Текст книги "Книга последних слов"

Автор книги: Юз Алешковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Мы придем к победе коммунистического труда.

СМЕРТЬ ОВЧАРКИ

Антоненко, находясь в состоянии опьянения, пришел на берег реки со своей собачкой, натравил ее на теленка, принадлежащего Мирошниченко. На предложение Мирошниченко увести собаку домой или привязать ее Антоненко ответил бранью. После этого Мирошниченко сходил домой, взял охотничье ружье, пришел на берег реки и двумя выстрелами убил собаку. В это время к нему подошел Антоненко и нанес удар кулаком по голове, стал вырывать у него из рук ружье. В результате между ними возникла борьба, во время которой Мирошниченко нанес два удара кулаком Антоненко по голове. Третий удар Мирошниченко нанес потерпевшему прикладом ружья по голове, после чего тот скончался.

Последнее слово подсудимого Мирошниченко

Граждане судьи, товарищ прокурор и дорогие зрители нашего показательного процесса! Все это, конечно, так и было. Нанес я потерпевшему, то есть покойному Антоненко решающий для жизни удар прикладом ружья по затылочной части черепа, как удачно выразился товарищ прокурор.

Я понимаю, что увеличение роста преступности по нашей области льет воду на мельницу американской преступности, которую мы успешно догоняем и перегоняем, благодаря несознательности таких торопливых людей, как я. Намерения убить Антоненко не имел я, здоровьем своим клянусь, даже за пять минут до убийства, но слегка поторопился. Сказано в народе: поспешишь – людей насмешишь. Смешного, конечно, маловато в смерти даже такого злодея и развратителя домашних животных, как Антоненко. Не я ему, как говорится, жизнь дал, и не мне отымать ее было.

Но давайте разберемся как следует в суровых обстоятельствах дела, от которых волосы дыбом встают у всех честных тружеников нашей области. С правдой нечего в прятки играть. Почему товарищ прокурор только лишь на меня помои льет, а Антоненку святым выставляет? Ну и что с того, что покойный являлся членом партии? Сталин тоже им являлся, а был признан всенародной сволочью и уголовным преступником.

А секретарь обкома Кукшев не был, что ли, членом партии? Был, да еще каким. Но ведь посадили вы его за изнасилование сотрудницы, которая стрихнину из-за этого измывательства наелась? Посадили. Мало ли вы членов партии пересажали от кондукторши автобуса Мыковой (билетами поддельными она года три торговала) до директора ресторана Шпульмана, бравшего взятки с официанток, и начальника милиции Чуева. Этот вообще обнаглел до того, что зубы выбивал у арестованных хулиганов и спекулировал с женою вместе золотом, что на зубы гражданам идет, но его нигде не достать.

Я в Антоненко таким образом не члена партии убил, специально, чтобы коммунизму насолить, а убил я в нем безнаказанную сволочь: злобную, почище, чем его натасканные немецкие овчарки.

Продолжу с того, что он регулярно являлся на место купания детей в общеизвестной реке Икше в пьяном виде и в сопровождении одной или нескольких собак из своего питомника. При этом Антоненко нарочно заставлял собак загрязнять воду речную так называемым калом и, само собою, мочой. А вы полезете, граждане судьи, в Икшу даже самым жарким днем, если в ней черт знает что плавает и в нос шибает? Семью потами обольетесь, но ни в жисть не полезете, уверяю вас как личность, до конца преданная делу защиты окружающей среды нашей великой родины.

Но детишки-то беззащитный народец. И чего они понимают в чистоте, черти чумазые? Разгонят дрянь эту палками и вновь ныряют, а Антоненко стоит, бывало, покачивается и посмеивается. Кино это для него и анекдот.

Я же пасу обычного своего теленка поблизости с разрешения райкома, как инвалид Отечественной войны, нуждающийся в личном запасе мяса на всю зиму.

Все знают, что неоднократно пытался я усовестить Антоненку. Зачем, говорю, гадить сюда приходишь? Зачем детишек собаками пугаешь? Кто тебе дал такое фашистское право?

Что же отвечает покойный? Я, отвечает, есть важный государственный сексот и выполняю задание самого Леонида Ильича Брежнева по плану укрепления дружбы с Германской Демократической Республикой. Плевать я хотел на всех вас, а пионеры эти и хулиганы обязаны помогать в моей доблестной работе.

Тут вот читали, товарищ прокурор читал, благодарности германских партийных и прочих органов Антоненке за отличную дрессировку немецких овчарок по охране границы с ФРГ от побега туда несознательных граждан.

Все мы понимаем, что защита государственных границ – есть священное дело всего народа за исключением тех, кто границу эту хочет нарушить. Недовольных, как известно, немало у нас в стране и в народных демократиях. Если их не придерживать, то разбегутся того и гляди, как обезьяны из нашего городского зоопарка, благодаря алкоголизму охраны секции человекоподобных, которых вы справедливо осудили передо мной к трем годам строгого режима. Надо, одним словом, границы защищать, и до меня на суде дошло, что собаки типа немецких овчарок существенно помогают органам отлавливать, а когда надо – загрызать насмерть перебежчиков-антипатриотов.

Но Антоненко возбуждал в населении нездоровые чувства зависти привилегиями своих немецких овчарок, а также их зверствами и укусами граждан в общественных и антиобщественных местах около пивных ларьков.

Прикиньте сами: у нас в стране все равны, для чего мы и произвели в семнадцатом Великую Октябрьскую революцию. Но тогда как Антоненко получает чуть ли не триста граммов мяса в день, в один день, граждане судьи, на собачью морду, плюс овсянка (мы ее в последний раз в день смерти Ленина видели), плюс постное масло, картошка первый сорт (другой собаки не жрут, они же – не люди), плюс кости с мясокомбината на бульон и другие продукты, то рабочий человек и я – инвалид – отовариваемся государством по карточкам гораздо скромнее. Мясо нам выбрасывают по большим праздникам, да вот после победы над «Солидарностью» выкинули. Почему же так получается? Неужели уж германские коммунисты не могут сами наладить у себя в стране обучение собак на преследование и загрызание нарушителей Берлинской стены и разных колючих проволок? Где ответ на этот вопрос, которым должен заняться наш показательный процесс?

А ответ частично кроется в том, что мерзопакостней извергов, чем Антоненко, нету, наверно, во всей Восточной Германии. Он сам перед нами бахвалился, что до такого озверения способен довести овчарку разными подлыми способами, что она его самого готова временами сожрать или разорвать на мелкие кусочки. Антоненко таким образом превращал друзей человека – собак – в кровавых, беспощадных врагов людей. И всему городу известно, что двумя овчарками Антоненко были многократно покусаны сантехник Блохин и случайная прохожая, парикмахерша Кочарян. Они были доставлены в больницу, истекая кровью, в испуге и в обиде.

За что же натравил Антоненко своих питомцев на честных советских граждан, даже и не мечтавших перейти через Берлинскую стену? Вот дорогие зрители нашего показательного процесса могут подтвердить следующее: сантехник Блохин при ремонте антоненковского унитаза недобросовестно укрепил его, и покойный в нетрезвом виде (он и не просыхал от самогонки) свалился на пол с травмой поясничного нерва. С кем, впрочем, этого не бывает?… В новых домах, случается, потолки падают гражданам на головы, но они же не бегут мстить строителям, не натравливают на них собак, хотя многие ими владеют с целью защиты имущества и жизней от многочисленных воров и бандитов из молодежи.

Или разберем случай с парикмахершей Кочарян. Жалобы, правда, писались на нее неоднократно за брак в работе и махинации с одеколонными ценами. Я лично был оскорблен ею перед Днем Победы, поскольку Кочарян со зловредной целью резко и сильно зажимала между пальцев при бритье мой нос и не точила бритву после соскребывания щетины с одной щеки, что другие парикмахеры делают в обязательном порядке. В ответ на мое замечание работать по-коммунистически, в соответствии с моральным кодексом, и насильно не освежать, Кочарян крикнула в ухо:

– Молчи, старая крыса, не то плюну на лысину!

Затем садистически освежила меня «Майским днем» и содрала рубль сорок, так что мне и на чекушку не хватило… Но это – ладно. Мы терпеть издевательства сферы обслуживания привыкли за шестьдесят пять годочков.

А вот Антоненко покойный не стерпел, когда она ему вместо полубокса навязала дорогую «олимпийско-молодежную» стрижку и порезала подбородок с ликвидацией родинки.

Антоненко поочередно натравил в один и тот же час трех собак на Блохина и Кочарян. Тяжкие укусы, моральные страдания потерпели люди. Судили вы за это Антоненко? Не судили. Замяли вы это дело, а газетчика, который фельетон тиснул в «Знамени коммуны», проработали на партсобрании и выговор дали. В газете же написали, что Блохин и Кочарян признали свою вину в раздразнивании служебных собак, посвистывании над ними и в доведении трех овчарок до фактического бешенства неоднократными плевками в их сторону, после чего овчаркам ничего не оставалось как броситься на обидчиков. Вот как партия наша дело повернула. Блохина подкупили выдачей без очереди мотоцикла «Ява», на котором раскатывается он по городу в нетрезвом виде. Кочаряншу же назначили директоршей новой парикмахерской «Чародейка», где она успешно разводит жульничество.

Но Антоненку в те же самые дни показывали нам по телевизору. С наглой мордой демонстрировал он почетные грамоты от Восточной Германии за дрессировку кровожадных псов, орденами хвалился, фотографии разные предъявлял с растерзанными овчарками нарушителями границы. А под конец прокрутили часть из немецкого служебного фильма. На что уж я повидал всякого на фронте, а тут не было мочи смотреть – такие ужасы. Бежит человек. За ним свора собак. Метров пять остается ему до Западной Германии. Но где там! Псы накинулись на плечи ему, в голяшки вцепились – и тут я выключил ящик к чертовой бабушке.

Сам же думаю: зачем немцев травить, которые из одной части родины бегут в другую? Они же не в Швецию перебегают. И причина наверняка имеется у них приличная, если рискуют загрызанными быть. Но это уже не моего ума дело…

Теперь решительно перехожу к теленку, за честь и здоровье которого выступил не раздумывая, ибо он был мне как родной, и к Седьмого ноября должен был быть забитым моим свояком.

Защитник вызывал ведь пятерых свидетелей. Все они в один голос подтвердили: Антоненко пришел на Икшу пьяный в дребадан. Теленок мой мирно пил воду. Теленок есть теленок. Он не кусается и Берлинскую стену не перебегает. Его дело весу прибавлять.

Антоненко и говорит мне нахально, что, когда забью я теленка, непременно должен ему кости принести для навару в собачью кашу. Я вежливо отвечаю (свидетели слышали), что об костях не может быть и речи. Из костей мы сами не идиоты стюдень варить, а собак советская власть мясом кормит почище, чем рабочих и служащих. От питомника таким духом несет, что у прохожих граждан слюнки текут. И костей тебе не видать как своих ушей.

Допустил я это нецензурное выражение, виноват…

И тут покойный как заорет:

– Фриц! Фас! Фас! Фас!

Разумеется, Фриц этот вонючий, то есть немецкая овчарка, бросается на моего телка и в загривок ему вгрызается почти как волк. Такого я стерпеть не мог. Я фрицев, значит, на фронте бил, а они теперь телка моего валят, когда до Седьмого ноября полгода еще?! Так? Что я буду есть на праздник Октябрьской революции? Картошку на китовом жиру?… А покойный продолжает науськивать:

– Фас, Фриц! Фас его, гадину!…

Бегу за ружьецом. Прибегаю, а вода в Икше красная уже от кровищи телка моего.

Не хотел, говорю, мразь, унять собаку, теперь получит твой Фриц и в печень и в легкие дробищу.

Уложил овчарку. У телка же коленки в предсмертье подогнулись. В этот момент я получил со стороны покойного ряд ударов по голове. Я ответил ему взаимностью, а затем поторопился, тронул слегка прикладом, ну и вот… Глядим мы тут теперь с вами друг на друга с непониманием.

Не могу считать себя полностью виноватым, ибо если бы вы прислушались к сигналам зорких людей, то утихомирили бы злобную гадину покойного, который к тому же дрессировал собак для населения левым образом, а главное – мясом из собачьего пайка приторговывал…

Виноват я лишь бесконечно в том, что скрылся с места убийства вместе с убитым телком. Не мог я допустить, чтобы добро пропало и разложилось в Икше.

Напоследок мы со свояком налопались от пуза телятины и распили, конечно, литровочку за мою предстоящую тюремную жизнь. Думаю, что и вы так же поступили бы на моем месте. А в остальном я полностью поддерживаю нашу партию в ее продовольственной программе и в борьбе за разоружение американского империализма.

Прошу суд учесть, что я участвовал в освобождении немецкого народа от фашизма и для строительства Берлинской стены. А если я – известный инвалид Отечественной войны, то желаю отбывать наказание по месту жительства и готов вступить на пост, преждевременно покинутый Антоненкой, так как имею опыт воспитания собак в духе уважения к человеку, и никогда не воспользуюсь собачьим пайком в своих личных целях.

Прошу также быстрее объявить амнистию посаженным инвалидам Отечественной войны. Извините, если взбрехнул чего-нибудь лишнего. А насчет грубого обхождения в тюрьме с инвалидом и орденоносцем я напишу душевную жалобу отдельно…

С предстоящим вас всех праздником Седьмого ноября, граждане судьи, товарищ прокурор и дорогие зрители!

ОХОТНИК В БАРСОВОЙ ШКУРЕ

Житель Хабаровского края Метелкин, охотясь в тайге, встретился с барсом (леопардом). Зная, что охотиться на леопарда запрещено, Метелкин убил зверя и снял с него шкуру.

Последнее слово подсудимого Метелкина

Граждане судьи, в последнее время в нашей замечательной советской тайге преступно участились случаи убийства исключительно с меховой целью ценных пород животных. Это касается как соболя с горностаем, так и барсов, которых следователь Пшенцова упрямо называет леопардами. Я же лично буду придерживаться названия «барс», и нету такого закона, чтобы я повторял как попка «леопард».

Но давайте разберемся, кто убивает пушных зверей и хищников типа барсов, медведей и тигров. А то вы меня тут судите, по телевизору хотели даже показывать, то есть желаете свалить на Метелкина все невинные таежные жертвы. Не выйдет, граждане судьи. Любой ваш приговор я обжалую, грамотности нам у защитника не занимать, и дойду до верховного суда, а если и он останется глух к моей судьбе, то пойдем куда-нибудь подальше.

И не хочу скрывать, что имею в виду «Посев», где своевременно появилась книга патриота нашей родины и тайги Комарова «Уничтожение природы». Почему, скажите, нету этой захватывающей человеческую душу книжки на прилавках газетных киосков? Почему нам приходится читать ее после пишущей машинки или слушать отрывки по разным «голосам»?

Там же правду фактов излагает человек. Он о судьбе рек и лесов печется, а о воздухе, лугах, зверях, рыбах и различных насекомых я уж и не говорю…

Так по чьей же вине книга товарища Комарова не доходит до народа?

Я думаю, по вине тех, кто самолично уничтожает нашу родную многострадальную природу в корыстных целях и в промышленных. Прямо намекаю на партийную, генеральскую, кэгэбэшную, милицейскую и прочую верхушку нашего орденоносного Хабаровского края, а также хозяев краевой промышленности.

Давайте проведем сейчас экскурсию по квартирам вышестоящих товарищей и по гардеробам ихних жен и многочисленных любовниц.

Что мы там обнаружим? Мы обнаружим различные шубы и полушубки из соболя, норки, горностая, волков, выдр, бобров и так далее. Шапки я в счет не беру. Все эти изделия выделаны из «левых» шкур. Можете мне поверить. Я – охотник старый и хитрый. Всякую сволочь знаю на тыщу верст вокруг. И разговоров наслышался уйму о меховых аппетитах руководящих работников и ихних хищных бабенок.

Не хочу упоминать тут фамилии дружка своего, но вызывает его однажды очень крупная шишка и говорит так:

– Насколько тебе известно, я разошелся со своею женою по причине ее злобной косорылости и выслеживания моей любовной деятельности в служебное и внеслужебное время. Потому что я – мужик горячий, и мне надо в Афганистане начальником быть со штатом из ста семнадцати супруг… Так вот, задумал я на артистке жениться. Она – баба красивая и своего не упустит. Докажи, говорит, свое чувство и решительность. Хочу, чтобы после неслыханной свадьбы ты явился ко мне на первую брачную ночь голый, но в тигровой шкуре, как древний витязь из Тбилиси. Без тигровой шкуры ни о чем у нас с тобой не может быть и речи, включая поцелуй… Понял, Иван Иваныч, в какой переплет попал видный партработник?… Даю тебе разрешение добыть к Седьмому ноября живого или мертвого тигра с выделанной из него шкурой. Вот тебе – две тыщи рубчиков авансу. Еще три получишь после выполнения задания. Если поймают – вели звонить мне лично. А я скажу, что тигра заготовляем для дочери самого Брежнева… Под эту мерку все спишется.

Добыл мой дружок тигра. Следы замел. Еще три тыщи получил от хозяина, а тот, говорят, на свадьбе упился и голый в тигровой шкуре среди гостей расхаживал, распевая во всю глотку «Где же ты, моя Сулико?…».

А почему так много у нас в крае левой, злодейской охоты? Вот почему.

Заготовляемая пушнина ценится на мировом рынке дороже, бывает, золота. Нам на собрании в крайкоме так прямо и сказали:

– От вашего доблестного охотничьего труда, товарищи, зависит дело большой международной важности. На деньги, полученные за меха от господ империалистов и ихних кровожадных хищниц, мы демонстрации устраиваем борцов за мир, товарищей содержим, которые беспорядки вносят в капсистему, поддерживаем братские компартии, разведывательную работу ведем и многое другое. Валюта нам нужна как воздух. А ее сейчас на пшеницу много уходит. Так что метко стреляйте. Повышаем вам заготовительные цены и закупочные. Будем завозить в распределители «Столичную», сливочное масло, японские промтовары, копченую колбасу, воблу и кое-что другое. Но контроль такой установим, с судом, вплоть до расстрела, за воровство шкурок и шкур, что ни волосинки не пропадет у государства…

Вот и начался у нас в крае браконьерский левак, хищническая заготовка пушнины для частного сектора. То есть работники торговой сети, слесаря автомобильные, а особенно мясники наворовали столько, что плевать им уже на ничего не стоящие деньги. Что сейчас на деньги купишь? Шиш с маслом растительным и сочинения товарища Брежнева.

Наше же советское ворье желает поместить нахапанные у государства и при обжуливаниях граждан денежки в нечто приличное. То есть в золотишко, драгоценные камешки и, конечно, в благородную пушнину.

А как поместить наворованное в выдру и волка, скажем, если контроль установлен за охотниками вертолетный, радиолокационный и акустический?

На мне лично секретные опыты проводили специалисты из главного управления по добыче пушнины. Доверили это дело как члену партии и орденоносцу, выполняющему план заготовки на триста процентов. Я один, можно сказать, обеспечивал жизнь и боевую деятельность бригады наших шпионов в логове американского зверья.

Короче говоря, прикрепили мне к одному месту, не будем уточнять к какому именно, хитрый приборчик. Он вроде счетчика в такси работает. Но не чикает. Помалкивает… Допустим, сделал я за смену двадцать выстрелов. Прибил, например, двадцать белок, ибо стреляю, как известно нашей партии и прочим органам, без промаху уже в течение двадцати лет. Вот и записывает этот хитромудрый счетчик, сколько раз я выстрелил. Если отмечено пять выстрелов, а соболей я сдаю всего три, то спецотдел берет меня за глотку и спрашивает:

– А где, сударь, еще два соболя?

Допустим, я отвечаю:

– Промахнулся с похмелюги, товарищ Фуфлов. Извините, так сказать, Первое мая справляли. Соболь, он наихитрющая тварь. От него, бывает, в глазах двоится, а на мушке (опять же с похмелья) чертики скачут. Весь народ под твердить может…

Фуфлов мне в ответ бьет аргументом между рог:

– Врешь, сволочь. Ты у нас на ногах, бывает, не стоишь на охоте, но ни разу не промахивался. За это тебе и орден Ленина выдали, негодяй полуболотный.

Посылает Фуфлов собак по моему следу и обнаруживает притырку в диком каком-нибудь дупле. Вот я и попался. Точно так же происходит и с белками, и с лисами.

Я ведь дурак был и стрелял всю жизнь без промаху точно в глаз зверю. А мне бы надо было приучить партию к тому, что я с похмелюги, как многие охотники, мимо бью. Вот и легко было бы мне притыривать левый мех, а не отчитываться за каждый выстрел битым товаром.

Одним словом, положение такое создалось из-за недостатка валюты для заграничных операций, что начали кое-какие шпионы перебегать с голодухи на вражескую сторону и приторговывать секретами. Такие слухи ходили у нас.

Поэтому ворью разнообразному и начальству, а это одно и то же, стало сложно приобретать меха. Цены взвинтились бешено. Вот охотники и стали химичить и продавать налево часть добычи.

Я лично сымал приборчик с одного места и закрывал наглухо в котелке, чтобы до него пяток лишних выстрелов не дошли. Примерно так таксисты тоже химичат со своими счетчиками.

Прикрепляю шкурки (свежевал я зверье на месте) к лишней своей собаке и отправляю умное животное домой. Сам же снова прикрепляю приборчик и начинаю в счет планового задания охотиться.

На душе у меня бодрость. Себя обеспечил и партию нашу с органами не забыл.

Откровенно излагаю всю правду, потому что вышестоящие люди подло отдали меня под суд за то, в чем я виноват не был. И молчать нисколько не желаю. Если вы пользовались мною и выменивали в Москве и Тбилиси меха на бриллианты, то не надо было давать меня в обиду. И я бы тогда под пытками никого не выдал бы.

Вот ведь турка своего, который в Папу Римского стрелял, вы выручили однажды из тюрьмы? Выручили. И он в знак благодарности к органам поехал стрелять по знаменитому Папе… Стрелок он, слава Богу, оказался никудышный, и плана у нас в тайге никогда бы не выполнял…

Теперь приступим к злополучному барсу, упрямо называемому безграмотной Пшенцовой леопардом. Мы в зоопарках бывали и леопардов видывали. Так что нечего нам мозги запудривать.

Барса я по своему желанию ради продажи секретарю горкома партии или директору базара «Советский» не прибил бы никогда. Я знаю, что они записаны в «Красную…», а может, еще в какую-либо книгу как животные вымирающие от людского зверства. Никогда не прибил бы. А встречался я с ними в тайге частенько. Поглядим, бывало, друг на друга, порычим, поприщуриваем зенки, покрутим хвостом кошачьим – и расходимся мирно. Ты, друг, бреди кушать доставать, а мне план выполнять надо, чтоб братские «красные бригады» обеспечивать жратвой и оружием. Будь здоров, благородный зверь…

А в тот самый раз все было по-другому.

Сидит он, вернее – она, на суку чуть ли не над головою моей и ничего хорошего не обещает. Убеждение чувствую в звере вполне твердое: смести меня с лица земли, но прежде содрать три шкуры, чтоб помучился подольше. Я бы и околевал, истекая кровью ни за что ни про что, а если точнее выражаться, то за беспардонное злодейство охотника – члена партии депутата райсовета Жлобова.

Скотина эта и трепло райсоветовское незадолго до того незаконно отстрелил друга той самой барсихи у нее на глазах и ранил их детеныша.

Шкуру, по слухам, Жлобов продал московскому писателю, который насчет защиты окружающей среды в газетах и в журнале «Огонек» тискает статеечки, подонок общества.

Я бы сам на месте той барсихи, увидев любое человеческое существо, захотел сквитаться с ним за подлое убийство друга и ранение детеныша. Он, может, и не выжил, а подох вскоре от раны.

Я хоть и понимал претензии зверя к охотникам, но чего же мне расквитываться за вонючего Жлобова? Пускай сам расквитывается. Мне моя жизнь дорога, не говоря о будущем сына и дочери. Они у меня близнецы, и школу в этом году кончают. Институт на носу. Но об этом потом.

Не стрелял я в зверя до последнего момента. Может, думаю, опомнится, переборет злобу и ненависть, может, отличит мою внешность от жутковатой рожи Жлобова?…

Куда там. Кидается на меня, в пасти клыки торчат, бешеная слюна капает наземь. Когти растопырила. Мне ничего не оставалось делать, как в порядке самозащиты отстаивать право на жизнь и заботу о семье. Сам я вдовый уже десятый год. Детей воспитал сам.

С первого выстрела пал зверь, но успел задеть меня когтями. В деле справка есть о том моем ранении барсом и больничный на две недели. У меня теперь щека дергается, граждане судьи…

Но ведь раз убит зверь, не гнить же ему бесполезно в тайге? Верно? Зачем добру пропадать?… Освежевал я его на месте. Тело захоронил с воинскими почестями, потому что барс – зверь благородный, если его не унижать жестоким обхождением. Салют дал из ружья.

Шкура же, раз такое дело произошло, нужна была мне для устройства сына и дочери в мединститут. Попасть туда без взятки совершенно невозможно. Об этом всем давно известно. А хозяин института профессор Кашкин на слете активистов края прямо намекнул мне на желательность получения до экзаменов шкуры приличного барса. Я предложил ему деньги, но он возразил, что в деньгах давно не нуждается.

Вот я и отнес к нему домой шкуру, но был арестован с поличным и при шкуре работниками ГБ, которые изымали у сына директора мединститута запрещенную литературу, стихи какие-то и опять же «Уничтожение природы» товарища Комарова. Антисоветчиком сынишка оказался. Все же бывают и у подлецов окончательных вроде Кашкина умные и образованные дети, которые болеют за свою родину…

Ну а вместе с книжками найдены были нашими органами большие деньги и драгоценности папаши. О мехах в гардеробе его жены я уже и не говорю.

Я на месте во всем правдиво признался. Шкуру у меня отобрали, чтобы на день рожденья Брежневу послать. Это мне точно известно.

Один деятель из ГБ извиняться передо мной вздумал, что не спасли они меня от суда. Стало, мол, это дело, благодаря сволочам разным честным, открытым для широкой общественности… Вот и нашли стрелочника…

Однако я молчать не желаю и прошу товарища Комарова включить мои показания в продолжение своей книги, которого с нетерпением ждет весь наш советский народ минус партия и правительство, которым плевать на природу.

Они же вот-вот подохнут от старости и болезней, а после них, как сказал один идиот, хоть потоп. Так они, по слухам, думают в политбюро.

В заключение настаиваю на проведении обысков в кабинетах, квартирах и автомашинах ответственных и безответственных работников нашего края.

Посмотрите, на чем сидит в «Чайке» первый секретарь райкома. А лучше всего загляните в кабинет прокурора края, к которому меня дергали на допрос. Медвежья шкура у него на стене висит, а на ней портреты членов политбюро. Медведей же этих считанное число в тайге осталось. И свежая это шкура: я по клыкам понял и по запаху…

Не стал я отвечать на прокурорские вопросы. Говно ты, говорю, антисоветское и антиприродное. Сволочь и хапуга. Знаю, от кого у тебя эта шкура. И за что ты ее получил.

Вот и судите вы меня сегодня, продержав месяц в психушке. Не вышло у вас выдать меня за идиота таежного. Не вышло… А теперь думайте, что хотите.

И, как говорится в той же психушке, привет вам всем от витязя в барсовой шкуре…

РАЗГОВОР В ПОСТЕЛИ

Материалами дела установлено, что В. И. Пронин, будучи сотрудником спецотдела одного из управлений КГБ СССР, принял циничное решение изменить Родине, для чего и собирал сведения, компрометирующие ведущих советских писателей с целью передачи их в дальнейшем для публикации в центр клеветнической антисоветской пропаганды журнал «Континент». Он же, пользуясь доступом к узкослужебной эмигрантской литературе, фотокопировал вражеские произведения отщепенцев, включая Ветхий и Новый Заветы, и распространял их в местах скопления советских людей: на стадионах, в вагонах трамваев, метро и в различных районных банях.

Последнее слово подсудимого В.И. Пронина

Граждане члены закрытого чрезвычайного трибунала, я принял решение выступить с последним словом не потому, что рассчитываю на ваше понимание и снисхождение.

Мне терять нечего. Это последнее слово передано мною по интимным каналам связи в редакции западных газет, а также в органы эмигрантской печати, активно реагирующие на судьбы советских людей и бурные перипетии истории своей родины. Вы знаете по характеристикам и показаниям свидетелей, что я с пионерских времен и вплоть до недавнего времени являлся пламенным любителем учения Маркса – Ленина и борцом за всеобщее социальное равенство. Отец мой пропал без вести. Мать была до кончины инструктором райкома партии и курировала дела ответственных работников торговой сети, уличенных в воровстве и взяточничестве, не говоря о групповых сексуальных излишествах. Затем, не выдержав картин гниения и душераздирающего разврата своих подопечных, а также поразившись их связям со многими работниками ЦК КПСС, Моссовета и министерств, моя мать сошла с ума. После выступления на пленуме горкома партии ее по указанию Кириленко и Гришина поместили в спецбольницу, где она и была зверски усыплена советской психиатрией за активное разглашение информации о ворюгах и развратниках.

На служебную лестницу меня с детства поставила мать. Она внушила мне, что чекисты – передовой отряд в борьбе за освобождение трудящихся, что они – самые чистые руки, холодные мозги и горячие сердца. Осведомительскую оперативную работу я вел со школьной скамьи. Продолжал ее, став комсомольцем, и ни разу не вызвал подозрений ни товарищей, ни учителей, ни соседей по дому.

В институте я занимался научной работой закрытого типа: вел статистическую обработку настроений студенческой молодежи и писал соответствующие социологические исследования.

Я был замечен покойным товарищем Цвигуном и после окончания Высшей школы комитета получил назначение в спецотдел комитета, занимавшийся обработкой самиздатской и эмигрантской литературы.

В это же время познакомился через мать с Подкачаевой Владленой, сыгравшей впоследствии грязную и роковую роль в моей судьбе.

В отделе я читал с утра до вечера произведения ярых антисоветчиков, начиная с Солженицына и кончая мелкими фельетонистами из газетенки «Новый американец».

Работа проводилась мною и в плане подготовки к написанию диссертации на тему «Роль писателя в современном мире».

После защиты диссертации я должен был быть заброшен или в Париж, или в Нью-Йорк под видом молодого писателя-интеллектуала.

Подозреваю теперь, что в мои задачи входила бы дезинформационная деятельность и подрывная. Я должен был, повторяю, кроме всего прочего, использовать грызню и междоусобицу в культурных кругах новой эмиграции для создания невыносимой атмосферы жизни, скажем, литераторов, парализуя таким образом их творческую энергию и отвлекая от художественно-политических задач.