Текст книги "Субмарины-самоубийцы"

Автор книги: Ютака Ёкота

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Я погрузился, подвсплыл, погрузился, снова подвсплыл, и настроение мое несколько улучшилось: «кайтэн» меня слушался. Я подумал, как было бы здорово испытать движение на полной скорости. Я чуть-чуть увеличил подачу кислорода, и двигатель тут же взревел у меня за спиной. Я увеличил подачу кислорода еще больше. И еще! Рев мотора заставлял вибрировать каждую жилку моего тела. Восхитительное чувство! Прошло тридцать секунд после моего последнего погружения, и я поднял перископ, чтобы проверить свое положение относительно острова Усидзима. Он должен был находиться теперь слева под прямым углом к моему курсу.

Я припал к окуляру перископа. Ничего, кроме морских волн! Я повернул перископ левее и еще левее. По-прежнему ничего! Должно быть, я намного дальше Усидзимы. Я промахнулся и прошел мимо точки поворота!

Я тут же снова ушел под воду и стал описывать циркуляцию влево под углом девяносто градусов, внимательно следя за показаниями компаса. Уже описав примерно половину дуги, я внезапно кое-что вспомнил. Младший лейтенант Цубои хотел, чтобы я был очень внимателен именно с этим «кайтэном». Он велел мне точно заметить время циркуляции на сто восемьдесят градусов при скорости 15 узлов, делая поворот влево, а я забыл его слова. Меня охватила паника. Что он сделает со мной, когда я скажу ему, что забыл заметить время начала поворота? Тут мне в голову пришла одна мысль. Я замечу время, за которое совершу вторую половину циркуляции, затем умножу это время на два и доложу эту цифру ему. Вряд ли он поймет правду. Во всяком случае, так будет лучше, чем если бы я вообще не доложил ему ничего.

Я взглянул на секундную стрелку моих часов, чтобы засечь время начала поворота, и почувствовал, как вокруг меня рушится весь мир. По какой-то неизвестной мне причине часы остановились. Теперь я вообще не мог сообщить Цубои никаких данных. Единственное, что мне оставалось делать, – это выдерживать мой новый курс и отсчитывать секунды про себя. Немного погодя я всплыву на поверхность и надеюсь, что все же попаду туда, откуда и стартовал.

Так я и поступил. Всплыв, я установил рукоять стартера в нулевое положение. При этом двигатель должен был выключиться. Но он продолжал работать! Я совершенно не понимал, что мне в этом случае делать, поэтому стал перекрывать вентиль на трубопроводе подачи окислителя. Когда он будет затянут, двигатель должен прекратить работу из-за отсутствия кислорода. Вентиль, который работал так четко, когда я крутил его, посылая «кайтэн» все быстрее и быстрее вперед, теперь выбрал самый неподходящий момент и отказался подчиняться мне. Мне потребовалось напрячь все силы до последней капли, чтобы перекрыть его, и, сделав это, я, обессилев, обмяк на своем сиденье.

В этот момент я услышал два громких орудийных выстрела. Предупредительный сигнал! Меня снова охватил страх. Сопровождавший меня торпедный катер должен был сделать два выстрела, если бы курс идущего вслепую «кайтэна» вел к опасности. Что на этот раз я сделал не так?

Быстро подняв перископ, я припал было к его окуляру и тут же отшатнулся. В поле его зрения были одни только скалы! Впереди, всего только футах в пятнадцати, был волнолом бухты Хикари. Я вот-вот должен был в него врезаться. Мой «кайтэн» точно не выдержит столкновения или, по крайней мере, даст течь. И тогда я утону, захлебнувшись, пока кто-нибудь успеет оказать мне помощь.

Закрыв глаза, я стал ждать хруста рвущегося металла, даже не подумав о том, чтобы использовать верхний люк для спасения. Но вместо оглушительного удара последовал только очень мягкий толчок. Перекрыв трубопровод горючего и выключив подачу кислорода, я, вполне возможно, спас себе жизнь. Удача, одна только удача хранила меня. Болтаясь на волнах без движения, я совершенно не представлял себе, где я оказался, поднявшись на поверхность.

Я откинулся на сиденье, чувствуя, как мой «кайтэн» качается на волнах, разбивающихся о волнолом. Вскоре стал слышен двигатель подошедшего торпедного катера, затем голоса людей, спустившихся на «кайтэн», и, наконец, скрип тросов, которые они заводили под торпеду, чтобы принайтовить ее к борту катера. Услышав толчок о борт торпедного катера № 220, я открыл верхний люк, выбрался из кокпита и поднялся на палубу. Младший лейтенант Цубои уже поджидал меня. Подходя к нему для доклада, я заметил, что лицо его сведено гримасой, но решил все же попытаться выкрутиться.

– Разрешите доложить, господин младший лейтенант, – произнес я. – Первый тренировочный выход закончен. Техника работала нормально.

Может быть, он вообще ничего не заметил, подумал я про себя. Отдав честь, я уже начал было поворот кругом.

– Отставить! – скомандовал он.

Я снова повернулся лицом к нему, придав лицу выражение абсолютной невинности.

– Да, господин младший лейтенант, – сказал я. – Слушаю вас, господин младший лейтенант.

– Что вы должны были сделать во время своего тренировочного выхода, старшина Ёкота? – спросил он, почти не разжимая сведенных судорогой зубов.

– Двигаться на заданной для атаки глубине, господин младший лейтенант. Не дать противнику обнаружить себя.

– В самом деле? А что вы сделали? Изображали из себя играющего дельфина? Неужели решили, что сможете таким образом очаровать врага? Да он немедленно потопит вас огнем орудий!

Возразить было нечего, и я молчал, потупив глаза. Все мои кульбиты были видны как на ладони. Теперь мне оставалось только выслушать те слова, с которыми я буду выставлен с курсов подготовки водителей «кайтэнов».

Но тут, неожиданно для меня, голос лейтенанта Цубои смягчился.

– Поскольку это был ваш первый выход, – произнес он, – вы, вероятно, нервничали. Так и быть, я закрою на это глаза. Но помните, только на этот раз! Вы слишком далеко уклонились от намеченного курса, и вам здорово повезло, что вы смогли остановиться. Иначе бы вас уже не было в живых, а у нас стало бы на один «кайтэн» меньше.

Отходя от него, я благодарил Небо, спасшее меня. Когда я разогнал торпеду под водой, просто чтобы испытать восторг движения, я не смог удержать свое оружие на курсе. Затем, всплыв на поверхность, я направил «кайтэн» прямо на волнолом, вместо того чтобы пройти рядом с ним.

Теперь я мечтал только о том, чтобы оказаться у себя в комнате. Полчаса, проведенные в «кайтэне», вытянули из меня всю жизненную энергию. Все мышцы болели, нервы были напряжены так, что едва не лопались. Добредя до казармы, я бросился на свою кровать и зарылся лицом в подушку, надеясь, что найдется добрая душа, которая позовет меня на ужин. Никогда больше я не позволю себе так небрежно обращаться с «кайтэном»! За свою глупость я вполне заслуживал, чтобы меня с треском выгнали с базы Хикари. Если это произойдет, то мне останется только тайком, крадучись, вернуться на Цутиуру, где товарищи будут судачить обо мне у меня за спиной.

Глава 5. НЕЗАСЛУЖЕННОЕ НАКАЗАНИЕ И СЛАДКАЯ МЕСТЬ

Вечером того же дня мы все сидели в своей казарме. Кое-кто играл в шахматы, другие лакомились сластями, которые всегда можно было купить в буфете, несколько человек курили сигареты, что в те времена в Японии могли позволить себе лишь немногие. Двое-трое наслаждались другой роскошью – парились в бане, но большинство, как всегда, говорили о «кайтэнах». Я был в центре внимания одной из таких групп, поскольку сегодня мне довелось впервые совершить на нем самостоятельный выход, и я снова и снова пересказывал все свои перипетии по мере того, как к нашей группе присоединялись новые и новые слушатели.

Эта идиллия была в один момент разрушена главным корабельным старшиной Сигэюки Кобаяси, который, будучи в тот вечер дневальным, только что вернулся из домика, в котором жили наши инструкторы. Войдя в нашу казарму, он остановился сразу при входе и во весь голос крикнул:

– Личному составу первого дивизиона собраться у домика инструкторов!

Что им надо, спрашивали мы друг у друга, выходя из казармы? Предстоит ли нам просто еще одна стандартная накачка, к каким мы уже привыкли за время нашего пребывания на базе Хикари? Здешние офицеры мало походили на своих коллег с Оцудзимы. Они обращались с нами как с малыми детьми. И дисциплина была намного строже, чем там. Несмотря на лучшие условия проживания и доброжелательность близкого нам по духу командира дивизиона младшего лейтенанта Миёси, большинство из нас предпочли бы остаться на Оцудзиме.

– Интересно, что происходит? – вслух спросил старшина Нагата.

– Понятия не имею, – ответил Кобаяси. – Похоже, что все они злы до предела!

Семь инструкторов, которые и готовили всех нас, жили вместе. Зачем мы им вдруг понадобились, никто из нас не представлял, но вряд ли этому стоило радоваться. В особенности, как сказал Кобаяси, если они почему-то разозлены.

– А младший лейтенант Миёси с ними? – спросил кто-то еще.

Мы все хотели бы, чтобы он был там. Особенно если нам предстояло что-то вроде наказания. Мы все просто влюбились в младшего лейтенанта Миёси с того самого момента, как он представился нам и так нас всех позабавил. Он был самым молодым из всех семи инструкторов, но выглядел старше, несмотря на свое едва ли не детское лицо. Он обладал обостренным чувством справедливости и врожденного достоинства. К каждому из нас он проявлял глубокий личный интерес. Через несколько недель, деликатно расспросив каждого из нас, он уже знал про все наши проблемы. Мы были уверены, что он с большим тактом и искренней заинтересованностью сможет помочь нам в решении любого личного вопроса после того, как мы уйдем на задание. Если же нам предстояло наказание, то младший лейтенант Миёси всегда был на нашей стороне, особенно когда мы чувствовали свою правоту.

– Он уже спит, – ответил Кобаяси. – А теперь поспешите. Так будет лучше для вас же. Не следует заставлять их ждать.

Через пару минут мы уже выстроились в одну шеренгу перед домиком инструкторов. После переклички оказалось, что двух человек, Цуды и Исибаси, нет. Кобаяси просунул голову в дверь и доложил об этом инструкторам. До нас донесся разгневанный крик лейтенанта Иноуэ:

– Я сказал тебе, бакаяро, всех! Значит, надо собрать всех до одного! Найди этих двух! И немедленно притащи их сюда!

Ни один японец не позволит себе назвать другого «бакаяро» – «дурнем», – если хочет остаться с тем в дружеских отношениях. Уже одно то, что лейтенант Иноуэ использовал это ругательство в разговоре с человеком, с которым ему, возможно, доведется погибнуть на одном и том же задании, говорило о том, в какой степени раздражения он пребывал. Теперь мы точно знали, что нам предстоит нечто совершенно неприятное. Надо было найти этих двух отсутствовавших, и как можно быстрее. Чем дольше придется их дожидаться офицерам, тем более злы они будут и тем большее наказание ждет всех нас. Я и еще двое курсантов вышли из строя и бегом направились к нашей спальне. Исибаси мы нашли именно там, где и ожидали, – он нежился в глубокой ванне, полной горячей воды, распевая во все горло.

– Исибаси! – окликнул я его. – Быстро вылезай! Все уже стоят в строю перед домиком инструкторов. Похоже, нам будет выволочка.

– Какая еще выволочка? – спросил он, только на секунду прервав свои вокальные упражнения.

– Да инструктора! – сказал я. – Они приказали нам выстроиться перед ними. А сами злы как черти.

Исибаси испустил долгий вздох и начал медленно вытираться.

– Давай быстрей! – поторопил я его. – А не знаешь, где может быть Цуда?

– Да в другой бане, – ответил Исибаси. – Я только что слышал, как он там распевал.

Я побежал к другому банному домику, в котором мылись в основном техники. Там я и нашел другого счастливого оперного певца, вытащил его из горячей ванны и, подгоняя, заставил одеться. Вскоре мы все снова стояли, выстроившись в шеренгу, там, где нам было приказано. На секунду мне пришло в голову, что причиной всего этого переполоха стал я. Лейтенант Цубои тогда, на торпедном катере, сказал мне, что он еще поговорит со мной по поводу моих похождений. Возможно, он хочет унизить меня перед лицом всех моих товарищей за мое глупое поведение сегодняшним утром.

Шесть офицеров, все в лейтенантских званиях, вышли из домика инструкторов. Впереди шел лейтенант Наруми, за ним шествовали Иноуэ, Кадзима, Тояма, Цубои и Икэгаки. Все хмурились, и тут я понял, что нас выстроили здесь вовсе не за мои грехи. Все шесть офицеров не могут так рассердиться из-за одного курсанта, оплошавшего во время тренировочного выхода.

– Вы что же, совсем не уважаете офицеров?

Этот риторический вопрос задал лейтенант Наруми. Его голос эхом отразился от здания. Теперь я понял, что нас ожидает. Мордобитие. Мне уже в Цутиуре достаточно часто приходилось слышать вопросы, задаваемые подобным тоном. Один из нас в чем-то провинился. В чем заключалась суть дела, я не имел никакого понятия, но обычный принцип императорского флота, заключавшийся в массовости наказания, сейчас должен был быть применен. Если кто-то один допускал серьезную ошибку, то расплачивались все. Многие офицеры считали, что чуть позже эти все наказанные, в свою очередь, дополнительно накажут виновного еще более сурово. Он заречется повторять свою ошибку, и, таким образом, дисциплина только укрепится. Мне было отвратительно то, что должно было произойти, хотя я и сгорал от любопытства – что стало причиной наказания.

– Один из вас, – едва ли не кричал лейтенант Иноуэ, – позавчера во время вечернего семинара назвал лейтенанта Тояму «донгури», а также прибавил, что тот «пучеглазый», когда лейтенант допустил незначительную ошибку в своих действиях. Итак, кто это был? Кто говорил эти гадости? Они были произнесены, и теперь мы хотим знать, кто их говорил? Отвечайте! Отвечайте!

Теперь я все понял! Двумя днями раньше, во время тренировочного выхода, «кайтэн» младшего лейтенанта Тоямы врезался в дно залива. На наших учебных «кайтэнах» в боевой части вместо сильной взрывчатки находилась простая вода, и для экстренного всплытия в ситуациях, подобных этой, надо было просто открыть особый вентиль на трубопроводе, который подал бы в боевую часть сжатый воздух, а тот вытеснил бы воду. Затем пустая боевая часть сыграла бы роль поплавка и подняла бы «кайтэн» на поверхность. Но когда лейтенант Тояма прибег к этой обычной процедуре, ничего не произошло. Ему пришлось дать сигнал стуком по корпусу торпеды, пока сопровождавший его торпедный катер не обнаружил лежавшую на дне торпеду. Затем спустившиеся под воду водолазы завели под «кайтэн» тросы, подняли его на поверхность, и катер на буксире доставил торпеду на базу.

Лейтенант Тояма выбрался из торпеды и взволнованно поведал свою историю. В тот день он повторял ее каждому встречному и поперечному. Но вечером, во время семинара, он был разоблачен. До того все считали, что он, превысив скорость, при ударе глубоко погрузился в ил, покрывавший дно залива, и потому не мог всплыть на поверхность. Но техники, осмотревшие его «кайтэн», доложили, что двигатель торпеды вообще не был запущен. Поэтому он не врезался в дно, как сообщил Тояма, но довольно медленно погрузился и лег на ил. Прибегнув к продувке боевой части сжатым воздухом, он мог бы спокойно всплыть. Но те же техники обнаружили, что вентиль на трубопроводе сжатого воздуха был перекрыт! Тогда как вентиль на трубопроводе горючего был открыт! Трубопроводы горючего и сжатого воздуха проходили в «кайтэне» очень близко друг к другу, но мы все были научены находить нужный вентиль просто на ощупь. В этом эпизоде правда заключалась в том, что Тояма просто потерял голову. Он пытался открыть вентиль, который уже был открыт, считая при этом, что открывает другой, на самом деле обычно закрытый, вот и все!

Теперь наши вечерние семинары не всегда были совершенно серьезными. Возможно, так получалось потому, что всем нам была необходима разрядка после напряженного дня занятий. Поэтому порой семинары превращались в спектакль, когда мы дразнили того или иного из наших товарищей за небольшие промахи, которые он допустил. Тем вечером мы решили воспользоваться шансом, который дал нам младший лейтенант Тояма, часто бывавший излишне жестким с рядовыми курсантами. Мы все были рады немного «умыть» его.

Первым стал задавать вопросы старшина Нобумити Сакамото. Сначала он задавал их не торопясь, потом все быстрее и быстрее, и по мере ответов на них становилось ясно, что Тояма проявил элементарное незнание материальной части «кайтэна». Вообще, вся картина напоминала какой-то эпизод из американского фильма, в котором адвокат забрасывает свидетеля, дающего показания в суде, множеством самых неожиданных вопросов. Мы наслаждались каждым мгновением зрелища, устроенного нам старшиной Сакамото, и не могли дождаться, когда же настанет наша очередь задавать вопросы этому высокомерному молодому солдафону.

Когда подошел наш черед, лицо лейтенанта Тоямы напоминало своим цветом перезревший помидор. Но вместо того чтобы сознаться в допущенной им ошибке, после чего семинар пошел бы своим чередом, он не избежал искушения заглотить наживку. Он принялся отрицать свою ошибку и стал сваливать всю вину на обслуживавших торпеды техников и изготовителей «кайтэна». Но мы все знали, что подобные обвинения абсурдны, поскольку видели наших техников в деле и знали, как заботливо они относятся к обслуживанию каждого «кайтэна». Мы так забросали Тояму вопросами, что под конец он беспомощно обвел взглядом наши ряды в надежде, что кто-нибудь придет ему на помощь. Но мы уже потеряли всякий интерес к нему. Мы были более чем удовлетворены.

Позднее, когда мы уже в темноте возвращались в казарму, кто-то, я так и не понял кто, произнес что-то вроде того, каким же «донгури» оказался Тояма и сколь смешное зрелище представлял он с вылезшими на лоб от напряжения глазами, когда крутился под градом наших вопросов. В японском языке «донгури» означает далеко не только «желудь» или «орех», но имеет и другие значения, порой достаточно неожиданные и малоприятные. Всю обратную дорогу мы, не переставая, смеялись, а несколько человек из нас, так и оставшихся неизвестными, то и дело поминали «господина Донгури». Теперь стало ясно, что кто-то из офицеров услышал этот наш разговор.

– И вообще, вы, из первого отделения, что-то уж больно дерете нос! – продолжал Иноуэ. – Все время хвастаете, что пришли с Цутиуры!

Это было истинной правдой. Мы гордились высокими традициями Цутиуры. Ведь на этой базе выросли самые знаменитые асы морской авиации Японии, среди которых были Сабуро Сакаи и Хироёси Нисидзава. Занимаясь там, мы все время мечтали быть похожими на них и так же сражаться с врагом, как они. Даже покинув Цутиуру, мы носили в себе воспитанный ею дух и готовились показать всей Японии, что могут сделать выходцы с нее. Возможно, мы кое в чем и перебирали, но, несомненно, имели все основания гордиться своим пребыванием там.

– И еще одно, – закончил лейтенант Иноуэ. – Вы уж больно много твердите о том, какие вы опытные, всего только потому что вы на пару недель дольше готовились на Оцудзиме, прежде чем оказались здесь! Но вы всего только рядовые курсанты. Вы просто разболтались и забыли, кто вы есть! Но мы сейчас напомним вам, что мы ваши начальники и что нас надо уважать. Никто из новеньких не может присваивать офицерам всякие клички и думать, что это сойдет ему с рук. В две шеренги стройся! Лицом друг к другу!

Мы выполнили команду. Она была уставной, и у нас не было никакой возможности не исполнить ее. Младший лейтенант Иноуэ скорыми шагами прошел на левый фланг, и я невольно затаил дыхание, увидев его уголком глаза. Когда в Императорском военно-морском флоте начинается физическое «вразумление» подчиненных, то для вас куда лучше находиться на самом дальнем конце шеренги от того фланга, с которого начинается избиение. В этом случае, когда офицер или унтер-офицер доходит до вас, его руки уже болят от ударов, нанесенных предыдущим солдатам. Да и к тому же он к этому времени устает. Поэтому удар, приходящийся на вашу долю, уже не так увесист. Но на этот раз я стоял всего лишь третьим с того фланга, с которого должна была начаться экзекуция. А первой полудюжине обычно доставалось больше всего.

Стиснув зубы, я смотрел прямо перед собой. В подобных ситуациях категорически противопоказано выказывать страх. Проявление страха может стоить вам одного-двух лишних ударов. И вот «вразумление» началось! Удар кулака лейтенанта Иноуэ пришелся мне в правую челюсть. Еще через две секунды другой удар пришелся по тому же самому месту. Третьим меня «приласкал» лейтенант Кадзима. Про него ходили слухи, что в бытность свою в Военно-морском инженерном училище он специально отрабатывал свои удары. Проходя вдоль строя, он наносил разным курсантам удары разнообразным способом, чтобы заметить, какой из них доставляет максимум боли. Должно быть, эти его опыты оказались успешными. Его удар пришелся мне в угол рта и по носу. Губы мои и подбородок тут же залила кровь. Но я стоял, вытянувшись по стойке «смирно». Трое офицеров прошли, осталось еще трое. Я должен был все вытерпеть до конца. Если ты падал, то тебя силком ставили на ноги и щедрой мерой добавляли порцию, чтобы научить не быть слабаком.

Мне удалось устоять под их ударами, хотя несколько моих товарищей упали. Когда все закончилось, мы остались стоять, ссутулившись, унылые и опозоренные. Краска стыда, покрывшая наши лица, была едва ли не ярче крови, стекавшей по ним же. Страх, охвативший нас, не проходил, хотя мы были уверены, что наказание завершено.

Офицеры снова велели нам выравняться в две шеренги лицом друг к другу.

– Надеюсь, вы запомните урок, полученный сегодня! – фальцетом произнес лейтенант Тояма. – И если еще хоть раз произойдет нечто подобное, мы позаботимся о том, чтобы вас всех выгнали с нашей базы. Разойдись!

Мы поплелись обратно в казарму, думая о том, что наши офицеры своими поступками больше всего похожи на обыкновеннейших гангстеров.

– Но кто все-таки дал этому типу прозвище? – спросил кто-то, когда мы уже были далеко.

Никто не ответил. Правда же заключалась в том, что в тот вечер после семинара человек шесть-семь повторили его новое имечко. Мы все, насмешничая, болтали о том, как удачно мы выставили всем на обозрение глупость лейтенанта Тоямы в ходе семинара. Ничто бы не изменилось, даже если бы кто-нибудь и признался. Добредя до казармы, я смыл с лица кровь и окатил холодной водой голову. Это немного охладило меня, но только снаружи. Внутри же меня все горело.

Лишь немногие из выпускников Этадзимы, нашей национальной Военно-морской академии, были подобны капитану 3-го ранга Итакуре, командиру базы Оцудзима, или нашему командиру отделения, младшему лейтенанту Миёси. Им не надо было бить своих подчиненных, чтобы добиться подчинения. Они просто отдавали приказы, и все им повиновались. Если кто-то делал что-нибудь не так, они так смотрели на него, что это было куда хуже любого физического наказания. Они давали почувствовать, что вы подвели их, и в следующий раз вы старались сделать все как можно лучше. И я считаю, что именно так и надо управлять людьми. Жесткая дисциплина, с физическими наказаниями, лишь озлобляет человека и заставляет его постоянно думать о том, сколь несправедливо с ним поступают, вместо того чтобы думать о том, как лучше сделать дело. Я мог лишь презирать тех шестерых офицеров, которые избили нас. Они не вправе называться истинными офицерами. Настоящий офицер искренне заботится о вверенных ему людях и относится к ним с уважением. Он не избивает их, как собак.

Я плеснул еще холодной воды себе на голову и возвратился в нашу комнату. Едва я вошел в нее, как мой рот и нос закрыло мокрое полотенце – это сделал младший лейтенант Миёси. Увидев его, я расплакался и смог только сказать:

– О, все это так ужасно!

– Лейтенант Тояма – мой соученик, – сказал наш командир дивизиона. – Любой может допустить ошибку, но кто-то из вас сказал что-то, что его очень обидело. Подчиненные не должны так поступать. Подобное недопустимо в Императорском военно-морском флоте. Поэтому вы и получили такую выволочку. Такое больше не должно повториться. Все офицеры настаивали на том, что вам надо преподать урок. Я сказал им, что первым дивизионом командую я и что я сам со всеми вами разберусь. Но они не захотели меня слушать. Они даже сказали, что это именно я распустил вас, поскольку был слишком мягок с вами. Они также считали, что вы стали чересчур задаваться и вам надо преподать хороший урок. Хотя Тояма был зол на вас, но больше всего злились Иноуэ и Цубои. В конце концов я сдался и отправился спать.

Я прошу простить меня за то, что мне было стыдно смотреть на вас во время этого избиения. Я отказался участвовать в этом вместе с остальными, но больше не мог ничего для вас сделать. Могу только пообещать вам следующее. Вас больше никогда не будут так избивать. Простите меня за то, что произошло сегодня вечером. Такое больше не повторится. Если вы заслужите наказание, то я сделаю это сам, как бы ни тяжело это мне было. Спокойной ночи.

Как ни странно это звучит, но его последние слова успокоили нас. Мысль о нашем командире дивизиона, лупящем нас, сначала повергла нас в тоску, но затем мы рассмеялись. Что за зрелище это было бы! Разумеется, он бы сдержал данное им слово. И отлупил бы нас за здорово живешь. Но мы сомневались, чтобы этот человек, который так часто выказывал нам свою привязанность, смог сделать хоть несколько шагов вдоль нашей шеренги, прежде чем отказался бы от этой затеи. На сердце у нас стало чуточку легче, и мы отправились спать.

Но на следующее утро нам было не до смеха и не до улыбок. Разбитые лица чертовски болели. Мои нос и губы чудовищно распухли, а засохшая кровь мешала дышать. Мы стали обдумывать нечто вроде плана отмщения. Сделать это было не так-то просто, поскольку месть должна была выглядеть так, чтобы нас не смогли наказать за нее. Несколько дней размышлений не принесли плодов, и мы уже были готовы отказаться от этой идеи, когда нам на помощь пришла сама природа. Через пару дней Хикари стала ареной зрелища, достаточно редкого для этой части Японии – сильного снегопада. Из-за нехватки опытных техников лишь около двенадцати курсантов могли ежедневно совершать учебные выходы на «кайтэнах». Остальные же в течение довольно значительного времени были предоставлены сами себе. Очень немногие из нас, прибывших с Цутиуры, выходили на «кайтэнах», да и то довольно редко. Учебный день для нас обычно начинался с утренней зарядки и курса физической подготовки. Затем мы завтракали, потом работали вместе с техниками или на торпедных катерах всю первую половину дня. После обеда начинались занятия по дзюдо или фехтованию, но после них у нас оставалось еще довольно много свободного времени. Наши офицеры были слишком заняты отработкой заключительных этапов подготовки тех курсантов, которые уже были отобраны для проведения той или иной операции, так что на нас времени у них почти не оставалось. Их головной болью было находить для нас занятия, для чего они использовали все наработанные способы. Мы совершали марш-броски к гробнице Муродзуми, находившейся примерно в трех милях от нашей базы, участвовали в гонках на гребных шлюпках. Дивизионы разделялись на группы и устраивали состязания по самому популярному виду спорта в Японии с момента его появления – американскому баскетболу.

Но тут случился этот сильный снегопад. Снег сыпал хлопьями всю ночь, и к утру все – наши казармы, технические помещения, спортивные площадки и дорожки – стало белым-бело. Когда снегопад закончился, некоторым из нас пришло в голову, что было бы неплохо устроить нечто вроде штурма снежной крепости. Мы высыпали из казарм и принялись возводить громадную крепость из снега, готовясь защищать ее от штурмующих, когда возник лейтенант Цубои и отдал приказ:

– Всем построиться у спортивных площадок!

Мы решили было, что случилось нечто серьезное или же последует объявление о каких-нибудь новостях на фронтах. Может быть, нам сообщат что-нибудь о сражении в заливе Лингайен, на Филиппинах, где неприятель совсем недавно высадил десант. Возможно, наши войска уже сбросили его в море. Что ж, сейчас узнаем.

Когда мы прибежали на спортивную площадку, там нас уже ждали лейтенанты Тояма и Цубои.

– В Военно-морском инженерном училище, – начал Цубои, – в такие снегопады нам устраивали особые тренировки! Мы штурмовали снежные крепости, играли в снежки и «в лошадки». И нам ничего не стоило делать все это босиком!

Большая часть офицеров военно-морского флота Японии вышла из стен Этадзимы, нашего эквивалента Аннаполиса. [12]12
  Аннаполис – столица штата Мэриленд в США и морской порт на Чесапикском заливе. В Аннаполисе расположена Военно-морская академия.


[Закрыть]Кое-кто закончил тот или иной факультет Военно-морского инженерного училища в Майдзуру и затем ушел в плавание.

– Сегодня, – продолжал лейтенант Цубои, – снег выпал в первый раз за все время здесь, на Хикари. И сейчас мы покажем вам, что такое настоящая тренировка. Мы устроим игру «в лошадки». Тогда увидим, кто из вас чего стоит! – С этими словами он обвел нас презрительным взглядом.

Игра «в лошадки» часто применялась в японском военно-морском флоте на занятиях по физической подготовке. Да и практически каждый японский школьник играл в нее на переменках в школе. Все играющие разделяются на две команды. Каждая команда затем разбивается на группы из четырех человек, каждая четверка образует «лошадь» и «всадника». Один из четырех становится в центре, двое других занимают места по бокам от него, крепко держась за его плечи обеими руками. Они представляют собой дополнительные «ноги», которые помогают центральному игроку, «лошади» или «кореннику», держаться на своих ногах в ходе игры. Затем свое место занимает «всадник», сидящий на плечах центрального игрока и двух парах рук его помощников. На таком устойчивом основании он скачет в битву, во весь голос отдавая приказания своей «лошади». Его задачей является сбить наземь как можно больше «всадников» противника и самому удержаться «в седле». Спустя определенное время с начала игры все останавливаются, и выигрывает та команда, в которой осталось больше «всадников» «на коне».

Мы все поняли, что эти два офицера просто хотели порисоваться перед нами. Вполне вероятно, что они были гораздо опытнее нас в этой игре. По крайней мере, опытнее нас в такой игре на покрытой снегом площадке, когда ногам нет прочной опоры. Наверное, они хотели легко нас победить, а потом вволю поиздеваться. Что ж, можно было попробовать себя. По крайней мере, это позволит скоротать время. Мой первый дивизион выставил двадцать «лошадей», то есть всех сорок восемь человек. Седьмой дивизион, состоявший в основном из офицеров и курсантов с Нары, сформировал такое же количество четверок. Естественно, каждый хотел быть «всадником», поэтому мы бросали жребий, кому быть «ногами». Мне выпала удача, и я весело смеялся, отдавая своим помощникам приказ встать в положение, при котором я смог бы занять свое место. Мы все любили такие состязательные игры, в которых могли непосредственно мериться силами друг с другом. Многие часы мы проводили в занятиях дзюдо, борьбой сумо, фехтовании на бамбуковых мечах. Бокс, однако, был не столь популярен, а в данном случае появлялся повод использовать и свои кулаки. При игре «в лошадки» нет никаких запрещенных приемов. Чтобы выиграть, допускаются любые действия и удары, обманные либо полновесные.