Текст книги "Формула Бога. ч.1 Возвращение (СИ)"

Автор книги: Юрий Яньшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

  – Отпусти.

  Тут только Захар разглядел, что правый рукав его пиджака аккуратно заправлен в карман.

  – Что вы себе позволяете?! Средь бела дня, на детской площадке, да еще при детях! – срывающимся от бессилия и ненависти голосом, пролязгал Захар, все же отпуская щетинистого распорядителя.

  – Ты паря, кулачонками передо мной не маши и заботящегося о детском целомудрии из себя не корчь, – спокойным голосом ответил тот, расправляя левой рукой помятый реглан пиджака, – мы ведь тоже не от балды здесь, а на службе.

  – Но зачем так-то, ведь можно же было как-нибудь по-иному?! – продолжал бушевать Круглов.

  – Как по-иному?! В городе объявлено чрезвычайное положение в связи со вспышкой бешенства среди домашних животных. Мы обязаны любыми средствами срочно локализовать эпидемию.

  – Но ведь есть же какие-то более гуманные методы... Отлов, например. А затем тестирование..., – не унимался Захар.

  – Какое на х... тестирование?! У них же все по остаточному принципу! Деньги нашлись только на патроны, – парировал он слова Круглова.

  Между тем его помощники собирали щенков и по два кидали к убитой ими матери. Детский плач и рев не прекращался. Кое-где слышались недовольные голоса жителей, возмущенных этой жестокой расправой.

  – А дети?! Вы подумали, какую душевную травму вы наносите им своими действиями?! – в праведном негодовании воскликнул Захар.

  И тут однорукого прорвало:

  – Слушай, ты! Учитель мля... Не мы сами, а кто-то из ваших накатал заявку, что во дворе бродит собака и пристает ко всем детям! Все вы хороши за чужой счет! Моралисты! А из вас всех, тут недовольных, хоть у кого-нибудь шевельнулась забота в голове?! Кто-нибудь из вас за свой счет догадался сделать им прививку?! – кивнул он в сторону распахнутых дверей кунга. – Или хватило ума хотя бы вскладчину купить псине ошейник?! Вы же знаете, что в тех, кто в ошейниках мы не стреляем. Я уж молчу, что никто из вас, святош, не взял собаку к себе. Мебель погрызет, обои поцарапает! Так?! И после этого смеете предъявлять нам претензии?! Добренькие значит?! А мы значит дерьмо?! Да?!

  Захар стоял, ни жив, ни мертв. Безрукий мужичок, ни разу не коснувшийся его, сумел надавать оплеух и повозить его, майора Круглова, мордой об асфальт.

  Присмотревшись к однорукому, как следует, заметил очень характерный продолговатый шрам на шее справа. Сопоставив шрам, отсутствие руки и примерный возраст, неожиданно спросил враз потишевшим голосом:

  – Афган?

  Тот молча кивнул, доставая пачку «Примы» из левого кармана пиджака. Ловко вытряс оттуда сигаретину, засовывая ее в рот. Положив пачку назад и достав зажигалку начал щелкать колесиком по кремню, пытаясь закурить. Закурив, произнес:

  – Кунар . 45-й ИСП .

  Затем сделав глубокую затяжку спросил в свою очередь:

  – Сам-то я смотрю, тоже из служивых?

  – 23-я отдельная гвардейская мотострелковая бригада, – отрекомендовался в свою очередь Захар.

  Сзади неслышно подошла Инесса, держа Колобка на руках.

  – Папа! Что случилось?! Где Фуфа?! Почему стреляли?

  – С тобой все в порядке? – перебил ее отец. И дождавшись утвердительного кивка продолжил допрос, явно увиливая от прямого ответа. – Ты где была?

  – В будке лежала, – невозмутимо ответила дочь.

  – Как это, лежала?! – удивился отец.

  – Просто. Ты же сам всегда говорил, что когда стреляют, надо лечь на пол и прикрыть голову руками. Вот так, – и она показала, как это делается, на секунду выпустив и тут же опять подхватив на руки беспокойного щенка. – Папа, где Фуфа?!

  «Афганец» отвернулся, чтобы дым сигареты не задел лицо девчушки.

  – Видишь ли, доча, в городе началась эпидемия среди собачек, – он с трудом подбирал слова и тщательно прятал свои глаза от пытливо-вопрошающих глаз дочери, – и поэтому дяди приехали, чтобы забрать их к ветеринару. Видишь, вон написано на машине: «Ветеринарная служба».

  – Я слышала, как кричали щенки и плакала Фуфа. Что с ними?! – голос девочки звучал все тверже и подозрительней.

  – Да. Это так, – согласился с ней отец. – Вон видишь, дяди с ружьями. Это они стреляли. Но ты не волнуйся. Они стреляли не по-настоящему. Патроны были усыпительные. Сейчас их отвезут к доктору, который лечит животных. Я тебе читал про Айболита, помнишь? Вот. Там они поспят, доктор их осмотрит и проверит, болеют ли они или нет. Если они больны, то их будут лечить.

  Стоя спиной к ним, «афганец» громко хмыкнул.

  – А потом их отпустят. Или отдадут в хорошие руки, – продолжал витийствовать отец, кожей ощущая, как между ним и дочерью начинает нависать тень недоверия.

  – А как же Колобок?! Его тоже заберут?

  – Нет-нет! – поспешил Захар, оглядываясь на курившего распорядителя. – Колобка мы сами потом с тобой отнесем к ветеринару. А сейчас иди, отнеси Колобка домой, ты же ведь хотела иметь собачку?

  – Что?! Правда?! Можно?! – не веря своему счастью, воскликнула Инесса.

  – Правда! Можно. Только надо будет уговорить нашу маму, – уже чуть спавшим голосом закончил он свою фразу.

  – Только и у Фуфы надо спросить разрешения. А то она проснется, а Колобка – нет. Она будет плакать. Можно я спрошу у Фуфы разрешение? – спросило сердобольное создание.

  – Нет! – едва не хором ответили оба мужчины.

  – Нет, – еще раз повторил отец. – Она сейчас спит, и будить ее нельзя. А то опять потом придется ее усыплять, а это как ты сама слышала, не очень приятно будет для нее опять.

  Она опять внимательным взглядом посмотрела на отца. Врать могли все – мать, подружки, воспитатели в саду, надписи, даже собственные глаза могли обманывать, но только не отец. Этой мысли она не могла допустить даже на краткий миг.

  -Ну беги, давай, – слегка подтолкнул он ее.

  Девочка послушно пошла к дому. Бережно прижимая к груди свое первое маленькое сокровище.

  – Детям всегда надо говорить правду, – не оборачиваясь к Захару, процедил сквозь зубы ветеран прошлой войны.

  – Какую? – усталым голосом спросил его Круглов.

  – Любую! – рубанул тот.

  – Зачем? – спросил Захар и без того чуя абсурдность задаваемых им вопросов.

  – А затем, – отрезал собаколов, – чтобы они знали, какую сволочную работу, мы вынуждены делать каждый день. И чтобы с детства приучались не предавать своих друзей. Ни на четырех, ни на двух ногах.

  С этими словами он кинул окурок оземь и полез в кабину уже подъехавшего к ним грузовика. Едва не забыв закрыть капот своей машины, Захар на ватных ногах побрел к дому. Дома, как он и предполагал, уже вовсю из кухни разорялась Оксана. В углу, сидя на корточках и прислонившись к стене, насупившись, сидела Инесса, прижимая к груди Колобка. Не обращая на вопли супруги никакого внимания, Захар прошел в комнату и не разуваясь, плюхнулся на диван, жестом подзывая к себе дочь. Крепко прижав к себе, не выпускающую из рук щенка дочь, тихо проговорил:

  – Ты уж прости меня, дочка. Прости своего глупого отца, если сможешь...

  – За что?! – вытаращив глазенки, удивилась она.

  – Соврал я тебе. Нету больше нашей Фуфы и детишек ее тоже нет.

  – Как?! Ты же... – часто-часто моргая ресницами начала она, но потом будто подавилась чем. Слезы моментально навернулись ей на глаза.

  – Не успел я добежать. Убили их, – прижимая к себе еще сильнее ребенка одной рукой и гладя ее по соломенным волосикам другой, почти прошептал отец.

  – Убииили! – тонко и с надрывом повторила она. Слезы душили ее, а тельце содрогалось от почти беззвучных отчаянных рыданий.

  Прижимая к себе дочь, он и сам не заметил, как его собственные слезы замутили взор. Так они и сидели, слегка покачиваясь и вздрагивая плечами от очередного всхлипывания. За этим занятием их и застала Оксана, раздосадованная тем, что ее никто не слушает. Зрелище, открывшееся ее взору было настолько непривычным, ибо она не привыкла видеть плачущую навзрыд дочь и тем более плачущего вместе с ней мужа, что она предпочла захлопнуть свое едалище, и тихо-тихо пятясь задом, вновь вернуться, откуда только что пришла.

   Успокоились, где-то, через час. Кое-как поели сами и накормили щенка. Оксана ни в какую не соглашалась оставить щенка дома, мотивируя свой отказ тем, что днем, когда никого дома нет, за ним не будет и присмотра. Довод, конечно, был более чем убедителен и требовалось его опровергнуть. С опровержением пока выходила заминка. Но жена милостиво разрешила оставить его до понедельника, пока муж не купит для него хотя бы ошейника. Весь вечер щенок просидел возле входной двери, тихонько поскуливая. Брать его к себе в постель мать с отцом Инессе не разрешили. Это было, пожалуй, единственное обоюдное согласие супругов за долгое время. А утром, едва забрезжил рассвет, Оксана тихонько, пока все спали, открыла входную дверь и вынесла Колобка на улицу. Своим же домочадцам объяснила, что вынесла его утром на улицу, чтобы тот справил свою нужду, но он де вырвался от нее и убежал, а она бедняжка, не смогла его догнать в туфлях на высоком каблуке. Отец с дочерью только переглянулись, понимающе. Впрочем, из этой проблемы трагедию делать не стали. Оба прекрасно понимали, что далеко со двора Колобок никуда не денется и от своей будки никуда не убежит, поэтому решили разделить обязанности: дочь после завтрака отправляется во двор искать «убежавшего» щенка, а отец едет в специализированный магазин и покупает там щенячий ошейник и поводок. Здесь же, за столом и пришло решение всей проблемы в целом. К всеобщему удовлетворению решили, что в четверг, когда у Захара начнется очередной отпуск и он, как это уже и было в прошлом поедет с дочерью к своим родителям в Реутов, они с собой захватят и Колобка. Тем более не так давно мать Захара – Ольга Валентиновна, проживающая в частном секторе, жаловалась, что старая собака, охранявшая дом умерла, а новую пока что не смогла подобрать. Только к этому времени его надо будет найти и успеть до отбытия сделать ему нужные прививки, а то в поезд не пустят. На том и порешили.

   Если с покупкой ошейника не возникло никаких проблем, то это нельзя было сказать про самого щенка. Его местонахождения определить так и не удалось. Инесса обшарила весь двор и опросила всех знакомых. Все опрошенные, видели его, то там, то тут, но сказать, где он находится в данный момент, затруднялись. Поиски Инесса не прекращала. В среду, знакомые мальчишки сообщили ей, что будто бы видели его в компании каких-то уличных собак, проходивших мимо двора, они вроде как стали его окликать, но тот проигнорировал их призывы. Времени практически не оставалось. Билеты до Реутова уже были куплены.

   В эту ночь Захару так и не удалось уснуть. Боль в груди, которая, то увеличивалась, то затихала, липкая духота июльской ночи, волной цунами нахлынувшие воспоминания не дали сомкнуть глаз. Уже перед тем как пора было вставать, в комнату заглянула Инесса, и увидев, что отец тоже не спит, прошлепала босыми пятками по полу к его кровати.

  – Папка! Знаешь, что я тебе хотела сказать? – прошептала она подойдя к его кровати вплотную.

  – Что, дочка?

  – Папка, – повторила она с придыханием, – я тебя вооот так вот люблю! – С этими словами она обвила его шею ручонками и приникла головой к его груди.

  – Спасибо, дочка! – так же тихо прошептал он ей, гладя рукой ее головку. – Ты настоящий друг!

  – Я тебя никогда-никогда не брошу! – продолжила она, не отрывая своей головы от его груди. – А когда ты станешь совсем стареньким, я сама буду кормить тебя из ложечки и читать тебе газеты. Вот!

  В горле у Захара запершило от нахлынувших чувств. Пора было вставать, но он все гладил и гладил ее по голове, а она никак не хотела отпускать его шею.

  Завтрак прошел в молчании, как обычно. Сегодня предстоял последний поход в садик, перед тем как уехать в далекий Реутов к бабушке.

   Когда Захар с дочерью вышли на улицу, он обратил внимание на отсутствие привычных уже бабушек у подъезда, которые обычно с самого раннего утра уже начинают оккупировать все дворовые лавочки. Ни души. В самом дворе тоже было необычайно пустынно. Никто не спешил на работу, родители не вели детей в садик. Создавалось впечатление, что город замер в ожидании чего-то и боится это «чего-то» ненароком спугнуть. Уже выходя со двора, они услышали как зашуршали кусты, и вдруг из них выкатился черный, как уголь щенок. Будто холодный сквозняк пронесся между лопатками, и разом как-то стало невыносимо зябко, словно неожиданно осень на секундочку заглянула в летний месяц.

  – Колобочек! – взвизгнула Инесса и бросилась к нему со всех ног.

  – Нашелся, бродяга! – вторил ей разулыбавшийся отец, оглядываясь по сторонам в поиске источника необъяснимого холода.

  Колобок не стал докладывать о том, где он пропадал все это время. Инесса подхватила его на руки, но он обычно спокойно чувствовавший себя на ее руках до этого, сегодня был какой-то беспокойный и все время норовил увернуться.

  – Пап! Может, все-таки оставим его себе?! Ведь у него никого-никого не осталось! Он совсем один!

  – Дочка, ты же знаешь нашу маму. Она найдет тысячу способов, чтобы избавиться от него. К тому же ты и сама прекрасно понимаешь, что за ним нужен постоянный присмотр.

  – Я сама буду вставать раньше, и выгуливать его!

  – А днем?

  – И днем что-нибудь придумаем! Если мы вдвоем пойдем против мамы, она отступит. Я знаю.

  – Знающая, ты наша! – усмехнулся он и присел на корточки рядом, чтобы тоже погладить щенка.

  Он уже протянул к нему руку, когда поймал на себе остановившийся взгляд Колобка. Сорокаградусный мороз ошпарил все тело Захара, когда их глаза встретились. Это был не Колобок. Вернее, это был он, но взгляд не принадлежал ему. Из глубины черных как ночь глаз на него смотрела сама СМЕРТЬ. И Захар почуял, что это была именно его смерть, а ни чья иная. Она была беспощадна и неотвратима. Сердце опять тягуче и нестерпимо заныло. Он отдернул руку от щенка, будто обжегшись в пламени. Щенок тоже что-то почувствовал и отвел глаза. Захар с трудом поднялся. Колобок, тем временем, как-то ухитрился извернуться из объятий Инессы, и юркнуть обратно в непролазные кусты.

  – Ой, папа, он опять убежал! – всплеснула дочь ручонками.

  – Ничего, дочка. Раз нашелся, значит, теперь не убежит. Будет здесь поблизости ошиваться.

  – Правда!?

  – Правда. Пойдем, а то опоздаем, и нас будут ругать, – сказал он, увлекая дочь за собой.

   Уже подходя к пешеходной «зебре», он по привычке взял Инессу за руку. Впрочем. Сегодня она и не пыталась вырываться, как обычно это делала. Напротив, она сама вцепилась в отца, словно боясь его потерять .Эта часть города летним утром, как правило, не изобиловала большим количеством автотранспорта, ибо многие горожане уже находились в отпуске, как и он сам, а немногочисленные пока еще фирмы по бытовому обслуживанию населения открывали свои двери гораздо позже. Строго соблюдая правила при переходе проезжей части, Захар дождался, когда на светофоре загорится разрешающий сигнал и не выпуская детской ладошки из своей руки твердым шагом направился на противоположную сторону тротуара. Они уже дошли почти до середины, когда он повернул голову направо. Неизвестно откуда взявшийся лоснящийся хромированными «обвесами» в утренних лучах Солнца бегемотообразный джип с бешеной скоростью и срезая угол на повороте, яростно и неумолимо приближался к ним. Ни проскочить вперед, ни тем более повернуть назад Захар физически не успевал. Если бы он был один, то попытался бы как-то отскочить или проскочить мимо этого жутко рычащего чудовища, но в его руке была доверчиво устроившаяся ручка той, которую он любил больше всего на свете. В глазах сразу потемнело и сердце, бухавшее до этого, как кузнечный молот, вдруг разом замолчало. Времени на размышление не осталось ни единого мгновенья. И он принял решение...

  Служба ПВ-перемещений:

  местное время 07часов 45минут 56секунд

  Внимание! Появление неучтенного фактора

  Приготовиться к возможной внештатной ситуации

  Объявляется готовность к разрыву контакта и рассинхронизации объектов "1" и "2"

   Напрягая все мышцы до разрыва сухожилий, он с неимоверной силой дернул дочь за руку, отшвыривая ее от себя туда – вперед к спасительному краю бордюра. Он вложил в этот рывок всего себя, всю свою накопленную и не растраченную за многие годы силу... и ЛЮБОВЬ. От этого, неимоверной силы рывка, Инесса взлетела почти на три метра вверх и по пологой параболе пролетела еще примерно метров пять или шесть, нелепо махая ручонками в воздухе, словно неоперившийся птенчик крылышками. Он еще успел остатками сознания заметить ее широко раскрытый рот, замерший в немом крике ужаса, когда гора всей массой со всей скоростью сшибла и отшвырнула его изломанное тело. Последней его мыслью была мысль о том, что он все-таки: « Успел...» Девочка приземлилась на тротуар уже за границей проезжей части. Удар был страшным.

  В одно мгновение тело Захара Круглова было смято и изломано чудовищной силой. Все сосуды и артерии были оборваны, а внутренние органы сплющены и перемешаны. Зрелище всего этого, одновременно, представляло из себя, ужас и отвращение, почти на грани психологического восприятия. Однако не всегда то, что со стороны кажется безусловной трагедией, является ей на самом деле. Во всяком случае, не для Кругловых. Да-да, это не авторская описка. Кругловых было двое. Вернее он был один, но состоял при этом из двух совершенно разных частей. Одна его часть, как это и положено в соответствии с устоявшимися поверьями совершила неспешный и увлекательный «полет в трубе» и, увидев «свет в конце тоннеля» замерла, остановившись на некоторое время. В общем, все, как утверждали люди, которым якобы посчастливилось перейти за грань смерти. А вот вторая с невероятной для человеческого восприятия скоростью рванула ввысь. Туда. К звездам. ДОМОЙ!

  III

  Служба ПВ-перемещений

  Местное время: 07 часов 50 минут 32 секунды

  Внимание! Чрезвычайная ситуация. Вмешательство неучтенных факторов.

  Несанкционированное присутствие объекта "3".

  Несанкционированное присутствие объекта "4"

  Объект 2 выведен из контролируемого координатного поля.

  Несанкционированный контакт между объектами "1" и "4" установлен.

  Произошла общая рассинхронизация событий.

  Жизнедеятельность объекта "1" прекращена.

  Экстренная эвакуация объекта "2".

  Операция окончена аварийно.

   Захария, как это и было положено во всех без исключения девяноста восьми перевоплощениях, очнулся в позе человеческого внутриутробного плода лежащего на правом боку, на который его заботливо пристроили чьи-то очень умелые руки. Он как-то интересовался у техников службы ПВ-перемещений с чем это связано, но из путаных в своей зауми объяснений уяснил только то, что именно такая поза наиболее оптимальна для выхода и возвращения в свое естество при подобного рода путешествиях сквозь пространство и время. Прислушался к своим внутренним ощущениям. Гулко и мощно ухало сердце, будто «баба», которой забивают сваи. Медленно открыл глаза. Приглушенный чуть зеленоватый свет, исходящий, казалось бы, отовсюду нисколько не раздражал. Все также не торопясь скосил глаза направо. Белоснежная атласная простыня приятно холодила голые ноги. Вставать решительно не хотелось. Сердце понемногу успокаивалось, но он решил все же схитрить сам с собой, чтобы продлить мгновенья очаровательного блаженства. Сосредоточившись, он начал вспоминать все, что с ними обоими происходило в этом воплощении. С ним и его реципиентом. Невольная гримаса пробежала по его лицу – не нравился ему этот эпитет. «Как же его звали?! Ах, да, Захар». Удивительное совпадение имен. С ним такого еще ни разу не случалось. Словно четки перебирал события из их общей памяти, то улыбаясь, то морщась от нахлынувших воспоминаний.

  Стоп!

  Будто тысячи горячих иголок вонзились ему в голову. Нестерпимым жаром накатила от позвоночника волна и словно обручем сдавила мозг. Сердце, бившееся до этого с размеренностью швейцарского брегета, со всего маху остановилось и разом ухнуло в пропасть...

  «Инесса!»

  Голова буквально взорвалась от последней картинки воспоминаний... Её последний немой крик: «Па-а...!» катапультой подбросил его с ложа, раскаленная сковорода, а не мягкая и прохладная простынь казалось сейчас была под ним. «Как же так?! Инесса! Я тут, а она осталась там! Что с ней будет?!» – вихрем проносились мысли в голове. Рывком сел, свесив ноги на пол. В висках застучала молоточками кровь. Инструкция настоятельно рекомендовала не делать резких движений в первые минуты после возвращения из командировок. К черту инструкции! Он был абсолютно голый. Глазами поискал привычное место для одежды. Так и есть. Кем-то аккуратно сложенное нижнее белье, тога с золотой оторочкой по краю (Гм... знак полковничьего достоинства) лежали стопкой на низкой подставке, расположенной в углу помещения. Там же прислоненные к стене стояли два белоснежных крыла плавно переходящие по окоему в светло-голубой цвет. Рядом с ними скромно примостились котурны с кучей ремешков. Облачившись в тогу и закрепив ее складки на груди массивной золотой пряжкой в виде головы льва, сунул ноги в сандалии. Вздохнул. Очень ему не нравилась эта форма одежды, к тому же он всегда почему-то стеснялся своих голых коленей. С крыльями пришлось повозиться дольше. Большие – более метра в высоту они произвольно изгибались, и все время норовили упасть пока он, изрядно помучившись, не пристегнул их к спине, закрепив наплечными ремешками. Пока возился с крыльями, как-никак прошло более тридцати лет, с тех пор как он надевал их в последний раз, немного успокоился, начав приводить мысли в порядок. Наконец покончив с облачением в парадный мундир, мельком глянув на себя в большое напольное зеркало, вышел из помещения, прикрыв за собой дверь.

   Выйдя в широкий и светлый от облицовки натуральным белым мрамором коридор, оглянулся по сторонам. Его никто не встречал. Ну да это и не удивительно, встречают, как правило, новичков вернувшихся из первых циклов, а он был опытным сотрудником в немалых чинах. Коридор здания Шестого – «Русского» (как все его звали неофициально) сектора простирался влево и вправо от Захарии на много сот метров, олицетворяя своей перспективой бесконечность. Поднял глаза. Над дверью, что находилась напротив двери, из которой он только что вышел, горело электронное табло с часами указывающими текущее время. Часы по сложившейся традиции показывали московское время. В «Москве» было 7 часов и 26 минут. Несмотря на ранний час, коридор отнюдь не пустовал – ночные смены готовились к сдаче вахты, а утренние начинали потихоньку подтягиваться на службу. В ноги отдавало гудением трансформатора сверхвысокого напряжения, работающего где-то в подвале. Тут и там сновали молодые ангелы и ангелицы младшего офицерского состава, в мгновенье ока, то появляясь из неоткуда заходили в многочисленные двери, выходящие в коридор, то наоборот, выходя из дверей исчезали в никуда, деловито неся в руках папки и кейсы. Ангелы более высокого ранга, а потому и с более крупными крыльями за плечами, предпочитали банальной телепортации, мерное и неторопливое вышагивание словно древнегреческие перипатетики, с натянутыми на лица масками задумчивой отрешенности. Младшие в своей суетливости старались таких важных особ не задевать, поэтому частенько сталкивались между собою. От этого в воздухе стоял приглушенный шорох и хлопанье, напоминающий Захарии птичий базар. Все было знакомо и привычно. До кабинета шефа, куда он решил направиться первым делом, было далековато, но он по примеру старших ангелов не захотел воспользоваться телепортом, а решил прогуляться пешком, желая не столько размять ноги сколько еще раз привести мысли в порядок. Спешить, по сути, было уже некуда. Предотвратить прошедшее событие по причине его свершения представлялось невозможным. Что же касалось всего остального, то у него было время на обдумывание своих дальнейших шагов в этом направлении. Повернувшись налево, Захария зашагал прямо по коридору. Навстречу иногда попадались знакомые ангелы. Приветствовали друг друга высоким поднятием рук. Иногда останавливались, чтобы перекинуться парой-тройкой малозначащих фраз, типа: «Привет! Уже вернулся?!», «Ну как там?! Где был на этот раз?!», «Ты куда? К шефу?» Приходилось останавливаться, отвечать такими же ничего не значащими фразами: «Привет! Да вот только что вернулся», «Там, все как обычно», «Да, к шефу. Нет, отпускные еще не получал». Пустые разговоры отвлекали и сбивали с основной мысли, но негласный этикет в общении, выработанный тысячелетиями требовал безукоризненной вежливости. Не отсюда ли пошла знаменитая фраза об «ангельском терпении»? В результате чего, дорога к кабинету руководства и так не слишком близкая, превращалась почти в бесконечную. Она вела мимо бесчисленного множества всяких аппаратных, операторских, контрольно-измерительных, технических и подсобных помещений. Вереницей шли испытательные стенды, лабораторные с загадочными, даже для него, самого, функциями, реквизиторских и прочих помещений. Повсюду царила деловая атмосфера крупной корпорации. Деловая суета напоминала ему некую смесь между крупным НИИ и вокзалом в час-пик. Ноги с непривычки к долгому пешему хождению гудели, а котурны, надетые на босу ногу, изрядно натерли пальцы и пятки. Когда, спустя более часа, Захария, всерьез начавший жалеть об игнорировании телепорта, уже собрался было им втихаря воспользоваться, наконец-то появилась широкая и высокая ниша, скрывающая в себе массивные двухстворчатые дубовые двери с такими же массивными бронзовыми ручками и золотой табличкой с двумя лаконичными, черного цвета надписями «Приемная» «Архангел Гавриил». С заметным усилием, потянув на себя ручку тяжеленной двери, он проник в приемную, едва-едва не прищемив крылья, ибо возвратный механизм двери сработал со скоростью гильотины. После ярко освещенного коридора приемная встретила его приглушенным светом канделябров искусно сделанных «под старину». Глаза медленно привыкали к полусумраку помещения. Последний раз он был здесь почти 33 года назад. В убранстве приемной почти ничего не изменилось за исключением того, что, во-первых, со стола секретаря куда-то пропала громадная «Ятрань», а вместо нее появился вполне приличного вида ЖК-монитор, а во-вторых, появилась молоденькая ангелица-секретарша в чине младшего лейтенанта, о чем говорил цвет и узор, идущий по краям ее тоги. Секретарша была сущим ангелом во плоти. Пышные льняного цвета волосы до плеч обрамляли настолько миловидное личико с большими голубыми глазами, что он невольно засмотрелся на нее, забыв на несколько мгновений о том зачем, собственно, сюда и пришел. А ресницы были такими длинными, что казалось, хлопни она ими, и вместе с ними схлопнется весь окружающий мир. Кожа на лице ее была такой чистой и гладкой, что скорее походила на мейсенский фарфор, чем на настоящее лицо. Губы ее рта были настолько прелестны в своей целомудренной красоте, что хотелось немедленно приникнуть к ним долгим поцелуем. Невольно сделал глотательное движение, одновременно подумав про себя не без ехидства: «Эге... а шеф-то у нас хоть и ангел, но отнюдь не монах». Секретарша, водя «мышкой» по столу, упорно не желала его замечать, сосредоточив все свое внимание на большом и плоском мониторе. Но Захария и сам не торопился более настойчиво заявлять о себе. «Стажерка, – подумал он. – Из кадрового резерва». К ним частенько присылали таких ничего не знающих и ничего не умеющих молодых практикантов для того, чтобы они хоть немного поднаторели на ниве небесной бюрократии. Он был почти уверен, что стажерку шефу буквально навязали, так как знал, что тот не любит никаких изменений в своем личном окружении. Последние полторы тысячи лет, должность секретаря исполняла, уже не молодая, но чрезвычайно опытная в секретарском деле, из «обращенных», по имени Олимпиада Дормидонтовна – женщина поистине выдающихся деловых качеств, и еще более выдающихся габаритов. Шеф был и сам не маленького роста, поэтому всю жизнь (по крайней мере, последние 3000 лет, что Захария лично знал его) предпочитал женщин под стать себе и с пышными формами. «Орлы мух не ловят», – часто приговаривал он, глядя на свою неизменную помощницу. Эта же, судя по бликам от экрана монитора на ее лице, без зазрения совести резавшаяся в «косынку», была сущей пигалицей по сравнению со своей предшественницей. Пауза уже начала затягиваться, когда он все-таки решил, что с него довольно, негромко кашлянул для привлечения внимания к своей персоне. Юная ангелица подняла на него свои глаза, и ее фарфоровое личико слегка порозовело от не напускного смущения. Решив немного отомстить за явное невнимание к себе, не поприветствовав, деловым тоном спросил, кивая головой в сторону двери, ведущей в кабинет:

  – Шеф у себя?

  – Ой, товарищ под... ой, (опять ойкнула она) извините, полковник?! А я сразу вас узнала! – воскликнула она, заулыбавшись и еще сильней разрумянившись, от чего ее кукольное личико стало еще милей.

  – Эээ...– невнятно проблеял он, явно не ожидая такого поворота событий.

  – Ну как же! Вы у нас на первом этаже в вестибюле висите на доске почета «весь Рай ровняется на них». Я всегда любуюсь, когда мимо прохожу. А мы вас еще не ждали. Думали, что вы пока на реабилитации будете.

  – Наверное, все-таки не я, а мое фото висит на доске? – решил съехидничать он.

  – Да-да, конечно, – чуть смутившись, пробормотала она, скромно опуская реснички. Девчонка явно начинала ему нравиться, поэтому не став далее вгонять в краску молодую особь, он еще раз спросил, но уже куда более ласковым тоном:

  – Так что насчет шефа? У себя? Принимает?

  – Да. У себя. Подождите минуточку, я сейчас доложу о вас.

   Она с улыбкой бодренько вспорхнула с крутящегося кресла и метнулась к двери обитой красной кожей. Стоя на полу, она оказалась еще даже меньше, чем он мог подумать первоначально. «От силы полтора метра, не больше», – невольно про себя отметил Захария. Тихонько пискнув, она потянула ручку двери на себя. Вопреки ожиданиям дверь послушно начала открываться с неторопливой грацией объевшегося бегемота. Она юркнула в образовавшийся проем. Ждать пришлось недолго. Буквально через пять секунд она также резво выскочила из кабинета и, придерживая одной рукой дверь, второй сделала приглашающий жест входящему.

  Захария ничуть не колеблясь, вошел в кабинет. За время его отсутствия, в кабинете, так же как и в приемной разительных перемен не случилось. Толстый, с длинным по щиколотку ворсом шемаханский ковер во всю площадь немаленького помещения, стены, облицованные светло-ореховыми панелями, высокие и широкие окна с подоконниками, уставленными всевозможными цветами в горшочках, массивный дубовый стол, расположенный у противоположной от входа стены заваленный бумагами и аппаратами телефонно-селекторной связи. К столу шефа был перпендикулярно приставлен столик поменьше с двумя приставленными к нему изящными золочеными креслицами в стиле барокко. Все как было в прошлый раз. Шефа во главе стола не было. Среди обильной зелени, усеявшей подоконники, Захария не сразу увидел своего начальника. Тот стоял в проеме окна, держа в руках небольшую садовую лейку из которой бережно поливал предмет своей ничем не обоснованной гордости и вполне обоснованного бесконечного разочарования – гигантскую маммилярию . «Проклятая верблюжья колючка»,– как в сердцах иногда выражался он в адрес своего кактуса, вымахала, чуть ли не в два метра, но упорно не желала зацветать. Впрочем, когда у шефа было хорошее настроение, то «проклятая верблюжья колючка» превращалась в «наш ответ лорду Керзону» . Архангел повернул голову к вошедшему. На вид непосвященного старшему ангелу было примерно за пятьдесят лет, а никак не восемь тысяч, о чем свидетельствовали документы. Впрочем, этого нельзя было сказать и о самом Захарии. Тридцатилетние с хвостиком черты его лица скрывали за собой почти четыре тысячи лет полной приключениями жизни. Светлая улыбка неподдельной радости моментально озарила его резкие черты лица, изборожденные глубокими вертикальными морщинами. Однако все это не помешало Захарии заметить, что-то новое в поведении начальника. Громадные, будто выкованные из цельного куска серебра крылья в радостном возбуждении слегка приподнялись и опустились за его могучей спиной. Однако, глаза при этом у него были какими-то испуганными, будто увидел привидение. «Что это с ним?» – подумал Захария.