355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юрий Сотник » Ясновидящая, или Эта ужасная «улица» » Текст книги (страница 6)
Ясновидящая, или Эта ужасная «улица»
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 12:48

Текст книги "Ясновидящая, или Эта ужасная «улица»"


Автор книги: Юрий Сотник


Жанр:

   

Детская проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

– Ну да еще! – тихо проворчала Нюра. Она слегка толкнула своего брата и двинулась с ним к своему подъезду.

– Эх, молодые люди, молодые люди! – Женщина укоризненно закачала головой. – Такие здоровые молодые люди, а побоялись пресечь хулигана. Ничего! Сегодня вы перед ним спасовали, а завтра он…

Миша не дал ей закончить фразу. Он вдруг заговорил так громко, что Красилины остановились:

– Ну что вы вцепились в меня?! Я ведь, кажется, не собираюсь убегать! Пожалуйста, я сам к управдому пойду!

Женщина отпустила его руку и враскачку, тяжелая, коренастая, пошла за ним к домоуправлению. Нюра и Федя смотрели на Мишу, а он высокомерно взглянул на них: теперь, мол, будете знать, с кем имеете дело!

Участники пиршества покинули двор, а Матильда, Демьян, Сема и Шурик остались на месте, зачарованные всем увиденным и услышанным. Сколько волнующих впечатлений подарили им старшие ребята! Тут и удивительное нападение Тараскина на Федю, и шествие во главе с дядей Колей в закоулок, и распивание вина, и отчаянная выходка Оли и теперь – Огурцова. Шурик хотел было последовать за сестрой, чтобы послушать разговор участкового с дедушкой, но остался: он словно предчувствовал, что события во дворе еще не кончились.

Матильда снова принялась думать о том, что все ее вранье больше похоже на пророчество, и ей очень захотелось спросить самого Тараскина, правда ли, что он побывал в колонии. Только вот как бы потактичней спросить, чтобы он ей шею не намылил?

А у Демьяна, Шурика и Семы история, поведанная Матильдой, сомнений не вызывала, и Леша казался им таким героем, о которых только в книжках пишут да которых показывают в кино. Все трое были очень возбуждены. Внутри Демьяна все бурлило, все кипело. От избытка энергии он стал мелкими шажками прохаживаться взад-вперед, ему очень хотелось что-нибудь такое совершить, он с тоской вспоминал свой старый переулочек, где всегда можно было кого-нибудь отлупить. Он стал подумывать, а не стукнуть ли ему, на худой конец, Матильду, но, к счастью для последней, вспомнил, что у нее «хороший хук справа».

Пока ребята стояли во дворе, грузовик укатил, таскавшие мебель рабочие ушли, и на тротуаре остались вещи, с которыми могли управиться сами новоселы: чемоданы, узлы и большой фанерный ящик с кухонной утварью.

– Зураб! Стой здесь, сторожи! – это сказала смуглая, черноволосая женщина. Она взяла два небольших чемодана и ушла в подъезд, а возле вещей остался мальчишка. Он был чуть пониже Демьяна, худощавый, с очень узким лицом, длинным носом и с короткими волосами, походившими на черный каракулевый мех. Благодаря судьбу за ниспосланный ему подарок, Демьян теми же мелкими шажками просеменил к нему.

– Ты чего сюда приехал? – спросил он грозно.

– А тебэ чего надо? – спросил мальчишка, выпятив узенькую грудь. И Демьян не увидел, а просто почувствовал, что тот сжал кулаки.

Демьян привык лупить ребят, которые в таких случаях пугались его, начинали канючить: «Ну чего ты пристал, ну что я тебе сделал?!» А этот стоял перед ним как столб и было видно, что он не прочь подраться.

– А вот как врежу щас! – сказал Демьян, надеясь все-таки устрашить противника.

– Ну, врэжь! – коротко ответил Зураб. Он еще больше округлил глаза и оскалил крупные, очень белые зубы.

Делать было нечего. Демьян стукнул Зураба в ухо. В ту же секунду словно пулеметная очередь прошлась по его физиономии, по груди, по плечам – так часто Зураб замолотил кулаками. «Зря я связался с этим», – мелькнуло в голове Демьяна, но отступать было стыдно, и он отвечал на град мелких ударов сравнительно редкими, но увесистыми тумаками. Матильда, Семка и Шурик, конечно, наблюдали эту сцену, и Семка не выдержал: он ничего не имел против Шурика, но от избытка чувств все-таки ударил его по скуле. Шурик стукнул его в нос, тут же вцепился в густые Семкины волосы. Оба вертелись на месте, молчали и только кряхтели. Семка старался попасть кулаком Шурику в лицо, но тот волос его не отпускал. «И эти туда же!» – подумала Матильда.

В это время из подъезда вышла девчонка, поменьше ростом, чем Зураб, такая же длинноносая, с такими же черными глазами, но не маленькими, а огромными и с волосами как черные крылья, распахнутые до кончиков плеч. Девчонка постояла секунды три на ступеньке перед подъездом глядя на драку, вдруг коротко вскрикнула: «Вах!», подбежала к фанерному ящику, выдернула из него небольшой медный таз для варенья с длинной деревянной ручкой и бросилась на помощь брату.

– Русико, нэ подходи, я сам! – закричал Зураб, но было поздно: старинный медный таз опустился на макушку Демьяна и раздался такой звук, словно в гонг ударяли. Ошеломленный этим звуком, Демьян оступился и сел на асфальт как раз в тот момент, когда из Олиного подъезда выходил участковый.

– Что за дом такой окаянный! – процедил сквозь зубы Иван Спиридонович.

Сначала он растащил за шиворот Сему и Шурика, которые сразу потеряли интерес к потасовке, затем двинулся к Зурабу, Демьяну и Русико, возле которых уже стоял красивый человек кавказского типа.

– Пачэму дэротесь? За что вы его? – спрашивал он грозно то сына, то дочь.

– Я стоял, ничего нэ дэлал, – возбужденно говорил Зураб. – Он подходит, говорит: «Зачем сюда приехал?» И мнэ по морда.

– Это правда? – спросил участковый Демьяна, который успел подняться.

Тот уклонился от прямого ответа.

– А чего они вдвоем на одного?! А она меня еще сковородкой!..

Мужчина обратился к девочке:

– Русудан! А тебэ нэ стыдно? Ты ведь все-таки дэвочка.

В отличие от брата и отца, Русико говорила почти без акцента. Держа за ручку таз, который почти касался ее лодыжки, она пожала плечами.

– Я выхожу, смотрю – Зураба бьют. Ну что мне было делать?

– Нэ мэня бьют, а я бью! – запальчиво сказал Зураб. – Зачэм нэправду говоришь!

Иван Спиридонович устало вздохнул. Впереди у него было много дел поважней, а он тут путается со всякой мелкотой, что вообще не входит в его обязанности. Чутьем он угадал, что драку начал Демьян, поэтому сказал ему:

– Значит, таким образом: ты давай сейчас домой, а если еще повторится – с родителями поговорим.

– Семка, пошли! – сказал Демьян и ушел с братом в свой подъезд.

Шурик тоже заспешил к себе. Ушел и участковый, козырнув отцу Зураба и Русико, а тот обратился к Матильде:

– Много у вас таких хулиганов?

Матильда вздохнула:

– У нас все такие.

– Пачему – все?

– Так. Все. Вот только сейчас один фонарь разбил, и его в домоуправление повели…

Новый жилец немного помолчал, подумал.

– Зураб! Русико! – вдруг сказал он громко. – Если кто обидит – бей сразу по морда! Разрешаю. – Он посмотрел на Матильду. – Они у мэна очень умэют. Сам учил.

Он сказал своим ребятам еще несколько слов, но уже не по-русски и ушел, а Зураб и Русико остались. Скоро они получили от Матильды подробную характеристику каждого из юных новоселов. Услышали они и трагическую историю Лешиной любви, которая очень взволновала пылкую Русудан.

– Таких изменщиков, как эта Тамар, обязательно резать надо, – сказала она. – Правда, Зураб?

Но Зураб возразил: по его мнению, Леше следовало зарезать не неверную Тамар, а своего соперника Альфреда.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Антонина Егоровна услышала из кухни, что кто-то вошел в квартиру, и решила, что это Леша, открывший дверь своим ключом. Но, выглянув в переднюю, она увидела, что с ним пришли две бабушки. Это огорчило Антонину Егоровну: она собиралась держать совет с родственницами в отсутствие внука. Однако тут же ее насторожило какое-то странное, даже какое-то торжественное молчание, с которым ее сестра и сватья вытирали ноги, снимали и вешали пыльники. Но еще больше она встревожилась, когда Евдокия Самсоновна наконец проговорила:

– Хотели пораньше. Но. Милиция задержала. В домоуправление нас. Водили.

– Господи ты боже мой! – прошептала Антонина Егоровна и добавила чуть громче: – Пройдемте в комнату. Поняв, что объяснений все равно не избежать, Леша вошел вместе со всеми в большую комнату и присел на уголок тахты. Три бабушки расположились в креслах.

– Татьяна, расскажи, – пробасила Евдокия Самсоновна, и Татьяна Егоровна поведала обо всем пережитом во дворе и в домоуправлении.

После этого, должно быть, целую минуту длилось молчание. Каждая из трех бабушек пребывала в свойственной ей позе: Евдокия Самсоновна сидела, откинувшись на высокую мягкую спинку кресла не только спиной, но и затылком; Татьяна Егоровна, подавшись вперед, положила худенькие пальцы на ручку клюки; Антонина Егоровна, одетая в свой затрапезный халат, сидела в кресле выпрямившись, положив ногу на ногу и обхватив пальцами колено.

– Леша! Ну а ты что на все это скажешь? – спросила она.

Леша встал, прошелся взад-вперед перед тахтой, потом остановился, расставив ноги и заложив руки за спину. Он не думал о том, что нападение – это лучший способ защиты. Он просто был зол на бабушек, которые не хотели войти в его положение.

– Дорогая баба Тоня! Может быть, ты помнишь, как еще вчера отец называл меня трусом, и размазней, и всякими другими словами…

– Помню, Леша. Он погорячился. Уверена, он сейчас жалеет об этом.

– А я вот думаю, что отец был совершенно прав, что я на самом деле был размазней и трусом.

– А теперь взял. И сразу. Перевоспитался, – вставила Евдокия Самсоновна.

– Подожди, баба Дуся, дай договорить! – оборвал ее Леша и снова обратился к Антонине Егоровне. – Так вот, баба Тоня, да будет тебе известно, что сегодня утром я пообещал набить морду парню, который вот настолько выше меня и которому вообще в тяжелой атлетике выступать надо!

– Я, Леша, наблюдала эту сцену с балкона, – сказала Антонина Егоровна. – Я очень перепугалась, по правде сказать.

Две другие бабушки одновременно кивнули, давая понять, что Антонина Егоровна описала им эту сцену.

– Ага? Ты наблюдала! И ты перепугалась! – Торжествуя, Леша уже почти кричал. – А ты знаешь, как этот тяжелый атлет реагировал? Он стушевался передо мной! Струсил, короче говоря! А знаете вы все, что он и его сестричка потом сделали? Пошли за вином, чтобы наладить, так сказать, отношения!

Татьяна Егоровна приоткрыла было рот, желая вставить слово, но Леша и ее прервал:

– Баба Таня, да подожди! – Он снова обратился к ее сестре: – А ты, баба Тоня, если не ошибаюсь, сама видела, как меня один из этой шпаны сигаретой угощал да еще спичкой чиркал: прикурить давал.

– Видела, к большому моему сожалению, – тихо ответила Антонина Егоровна, и Леша чуть не задохнулся от негодования.

– Ах, к большому твоему сожалению?! Еще вчера ты меня уговаривала к бабе Эмме на дачу уехать, еще вчера ты боялась, что меня отколотят во дворе, а теперь, когда я у них какой-то авторитет завоевал, ты говоришь – к большому твоему сожалению! – Леша обратился к двум другим бабушкам: – А вы… А вы видели эту сумасшедшую, которая на глазах у милиционера вино из бутылки пила?

Бабушки лишь плечами пожали: ведь только что они рассказали Антонине Егоровне об этой ужасной сцене. Леша продолжал:

– Так вот! Да будет вам известно, что эта ненормальная с большим уважением на меня поглядывает. Вот именно! С уважением! Не верите? А я вот заметил! И после этого баба Тоня еще говорит, что она жалеет, что меня сигаретой угостили! Ничего себе!

Леша умолк, тяжело дыша. Татьяна Егоровна еще сильней подалась вперед, так что ее острый подбородок лег на пальцы, державшие клюку.

– Леша, голубчик! Мы всему верим, что ты говоришь. Но вот что мне скажи: как ты будущее свое представляешь? Выходит, ты и в дальнейшем будешь сигареты курить да вино распивать? Так я тебя поняла?

– Да, вот и буду! – отчеканил Леша. – И пить и курить, если понадобится.

Бабушки помолчали. Чем больше их внук хорохорился, тем сдержанней и осторожней они себя вели.

– Может, ты. И прав. С волками жить. По-волчьи и выть, – сказала Евдокия Самсоновна.

– Да, вот именно! Баба Дуся это поняла, а ты, баба Тоня, и ты, баба Таня, все никак не поймете.

– Леша, голубчик, ты ошибаешься, – сказала Антонина Егоровна. – Все тебя прекрасно понимают. Но ведь нас вот что беспокоит: ты сегодня выпил и покурил, завтра повторил то же самое, а в конце-то концов ты можешь в это и втянуться.

– Не беспокойтесь, не втянусь! У меня голова на плечах есть!

Теперь заговорила Татьяна Егоровна:

– Леша, послушай меня. Ну, вот сейчас твои новые знакомцы только пьют да курят… Ну а если им вздумается что-нибудь похуже совершить? Какую-нибудь хулиганскую выходку?

– Ну и что? – крикнул Леша, все больше распаляясь. – Вы хотите, чтобы я перед ними маменькиным сынком остался… Ах, извините, бабушкиным внучком? Нет уж, хватит, с меня довольно!

Опять три бабушки помолчали, потом Антонина Егоровна сделала грустный вывод:

– Значит, решил подлаживаться. К этим подонкам.

Леша помолчал, немного озадаченный, но скоро ответил, снисходительно улыбаясь:

– Бабули! Дорогие! Не я решил подлаживаться, а они ко мне подлаживаться будут. Вот увидите!

Татьяна Егоровна по-прежнему сидела опершись ладонями на ручку клюки и положив на них подбородок. Сжатые губы ее слегка растянулись в улыбке, а маленькие глазки весело поглядывали снизу вверх на внука.

– Итак, ты думаешь, что они у тебя перевоспитаются? – спросила она.

– Под твоим благотворным. Влиянием, – добавила Евдокия Самсоновна.

И тут Леша растерялся. Надеяться, что все здешние полубандиты станут под его руководством паиньками, было, конечно, наивно, но сказать бабушкам, что он даже мечтает сделаться главарем этой шайки, было еще глупей. После долгой паузы Леша наконец заявил:

– В общем, дорогие бабули, мне этот разговор надоел. Мы все равно друг друга не поймем. И вообще я есть хочу. Баба Тоня, обедать скоро?

– Щи и котлеты на плите, – сухо ответила Антонина Егоровна. – Еще горячие. Можешь идти и есть.

И Леша ушел, не сильно, но все-таки хлопнув дверью. Потом все услышали, как хлопнула дверь кухни. Антонина Егоровна собралась было что-то сказать, но ее сгорбленная сестра приложила палец к губам, вскочила с присущей ей живостью, хитро улыбаясь, просеменила к двери, приоткрыла ее и, заглянув в переднюю, снова закрыла.

– Я в его возрасте очень любила слушать, что обо мне говорят, – пояснила она и вернулась на свое место.

Совет бабушек начался. То, что Леша поборол в себе размазню и даже приобрел какой-то вес во дворе, их радовало. С другой стороны, они опасались, как бы «житье и вытье с волками» их внука не зашло слишком далеко.

– Ну, хорошо, милейшие мои! – говорила Татьяна Егоровна. – Это весьма приятно, что он какой-то там авторитет у них завоевал. Но ведь Лешка малый впечатлительный, он ведь может почувствовать, что в силу вошел, и может по скользкой дорожке пойти.

– Вот этого я и боюсь, – подтвердила ее сестра. – А потом поди попробуй его с этой дорожки свернуть! Вы заметили, каким развязным тоном он уже с нами говорит? Вы, мол, для меня теперь – нуль без палочки, я, мол, теперь сам себе голова!

– Тут есть. Резон, – согласилась Евдокия Самсоновна. И все трое стали обсуждать, как бы сделать так, чтобы Леша, сохраняя уважение местного хулиганья, все-таки не очень-то подпадал под его влияние.

Говорили долго, но ничего толкового придумать не могли.

Все они понимали, что Леша находится сейчас в таком состоянии, когда никакими уговорами делу не поможешь, что их мягкий, деликатный внук, как говорится, закусил удила. И тут Евдокию Самсоновну вдруг осенило.

– Может быть, Вальку, – сказала она. – На недельку. Пригласить погостить.

Ее не сразу поняли, и Антонина Егоровна спросила:

– Какого Вальку?

– Вальку. Из Ленинграда. На недельку. Хотя бы.

Бабушки-сестры переглянулись между собой и вдруг просияли. Они поняли, что это прекрасная идея.

– Дуся, вы умница! – сказала Антонина Егоровна.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Валя Рыжов займет важное место в этой истории, поэтому для рассказа о нем я отвожу целую главу.

Он был самым лучшим другом Леши, просидевшим с ним за одной партой начиная с первого класса и кончая седьмым. Дома, в которых жили ребята, стояли, что называется, нос к носу по обеим сторонам узкого переулка, и мальчишки по нескольку раз в день бегали друг к другу, даже в мороз не надевая пальто. Благодаря ребятам подружились и семьи Тараскиных и Рыжовых. Родители мальчишек звали друг друга по имени и тоже часто бегали зимой без пальто.

Дружба Тараскина и Рыжова, как видно, держалась на принципе: противоположности сходятся. Про Лешу взрослые говорил: «Какой он не по годам серьезный, положительный!», а по адресу его друга восклицали: «Какой он все-таки еще ребенок для своих лет!»

Леша любил научно-популярные книги, книги по технике и о знаменитых путешественниках. Валя предпочитал фантастику, детективные и приключенческие повести. Леша любил конструировать, что-то мастерить. Уже в четвертом классе он собрал миниатюрный радиоприемник, принимавший только станцию «Маяк». Слушать передачи по нему можно было, засунув в ухо специальный вкладыш, прикрепленный к маленькому телефонному капсюлю. Валя попытался сделать такой же приемник, но терпения у него не хватило. В пятом классе у друзей как-то само собой получилось разделение труда. Леша продолжал конструировать и мастерить, а Валя находил самые неожиданные применения для изготовленной Тараскиным техники.

Уже с помощью отца Леша построил усилитель к своему приемнику, чтобы можно было вести громкоговорящий прием. Валя случайно узнал, что при наличии усилителя телефонный капсюль может служить и микрофоном, и предложил протянуть линию связи через переулок из окна в окно. Леша сказал, что у них в квартирах есть настоящие телефоны, но Рыжов горячо отстаивал свою идею. Во-первых, утверждал он, пользоваться самодельным телефоном куда интересней, чем настоящим; во-вторых, это даст им возможность поддерживать связь между собой, когда обычный телефон будет занят взрослыми, и в-третьих, собственная линия связи позволит им вести, когда нужно, секретные переговоры.

Описывать всю сложность произведенных работ я не буду: не всех читателей заинтересуют технические подробности. Скажу только, что взрослые, смеясь, называли сооружение линии связи «стройкой века». А вот как осуществлялась эта связь, надо объяснить подробней. Если Валя хотел начать переговоры с Лешей, он нажимал на аппарате кнопку, и у Тараскина зажигалась лампочка от карманного фонаря. Если Леши в это время в комнате не было, Валя, потыкав в кнопку безрезультатно, подходил к настоящему телефону, набирал номер, просил Лешу подойти к своему аппарату. После этого он бежал к себя, включал аппарат, передвигал на нем рычажок и подносил телефонный капсюль к губам.

– Лешка, ты слушаешь? Прием!

Так как капсюль служил попеременно и микрофоном и телефоном, то, сказав «прием!», надо было перенести капсюль к уху, передвинуть рычажок на усилителе и слушать, что скажет собеседник. Такая процедура была сложновата, но она мальчишкам нравилась. Как объяснил Лешин отец, она походила на работу радистов геологических партий, разбросанных по тайге. Дальше разговор происходил таким образом:

– Слушаю. Прием, – отвечал Леша.

– Ты задачу двести семьдесят решил? Прием.

– Решил. Прием.

– Какой у тебя ответ? Прием.

– Икс равен нулю, игрек – двести один. Прием.

– Спасибо. Вопросов нет? Прием.

– Нет. Прием.

– Тогда – до связи! Прием.

– До связи! – отвечал Леша, и тут уже надо было не говорить «прием», а просто выключить усилитель.

Надо сказать, что друзья не учли одного: для их линии требовался экранированный провод, а они пользовались обыкновенным. В результате усилитель, сделанный Лешей, превратился в приемник, принимавший все без разбора.

Разговаривая между собой, ребята должны были перекричать сразу несколько радиопередач, которые врывались в их наушники, да еще какой-то треск, жужжание и прочие помехи.

Через неделю Рыжов явился к Тараскину и сказал:

– Слушай! Ну что мы с тобой, как маленькие, мучаемся с этой мурой, когда в доме настоящие телефоны есть!

Леша не напомнил ему, что он такую мысль уже давно высказывал, а Валя продолжал:

– Мы эту штуку гораздо лучше можем использовать. В практических целях.

– А как именно?

– Ну, например, для подсказки…

– А точнее?

– А точнее, значит, так: предположим, я не выучил, что задано по какому-нибудь предмету, а меня вызывают к доске. А у тебя капсюль в ладони и провод в рукав проходит, и ты мне…

– А у тебя телефон из уха торчит и учитель этого не замечает?

– Лешка, не считай меня круглым дураком. Я каждую мелочь обдумал. Я телефон вставляю заранее и обматываю свою голову бинтом, будто у меня ухо болит. Проволоку пропускаю под воротник, под куртку, под брюки.

– А конец проволоки, длиной, наверно, метров в пять… он за тобой волочиться будет из-под брюк?

– Нет, Лешка, ты какой-то тупой сегодня. Проволоку я, конечно, держу смотанной на животе, и только конец ее висит в штанине. Когда садимся за парту, я расстегиваю пояс и проталкиваю ее в брюки всю, а ты подключаешь ее к усилителю.

– Думаешь, учитель не заметит проволоку, когда будет тебя спрашивать?

– Не заметит. Я специально сегодня наблюдения вел: когда учитель спрашивает кого-нибудь у доски, он смотрит не на пол, а на ученика.

Леша вздохнул:

– Не знаю, Валька, зачем тебе это нужно! Ты не только двойки, но даже тройки редко получаешь.

– Лешка! Ну ведь интересно же! – почти со слезами закричал Валя и стал объяснять, как пригодится изобретенная им система в будущем: вдруг кто-нибудь из них станет отставать по тому или иному предмету! Кроме того, он надеялся, что в старших классах они научатся делать не только приемники, но и миниатюрные радиопередатчики, и такая совершенная аппаратура облегчит им сдачу выпускных экзаменов и даже экзаменов при поступлении в вуз. Предположим, Леша сдает устный экзамен, а передатчик в его кармане посылает вопросы экзаменаторов Вале, который знает данный предмет лучше, и находится даже не в том здании, где идет экзамен, а метров за сто от него.

И, как часто бывало, Леша увлекся глупой Валькиной идеей (он почти все Валькины идеи сначала называл глупыми). Подготовка проводилась, конечно, в отсутствие взрослых. Двойной провод в общей пластмассовой оболочке гибкостью не отличался, и при первом резком движении Вали телефон выскочил у него из уха. Пришлось пришить этот провод в нескольких местах изнутри к школьной куртке. С повязкой, маскирующей наушник, все получилось проще. У Леши в свое время был нарыв в ухе, и он запомнил, как накладывается компресс и как надо делать повязку, чтобы бинт не сползал с головы. Два дня, пока шла подготовка, Валя ничего не учил ни в школе, ни дома. Для чистоты эксперимента, как он объяснял.

Начало эксперимента назначили на понедельник. Обматывать бинтом Валину голову вместе с прилаженным к уху капсюлем Леше, конечно, пришлось не дома, а в чужом подъезде по дороге в школу. В школе на Валю набросились с вопросами: что с ним случилось. Он сказал, что у него нарыв в ухе.

В первый же день он изрядно намучился со своим изобретением, да и Леше досталось. Перед каждым уроком друзья стремились как можно раньше попасть в кабинет, занять свои места, и тут начиналась молчаливая возня с расстегиванием пояса на брюках, с проталкиванием жесткого провода с живота в штанину и с вытягиванием его из последней и подключением к усилителю в кармане у Леши. Минут за пять до конца урока снова приходилось расстегивать пояс и проводить всю операцию в обратном порядке. В повязке Вале было жарко, бинт давил на телефонный капсюль, а тот – Вале на ухо, и уже к концу первого урока это ухо начало побаливать, а потом стало болеть все сильней и сильней. Но Валя выдержал эту пытку на протяжении всех шести уроков, и за весь день никто из педагогов не решился потревожить его каким-нибудь вопросом: глядя на грустное лицо Рыжова, они проникались уважением к этому мальчику, который так стойко переносит мучительную боль от нарыва в ухе.

На следующее утро Леша сделал своему другу повязку послабей, но и в ней Вале было несладко. В тот день к нему обратилась учительница английского языка, но отвечать надо было не у доски, а с места, и Леша побоялся подсказывать: ведь он сидел рядом с Валей и учительница могла заметить, как он бормочет в ладонь. И Валя схватил двойку без всякой пользы для эксперимента. Зато на предпоследнем уроке – это была история – наступила великая минута. Седенькая, пухленькая, улыбчивая учительница истории весело провозгласила:

– Ну, а теперь мы попросим к доске уважаемого товарища Рыжова!

Валя вышел из-за столика и пошел по проходу, волоча за собой жесткий провод, в то время как Леша торопливо выпрямлял это провод и спускал его из-под парты на пол. Кто-то из ребят, сидевших рядом с проходом, заметил провод, обратил на него внимание других, и скоро добрая четверть класса оживленно вертела головами и шепталась, поглядывая то на провод, то на Валю, то на перепуганного Лешу. Каждый понимал, что предстоит интересный спектакль.

Лидия Сергеевна (так звали учительницу) сначала не заметила этого оживления в классе.

– Ну-с, товарищ Рыжов, расскажи нам, пожалуйста, о Древнем Египте, о его географическом местоположении и как это положение обусловило его хозяйственное развитие.

Усилитель был включен, и Валя понял, что неэкранированный провод и тут работает как антенна. В его наушнике приятный тенор пел:

«В крови горит огонь желанья, душа тобой уязвлена…»

Все же Вале удалось разобрать, как Леша прохрипел:

– Расположен в долине Нила.

– Египет расположен в долине Нила, – сказал Валя и покосился на Лешу, который одобрительно кивнул.

«Лобзай меня: твои лобзанья мне слаще мирра и вина», – пел наушник.

– Отчасти правильно. Только Нил – он большой. Вдоль какого его участка расположен Египет?

«Мне слаще мирра и вина», – повторил тенор.

– В низовьях – прохрипел Леша.

– В низовьях, – быстро сказал Валя.

– Правильно! Теперь возьми вот указку и покажи нам Египет.

За спиной учительницы висела большая карта Древнего Востока. Валя взял из рук Лидии Сергеевны тонкую черную палочку, но повернулся лицом не к карте, а к Леше, ожидая от него указаний.

Все это время Леша замечал, что провод, который он придерживал в левой руке, то и дело дергается и скользит у него из ладони, хотя Валька не ходит, а лишь вертится на одном месте. Теперь, когда Рыжов повернулся к нему, провод снова дернулся и уполз сантиметров на тридцать, и в ту же секунду Леша заметил, что мальчишки и девчонки, сидящие впереди, изогнулись и смотрят вдоль прохода на Валины ноги. Леша тоже изогнулся, посмотрел и все понял: его друг хоть и топтался на одном месте, но все время вертелся, поворачиваясь то к учительнице, то к Леше, то к карте, то снова к Леше. При этом он поворачивался почему-то лишь в одном направлении: против часовой стрелки. Если бы он вертелся то в одну сторону, то в другую, ничего бы худого не случилось, но сейчас обе его ноги оказались обмотанными проводом, и Леше было ясно: стоит Вальке сделать хотя бы шаг, и он шлепнется.

Валя смотрел на друга, ожидая подсказки. Голос в наушнике пел:

«Склонись ко мне главою нежной, и да почию безмятежный…»

– Размотайся, дурак! – перекрыл это пение довольно громкий голос Тараскина.

Валя не понял, что значит «размотайся», а Лидия Сергеевна предложила ему смотреть не на ребят, а на карту и показать, где находится Египет.

– Внизу. Под Средиземным морем, – услышал, наконец, Рыжов долгожданный ответ. – Размотайся, говорю!

«Пока дохнет веселый день и двигнется ночная тень…» Тенор повторил эту фразу дважды, и на этом Валин эксперимент закончился. Учительница обратила внимание на взбудораженные лица ребят, вылезших в проход, увидела провод, увидела спутанные Валины ноги. Пришлось Вале размотать повязку и вынуть из уха вкладыш с телефоном, в то время как класс помирал со смеху.

Лидия Сергеевна старалась не смеяться, но это ей плохо удавалось. Все ж она поставила Рыжову двойку и сообщила о случившемся классной руководительнице, а та – родителям друзей.

Вообще старшим Рыжовым их сын доставлял немало хлопот. Его отец говорил, что Валька больше склонен сначала действовать, а потом думать. Когда он был первоклассником, его однажды послали отнести кастрюлю с геркулесовой кашей Тараскиным, у которых почему-то перекрыли газ. Во дворе к нему подошли два брата: Оська – Валин ровесник и Севка – на год постарше его. Взяв за шиворот Валю, который двумя руками держал кастрюлю, Севка сказал братишке:

– Оська, дай ему раза!

Оська тут же разбил Вале губу. Валя вскипел, нахлобучил на Севкину голову кастрюлю с геркулесом и, не обращая внимания на вопли последнего (каша была горячая), потащил Оську в отделение милиции, которое было недалеко. Там посмеялись, пообещали Вале, что составят на Оську протокол, и велели обоим идти домой, но Рыжовы-старшие потом долго выясняли отношения с родителями Севки, получившего ожоги.

Позднее, будучи в четвертом классе, Валя увидел на улице такую сцену: семиклассник из его школы волочит Валину одноклассницу, в которую он был тайно влюблен, а та упирается и рыдает на всю улицу. Валю обуял рыцарский дух. Он смело подошел к семикласснику и потребовал, чтобы тот отпустил свою жертву. Семиклассник предложил Вале убраться туда-то и расперетуда-то. Валя нашел в себе мужество ткнуть его за это кулаком в живот. Семиклассник отпустил на секунду Валину прекрасную даму, повернул рыцаря к себе спиной и дал ему такого пинка, что тот рассек подбородок об урну, которую он свалил. Валя не знал, что его красавица в течение трех часов околачивалась неизвестно где, уклоняясь от приготовления уроков, и что семиклассник – ее старший брат, которому было приказано разыскать сестру и любыми средствами доставить домой.

Случались с Валей истории и посерьезней. Перейдя в седьмой класс, он начитался рассказов Джека Лондона о «трампах» (американских бродягах), которые разъезжали по стране зайцами на товарных поездах, вскакивая на ходу на тормозные площадки и таким же образом покидая их. Живя на даче, Валя стал ходить на железнодорожную платформу, наблюдать за проходящими мимо грузовыми поездами. Обнаружив, что у современных товарных вагонов тормозных площадок нет, Валя огорчился, но тем же летом он увидел фильм, в котором беспризорники после гражданской войны ездили в каких-то металлических ящиках, висевших под пассажирскими вагонами. Наблюдая за проносящимися мимо дачной платформы скорыми поездами, Валя заметил под вагонами примерно такие же ящики. В конце августа он предложил Леше прокатиться вместе с ним по методу беспризорников до Ленинграда, где у него жила тетка. Быть Валиным спутником Леша наотрез отказался, но он понимал, что Вальку отговорить невозможно, и не знал, как быть. Ведь не доносить же на друга его родителям!

Прежде чем пуститься в путь, Валя решил поближе ознакомиться с ящиками и однажды вечером отправился с этой целью на Ленинградский вокзал. Тут Леша согласился составить ему компанию, будучи уверенным, что ни к чему плохому это не приведет. У двух перронов стояли поезда и посадка еще не начиналась, людей на перронах не было. Друзья пошли вдоль правого перрона, заглядывая в щель между его краем и низом вагонов.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю