Текст книги "Чеканное слово"

Автор книги: Юсуп Хаппалаев

Юсуп Рамазанович Хаппалаев
Чеканное слово

Чеканщик слов

I

Есть в поэзии Хаппалаева необычное для русского слуха, но очень естественное для горца сопоставление двух понятий: «кремня и фиалки». Одна из его книг не случайно так и называется: «Кремень и фиалка». Метафора вмещает многое. Суровость кремнистой горской земли, символику горской песни: стебелек цветка пробивает каменную твердь, фиалка – символ любви. Свойства горского характера: сплавленные воедино мужество и нежность. Это одна из привлекательнейших особенностей лирики Хаппалаева – уменье найти для выражения мысли единственно верный и национально насыщенный образ.

Чтобы показать манеру его образного мышления, приведу стихотворение «Звезды».

 
Не над бычьими рогами
В голубой небесной мгле,
А мерцают под ногами
Нынче звезды на земле.
Сонмы их легли на горы
И опять дневной игре
Предаются, как узоры,
На протертом серебре.
 
 
Представление о чуде
Явью сделалось почти:
По дороге ходят люди,
Как по Млечному Пути.
 
 
Он к подоблачным орбитам
Льнет, похрустывая чуть
Под ногой и под копытом,
Этот звездный Млечный Путь.
………………………………….
Звездами и светлячками
Ты идешь, окружена?
И тропа под каблучками
Звездной музыки полна[1]1
  Здесь и далее стихи в переводах Я. Козловского.


[Закрыть].
………………………………….
 

О чем эти стихи? О звездах небесных или звездах электрических огней? О любви? Образы сплетены в тугой узор и по свойству истинной поэзии неохотно поддаются расшифровке. Их романтический настрой несет в себе ощущение таинственности: гигантский пейзаж гор; озаренная огнями ночная дорога, серпантином вьющаяся по склонам, ее взлет, ведущий ввысь к мерцанью неба; «сонмы» звездно светящихся окон в аулах, разбросанных по горам или чуть видных где – то там в низинах ущелий. Не проста символика стиха. Млечный Путь в горской мифологии именуют «Путем Всадника», или «Путем Героя». Образ небесной сферы вступает в перекличку с образом земной горной дороги, которая тоже «Путь Всадника» и являет собой след героического труда человеческих рук. А «бычьи рога», с которых начинается стихотворение, о чем это? В них отголосок древнего горского мифа о подземном быке, держащем на своих рогах купол мироздания… Кроме того, – и в этом, быть может, вся потаенная прелесть стихотворения, – оно обращено к возлюбленной, и звездная музыка его искрится сиянием женского облика.

Ю. Хаппалаев, часто и охотно вплетая в свои стихи фольклорные мотивы, сталкивает ощущение седой древности с острым восприятием современности. Его прекрасное стихотворение «Слезы Ма-рьям», Мариам – старинное лакское название ландыша, цветка печали – звучит как зачин извечной и вместе с тем очень «сегодняшней» лирической повести о двух не понявших друг друга влюбленных. Из уходящего в даль веков, виртуозно разработанного некогда в горском быту жанра проклятий рождается антитеза – страстное обращение к любимой женщине: «Прокляни меня, прокляни!»

Он любит рассказывать, как в его лакских горах трудятся («Первая борозда»), празднуют («Свадьба в Бурши»), как дорожат честью, сколь высоко ценят достоинство своего имени и дома («Имя»). И чисто горское, и общечеловеческое слиты воедино. Мир, казалось бы, замкнутый пределами гор, вовсе не узок. Сюда тянутся нити дружбы от соседей, дальних и близких («Арарат», «Грузинам! В день столетия Важа Пшавелы»), здесь открыто сердце для единомышленников– стихотворцев («Подарок друга», «Пакистанскому поэту Фаизу Ахмад Фаизу», «На Дарьяле»), здесь любят детей и красоту природы, оживший побег виноградной лозы и голос кукушки… Веселятся, грустят, негодуют – живут всей полнотой жизни. Кредо его поэзии – нравственная требовательность, непримиримость ко лжи и фальши.

 
Балхарец-гончар за работу спокоен:
Сделан кувшин не простой.
В ауле такой наполняться достоин
Лишь родниковой водой.
 
 
А сердце – сосуд, обожженный искусно
Нерукотворным огнем.
Хранить даже капельку мутного чувства
Не полагается в нем.
 

Так определяет Хаппалаев свой взгляд на жизнь, взгляд на поэзию и остается ему верен. Его поэтическому облику очень соответствует эта строгая линия строфы, где каждое слово стоит на месте и не может быть подменено другим. Слово он чеканит так сосредоточенно и точно, как некогда чеканили его отцы благородный металл. Он мастер стихотворной миниатюры, поэтического афоризма, сжатого до четырех – восьми строк. А лирическая миниатюра – в дагестанской поэзии жанр высоко почитаемый. Расцвет его именно в Дагестане естествен. Он шел и от народных истоков, и от новаторских поисков Расула Гамзатова, давшего стихотворной миниатюре новую жизнь и глубину в «Восьмистишиях» и «Надписях». Много сделал для возрождения и обновления афористического стиха и Ю. Хаппалаев. Краткое афористическое стихотворение взяло на себя сегодня нелегкий груз: ораторское, гражданственное назначение. Напомню хотя бы знаменитое гамзатовское: «Шар земной, для меня ты – лицо дорогое, я слезинки твои утираю – не плачь…»

Лаконизм стихов Ю. Хаппалаева, четко замкнутый пространством избранной формы, величав, подчас суров, подчас лукаво ироничен. Поэт не чурается издревле любимой в горской лирике назидательности.

 
А когда, как орел,
На плечи,
В пору жатвы иль в пору сечи,
Сядет слава – ты крепок будь.
 
 
Опечаленный и веселый,
Дорожи только правдой голой,
Распахнув перед нею грудь.
 

Подобная назидательность дорога тем, что активно противопоставлена бездумности и легковесности чувств, нередко захлестывающих поэзию.

Разум и чувство в стихах Хаппалаева не противоречат друг другу. Он славит мужество разума и под его защитой – доброту, нежность. Раздумья поэта о долге человека перед самим собой и перед миром обращены к современности и рождены высокими нравственными требованиями к себе и к читателю. Они не оторваны от времени, исходят от него.

II

Жизнь сводила меня с Юсупом Хаппалаевым на разных дорогах. Мы вместе сидели на студенческой скамье. Общим кругом отмечали праздники и делили горе, увы, не обходившее и наши

дома. Бывали в одних и тех же горах. Вместе огорчались неудачами и радовались счастливо найденному песенному слову.

Впервые я увидела Юсупа задолго до того, как завязалась наша дружба – на Первом съезде писателей Дагестана. Помню восемнадцатилетнего юношу, молчаливого, угрюмого от крайней застенчивости. Таким он ушел в жизнь из родного аула. Он был тогда сельским учителем… С тех пор много воды утекло. Изменились мы. Изменилось время…

Неизменной до конца дней оставалась верность этого человека самому себе, своему кремневому, не очень-то удобному в обыденной жизни характеру, его прямота и непреклонность… (Прим. Ред. – 2007).

Н. Капиева

1986

Стихотворения

В Лакии

 
Привет вам,
Родные горы,
И вам,
Родные аулы,
Тепла и снегов
Раздоры,
Ущелий речные гулы.
 
 
Тебе, Хурукра,
Чья слава
Воистину необычна.
Тебе, Вацилу[2]2
  Вацилу – двуглавая вершина в Лакском районе Дагестана.


[Закрыть],
Ты, право,
Двуглава, а не двулична!
 
 
Привет вам,
Быки в упряжке,
Рассвет над полями
Ранний!
И вам, мятежные шашки
В ножнах воспоминаний.
 
 
Привет тебе,
Запах хлеба,
Струнами ставшие
Жилы!
 
 
Поклон в изголовье неба
Вам, предков моих
Могилы!
 
 
Стою у края потока,
В вас, горы мои,
Влюбленный,
Непризрачно и высоко
Над плоскостью
Вознесенный!
 

«Я родился в том краю…»

 
Я родился в том краю,
Где, как гром, обвал грохочет
И во тьме гроза свою
Молнию о скалы точит.
 
 
Где на склонах сеют рожь,
А в долинах – рис для плова,
Ценят острое, как нож,
К месту сказанное слово.
 
 
Где с природой наравне
Жизнь сурова.
И не новость,
Что родимых гор во мне
Отпечаталась суровость.
 
 
Где на скачках
Скакуна
Ждут порою знаки славы,
Где нередко чабана
Выручают волкодавы.
 
 
Где бросается, как рысь,
Речка колесу на лопасть,
Где трусливым не родись,
А не то сорвешься в пропасть.
 
 
Где скупая на слова
Дружба,
но не с первым встречным,
Выразит себя сперва
Красноречием сердечным.
 
 
Где струя из родника
По трубе течет в кувшины
И к шоферам облака
Лезут в жаркие кабины.
 
 
Где папаху набекрень
Носят парни Цудахара[3]3
  Цудахар – дагестанский аул.


[Закрыть],
Где фиалка и кремень —
Символическая пара.
 

«Джурабы грубошерстные…»

 
Джурабы[4]4
  Джурабы – шерстяные вязаные носки.


[Закрыть] грубошерстные
Надев на ноги мне,
К соседке мать отправилась
Со мною на спине.
 
 
– Ами, соседка милая,
Не посчитай за труд,
Я на базар в Кумух[5]5
  Кумух – лакский аул.


[Закрыть] иду,
Пусть сын побудет тут.
 
 
Хотя сегодня солнечно,
Но и мороз сердит.
Нет обуви у мальчика,
В тепле пусть посидит.
 
 
В шаль черную закутавшись,
Мать вышла за порог.
К окну прижался носом я:
А за окном снежок.
 
 
А за окном – завидно аж —
В снежки идет игра.
На крыше сакли весело
Хохочет детвора.
 
 
Отец Ами задумчиво
Все на меня взирал.
И наконец, не выдержав,
С тахты скрипучей встал.
 
 
Достав обрезки кожи, он
Чарыки[6]6
  Чарыки – грубая обувь из сыромятной кожи.


[Закрыть] мне смудрил.
И вместе с ними снег и смех
Весь мир мне подарил.
 
 
На радостях до вечера,
Забывши про еду,
Снежками я расстреливал
Сиротскую беду.
 
 
Чарыками пришла ко мне
Людская доброта.
Впервые мне подумалось,
Что я не сирота.
 
 
Но грустный голос матери
Я услыхал из тьмы:
– Ами, соседка милая,
Осиротели мы.
 
 
В Кумухе днем я видела:
Шел пионеров строй
И плача говорили все:
«Ушел отец родной».
 
 
Остановивши мальчика,
Спросила я: «Малец,
Да неужели может быть
У всех один отец?»
 
 
И мальчик мне по – взрослому
В глаза вдруг посмотрел
И так сказал: «И я, и вы —
Народ осиротел.
Ленин умер».
 
 
…Я выронил снежок из рук,
Я плакать захотел…
В такой хороший вечер я
Опять осиротел.
 

Сказки бабушки зазы

I

 
Бабушка Заза,
Сквозь времени даль
Я отдаю
Твоей мудрости дань.
 
 
Бабушек сказки
Во все времена
В детях растут,
Как добра семена.
 
 
Сказки приходят
Под вечер
К нам в дом,
Бабушек мы
С нетерпением ждем.
 
 
Вновь мне не спится,
В ночной тишине
Сказка из детства
Явилась ко мне:
 
 
Слышу я
Твердую поступь коней,
Вижу в ночи я
Мерцанье огней.
Бабушка,
Сказки свои повтори.
 
 
В сказках
Сражаются богатыри,
Всадники мчатся
На полном скаку,
Перекрывают дорогу врагу.
 
 
Горы над битвой
Сомкнули круг,
Стрелы,
Как птицы,
Рвутся из рук.
 
 
Мчится наездник
К сакле отца.
Настежь ворота!
Встречайте гонца!
 
 
Сколько пролилось
Радостных слез,
Добрые вести
Он близким принес.
 
 
Горы наполнились
Радостным гулом,
Горские песни
Звенят над аулом.
 
 
Бабушка,
Вспомнили,
Как среди вьюг
Ты, как наседка,
Собрала нас в круг:
 
 
Вдруг средь зимы
Распустились цветы,
И ручеек
Зазвенел с высоты.
 
 
Пробил дорогу
Сквозь камни и лед
И за собою
Мальчишек зовет!
Мчится и скачет
По горным предгорьям,
Сказки уносит
В Каспийское море.
 

II

 
Все это видел,
видел
Когда – то в детстве я —
Кипела под копытами
Горящая земля.
За всадниками
В горы
Тянулся крови след,
И уходили кони
За перевал,
В рассвет.
 
 
Спасут родные горы,
У горцев за спиной
Сомкнутся в ряд
И встанут
Перед врагом
Стеной.
 
 
В огне пылали сакли,
И кони шли в намет,
И на борьбу с врагами
Поднялся весь народ.
Богатыри отважно
С врагом вступали в бой.
Желанную свободу
В седле несли с собой.
 
 
Так вот откуда сказки?!
Я след их отыскал,
Они в горах гнездятся
У неприступных скал.
 
 
И к бабушке,
Быть может,
С гор, не торопясь,
Тропой крутою сказки
Спускались в поздний час.
 

III

 
Все это было! Было!
Но было так давно.
Теперь же
Вместо сказок —
Кино! Кино! Кино!
Ребята увидали
Космические дали,
Шагнули в космос грозный,
Прошли дорогой звездной,
Глубины океана
Увидели с экрана.
Не верят дети в сказки!
Не верят чудесам! —
Нет волшебства
на свете! —
Они ответят нам.
В окно заглянут звезды
Я внука уложу
И бабушкину сказку
Мальчишке расскажу.
 

Ночь в Махачкале

 
Тишина.
Спит море, спят сады,
Голые,
С опавшею листвою.
Отделили город от воды
Змеи рельс
Стальною чешуею.
 
 
А земля
Закуталась в халат,
В забытьи
Лежит под желтой тканью.
Черных волн тускнеющий агат
Раздробил
Далеких звезд сверканье.
 
 
Девушка в ушанке.
Ласков, чист
Ночью
Над зенитчицею воздух.
Жалобен
В жерле зенитки свист,
Дуло ждет,
Считая в небе звезды.
 
 
Ни одна
Душа во тьме не спит.
Непокой
У каждого порога.
Слышите,
Вновь рупор говорит:
– Граждане! Воздушная тревога!
 
 
Рвется враг
К тебе, моя земля.
Воронье
Кружит над кровлей брата.
Не пройдет!
Здесь сердце Шамиля,
Здесь жива
Душа Хаджи – Мурата.
 
 
К северу
Колонны с гор текут.
Фронт и тыл
Сплотились жаждой мести.
Небо – мост,
И море – мост. И тут
С Волгой мы
И Сталинградом вместе.
И стоит
Мой вольный Дагестан,
Как гранит —
Его джигитский стан.
 

Ты не дремлешь, не спишь

 
Ты не дремлешь, не спишь.
Скорби не превозмочь:
«Может, там, на войне,
Непогожая ночь».
 
 
Душу дума томит,
От нее не уснуть, —
Только б другу помочь,
Осветить его путь!
 
 
В спальню милой своей
Верный друг не придет,
Для любимой жены
Не оставит поход.
 
 
Ты прости, если он
Не вернется совсем,
На дороге войны
Ляжет, холоден, нем.
 
 
Если горькая весть
Долетит до тебя,
Ты не сетуй, не плачь,
Край родимый любя.
 
 
Смерть врага усладит
Горечь вдовьей души,
Как дружила со мной —
Так с винтовкой дружи.
 

Нет, мне жизни не жаль

 
Нет, мне жизни не жаль,
Мне не жаль ничего.
Горячей, чем печаль,
Жар меча моего.
 
 
Спрячу тяжкую боль,
Полечу, как гроза,
Гнева едкую соль
Брошу немцу в глаза.
 
 
Ни вином, ни водой
Жажды не утолю,
Вражьей кровью дурной
Пламя в сердце залью.
 
 
Нет покоя мне, нет,
До тех пор, пока жив
Хоть один людоед,
Саранча наших нив.
 
 
Черным ветром лечу
В пекло битвы – скорей!
Прахом сделать хочу
Кровожадных зверей!
 

Дагестан

 
Ты так же цветист,
Мой родимый язык,
Как радуги арка
На небе Кавказа.
Певучих речей твоих
Чистый родник
Подобен мелодии
Звучного саза.
 
 
Как в недрах земли
Возникают ключи,
Стремясь на поверхность
Струёй родниковой,
Так, в сердце моем
Возникая, звучит
Тебе, Дагестан,
Посвященное слово.
 
 
Мой край!
На высоких альпийских лугах
Овец тонкорунных
Пасутся отары,
И мчатся, как ветер,
На быстрых ногах
Любовно взращенные нами
Тулпары[7]7
  Тулпар – сказочный крылатый конь.


[Закрыть].
Внизу же,
На глади цветущих долин,
Плодами сады
Тяжелеют под осень,
Комбайны плывут
Кораблями вдали,
Срезая янтарные
Волны колосьев.
 
 
Чеканит ли мастер
Искусный узор,
Чтоб золотом
Буквы его пламенели,
На нем, восхищая
И радуя взор,
Начертано
Имя любимое – Ленин!
 
 
Горянки ли юные,
Встав на заре,
Ткут шелковой нитью
Узор за узором,
Живыми цветами
На ярком ковре
Лицо дорогое
Встает перед взором.
 
 
Республика
Самых высоких вершин,
Щедра и богата
Земля Дагестана,
И кровь золотую
Для наших машин
Несут из глубин
Нефтяные фонтаны.
 
 
Единым биением
Живы сердца, —
В них Ленина имя
И Партии дело.
И нашему счастью
Не будет конца,
Как небу,
Которому нету предела.
 

«О, дороги – пути!..»

 
О, дороги – пути!
Их не счесть,
Не учесть.
Можно легкий найти
Иль крутой предпочесть.
 
 
То метель, то цветы,
Ветром полнится грудь…
А какой же мне ты,
Сердце, выбрало путь?
 
 
– Если б вместе с тобой
Шли мы легкой тропой,
Не болело я так бы,
Забыв про покой.
 

«Мне в теснинах гор не тесно…»

 
Мне в теснинах гор не тесно
Путь свой выбираю сам.
Разве оттого, что тесно,
Реки движутся к морям?
 

«Как дыханье спящего младенца…»

 
Как дыханье спящего младенца,
Тих был день по утренней поре.
Даже конь приезжего чеченца
Не звенел уздечкой в тишине.
 
 
Медля,
записать я не решался
Строчку, что привиделась во сне:
Мне кощунством в этот час казался
Скрип пера в блаженной тишине.
 

«Я не гора…»

 
Я не гора —
Я песчинка с горы,
Но из песчинок
Рождаются горы…
Горцы мои —
И горды, и добры.
Все мы —
От первой мальчишьей игры,
Сеем добро,
Чтобы наши дары
Были родному народу
Опорой.
 
 
Я не поток —
Я лишь капля его.
Капли слагаются
В горную воду.
Кровное нас породнило
Родство.
Путник, испей из потока того.
Все, что мы ценим
Превыше всего, —
Отдано будет
Родному народу!
 

Есть образ – он давно в душе моей

 
Есть образ – он давно в душе моей,
Он озарил мне путь, как блеск ночных огней;
Звезда на небе есть, что звезд других светлей,
Согреты звезды все теплом ее лучей.
 
 
Цветок душистый есть, что всех цветов нежней,
Земля гордится им, он плод ее полей;
Бессмертный сокол есть, – всех горных птиц
смелей,
Густые облака он грудью рвет своей!
 
 
Да, в красоте любой я вижу образ тот,
Отлит он в золоте, в родных лугах цветет,
В просторах тучных нив его я вижу след,
Роскошным жарким днем его сияет свет.
 
 
Его несут в себе герои наших лет.
Он в каждом подвиге, – он в чудесах побед,
Бессмертен образ тот, и знаю я, поэт:
Бальзам волшебный он от горестей и бед!
 
 
И он в душе моей горит, неугасим,
Он – сила сил земных, и станет он родным
Для тех, кто любит жизнь, кто хочет
слиться с ним,
Кто хочет с ним дышать дыханием одним!
 

«В этих горах стародавних…»

 
В этих горах стародавних —
С самой высокой скалы —
Каждую мету на скалах
Зоркие видят орлы.
 
 
Все им открыто, знакомо,
Крылья отважных быстры.
Здесь в вышине они дома,
Когти их цепки, остры.
 
 
Ну, а ягнятами тура
Склоны исхожены все,
Скачут туда и оттуда,
Топчут былинки в росе.
 
 
Нежным губам их знакома
Горных лугов благодать,
Здесь они резвые, дома, —
Кто же их может догнать?
 

«Вешнее таянье сини…»

 
Вешнее таянье сини.
Темные ели кругом.
Радостный сад посредине,
Чистым пронзенный лучом.
 
 
Листьев слежавшихся ворох
Пламени лижет язык.
В дымных текучих узорах
Строй зеленеющих пик…
 
 
Рядом с остатками снега,
Льдистою талой водой —
Нить травяного побега,
Зелени луч молодой.
 
 
Пламя от ветра чуть гнется,
Дым отвевается вбок.
Желтая бабочка вьется.
Легкий мелькает сачок.
 
 
Девочка в красной шапочке,
Девочка в белом платьице,
Девочка в синих туфельках —
Первый весенний цветок!
 

Гора и мужчина

 
В одеянии зеленом,
Или с грудью обнаженной,
Или в ледяной кольчуге
Ей стоять пришла пора,
Но гора под небосклоном
В летний полдень раскаленный,
В час грозы, во время вьюги,
Что бы ни было —
гора!
 
 
И в бесславии и славе,
Стужей встречен иль жарою…
Радость ждет или кручина,
Смерть ли, женщина иль бой,
Но, не избегая яви,
Так же, как гора – горою,
Быть мужчиною – мужчина
Век обязан в час любой!
 

Море

 
Море, море – будто нет земли,
Будто нет заветного причала…
Море, море… А в его дали
Неба лучезарного начало.
 
 
Где – то, в этой бездне голубой,
Чуть заметно точка забелела,
Может быть, прошел корабль большой,
Может, просто чайка пролетела.
 

«Близ рек гортанных и двужильных…»

 
Близ рек гортанных и двужильных,
В суровом окруженье гор
Я, стоя у камней могильных,
Безмолвный слышу разговор.
 
 
Звучат слова на плитах строго,
Взывая к памяти живых.
Сюда переселилось много
Друзей и родичей моих.
 
 
Они – судьбы моей предтечи.
И страшно думать, что и мне
Беззвучные придется речи
Вести в загробной стороне.
 

Гора Базар – Дюзи

 
Ты очи очевидца
Под небо вознеси,
Увидишь, как дымится
Гора Базар – Дюзи.
 
 
Край птичьего полета,
Вершины, как быки.
И кажется, что кто – то
Там курит чубуки.
 
 
От тяжести подъема
Ты валишься почти,
А до гнездовья грома
Еще нам вверх идти.
 
 
И если мы на кручи
Взойдем, то не впервой
Внизу увидим тучи
И свет над головой.
 

Утро в новолакии

 
Скрытые лиловой
Тонкой пеленой,
Горы Новолака
Вновь передо мной.
У подножья слышен
Бурной речки гул,
И в цветенье вишен
Утонул аул.
Жаворонок в небе
О весне поет,
Словно бусы, нижет
Он со звуком звук.
Утренней прохладой
Дышит все вокруг.
Хорошо на сердце
Близ родимых гор!
Хочется мне песней
Влиться в общий хор.
Пусть из сердца песня
Мчится на простор,
Опьяняя душу,
Зажигая взор!
 

Родная земля

 
Здесь древних лаков дух
Беседует с веками…
Люблю тебя, Кумух,
С полями и лугами.
Люблю Турувалу —
Хмельных ключей долину.
Хвалу Лухувалу
Пою за взлет былинный
Хребтов и троп чреду,
Где и успех и горесть,
И радость и беду
Равно
Встречает горец…
 
 
Тебя люблю, Вицхи!
Твоих садов кипенье.
За теплоту руки,
Горянок гордых пенье.
Здесь и два века жить
Была б судьба легка мне.
Способны пробудить
Они любовь и в камне!..
Но и при счастье том
В долгу я буду, люди,
Пред вами,
Чьим трудом
Мой край прославлен будет.
 

«Положено гостю…»

 
Положено гостю
Оказывать честь.
Вопрос задают мне:
– Не хочешь ли есть?
 
 
Странный обычай
На Севере есть.
 
 
В горах Дагестана
Порядок другой.
Воскликнет хозяин:
– К столу, дорогой!
 
 
В горских аулах
Обычай такой.
 
 
Хозяину дома
Не возражай,
Хозяина дома
Не обижай.
Закон уважай!
 

Хинкал

 
Хинкал, хинкал,
Каждый вечер хинкал…
 

Народная песня

 
До дома верст почти две тыщи,
Но, расстоянью вопреки,
Мне захотелось горской пищи,
И я купил кулек муки.
 
 
И на огонь кастрюлю с ходу
Поставил,
глянув на часы,
И опустил при этом в воду
Кусок бараньей колбасы.
 
 
Из теста ровного я вскоре
Слепил хинкалы,
и они
Ракушкам, что белеют в море,
Все были внешностью сродни.
 
 
И, подкрутив слегка горелку,
Чей пламень слишком жарок был,
В большую плоскую тарелку
Я колбасу переложил.
 
 
Чеснок – огня родное чадо.
Ошинковав его бока,
Подливку сделал я, как надо,
Из огненного чеснока.
 
 
И острый запах, как в ауле,
Я вожделенно уловил.
И в лоно бурное кастрюли
Хинкалы тихо опустил.
 
 
И, дав еще кастрюле малость
Побыть в клубящемся пылу,
Достал вино.
И мне осталось
Друзей потребовать к столу.
 
 
Они, как следует мужчинам,
Явились вмиг на мой порог.
И чеснока и перца с тмином
Здесь ноздри запах им ожег.
 
 
И не пришлось скучать бокалам,
Сверкающим, как луч, росой.
– Прошу закусывать хинкалом!
– О, нет! Мы – лучше колбасой!
 
 
Казалось им,
в горах рожденный,
Лишь я способен есть хинкал,
Что дан желудок мне луженый,
Достойный всяческих похвал.
 
 
Их уговаривать отчаясь,
Сам на хинкал я приналег.
И мысленно они, печалясь,
Мне сочиняли некролог.
 
 
Расстегнут ворот нараспашку,
Сколь я хинкала съел – не в счет.
И, осушив бульона чашку,
Смахнул со лба ядреный пот.
 
 
На кунаков глядел я с лаской,
Вино в бокалы подливал.
И стали пробовать с опаской
Они кавказский мой хинкал.
 
 
Но вот,
лиха беда начало,
Пришлась по вкусу им еда:
Тарелки съели бы, когда
Тарелки были б из хинкала.
 
 
И чесноком благоухали
Они, домой отправясь спать,
И рты округло открывали,
Дыша, как будто на печать.