппов лежал на полу возле стола, уставленного химическими и физическими приборами, колбами, ретортами. Все попытки вернуть его к жизни были безуспешны. Вызванный врач, осмотрев тело, затруднился с выводами и записал в медицинском свидетельстве: «Смерть от неизвестной причины».
Зная, что сорокачетырехлетний ученый страдал пороком сердца, и не желая вскрытия, потрясенные горем близкие готовы были смириться с таким заключением. Но оказалось, посмертной судьбой покойного распоряжаются не они.
События развивались стремительно. Неизвестно кем оповещенные, в квартиру нагрянули агенты охранки. Начался лихорадочный обыск, в ходе которого изымалось всё подряд: переписка ученого, документы, записи опытов, приборы, химические реактивы.
1903 год в России – не 1937-й, даже не 1905-й, и такое поведение представителей власти казалось диким, невероятным– Конечно, покойный состоял под надзором полиции, когда-то даже был выслан из Петербурга (пересидел срок высылки в пятидесяти верстах от столицы, в финском курортном городке Териоки). Но за что? За связь с революционерами? Так ведь к кому он был бли-
зок! Не к террористам каким-нибудь, которые стреляют в сановников и швыряют в них бомбы. Всего лишь к марксистам-теоретикам, Плеханову, Ульянову и другим безобидным социал-демократическим эмигрантам и ссыльным. Печатал в своем «Научном обозрении» под псевдонимами их статьи, совершенно невинные, философские, экономические. Только-то и грехов… Откуда же такая полицейская осатанелость? При чем здесь научные записи и приборы покойного? Для чего в качестве эксперта вызван обследовать их полковник из Главного артиллерийского управления?
В охранном отделении царила какая-то необъяснимая паника. Вопреки воле родных тело Филиппова увезли для вскрытия в Мариинскую больницу. Якобы с целью установить подлинную причину смерти. Однако все действия властей были направлены как раз на то, чтобы ее скрыть. Первоначальное заключение полицейского врача «смерть от паралича сердца» отметается. Делается попытка представить случившееся самоубийством. Полковник-артиллерист (специалист отнюдь не по ядам, а по взрывчатым веществам и боеприпасам) весьма неубедительно пытается доказать, что свой последний опыт Филиппов поставил исключительно для того, чтобы получить синильную кислоту и покончить с собой путем «самоотравления». При этом не приводится никаких анализов найденных в лаборатории веществ и совершенно игнорируется тот факт, что на трупе не обнаружено изменений, характерных для действия цианидов.
В конце концов непонятная полицейская свистопляска над телом покойного закончилась, и его возвратили родным. 16 июня состоялись похороны. После церковного обряда, совершенного над гробом убежденного атеиста, на «Литераторских мостках» Волкова кладбища, неподалеку от могил Белинского и Добролюбова, возник новый могильный холмик с простой надписью на кресте: «М.М.Филиппов. Основатель и редактор журнала «Научное обозрение» (1858-1903)». Жизнь скромного труженика русской науки завершилась. И родилась одна из самых удивительных загадок XX столетия.
Сенсация грянула вскоре после похорон, когда либеральная газета «Русские ведомости» опубликовала письмо Филиппова в редакцию, написанное и отправленное им 11 июня 1903 года, в последний день жизни:
«В ранней юности я прочитал у Бокля, что изобретение пороха сделало войны менее кровопролитными. С тех пор меня преследовала мысль о возможности такого изобретения, которое сделало бы войны невозможными. Как это ни удивительно, но на днях мною сделано открытие, которое фактически упразднит войну.
Речь идет об изобретенном мною способе электрической передачи на расстояние волны взрыва, причем, судя по примененному методу, передача эта возможна и на расстоянии в тысячи километров, так что, сделав взрыв в Петербурге, можно будет передать его действие в Константинополь. Способ изумительно прост и дешев. Но при таком ведении войны на расстояниях, мною указанных, война фактически становится безумством и должна быть упразднена.
Подробности я опубликую осенью в мемуарах Академии наук. Опыты замедляются необычайной опасностью применяемых веществ, частью весьма взрывчатых, частью крайне ядовитых».
Мой дед писал почти век спустя:
«Даже в эпоху атома, компьютеров, космических полетов текст письма звучит ошеломляюще. Как же оно воспринималось тогда? Я пытаюсь представить себе лето 1903 года. Корпуса заводских цехов, железные дороги, причалы – везде гул, свист, лязг, всё окутано облаками черного угольного дыма и белого пара бесчисленных работающих паровых машин. Новые двигатели – внутреннего сгорания, электрические – только-только завоевывают себе место. Первые автомобили на тонких колесах ненадежны и хлипки. Первые, примитивные искровые радиоаппараты способны передать отрывистые сигналы Морзе на десятки, в лучшем случае – на сотни километров. Чудом военной техники считаются пулемет Максима и трехдюймовая пушка, стреляющая шрапнелью. И еще полгода остается до того декабрьского дня, когда впер-
вые на считаные секунды оторвется от земли полотняный биплан братьев Райт.
Да, в том мире письмо Филиппова не могло не вызвать потрясения у читающей публики. А лучшим подтверждением его правдивости являлось как раз то, что все записи и приборы ученого сгинули в недрах охранного отделения, где с ними проделывали что-то непонятное (у такого ведомства не больно-то спросишь).
Но охранка не в силах была помешать оживленной дискуссии, которая немедленно и началась. Друзья Филиппова рассказали, что первые опыты поставил он еще в Териоки, в годы высылки. Всего провел двенадцать опытов, которые дали ему уверенность в том, что задача разрешена, и собирался осуществить заключительный, три-надцатый(!) лабораторный эксперимент.
Вспоминали и о том, как Филиппов утверждал, что скоро сумеет одним нажатием кнопки взорвать все пороховые склады в радиусе нескольких тысяч километров. Значит, его прибор был направлен только против смертоносных военных запасов, и его нельзя было бы использовать против мирного населения.
Охранка, напряженно следившая за ходом дискуссии, пыталась сбить волну. В контролируемых ею черносотенных газетах появились явно инспирированные статьи, где доказывалась несостоятельность самой идеи изобретения.
И тогда в полемику вмешался Менделеев. Хорошо знавший Филиппова, не раз печатавшийся в его журнале великий химик (славный не только тем, что открыл Периодический закон и установил сорокаградусную крепость водки, но и тем, что создал отечественный бездымный порох) уверенно заявил: «В самой идее Филиппова нет ничего фантастического. Волна взрыва доступна передаче!…»
А время шло, и газетные страсти вокруг изобретения Филиппова стали утихать. Новые, грозные события завладели вниманием, а потом и самой жизнью России. Но куда же оно делось, изобретение? Ведь находилось в руках властей. Почему бы не применить его в начавшейся вскоре Русско-японской войне и не полюбоваться, как
взлетают на воздух от взрыва собственных артиллерийских погребов японские броненосцы?
Немногочисленные историки, писавшие о Филиппове, расходятся во мнениях. Одни полагают, что документальные следы таинственного изобретения погибли в ходе Февральской революции, когда сгорели архивы охранки, подожженные самими ее сотрудниками. Другие считают, что документы и приборы Филиппова, изъятые из его лаборатории, были уничтожены немедленно по личному распоряжению Николая Второго, и даже уверяют, что русский царь тем самым спас человечество. Все сходятся на том, что открытие Филиппова навсегда останется неразгаданной загадкой истории, так же как тайна его смерти…»
Дальше записи деда чередовались с расчетами и формулами. Дед пытался понять хотя бы идею Филиппова. После слов «ударная волна детонации преобразуется в ра-диоволновый импульс, адресованный другим зарядам» шли несколько страниц вычислений и схем, не вполне для меня понятных. И заключительный бессильный вывод: «Невозможно! При уровне знаний двухтысячного года в области физики и химии, при нынешнем состоянии электроники – невозможно! А уж представить, чтобы такой прибор был создан на базе техники 1903 года и оказался при этом «изумительно прост и дешев»… Да это даже не фантастика, просто сказка! Нужны веские доказательства!»
И ниже, на той же странице дневника:
