Текст книги "Бобо (СИ)"

Автор книги: Юстасия Тарасава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Тарасава Юстасия
Бобо

БОБО

Я Бо́бо. Жёлтая ворона. Мир полон цветных ворон. Не всем же быть белыми или чёрными, нужен кто-то и радужный. Бирюзовый, сиреневый, красный, зелёный, оранжевый. Или жёлтый.

Больше всего на свете я люблю путешествия. Мы, вороны, птицы перелётные, нас хлебом не корми, дай полетать. Когда садишься в самолёт, поезд, автобус, машину – чувствуешь, что у тебя вырастают крылья. Когда выходишь из вокзала в другом городе – перед тобой другой мир. Когда возвращаешься из поездки домой – привозишь этот мир с собой, и он навсегда остаётся в тебе. И в моей копилке путешествий становится на один город больше. Я живу, учусь, гуляю с друзьями, а на каникулах езжу с мамой путешествовать. Мы были в разных местах, в Европе и в Азии, и даже на других континентах. Моя мама – филолог, она только и умеет, что книжки читать. Иногда она пишет книги о книгах, и её приглашают прочитать лекции, провести семинар, выступить на симпозиумах и конференциях – чтобы она могла рассказать о своих открытиях. Хотя какие же это открытия – написать книгу об истории давным-давно кем-то написанной книги? А вот не поверите, есть люди, которым это интересно, и каждый раз набирается полный зал послушать мамины выступления! Когда мама выступает в других городах, она всегда берёт меня с собой, чтобы до и после конференций мы с ней знакомились с новыми местами. Так я и попал в эту историю.

ТЁПЛЫЙ ГОРОД

обнял нас ласковым жарким ветром, пальмы приветственно махали нам своими длинными листьями, и казалось, что всё улыбается. Даже горы. Я никогда не думал, что горы могут улыбаться, но эти, в Лочини, могли. Солнце светило так ярко, что было больно смотреть, как ни на миг не выключающаяся фотовспышка. И всё выглядело каким-то киношным и ненастоящим. Мы словно прилетели на съёмки фильма по восточным сказкам.

В толпу выходивших из аэропорта, так же, как и мы, ослеплённых и обожжённых горячими золотыми лучами людей, нырнул смуглый глазастый парень и выловил нас с мамой из потока: "Вы на конференцию? Идите за мной. Я Нодар, ваш водитель". Он подхватил наш самый тяжёлый чемодан, как пушинку, и повёл нас к автостоянке. А я плёлся сзади и думал, как он догадался, что на конференцию именно мы? В машине я не выдержал и спросил его об этом. Нодар рассмеялся и достал из бардачка мамину фотографию: "Вот, мне в институте дали портрет профессора и сказали, что она будет с сыном". Всё правильно – мама профессор, а я её сын Бобо. Мне стало стыдно, что я сам не сообразил. А Нодар засмеялся и смеялся всю дорогу, как будто он нам так рад, будто всю жизнь нас ждал и наконец дождался, и всю дорогу хвастался, как будто всё вокруг принадлежало ему, будто это были его улицы, его дома, его крепости. Он рассказывал историю каждого дома, мимо которого мы проезжали, чуть ли не каждого камня, и я подумал, что всё это действительно его – его страна, его город, и он ими очень гордится, и хочет, чтобы они нам понравились тоже. И они нам понравились. Они не могли не понравиться.

Нодар привёз нас в квартиру, которую приготовил для мамы институт, и помог выгрузить вещи. "Сколько времени вам нужно, чтобы отдохнуть?" – спросил он. "Отдохнуть? – удивилась мама. – Мы не устали". "Отлично! – обрадовался Нодар, – тогда я повезу вас обедать и покажу город". Странный он парень, этот Нодар, только и делал, что радовался и шутил, всё вокруг для него было шуткой. "Вы приехали в институт имени Джавахишвили и живёте на улице Джавахишвили, вот так совпадение! – смеялся он. – А эта церковь называется Невели, это русская церковь". "Невского? – обрадовалась мама. – Ой, как хорошо! Я давно хотела попасть к отцу Виталию". Нодар одобрительно кивнул и стал рассказывать про улицу Марджанишвили, на которую мы выехали.

Он возил нас по городу и показывал всё, как заправский гид. Сиони, Метехи, Самебу, Старый Город, Георгия Горгасала и Давида Строителя. В рассказах Нодара, то страшных, то смешных и пересыпанных анекдотами, прошлое оживало и открывало нам свои секреты. Он цитировал разных поэтов, а когда показывал серные бани, на память прочитал отрывок из "Путешествия в Арзрум". Я всегда думал, что прозу учить наизусть труднее, но Нодар, похоже, так не считал.

– Первый раз вижу такого образованного водителя. Вы настоящий экскурсовод! – восхитилась мама.

– Я не просто водитель, – обиделся Нодар, – я грузин!

И он пустился в долгие объяснения про имеретинцев, аджарцев, гурийцев, картлийцев, кахетинцев, пшавов, тушенцев, хевсуров, рачинцев и ещё каких-то народов, которые вроде бы все вместе грузины, а по отдельности разные, совсем непохожие. Наверное, Нодар ещё долго бы рассказывал, как они научились жить дружно и быть одной страной. Историю он знал как увлекательный фильм, а не как скучный учебник – шутил, грустил и рисовал оживающие картинки. Но вдруг он остановил и свой рассказ, и машину, и сказал, что нам пора обедать, и обедать мы будем именно здесь, на улице Шардони.

В кафе нас уже ждали. Никогда я ещё не видел такого застолья – все кафедры, весь факультет, который проводил конференцию, собрался и чествовал маму. Столько похвал сразу я сроду не слышал. И меня тоже хвалили, хотя хвалить меня совершенно не за что, я обыкновенный школьник, и даже не отличник, и ничего особенного я никогда не совершал, а всегда жил самой обычной жизнью. Но меня всё равно расхваливали до небес, как героя. Я даже стал сомневаться: может, я не всё знаю о себе? Может, я действительно сделал что-то выдающееся? Но особо раздумывать было некогда. Столы ломились от еды, и вот она-то точно была необыкновенной. Необыкновенно вкусной. Я и не знал, что можно так вкусно приготовить баклажаны, я раньше их не любил, но эти аджапсандали таяли во рту. И лобио. И хачапури. Я учился правильно держать за хвостики хинкали, макал кукурузные лепёшки мчади в соусы ткемали и сацебели, и мне казалось, что я лопну, но остановиться я не мог. Каждый раз, когда я думал: "Всё, больше не могу!", оказывалось, что на меня смотрит ещё один кусочек, маленький кусочек пахлавы, ну разве можно от него отказаться? Всего один кусочек и глоточек лимонада. Я ел и ел, а люди за столом всё хвалили и хвалили нас с мамой и всех остальных, и радовались, и пели, и ели, и снова восхищались, час за часом. Гостей было немного – несколько приехавших на конференцию, как мама. Хозяев было гораздо больше и каждый произносил торжественную речь. Я был поражён, сколько же существует поводов для благодарности и восторженных слов, чтобы её выразить, а главное – сколько желания восхищаться друг другом! Когда гости начали расходиться, на улице уже стемнело. Мы ехали по вечернему городу – совсем другому городу, темнота и гирлянды огней превратили его в сказочный, волшебный, фантастический город. Мне снова казалось, что мы на съёмках кино.

Нодар отвёз нас на квартиру и пообещал заехать утром: – Сладких снов, Бобо! Утром мы поедем в крепость Нарикала. Мтацминда тебе понравится.

Я еле доплёлся до постели и уснул, едва прикоснувшись к подушке. Мне снился Тёплый Город. Очень тёплый.

Мтацминда мне не понравилась. Как может Мтацминда понравиться? Что значит "понравиться", когда речь идёт о священной горе?! Мтацминда меня поразила, заворожила, заколдовала, мне захотелось там жить! Сначала мы осмотрели крепость и Пантеон, сходили в гости к Грибоедову, а потом в парке аттракционов я развлекался, как маленький. Катался на динозаврах, пугал привидения в комнате страха, а с колеса обозрения видно было даже далёкие Казбеги, как сказал Нодар. Потом мы сидели в ресторанчике у смотровой площадки, ели пончики и чем дольше я смотрел на раскинувшийся внизу Тёплый Город, тем сильнее понимал, что я люблю этот город, и эту гору, и всегда любил, просто не знал об этом. Они давно жили где-то глубоко во мне, я о них не задумывался и не мечтал, а вот теперь увидел и понял – это моё, оно во мне есть и всегда было. Откуда оно во мне? Я же в этом городе первый раз! Все эти деревья, горы, крепости, старые каменные дома, запах хлеба, вкус тархуна, почти незаметный ласковый ветер Тёплого Города – почему это всё такое родное, знакомое, близкое?

– Я здесь уже был? – спросил я у мамы, когда Нодар отошёл сфотографировать нас.

– Думаю, да, – кивнула мама.

– Ты не знаешь? – удивился я.

– Я же не слежу, что ты читаешь. Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, Толстой, Мандельштам, Пастернак, Ахмадулина, Евтушенко, – мама задумчиво посмотрела на меня. – Определённо, ты здесь с ними был.

Когда мы поднимались на Мтацминду на фуникулёре, я чувствовал любопытство и азарт. А спускался уже другим – вагончик вёз меня в мой Тёплый Город, в мой самый Тёплый Город, и его тепло разливалось во мне, и хотелось обнять весь мир. Я улыбался всему, как Нодар. А дэвы, караулившие выход из парка, хитро улыбались мне вслед.

БАРАХОЛКА НА СУХОМ МОСТУ

больше похожа на музей под открытым небом. Когда-то здесь был рукав реки Куры, а теперь ездят машины, а на тротуарах сидят продавцы, разложив свои богатства на расстеленных прямо на земле газетах и кусках ткани. Коллекционеры торгуются о ценах на антиквариат, а такие же, как мы, туристы прогуливаются и глазеют на чудные товары.

– Если потеряетесь, – сказал Нодар нам с мамой, – встречаемся у вон той скульптуры, – он махнул в сторону бронзовой фигуры художника.

Я рассеянно кивнул и мы пошли бродить по блошке. Не знаю почему, то ли потому что мы любопытные вороны, то ли по другой причине, но блошиные рынки – это наша страсть. Моя мама фанат барахолок, а я отношусь к ним не как к местам купли-продажи, а скорее как к выставкам. Груды хлама вызывают у меня благоговейный трепет. Картины, старинные наряды, ковры ручной работы, украшения, иконы, чугунные утюги, изящные статуэтки, роскошная посуда, старые фотоаппараты и ветхие открытки, чего здесь только не было! Невероятные коллекции наручных и карманных часов, шкатулок, значков вперемешку с допотопными телефонами, патефонами, дряхлыми транзисторами, проигрывателями, виниловыми пластинками и пишущими машинками. В дальней части рынка на прилавках лежали вещи, которые боязно было положить на землю или багажник машины, до того хрупкими выглядели эти хрустальные люстры и фарфоровые безделушки.

У рядов с холодным оружием я замер и простоял довольно долго, разглядывая кинжалы, ножи и сабли, мерцавшие тёмным серебром на бережно подстеленной бархатной ткани. Мне бы хотелось купить их все, чтобы любоваться ими дома и придумывать страшные и великодушные истории про это оружие и про людей, которым оно принадлежало. На некоторых клинках были бурые пятна то ли ржавчины, то ли чего-то ещё. Оружие всегда рассказывает про войны лучше, чем все учебники, вместе взятые. А это оружие рассказывало про войны, которые были здесь так часто, что стали привычной частью жизни, где каждый мальчишка с самого детства был вооружен и умел сражаться. А смог бы я тоже? По правде... смог бы? Я вздохнул и пошёл разыскивать маму. Она стояла возле целой армии глиняных кувшинов и выбирала турку для кофе.

– Не знаю, какую джезву купить, – спросила у меня мама, – керамическую или медную?

Пожилая женщина, одетая во всё чёрное, терпеливо ждала, когда мама примет решение. Мама обернулась на рынок и стала подслеповато вглядываться вдаль, наверное, пытаясь высмотреть Нодара. Смешная у меня всё-таки мама. Ну чем Нодар ей поможет? Это же не ему, а ей варить кофе в этих джезвах, что он может посоветовать?

– Бери обе, – сказал я.

– Дорого.

– А я скину! – оживилась чёрная дама. – Я вам цену уступлю.

– Бери, – повторил я. – Если тебе две дорого, купи одну себе, а вторую мне. Получится дешевле.

Мама рассмеялась и, счастливая, высыпала на ладонь крупные местные монеты: – Помоги-ка мне разобраться в этих тетри и лари.

Люблю путешествия, я уже говорил? Люблю незнакомые места и непонятную речь, и считать иностранные деньги тоже люблю, это гораздо интереснее уроков математики: умножать, делить, переводить. Почему этому не учат в школе?

Мы купили турки и продавщица завернула их в толстую коричневую бумагу, приговаривая добрые пожелания, чтобы в них варился самый вкусный кофе и приносил нам счастье и здоровье. Мама осторожно уложила свои сокровища в сумку, и они ещё долго благодарили друг друга за покупку. Наконец мне удалось отлепить маму от этого прилавка и мы двинулись дальше. Нодар сидел на корточках перед россыпью деталей и сосредоточенно выбирал какие-то схемы-клеммы. Мы не стали его отвлекать и пошли в книжный ряд.

Книжный – это мягко сказано. Я часто хожу в книжные магазины, супермаркеты и букинистические или покупаю книги в интернете, но по сравнению с ними здесь были настоящие древности. Я бы не удивился, узнав, что часть этих книг написана на папирусе или телячьей коже. Потёртые обложки, потемневшие от времени страницы, замысловатые крупные буквицы в начале глав, витиеватые закорючки диковинного алфавита. Хотя почему диковинного? Для местных он самый что ни на есть понятный и привычный. А для меня – абракадабра какая-то. Но эти антикварные печатные развалюхи притягивали как магнит и, зная мою маму, я боялся, что она захочет купить их все. Для неё книги – воздух и еда одновременно.

И вдруг я увидел Книгу. Не знаю, чем она выделялась среди прочих. Книга как книга. Старая, рваная, не очень чистая, с громоздким металлическим замком в виде виноградной ветви. Таких книг здесь пруд пруди. Но что-то в ней было, чего не было в других. Её хотелось купить и не выпускать из рук, и никогда никому не отдавать. Я старался не смотреть на неё, но не мог отвести взгляд. Стоял как прикованный и боялся, что мама увидит её тоже, и тогда мы точно купим эту Книгу, хотя стоит она наверняка целое состояние. И боялся ещё чего-то, сам не понимая чего. Старик, продававший эту книгу, улыбнулся и заговорщицки подмигнул мне. Нет, покачал головой я. Да, кивнул он. Так мы и стояли, разговаривая глазами. Его чёрные глаза, окружённые сеточками морщин, убеждали меня: "Покупай, не бойся!" Я молча мотал головой. Тогда старик обратился к маме, рывшейся в книжных развалах: – Прекраснейшая!

– Вы мне? – растерялась мама.

– Тебе, тебе, – поманил её старик.

Мама подошла ближе и нахмурила брови, переводя взгляд с меня на старика, словно пытаясь понять, не натворил ли я чего и нужно ли меня с ходу защищать или надо сначала разобраться.

– Тебя ждёт! – старик постучал по Книге заскорузлым коричневым пальцем.

Мама увидела Книгу и ахнула. И тут же её восторг сменился ужасом – она явно представила цену этого сокровища. С такими суммами мы были незнакомы. Старик благодушно улыбался и почему-то одобрительно качал головой. Я разозлился на него, неужели он не видит, что нам его товар не по карману? Мама обрадуется, что ей довелось встретить такую редкую книгу, а потом расстроится, что не может её купить, и будет дома всю ночь вздыхать и считать, сколько научных статей ей нужно написать, чтобы накопить на такой превосходный экземпляр. Эмоции от восхищения до отчаяния пробежали по её лицу, и мама робко спросила: – Можно?

– Нужно! – рассмеялся старик.

Мама кивнула мне и я протянул руку к Книге. Тяжёлая, обитая металлом обложка легко открылась, Книга сама распахнулась навстречу мне, едва я успел к ней прикоснуться. Это действительно была Книга. Древняя, дряхлая, но живая и обрадовавшаяся, что её наконец открыли. На пожелтевших страницах, исписанных выцветшими чернилами, были картинки и, когда я смотрел на них, они тоже смотрели на меня, и люди на них – радующиеся, горюющие, задумчивые, строгие, мечтательные, насмешливые, надменные, старые и молодые, дети, юноши, девушки, зрелые важные господа и дамы, молодожёны в праздничных платьях и монахи в чёрных рясах, – все эти люди ликовали, увидев нас с мамой. Я зажмурился и даже потёр глаза. Книга не мультик, иллюстрации в ней не могут двигаться. Не должны. Я снова взглянул на них. Они двигались. Мама зачарованно смотрела на них и их поведение её абсолютно не смущало. Или она не видит, что они двигаются? Неужели это заметно только мне? Может, я перегрелся и у меня так проявляется тепловой удар?

Сколько же она стоит, эта чёртова Книга?

– Семь лари, – ответил старик и немного укоризненно добавил, – только она не чёртова. Наоборот.

– Библия, что ли? – не понял я.

– Как семь?! – поразилась мама. – Но это ведь слишком мало за такую старинную книгу. Вы, наверное, хотели сказать семь тысяч лари?

– Семь лари, – повторил старик. – Я сказал что хотел.

Мама беспомощно переводила взгляд с Книги на меня, словно спрашивая, что делать.

– Семь лари? – почему-то шёпотом переспросил я.

– Семь, – подтвердил старик.

– Тогда мы берём. – Я отсчитал монеты. – Нельзя не взять, мам. Она же тебе потом сниться будет.

Старик захлопнул Книгу и виноградовый замок с лязгом защёлкнулся. Одной рукой он взял деньги, а другой протянул мне Книгу. Я чуть не уронил её, Книга оказалась ужасно тяжёлой. Мы уже собрались уходить, когда старик поманил маму и надел ей на шею словно из воздуха взявшуюся металлическую подвеску на кожаном шнурке.

– Да вы что! – возмутилась мама, – вы и так нам книгу практически даром отдали, и ещё медальон?!

Старик усмехнулся и сказал: – Книга без него не может. Он её охраняет.

Мама растерянно посмотрела на меня, поблагодарила старика и мы пошли к выходу. Нодар ждал нас возле бронзового художника.

– Хорошая штука! – одобрил он Книгу и, повертев её в руках, спросил: – А ключ от неё есть? Она же закрыта.

Я попробовал открыть. Книга не открывалась.

– Подержи-ка, – сунул я Книгу маме и побежал обратно к старику.

Я прошёл весь книжный ряд туда и обратно. Никакого старика там не было.

МАМА

сняла медальон, рассмотрела и повесила мне на шею, пробормотав, что ей не по возрасту носить украшения на шнурках. Я не ношу висюльки, но спорить с ней не стал, молча спрятал медальон под футболку. День был большой, все устали и я был расстроен – всё-таки обманул нас проклятый старик, не бывает таких драгоценных книг за бесценок.

Нодар довёз нас до дома и мы с наслаждением нырнули в прохладу квартиры. Мама положила Книгу на стол и не могла на неё надышаться – крутила, вертела, гладила. О джезвах, которые она несколько лет мечтала купить и теперь лежавших в её сумке, она совсем забыла. Я тоже покрутился около Книги, но открыть её не удавалось, и я пошёл искать инструменты. Ничего, я справлюсь с её замком. Мне позарез надо проверить, живые в ней картинки или нет. Я облазил все закутки, но инструментов в этой квартире не было. Ни отвёртки, ни плоскогубцев, ни даже молотка. Только ножи и вилки. Кухня навела меня на мысли о еде. Неплохо было бы подкрепиться. Почему после всех этих базарчиков и блошиных рынков всегда хочется есть? Наверное, потому что сам не замечаешь, как провёл там несколько часов.

– Бобо, ты куда? – вслед мне крикнула мама.

– В хлебную лавку на углу с Марджанишвили. Я у них в витрине хачапури видел.

– О, возьми побольше! – оживилась мама. – И лобиани. Устроим пир на весь мир.

Во дворе девчушка лет восьми, высунув от усердия язык, поливала асфальт из шланга. Молодые и пожилые мужчины в увитой плющом беседке играли в домино и громко переговаривались. Я остановился посмотреть на них. Никогда не видел, чтобы в наше время взрослые люди во дворе играли в домино, а для них это, похоже, было обычным делом.

– Хочешь сыграть? – пригласили они.

– А, нет, – смутился я и зачем-то спросил, – я в магазин бегу, вам что-нибудь купить?

Игроки загалдели, засмеялись и самый старший сказал: – Спасибо, Бобо! Ничего не надо. Хороший ты парень!

Я выбежал из двора. Не люблю, когда меня хвалят. И откуда они знают, что я Бобо? Не иначе Нодар рассказал или госпожа Лейла, наша квартирная хозяйка, она приходила утром, приносила завтрак. "Хороший ты парень, Бобо!" – передразнил я и припустил вниз по улице. В магазинчике за углом накупил горячей свежей выпечки и сбегал через дорогу за лимонадом. Продавщица долго отсчитывала сдачу с тархуна и дюшеса, и я начал нервничать, что лепёшки остынут. На обратном пути поделился хачапури с сидевшим у ворот церкви нищим. Соседей во дворе уже не было. Я быстро поднялся на наш этаж и почувствовал тревогу. Дверь в квартиру была приоткрыта. Мама никогда не оставляет дверь нараспашку, она жуткая трусиха. Я прислушался, потом осторожно заглянул в щёлку. Тихо. Слишком тихо. Я рывком раскрыл дверь и обомлел. Всё в квартире было перевёрнуто вверх дном. А мамы не было. На сколько минут я выбегал? Минут на пятнадцать, если не меньше. Кто мог за это время разгромить квартиру и похитить маму? А может, мама убежала звать на помощь? Но почему я её не встретил? Она побежала в другую сторону? Вряд ли. Мама всегда беспокоится в первую очередь обо мне и в случае опасности она побежала бы меня спасать. Я у неё один. И она у меня одна. А сейчас и вовсе ни одной. Я в чужой стране, не знаю языка, не знаю никого, кроме нескольких маминых коллег, но их номера есть только у мамы в телефоне, а мамин телефон валялся на полу разбитый. Книги на столе не было. Я обошёл всю квартиру, заглянул в каждый угол, рассмотрел все разбросанные вещи. Книги не было нигде. В том, что маму похитили, я не сомневался. Но зачем? Зачем она кому-то понадобилась? Если хотели забрать Книгу – ну и забирали бы, а зачем забирать маму? Какой выкуп за неё можно потребовать? Она же не миллионер. И что мне теперь делать? Как нужно себя вести, когда у тебя похищают родителей? Киднеппинг – слышал, а вот о мамнеппинге – никогда. Или здесь он называется по-другому? Если "мама" здесь значит "папа", а "деда" значит "мама", то похищение мамы, то есть деды, будет "деданеппинг"? И слово дурацкое, и вся эта история бред!

– Тук-тук, извините, что поздно. – У порога стоял Нодар с пакетами в руках и ошарашенно разглядывал комнату. – Вай ме! – потрясённо выдохнул он. – У вас тут что, землетрясение было?

Странный он парень, Нодар. Всегда старается пошутить.

– У нас тут... мама исчезла, – я сглотнул комок в горле. Не буду плакать. Не при нём.

– Так, – Нодар обвёл глазами комнату и взгляд его упёрся в мамин телефон, вернее, в то, что им раньше было. Потом он посмотрел на меня: – А ты чего с сумками стоишь?

Я и не заметил, что до сих пор держу пакеты с покупками в руках.

– А ты? – переспросил я.

Нодар протянул вперёд руки с набитыми до отказа пакетами: – А я вам покушать привёз. Моя бабушка ачму испекла, а это девочки с кафедры долму передать просили, ну и так, по мелочи.

"Хорошие мелочи, – подумал я, глядя на выпирающие из пузатых пакетов свёртки, – килограммов на десять". А вслух сказал: – Спасибо. – И расхохотался. Я не собирался смеяться, но хохотал и хохотал, и никак не мог остановиться. Мы с ним стояли друг напротив друга с дурацкими пакетами, полными еды, а мамы не было.

Нодар отнёс пакеты в кухню, достал телефон и принялся названивать и что-то объяснять по-грузински. Как я понял из имён, которые он называл, сначала он позвонил декану в институт, потом ещё одному человеку с кафедры, и только потом вызвал полицию. Закончив разговаривать, отнёс и мои пакеты в кухню и по-хозяйски убрал продукты в холодильник.

– Может, поешь, пока полиция не приехала?

Я помотал головой. Не до еды сейчас. Нодар кивнул и принялся снова осматривать квартиру.

– Слушай, а это здесь раньше было?

На вешалке у входной двери на рожок для шляп был наколот книжный лист.

– Как думаешь, можно его трогать? – спросил Нодар. – Может, на нём отпечатки пальцев?

Я подошёл и снял листок с пронзившего его копья. Грибоедов. "Горе от ума". Кто и что хотел этим сказать? Мама филолог, она никогда не вырвет страницу из книги, для неё это всё равно что человеку руку оторвать. И всё же... А вдруг мама хотела мне что-то сказать? Но что? Грибоедов? Шифр? Я быстро достал из чемодана мой блокнот и сделал решётку. Наложил на книжный лист, проверил. Никакой криптограммы. И всё же зачем-то этот листок оставили. Это записка. Но о чём? "Уж коли зло пресечь: Забрать все книги бы да сжечь." О Книге? Забрали Книгу, чтобы сжечь? Кто? Забрали Книгу, чтобы пресечь зло? Какое? Ничего вразумительного в голову не приходило, только вспоминались ухмыляющиеся морды дэвов на Мтацминде.

К приезду полиции я совсем запутался в мыслях и невнятно отвечал на вопросы. Полицейские не понимали по-русски, а я ни слова не знал по-грузински, поэтому мы изъяснялись через Нодара. Я пытался рассказать им про записку, но это не произвело на них впечатления. Они повертели в руках грибоедовский листок, хмыкнули и убрали его в папку с документами. Полиция мне не поверила, но я знал – всё дело в Книге. И зачем я только уговорил маму её купить?

Сфотографировав почти все предметы в комнате и сняв отпечатки пальцев со всех ровных поверхностей, полицейские забрали останки маминого телефона и уехали. Нодар перевёл, чтобы я не волновался, они будут искать маму и обязательно её найдут. "Не найдут", – шепнул противный голосок внутри. Оставаться в пустой разгромленной квартире было выше моих сил. Я встал и медленно побрел к двери.

– Куда ты? – спросил Нодар.

– Не знаю... – пожал я плечами.

– Подожди, и мне туда... – он быстро прошёл по квартире, закрыл все окна, выключил свет и вышел на площадку.

– А если мама вернётся, а дома никого? – спросил я.

– А мы ей записку напишем, – сообразил Нодар. – И оставим ключ у госпожи Лейлы.

Он быстро накарябал послание маме и вставил его между дверью и косяком. Несмотря на поздний час госпожа Лейла не спала. И никто не спал. Весь дом, взбудораженный приездом полицейских машин и неясными новостями о пропаже мамы, гудел как потревоженный улей. Госпожа Лейла обещала позаботиться о маме, если она появится в наше отсутствие. "Не появится", – чуть было не сказал я. Не знаю, откуда я это знал, но я знал точно: полицейские маму не найдут и сама она сюда не вернётся.

НОДАР

отвёз меня к своей бабушке, которая сразу принялась хлопотать и на смешном ломаном русском уговаривать меня поужинать. И уговорила. Я был уверен, что больше не смогу есть, пока не найду маму. Но бабушка Мэри и дедушка Автандил очень серьёзно и даже сурово объяснили мне, что питаться я должен обязательно, именно для того, чтобы найти маму. Чтобы были силы её найти. "Ты должен кушать! И спать! – строжился дедушка Автандил, – если у тебя сил не будет, чем ты сможешь маме помочь?" И я подумал, а и в самом деле, чем? Я хотел идти искать маму прямо сейчас, но куда идти, где её искать? Иди туда, не знаю, куда, как говорят в сказках. Я поужинал и лёг спать. Думал, ни за что не усну, но уснул мгновенно и спал долго. Когда я проснулся, было уже светло, бабушка Мэри хлопотала на кухне, а дедушка Автандил играл с Нодаром в шахматы. Я умывался и думал, где искать маму. Завтракал и думал, где искать маму. Я думал, думал, думал, но ничего не мог придумать. И тогда я стал думать, где искать Книгу. Ведь Книгу похитили вместе с мамой. Где эта Книга может быть? И что это вообще за Книга? Кроме оживающих картинок, что в ней ещё было особенного? Как она хоть называлась? Я ведь ничего не смог в ней понять, написано было на незнакомом языке. Я спросил у Нодара, разглядел ли он название Книги, но он не разобрал, Книга была старая, замызганная, обложка здорово истрепалась. Вроде бы "Книга Жизни" или что-то в этом роде. Ну, допустим, она и правда называется "Книга Жизни", и что? Я перегуглил весь интернет, но ничего об этой Книге не нашёл. А может продавца поискать, предложил Нодар. Должен же этот старик знать, что за товар он нам продал. И мы поехали на Сухой Мост. Я прочесал всю барахолку вдоль и поперёк, но вчерашнего старика не было. И даже никого похожего на него. Торговцы в книжном ряду не знали такого старичка, вчера он был здесь впервые. А вдруг он был тут первый и последний раз, испугался я. Если старик не появится, как мне найти маму?

Мы поехали на квартиру, госпожа Лейла отдала ключ и сообщила неутешительные новости. Мама не возвращалась. Чтобы мама оставила меня одного в чужой стране? Так не бывает. Если бы она могла вернуться, она бы давно вернулась и нашла меня. Значит, она не может. Я сложил в рюкзак запасы еды и несколько бутылок воды. Подумал и добавил куртку. На всякий случай. Сейчас, конечно, очень жарко, но кто знает, куда я пойду и когда вернусь? Уходить из квартиры было тяжело, но оставаться было ещё невыносимее.

Нодар припарковался у полицейского участка, похожего на большущий аквариум. За стеклянными стенами плавали рыбы-полицейские, а может и не рыбы вовсе, а осьминоги или морские коньки. Стены из стекла говорили: "Вот как у нас всё прозрачно, все могут видеть, как мы работаем". Но смотреть не хотелось. Я не понимал их разговоров. Нодар пошёл выяснять, что нового в расследовании, а я остался ждать его в машине. Я сидел и думал, доверил бы я ключи от своей машины постороннему подростку, если бы я был взрослым? А если я сейчас угоню его машину, что он будет делать? Глупые мысли, но я был рад, что в голову пришло хотя бы это. Думать о маме не получалось совсем. Видимо, я задремал, потому что не видел, как Нодар вышел из полицейского управления. Он появился в машине точно из ниоткуда и рванул с места. Он так лихо рулил, обгонял, сигналил, обзывал зазевавшихся водителей, что я не знал, что и думать, настолько резко изменился его обычный стиль вождения. Неужели полиция нашла маму и сказала Нодару, куда ехать? И тут же меня замутило от невысказанного вопроса: "Они нашли её... живую?"

– Куда мы едем? – спросил я как можно безразличнее.

– Куда надо, – ответил Нодар и это было совсем на него не похоже.

Я вжался в сиденье и окаменел: "Наверное, у полиции плохие новости". Нодар посмотрел на меня и широко улыбнулся: – Скоро ты увидишься с мамой.

– С ней всё в порядке? – не выдержал я.

– В полном! – заверил меня Нодар и улыбнулся ещё шире. Его улыбка мне не понравилась. Она была какая-то ненастоящая.

Нодар улыбался фальшивой улыбкой, машина неслась по шоссе, мы куда-то очень спешили, но куда? Почему он мне не говорит? Возможно, я стал слишком подозрительным, ну а кто бы не стал на моём месте?

– Расскажи мне что-нибудь, – попросил я.

– Что рассказать? – Нодар то ли был не в духе, то ли...

– Ну, об этих местах, – я махнул за окно. – Почитай стихи.

– Я не люблю стихи, – ответил он и на этот раз я ему поверил, он говорил искренне. Он не любит стихи. А вчера любил и читал, не остановишь. Но этого я говорить не стал. Не хочет, не надо. Будем ехать молча. Вчерашний и позавчерашний Нодар был намного лучше, а сегодняшний Нодар мне совсем не нравился. Что-то с ним было не так.

Примерно через час мы завернули на заправку. Нодар ушёл оплачивать бензин, а я сбежал. Взял рюкзак и дал дёру. Перешёл дорогу, спустился к реке и собрался перейти мост. И вдруг увидел маму. Она стояла в белом платье у воды и звала меня: "Бобо! Иди сюда!" Я не пошёл, я побежал, перескакивая с камня на камень и чудом не поскользнулся. А мама уходила всё дальше и глубже в речку и манила меня рукой: "Сюда, сюда!" Её золотые волосы развевались на ветру. Я зашёл в воду уже почти по колено, и вспомнил, что мама не умеет плавать. Она никогда не зашла бы в реку и уж точно не стала бы меня тянуть с собой. "Это не мама, – сообразил я, и крикнул: – Ты не моя мама!" И поспешил на берег. Я старался не оглядываться, но когда сзади раздался скрежет и вой, всё же не выдержал и посмотрел, и у меня мороз по коже пошёл. Вместо мамы из реки вылезало страшилище, изо рта его торчали зубы из меди, стеклянные глаза невидяще смотрели на меня, грязные волосы были всклокочены. Я быстро вскарабкался вверх и побежал по мосту. Я уже почти добежал до другого берега и стал сбавлять скорость – навстречу мне двигалось что-то огромное, ужасное и совершенно неправдоподобное. Я не поверил своим глазам – мне навстречу шёл громадный чёрный дэв, и рогатых клыкастых голов у него было десять или больше, я не стал считать, а быстренько повернул обратно и побежал назад. Но с другой стороны к мосту уже подходило жуткое существо, пытавшееся под видом мамы заманить меня в реку. Я снова развернулся и заметался по мосту. Трижды бежал я туда и обратно, но выхода не было. С одной стороны к мосту подходил дэв и под ним дрожала земля, а с другой приближалось страшилище с медными зубами. Тогда я скинул рюкзак, закрыл глаза и бросился в воду. Река подхватила меня и понесла прочь от подстерегавших у моста чудовищ. Я боялся, что они бросятся за мной в погоню, но они стали драться, а меня уносило всё дальше и дальше. Вскоре река ослабила свою хватку и выбросила меня на берег. У самого берега в воде валялся башмачок, расшитый разноцветными камнями и жемчугами, и светил, как солнце. Я хотел было его поднять, но на что он мне, один, да ещё и женский? И отчего он так светится? Связываться с непонятными вещами не хотелось. Я выполз из воды, отдышался, и пошёл вверх. Мне было всё равно куда идти, я не знал, где нахожусь, поэтому просто шёл вдоль берега, смотрел, как в речке плещется синяя рыба, и надеялся, что когда-нибудь куда-нибудь приду. И пришёл. Неподалёку от реки стоял дом. Я вошёл в него и обомлел – и чего только в этом доме нет! Прекрасные мелодии раздавались отовсюду, я заслушался. В доме никого не было, но еды и питья там было вдоволь – всё, что душе угодно, всё, чего только можно пожелать. Я поел и хотел было уснуть, но мысль о том, что я не знаю, чей это дом, прогнала сон. Я нашёл ковровую сумку, набил её припасами и решил убраться отсюда подобру-поздорову. Для одного дня приключений достаточно.