Текст книги "Охотники на фазанов"

Автор книги: Юсси Адлер-Ольсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Он лег, закинув руки за голову, и, глядя в потолок, представлял себе, как Мона Ибсен потягивается под периной. Если он сейчас же не возьмет себя в руки, то плохи будут его дела. Либо Мона Ибсен, либо парочка быстрых походов в какие-нибудь захудалые бордели, иначе остается идти добровольцем в полицейский корпус Афганистана. Лучше уж свинцовую пулю в лоб, чем дряблые редиски в штанах.

Из комнаты Йеспера в стену обрушился совершенно жуткий звук – нечто среднее между завыванием гангстерского рэпа и грохотом от падения целой деревни жестяных домов. Что делать – пойти к нему и обругать или просто заткнуть уши?

Карл выбрал остаться лежать, прижавшись ухом к подушке. Может быть, поэтому он подумал о Харди. Тот не может двигаться, не может даже лоб почесать. Ничего не может – только думать. Карл бы на его месте давно свихнулся.

Он посмотрел на фотографию, на которой они с Харди и Анкером стояли, обняв друг друга за плечи.

Трое чертовски хороших полицейских. Но во время последнего визита в больницу он узнал, что Харди думает иначе. Почему? Почему он думает, что Анкер имел какое-то отношение к засаде у хибары покойника с гвоздем в голове?

Карл посмотрел на изображение Анкера. В их троице тот был меньше всех ростом, но взгляд у него самый твердый. Он умер почти девять месяцев назад, а этот взгляд так и стоит перед глазами. Неужели Харди действительно думает, что Анкер мог быть как-то связан с собственными будущими убийцами?

Трудно было в это поверить. Карл помотал головой, потом скользнул взглядом по другим снимкам, запечатлевшим те дни, когда у них с Виггой еще все было хорошо, или крестьянскую усадьбу в Брёндерслеве. А вот и фото, сделанное Виггой, когда он впервые пришел домой в настоящей парадной форме.

На секунду Карл зажмурился. В углу, где висела эта фотография, было темно, и все же он заметил: там что-то не так.

Он отпустил подушку и встал. В это время Йеспер за стеной спустил новую свору жутких звуков. Карл подошел к фотографии. Сначала пятна показались ему похожими на тени, но, приблизившись вплотную, он разглядел, что это на самом деле.

Трудно не узнать настолько свежую кровь. Тонкими струйками она стекала по стене, и как, черт возьми, он раньше этого не заметил? И что эта чертовщина значит?

Карл позвал Мортена, выдернул из сладких грез цепеневшего перед плоским экраном Йеспера; один явился с недовольной, другой с обиженной физиономией. Но оба, когда Карл чуть ли не носом ткнул их в эти пятна, с негодованием отвергли инсинуации. Нет, Мортен к этому свинству не имеет никакого отношения!

Йеспер тоже, черт побери, нет, как и его подруга, если Карл на нее подумал. У него что, тараканы в голове завелись?

Карл еще раз взглянул на кровь и согласился.

Если снарядиться должным образом, то можно за три минуты забраться в дом, найти место, которое часто попадается на глаза Карлу, брызнуть на него кровью и исчезнуть. Ловкому человеку нетрудно выбрать три минуты, особенно учитывая, что Магнолиеванген, да и вообще весь Рённехольтпарк с восьми до шестнадцати стоят пустые, словно все население ветром сдуло.

Но если кто-то вообразил, будто эти детские шалости заставят Карла сбавить обороты и остановить расследование, это с его стороны большая глупость.

А кроме того, рыльце у них так или иначе в пушку.

15

Хорошие сны снились ей, только если напьется. Это было одной из причин, почему она пила.

А если не приложиться хорошенько к бутылке виски, результат всегда был предсказуем. После нескольких часов дремы, пронизанной неумолчным шепотом голосов, плакат с играющими детьми на двери наконец исчезал и она проваливалась в тяжелый сон, полный кошмарных видений. Проклятые картины только и ждали, когда она заснет. Воспоминания о мягких волосах матери, и вдруг – жесткое, каменное лицо. Воспоминания о девочке, старающейся спрятаться от всех в самых дальних углах похожей на дворец виллы. Страшные моменты. Стертые проблески, в которых мелькало лицо покинувшей ее матери. Холодные как лед объятия женщин, занявших ее место.

Потом она просыпалась в холодном поту. К этому моменту сны, как правило, доходили до ее окончательного разрыва с добропорядочным обществом и его фальшивыми приличиями. Все это она мечтала забыть. И еще то, что последовало дальше.

Накануне вечером она здорово напилась, поэтому утро началось сравнительно спокойно. Холод, кашель и пульсирующая головная боль – это она как-нибудь переживет. Лишь бы не одолевали мысли и голоса.

Она потянулась, пошарила под койкой и извлекла коробку, где хранилась еда. Система была простая: начинать всегда с того, что лежит в коробке справа. Доев правую сторону, она поворачивала коробку на сто восемьдесят градусов и снова брала то, что справа. Таким образом можно было наполнять левую сторону новым продуктами из «Альди». Все по отработанной схеме. Она никогда не делала запасов больше чем на два-три дня, иначе продукты портились, в особенности если солнце палило, нагревая крышу.

Она равнодушно доела йогурт – еда давно уже перестала ее интересовать. Затем запихала коробку обратно под койку, нащупала там ящичек, нежно погладила его и прошептала: «Да, да, моя радость. Маме надо в город. Я скоро вернусь».

Потом она понюхала подмышки и поняла, что пора помыться. Раньше она время от времени делала это на вокзале, но теперь нельзя, раз Тина предупредила, что какие-то люди ее там разыскивают. Если уж идти туда, то лишь приняв особые меры предосторожности.

Облизав ложку, она кинула пластиковый стаканчик в мешок для мусора на полу, обдумывая следующие шаги.

Накануне вечером она побывала у Дитлева дома. Час провела на улице перед виллой, глядя на мозаику освещенных окон, пока голоса не дали ей зеленый свет. Дом был очень ухоженный, но по-больничному стерильный и такой же бесчувственный, как сам Дитлев. Да и как могло быть иначе! Она разбила стекло в одном окне и успела хорошо осмотреться, прежде чем, откуда ни возьмись, перед ней появилась женщина в неглиже. Пистолета она испугалась. Но выражение испуга немного сошло с ее лица, когда она узнала, что пистолет был предназначен для мужа.

Тогда Кимми отдала пистолет женщине и сказала, чтобы та распоряжалась им, как ей вздумается. Женщина посмотрела на него, взвесила в руке и улыбнулась. Видно, она найдет ему применение. Все произошло так, как предсказывали голоса.

И Кимми отправилась назад в город окрыленная, уверенная, что все ясно поймут смысл этой весточки. Она пришла по их души. Никто из них, где бы он ни был, не может больше чувствовать себя в безопасности. Она взяла их на мушку.

Насколько она их знает, они вышлют за ней еще больше людей, которые будут искать ее на улицах. Эта мысль ее забавляла. Чем больше их будет, тем больше, значит, они насторожились.

Уж она доведет их до того, что они вообще ни о чем другом не смогут думать!

Когда Кимми мылась в душевой рядом с другими женщинами, самое худшее было не то, что она привлекает к себе внимание, и даже не любопытные взгляды, которые маленькие девочки бросали на длинные шрамы у нее на спине и животе. И не радость, которую явно испытывали женщины и дети от общего занятия. И даже не веселый гомон и хохот, доносящиеся из бассейна.

Тяжелей всего для Кимми было видеть полные жизни тела женщин. Золотые кольца на пальцах, которым было кого ласкать. Груди, которые кого-то питают. Животы и лона, которые только ждут, чтобы понести плод. Именно это зрелище давало пищу ее голосам.

Поэтому Кимми поскорей скинула одежду и побросала в шкафчик, не глядя на соседок, а пластиковые пакеты с чистой одеждой оставила на полу. Надо было спешить и все закончить раньше, чем глаза сами собой начнут осматриваться вокруг. Пока она в состоянии контролировать происходящее.

Уже через двадцать минут она снова была на улице на мосту Титгенсбро, одетая в приталенное пальто, аккуратно причесанная и окруженная непривычным облаком духов, которыми пользуются женщины высших слоев общества. Внизу блестели рельсы, уходящие в здание вокзала. Давно уже она так не одевалась, и сейчас ей определенно было неловко в таком наряде. Сейчас она была вылитым подобием того, против чего боролась, но так было необходимо. Она медленно пройдет по перрону к эскалатору и обойдет здание вокзала, как любая такая же женщина. Если при первом обходе она ничего не заметит, то устроится в уголке вокзального кафе и посидит за чашкой кофе, время от времени поглядывая на часы. Она хотела выглядеть как женщина, ожидающая отправления поезда. Стройная и вылизанная, высокомерно взирающая на мир сквозь темные очки.

Как женщина, которая знает, чего хочет от жизни.

Просидев так час, она увидела тощую фигуру Тины Крысятницы. Та прошла мимо, пошатываясь и с бессмысленной улыбкой уставившись невидящим взглядом себе под ноги. Очевидно, только что зарядилась героином. Никогда еще Тина не казалась такой беззащитной и изможденной, но Кимми не шевельнулась, только проводила Тину взглядом, пока та не скрылась за углом «Макдоналдса».

Именно благодаря этому Кимми заметила худощавого мужчину, который стоял у стены и разговаривал с двумя другими, одетыми в светлые пальто. При этом они не глядели друг другу в лицо, а все время озирались по сторонам, словно что-то высматривая, к тому же все трое были одеты почти одинаково. В голове у нее замигала красная лампочка.

Кимми медленно поднялась, поправила очки и решительной походкой двинулась прямо в их сторону, твердо ступая на высоких каблуках. Подойдя ближе, она увидела, что всем троим около сорока лет. Глубокие борозды вокруг рта свидетельствовали о нелегкой жизни. Это были не те морщины, которые наживают деловые люди, засиживаясь до глубокой ночи при нездоровом электрическом свете за столами, где горой навалены документы. Нет, такие морщины появляются у тех, кто долгие часы при любой погоде проводит на воздухе.

Когда до них оставалось всего несколько метров, все трое одновременно взглянули на нее. Она улыбнулась им, не открывая рта, прошла мимо в шаге от них и почувствовала, как они вдруг замерли в молчании. Когда она удалилась на несколько шагов, мужчины снова заговорили. Она остановилась и принялась рыться в сумочке. Одного из них назвали Ким. Имя на букву «К»!

Больше не обращая на нее внимания, они договаривались о месте и времени встречи. Значит, она может спокойно ходить по городу. Приметы, по которым они ее ищут, совершенно не совпадают с теми, которые у нее имеются сейчас. Ну еще бы!

Кимми обошла помещение вокзала, прислушиваясь к шепоту голосов; дойдя до киоска на другом конце, купила пачку «Фемины» и отправилась назад тем же путем. Теперь на месте оставался только один из мужчин – стоял, прислонясь к стене, явно приготовившись к долгому ожиданию. Все его движения были замедленными, только глаза непрестанно бегали. Это были именно такие люди, какими всегда окружали себя Торстен, Ульрик и Дитлев. Кули, которые на них трудятся, мелкая сволочь, способная на все ради денег. Готовая к таким услугам, о которых не пишут в рекламных объявлениях.

И чем дольше она на них смотрела, тем больше верила, что доберется до негодяев, с которыми хотела покончить. Ее возбуждение все росло, и голоса в голове громко заспорили, перебивая друг друга.

– Прекратите! – прошептала она, опуская глаза.

При этом человек за соседним столиком вскинул голову от тарелки, пытаясь определить, на что направлен ее гнев. Ну, в этом пускай разбирается сам!

«Прекратите!» – повторила она мысленно и опустила взгляд на первый попавшийся заголовок в газете. «Крепи свой брак» было написано там крупными буквами. Но она заметила только букву «К» – большое «К», вычурного вида. Опять это «К»!

Его звали Коре, но в третьем классе гимназии его называли просто К. Когда во втором классе выбирали старосту на будущий, выпускной год, он набрал подавляющее большинство голосов. Он был как бог. О нем шептались девчонки в своих комнатках и в гимназическом дортуаре, а достался он ей, Кимми. После трех танцев в комическом балете настал ее час, и Коре позволил ей потрогать его там, где еще не касались ничьи пальцы. А Кимми уже знала собственное тело и тело мальчиков – об этом позаботился Кристиан.

И Коре пропал, словно попался в капкан.

Успеваемость замечательного старосты с этого дня начала падать, и все удивлялись, отчего этот способный и целеустремленный парень неожиданно запустил учебу. А Кимми наслаждалась – ведь это было из-за нее. Притяжение ее тела подорвало успехи образцового ученика!

Коре двигался по хорошо накатанной дороге: его будущее было заранее продумано родителями, которых совершенно не интересовало, что за человек их сын. Главное было, чтобы он не выбился из колеи и вел себя в соответствии с требованиями своего круга.

Угождай семье, добивайся успеха, вот тебе и смысл жизни. А о деньгах можно не беспокоиться – так они думали.

Именно поэтому Коре стал первой жертвой, которую наметила себе Кимми. Она ненавидела все, что он воплощал собой, – награды за прилежание, призы за стрельбу по деревянной птице, победы на беговой дорожке, великолепные речи по торжественным поводам. Особенно ее раздражали его аккуратная стрижка и отглаженные брюки. Все это Кимми хотела уничтожить, снять скорлупу и посмотреть, что под ней.

Покончив с Коре, она стала присматривать следующую жертву. У нее был богатый выбор. Она не боялась ничего и никого.

Кимми сидела, почти не поднимая глаз от газеты, – если тот человек отойдет от стены, она это сразу почувствует. Десять с лишним лет жизни на улице обостряют инстинкты.

И через час это чутье заставило ее насторожиться. В зале появился человек, который будто бы слонялся без цели – куда ноги несут, однако глаза его пристально обшаривали все вокруг. Это был не карманник, который напряженно высматривает открытую сумочку или брошенное на стуле пальто. Не напарник вора, который в следующий миг выставит вперед руку, между тем как другой проделает в это время грязную работу. Нет, всю эту публику она изучила досконально, и этот был на нее не похож.

Этот невысокий, плотно сбитый человек был одет в поношенное толстое пальто с большими карманами. На первый взгляд вид его говорил о бедности, но Кимми приметила обман. Настоящие побирушки не смотрят на окружающих: они ищут мусорные бачки или объявление об очередной акции в сети фастфуда, смотрят на дорогу перед собой, заглядывают в углы, где может заваляться пустая бутылка. Они никогда не обращают внимания на лица и поведение людей. Вдобавок этот мужчина был смуглым, с густыми бровями, как турок или иранец. А где это видано, чтобы турок или иранец настолько опустился и бродил по улицам, как бездомный?

Кимми следила за ним глазами, пока он не поравнялся с человеком у стены. Она думала, что эти двое обменяются какими-то знаками. Но нет, ничего такого не случилось.

Тогда она решила подождать, мысленно упрашивая свои голоса не шуметь. Вскоре низкорослый вернулся на то же место, но и на этот раз между мужчинами ничего не произошло.

Кимми тихонько встала, осторожно задвинула стул и на некотором расстоянии последовала за смуглым.

Он шел не торопясь, иногда уходил из зала и оглядывал улицу Истедгаде, но ни разу не удалился настолько, чтобы она не могла наблюдать за ним с лестницы над строящимся туннелем.

Не было никакого сомнения, что он кого-то ищет – возможно, ее. Поэтому она пряталась за углами и вывесками.

Остановившись в третий раз у вокзальной почты, он опять принялся оглядывать зал и вдруг, обернувшись, уставился прямо на нее. Она не была к этому готова, поэтому мгновенно повернулась и направилась к стоянке такси, чтобы поскорее уехать. В этом он не мог ей помешать.

Но произошло неожиданное – она вдруг наткнулась на Тину Крысятницу.

– Привет, Кимми! – громко поздоровалась Тина, глядя на нее мутными глазами. – Я так и думала, что это ты, дорогая. Какая ты сегодня нарядная! В честь чего это?

Она протянула к Кимми руки, словно хотела убедиться, что та – не обман зрения, но Кимми вырвалась, и Тина осталась стоять с протянутыми руками.

Позади слышались торопливые шаги незнакомца.

16

В эту ночь трижды звонил телефон, но всякий раз, как Карл снимал трубку, на другом конце молчали.

За завтраком он спросил Мортена и Йеспера, не замечали ли они в доме чего-нибудь необычного, но полусонные домочадцы отвечали только недовольными взглядами.

– Может быть, вы вчера забыли запереть дверь и закрыть окна? – спросил Карл.

Господи, как же достучаться до их дремлющего сознания!

Йеспер пожал плечами: добиться от него толку в столь ранний час было не легче, чем выиграть в большой лотерее «Утопия». Но Мортен хоть что-то пробурчал себе под нос.

После завтрака Карл обошел вокруг дома, но не углядел ничего необычного. Замок входной двери не был поцарапан, окна тоже в порядке. Ему наносили визит умелые взломщики.

Потратив десять минут на обследование, он сел в служебный автомобиль, оставленный среди серых бетонных зданий, и вдруг почуял запах бензина.

– О черт! – Карл мгновенно распахнул переднюю дверцу, боком вывалился на бетон парковки и покатился по ней.

Найдя укрытие за фургоном, он замер, ожидая, что сейчас Магнолиеванген озарится вспышкой пламени и грохнет взрыв, от которого по всей улице вылетят стекла.

– Карл, что случилось? – раздался рядом спокойный голос.

Обернувшись, Карл увидел Кенна – своего соседа и партнера по частым гриль-вечеринкам. Несмотря на утреннюю прохладу, тот был в одной майке и не мерз.

– Стой и не двигайся! – приказал Карл, всматриваясь в улицу Рённехольтспарквей.

На ней не заметно было ни малейшего движения, разве что на подвижном лице Кенна удивленно шевельнулись брови. Возможно, когда Карл в следующий раз подойдет к машине, где-нибудь нажмут кнопку радиоуправления. Или будет достаточно одной искры от включенного зажигания.

– Кто-то покопался в моей машине, – сказал Карл, перестав вглядываться в крыши зданий и сотни окружающих окон.

В первую минуту он подумал вызвать полицейских техников, но отбросил эту мысль. Те, кто хотел его припугнуть, не оставляют после себя отпечатков пальцев. Надо было принять случившееся и ехать на поезде.

И кто же он теперь, охотник или жертва? Похоже, что в данном случае то и другое одновременно.

Едва Карл вошел в кабинет и снял пальто, как перед ним выросла Роза с черными как сажа ресницами.

– Механики из транспортного отдела сейчас в Аллерёде, – сообщила она, выгнув брови дугой. – Говорят, с твоей машиной ничего серьезного, немного подтекает бензиновый шланг. Спрашивают, насколько это, по-твоему, представляет интерес?

Скучающе, как в замедленной съемке, она опустила веки, но Карл сделал вид, что не заметил. За свой авторитет надо бороться с самого начала.

– Карл, мне сейчас отчитаться в поручениях или подождать, пока пары бензина выветрятся из твоей головы?

– Выкладывай, – сказал он, закурив и откинувшись в кресле. Авось механики сообразят забрать машину в управление.

– Начнем с несчастного случая в плавательном бассейне Беллахой. Здесь мало что можно добавить. Парню было девятнадцать, и его звали Коре Бруно. – Роза выразительно посмотрела на Карла с улыбкой, от которой ямочки на щеках проступили еще сильней. – Бруно! Как тебе это нравится? – Кажется, она едва удержалась от смеха. – Он был хороший пловец и вообще спортивный парень. Родители жили в Стамбуле, но дедушка с бабушкой – в Эмдрупе, неподалеку от бассейна в Беллахой. Обыкновенно он проводил у них выходные. – Роза полистала свои бумаги. – В отчете его смерть названа несчастным случаем, произошедшим по вине самого Коре Бруно. На десятиметровом трамплине надо быть внимательнее.

Роза сунула шариковую ручку в свою прическу, но вряд ли она там долго удержится.

– С утра шел дождь, так что парнишка, вероятно, поскользнулся на мокрой доске, собираясь, как я думаю, продемонстрировать перед кем-то свою ловкость. Рядом с ним никого не было, и никто не видел, как это в точности случилось, но он упал на кафельный пол и голова его была развернута на сто восемьдесят градусов.

Карл посмотрел на Розу. На языке у него уже вертелся вопрос, но она продолжила, не дожидаясь его реплики:

– Да, еще: Коре учился в школе-пансионе вместе с Кирстен-Марией Лассен и остальными из той компании, но на год старше. Ни с кем из школы я пока не общалась, но могу это сделать.

Тут Роза умолкла так же внезапно, как останавливается пуля, попавшая в бетонную стену. Карл еще не привык к такой форме общения.

– Понемногу доделаем, что еще остается. Ну а как насчет Кимми?

– Ты действительно считаешь, что она является важным членом этой группы? Почему?

«Похоже, надо сосчитать до десяти!» – подумал Карл и задал следующий вопрос:

– Сколько за это время исчезло девушек? Только одна. К тому же этой девушке, вероятно, хотелось бы изменить свой нынешний статус. Поэтому она меня особенно интересует. Если Кимми жива, она может знать ответы на многие вопросы. Как по-твоему?

– Кто сказал, что она хочет изменить свой нынешний статус? Многих бродяг никакими силами нельзя загнать в дома.

Если она так любит болтать, он этого просто не выдержит!

– Роза, повторяю вопрос: что ты нашла относительно Кимми?

– Знаешь что, Карл! Прежде чем мы перейдем к этому пункту, хочу сказать тебе: надо позаботиться о втором стуле, чтобы нам с Ассадом было куда сесть, когда мы приходим к тебе с докладом. Если расписывать все в подробностях, топчась на пороге, этого никакая поясница не выдержит.

«Ну так и топталась бы где-нибудь еще!» – мысленно ответил Карл.

– Ты же, наверное, уже присмотрела подходящий стул в каком-нибудь каталоге, – произнес он, затянувшись поглубже.

Она не ответила, но Карл понял, что завтра тут, по всей видимости, уже будет стоять второй стул.

– В регистрах населения о Кирстен-Марии Лассен не так много. Социальной помощи она, во всяком случае, никогда не получала. Ее исключили из третьего класса гимназии, и затем она продолжала образование в Швейцарии, но об этом у меня нет никаких сведений. В качестве последнего места пребывания указано, что она жила у Бьярне Тёгерсена на Арневанген в Брёнсхой. Я не знаю, когда она оттуда выехала, но мне кажется, прямо перед тем, как Тёгерсен явился в полицию с добровольным признанием. Так что, по-видимому, это произошло в мае-июле девяносто шестого года. А до этого, с девяносто второго по девяносто пятый, она проживала у мачехи, на улице Киркевей в Ордрупе.

– У тебя, конечно, есть полное имя и точный адрес этой дамы?

Не успел он договорить, как Роза протянула желтый листок.

Женщину звали Кассандра Лассен. Такого имени он никогда не встречал.

– А отец Кимми? Он жив?

– Да, его зовут Вилли К. Лассен, он пионер в сфере программного обеспечения и живет в Монте-Карло с новой женой и новенькими детками. Где-то у меня на столе лежит эта справка. Он родился в тридцатом году, так что, можно сказать, это очень крепкий мужик. А может, просто жена кулема. – Тут Роза улыбнулась во все лицо и рассмеялась тем переливчатым смехом, который, как знал Карл, рано или поздно выведет его из душевного равновесия.

– Я нигде не нашла сведений, чтобы Кирстен-Мария Лассен ночевала в каких-нибудь известных ночлежках, которые мы проверяем в первую очередь, – продолжала Роза, отсмеявшись. – Но она ведь могла снять комнату, а хозяева не сообщили об этом в налоговую службу. Моя сестра только этим и спасается, держит одновременно четверых квартирантов. Надо же на что-то кормить трех мальцов и четырех кошек, раз муж оказался подлецом и смылся из дома.

– Думаю, Роза, тебе лучше не распространяться об этом передо мной. Как-никак я все-таки страж закона!

Она замахала на него обеими руками. «Боже упаси! – говорил ее взгляд. – Только не выдавай меня, я все поняла!»

– Но есть справка о госпитализации Кирстен-Марии Лассен: летом девяносто шестого года она попала в больницу «Биспебьерг». У меня нет ее истории болезни – у них там даже ради справки о том, что было вчера, надо перерыть целый архив. Я узнала только дату госпитализации и дату, когда она исчезла.

– Исчезла из больницы? Во время лечения?

– Не знаю наверняка, но там точно есть пометка, что она покинула больницу самовольно.

– Как долго она там пробыла?

– Дней девять-десять. – Роза полистала желтые листочки. – Вот. С двадцать четвертого июля по второе августа.

– Второе августа! Это дата рёрвигских убийств. Прошло ровно девять лет.

Роза растерянно выпятила нижнюю губу: видно было, она страшно злится на себя, что сама не сообразила.

– В каком отделении она лежала? Психиатрии?

– Нет. Гинекологии.

– Так. – Карл побарабанил пальцами по столу. – Постарайся все же раздобыть историю болезни. Поезжай сама и предложи свою помощь, если понадобится.

Она отрывисто кивнула.

– А как у тебя с газетными архивами? Ты просмотрела сообщения?

– Да, но из них мало что вынесешь. Судебные заседания восемьдесят седьмого года были закрытыми, и в связи с задержанием Бьярне Тёгерсена Кимми ни разу не упоминается.

Он глубоко вздохнул. Только сейчас до него по-настоящему дошло: участники школьной группы ни разу не были публично упомянуты поименно. Они тихо и спокойно продолжали свое восхождение по социальной лестнице, пока не забрались на самую вершину. Формально они ни в чем не замешаны. Понятно, они хотят, чтобы все и дальше так оставалось!

Но почему они просто не обратились к нему, чтобы объясниться, зная, что он занимается этим делом? Какого черта им вздумалось тогда запугивать его таким дилетантским и никуда не годным способом, что могло только возбудить подозрения и вызвать противодействие?

– В девяносто шестом она исчезла, – заметил Карл. – А в средства массовой информации не подавали объявления о розыске?

– Ее никто не разыскивал – ни так, ни через полицию. Семья ничего не сделала.

Карл кивнул. Хорошенькая семейка!

– Значит, в газетах о Кимми ничего нет. А как насчет светских приемов и прочего в этом роде? Неужели она не бывала на таких мероприятиях? Обыкновенно люди ее круга там болтаются.

– Не имею представления.

– Вот этим и займись! Поспрашивай в еженедельниках. Свяжись с «Госсипом». В их архивах чего только нет. Какая-нибудь подпись под картинкой или что-нибудь еще в этом роде наверняка попадется.

Ее взгляд ясно выражал: она уже почти махнула рукой на такого безнадежного человека, как он.

– Ее историю болезни уж точно придется искать долго. Так с чего же мне начинать?

– С больницы, но и про еженедельники не забудь. Стервятники пера любят таких, как она. У тебя есть ее персональные данные?

Роза протянула ему листок. Ничего нового: Кимми родилась в Уганде, братьев и сестер не имеет, в детстве меняла место жительства каждые два года: жила в Англии, США и Дании. Когда ей исполнилось семь лет, родители развелись, и, как ни странно, право воспитывать ребенка досталось отцу. День рождения у нее, кстати, в сочельник.

– Карл, ты забыл еще спросить две вещи. По-моему, это нехорошо с твоей стороны.

Он поднял глаза и посмотрел на Розу. Если смотреть снизу, она напоминала сейчас маленькую и толстенькую копию Круэллы де Виль в тот момент, когда та приготовилась похитить сто одного далматинца. Может быть, действительно не мешает поставить напротив еще один стул, чтобы немного изменить перспективу.

– Что такое? – отозвался он, не особо интересуясь ответом.

– Ты не спросил про столы. Которые там, в коридоре. Они уже пришли, но стоят в коробках несобранные. Нужно, чтобы Ассад мне помог.

– Ради бога, если он в этом разбирается. Но его, как ты сама видишь, сейчас нет. Он на полевой работе, ловит мышку.

– Ну а ты?

Он медленно покачал головой. Собирать с ней столы? Еще чего не хватало!

– О чем же еще я тебя не спросил? Уж скажи, будь любезна.

Всем видом она выразила нежелание отвечать на этот вопрос, но все же произнесла:

– Если мы не соберем эти столы, я не стану копировать всю остальную муть, которую ты мне надавал. Ты – мне, я – тебе!

Карл сделал глотательное движение. Через неделю ее тут не будет! В пятницу пускай понянчится с чертовыми трескоедами из Норвегии, а потом ее коленкой под зад и вон отсюда!

– А второе – я поговорила с налоговой службой. С девяносто третьего по девяносто шестой год Кирстен-Мария Лассен работала и получала зарплату.

– Работала? – Карл чуть не подавился очередной затяжкой. – Где?

– Два места работы с тех пор закрылись, но третье по-прежнему существует. Кстати, там она продержалась дольше всего. Это зоомагазин.

– Она была продавщицей в зоомагазине?

– Не знаю. Об этом тебе придется самому у них спросить. Магазин и сейчас находится по тому же адресу. Эрбекгаде, шестьдесят два, на Амагере. Фирма называется «Наутилус трейдинг».

Карл записал адрес. С этим придется немного подождать.

– Ну вот, это все. – Роза подняла брови, склонила голову и кивнула. – Чуть не забыла: не за что, Карл. Это тебе спасибо!