Текст книги "Сто процентов закона"

Автор книги: Юрий Феофанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Он жалуется. Московский городской суд оставил приговор без изменения – год исправительно-трудовых работ.

– Буду жаловаться в Верховный суд, – грозит Моисеенков, – так нельзя…

Нет, все-таки можно. И даже нужно. Как свидетельствует статистика, значительное количество трудовых дел в судах решается не в пользу администраторов. Я далек от мысли, что все эти случаи – результат злостного, сознательного нарушения трудового законодательства и что каждого конфликтующего администратора надо отдавать под суд. Это было бы несправедливым. Ведь часто случаются действительные ошибки, бывает, что и дирекция не соразмерит меру взыскания, а иногда суд просто делает снисхождение человеку.

Но если бесспорно установлено, что рабочий или служащий уволен «из личных побуждений», что это месть, расправа за критику – в этом случае нельзя быть снисходительным. Нарушать законы, ущемлять права гражданина – преступление. А за него полагается отвечать по всей строгости.

Между прочим, бездействие закона в подобных случаях как раз и рождает неуважение к нему. Всем известно, что, если человек украл или схулиганил, возмездие наступит, разве что удастся скрыться. Но и скрываясь, вор или хулиган чувствует силу закона, съеживается от ожидания кары. А люди, совершая деяния, подобные тем, за которые отвечал Моисеенков, даже удивляются, когда меч закона карает их, чтобы наказать это зло и предотвратить другое.

С другим редким случаем уголовного преследования я встретился в г. Николаеве. Тогда тоже все были удивлены.

Обвиняемый возглавлял одно из крупных домоуправлений города и был крайне шокирован, когда получил повестку о вызове к следователю по «своему делу».

– Уголовное дело? Против меня? Это недоразумение. Я что, крал? Хулиганил? Грабил на большой дороге?

– Не то, не другое и не третье, – ответил следователь. – Вас привлекают к уголовной ответственности за бюрократизм…

– Что-о-о???

В постановлении о возбуждении уголовного дела сказано:

«В течение длительного времени в домоуправлении № 5 допускалось формально-бюрократическое отношение к заявлениям трудящихся. Отсутствовал учет жалоб. Управляющий домами ставил на заявлениях резолюции, но не контролировал их выполнение. Из 68 проверенных заявлений 43 не разрешены, а гражданам не дано никакого ответа».

По делу прошли 32 свидетеля, и все подтвердили вину подсудимого. Но когда выслушали приговор, то большинство ахнуло:

– Да нешто за это судят?

Такого рода судебные прецеденты вызывают обычно очень широкое общественное звучание, их положительное значение бесспорно. Они заставляют всех независимо от ранга помнить, что закон писан для всех. Причем уголовные процессы по таким делам имеют большое воспитательное значение, они серьезно подкрепляют, делают реальной ту идею, что самоуправство, халатность осуждаются в нашем обществе не только морально, а и преследуются уголовным законом. Важна ведь не только идея правосудия, его возможность. Впечатление производит реальное применение закона. Сила делает закон авторитетным; справедливость, вооруженная мечом, справедлива до конца.

Бездействие не только инертно, оно бывает вредно; бездействие в иных случаях далеко не нейтрально: оно чревато самыми неприятными последствиями. Бруно Ясенский эпиграфом к своей последней незаконченной книге взял такое изречение:

«Не бойся врагов – в крайнем случае они могут убить. Не бойся друзей – в крайнем случае они могут предать. Бойся равнодушных: с их молчаливого согласия совершаются на земле и предательства и убийства».

В известной степени это относится к закону. Его статьи, коль скоро они не применяются, не просто оставляют безнаказанными преступные деяния, они поддерживают, питают самую идею безнаказанности, поощряют произвол. Поэтому в данном случае бездействие отрицательно активно.

Быть может, именно тот факт, что какие-то статьи оказались забытыми, порождает представление у обывателей, будто Советское государство карает лишь значительные, опасные преступления. Мелкие же нарушения вроде бы и не подзаконны. А то, что наказания за них предусмотрены соответствующими нормами права, – это де анахронизм или так – формальность.

Подобные взгляды основываются на том, что некоторые нарушения закона кажутся мелкими, незначительными. Однако в правосудии, как и в медицине, нет мелочей. Как бы мы посмотрели на врача, который, установив отклонение от нормы в организме, сказал бы больному: «Это чепуха, пока ничего серьезного нет». То же и в сфере применения права. Если примириться с «мелкими» преступлениями, можно лишь поощрить более крупные, поощрить хаос в общественной жизни. Только нетерпимость в большом и малом, когда речь идет о законе, способна создать атмосферу законности, дыхание которой будет живительно для здоровой общественной жизни и смертельно для всяческого произвола.

Но для этого закон должен действовать без компромиссов, с неумолимостью закономерностей природы: что бы ни случилось в мире, а за весной придет лето, за утром – день. Какие бы обстоятельства ни возникли, за преступлением должно следовать наказание, за решением суда – исполнение, за антиобщественным деянием – возмездие.

Да, каждый человек, который занимает какой-нибудь пост, большой или маленький, обременен многочисленными заботами, и, вполне естественно, должностное лицо любого ранга считает свои заботы и дела наиболее важными. И это правильно. Это говорит о добросовестности работника, о желании сделать свое дело как можно лучше.

– Мне за это государство зарплату платит, – нередко можно услышать слова, – и я свое дело делаю, мне сантиментами некогда заниматься. Мне задание выполнить, а на остальное наплевать.

Не хочу вовсе осуждать авторов этих сентенций. Наоборот, если каждый столь рьяно будет выполнять обязанности, которые ему поручены, за которые он зарплату получает, это же прекрасно будет. Этого мы добиваемся в нашей повседневной деятельности.

И лишь в одном случае самый лучший работник, самый горячий патриот своего дела, своего производства, своей фирмы должен пасовать – когда его стремления и старания расходятся хотя бы с одним требованием закона. Ему может казаться, что закон – помеха, что требования его формальны, несущественны. Повторю вслед за незабвенным Козьмой Прутковым:

– Не верь глазам своим!

Требования закона (не будем брать исключения) основаны на опыте, обсчитаны теорией, взвешены практикой. Если тебе кажется, что твоим благим намерениям мешает закон – не спеши его отвергать и критиковать. Оглянись во гневе – быть может, не столь уж благи твои намерения.

Помню, в газете был напечатан фельетон. Основой послужил такой случай. Некий бульдозерист в пьяном виде сел на свой агрегат и помчался по селу. Сбил угол дома, перепахал чей-то огород, уничтожил несколько яблонь. Хулигана задержали и осудили. При этом ему был предъявлен гражданский иск на крупную сумму за причиненный ущерб. Суд, однако, иск к бульдозеристу отверг. Он объяснил, что взыскать сумму ущерба надо с треста, коему принадлежал бульдозер. На недоуменный вопрос: почему же не с хулигана, – ответил коротко: таков закон.

Ох, уж отыгрался фельетонист! Бульдозерист ладно, напился человек, чего не бывает. Но судья-то хорош! Вместо того, чтобы заставить раскошелиться хулигана, на трест сваливает! Будто это управляющий трестом дома крошил, а хулиган, значит, в сторонке? На закон ссылается? Интересно, что ж это за «закон»? И кого же он, этот странный закон, поощряет?

Словом, много было расставлено восклицательных и вопросительных знаков. А потом стали разбираться на трезвую голову. И оказалось, что очень мудр и справедлив закон. И охраняет он прежде всего интересы граждан, пострадавших от пьяного дебошира. Ну, когда там они получат возмещение ущерба от бульдозериста, который в тюрьме сидит. Закон же их адресует к тресту – владельцу бульдозера, который явился причиной ущерба. Трест обязан все выплатить, а уж сам он пусть возмещает убытки со своего непутевого работника.

Вот таков закон, достойный всяческого уважения. Этим я хочу и закончить главу: подождите на зеркало пенять в случае, если вам кажется, что закон мешает вам хорошее дело делать. Посмотрите, хорошее ли дело и хорошо ли делаете. А уж потом можно подумать о законе: может быть, он хороший и не нуждается в изменении.

КАКИЕ У ИЗБЫ УГЛЫ

Известная поговорка: «Не красна изба углами, а красна пирогами» – в сущности рождена бедностью. И углами должен быть хорош наш дом. Любой. Храму же Фемиды полагается быть великолепным во всех деталях, ибо, как нигде, в правосудии, быть может, важна не только суть, а и форма его отправления. «Формализм и торжественность необходимы при отправлении правосудия, чтобы ничего не оставить на произвол судьи, чтобы народ знал, что суд творится на основании твердых правил, а не беспорядочно и пристрастно», – таково старое правило.

Есть что-то в своем роде торжественно-спокойное, когда совершается ритуал правосудия. Установленная законом процедура судебного заседания, каждая ее деталь направлены на то, чтобы утверждать справедливость.

Советское правосудие, охраняя интересы общества, жизнь, честь и достоинство граждан, предусматривает одновременно и право на защиту. Поэтому неискушенным людям бывает странно, когда, скажем, убийца или другой человек, совершивший самое гнусное преступление, задает вопросы свидетелям или потерпевшим, когда судья, прокурор или адвокат выясняют, кто как стоял, да у кого что было в руках, да кто это видел и видел ли точно.

– Все ясно, – иногда слышишь реплики, – зачем все столь усложнять?

Однако демократизм нашего судопроизводства как раз и состоит в том, чтобы гарантировать наиболее верную оценку событий, составляющих существо дела, а для этого очень важно скрупулезное соблюдение всех процессуальных норм, культура судебного процесса. Не случайно В. И. Ленин говорил, что за законность надо бороться культурно.

В г. Владимире Коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР в выездном заседании слушала дело об убийстве сельского активиста. Подготовили большой зал. На сцене поставили три кресла с гербами, сделали скамью подсудимых, отвели места для других участников процесса. Публика в кулуарах перешептывалась: «Сегодня процесс будет необычный, все даже торжественно как-то». И первая мысль, которая пришла еще до начала заседания, складывалась так: «Почему же это исключение? Любой судебный процесс требует такого же торжественного (пусть он будет мал по размерам) зала и таких же робких перешептываний публики. Не спектакль разыгрывается – жизнь ставит драму».

Потом начался сам процесс – не стану пересказывать суть дела. Меня привлекали обстановка и формы, в которых отправлялось правосудие. Все тут было четко и торжественно от спокойного, тактичного, умного ведения процесса председательствующим до строгих действий коменданта суда, обеспечившего в зале, где собралась не одна сотня людей, особую тишину и почтительность.

Да, главное в правосудии – как полно будет установлена истина и насколько справедливый приговор или определение выносит суд. Однако очень важно, например, где постановляют судьи свой приговор. Увы, не то, чтобы мы вообще забыли об этом немаловажном обстоятельстве, а как-то закрыли на него глаза: главное, мол, содержание, а не форма и т. д. Фемида, увы, прописана кое-где не в подобающих ей храмах, а – как бы это помягче? – в явно неприспособленных помещениях.

Не блестящую прописку долгое время имела она и в грузинском городе Рустави. Юристы смирились со своим положением и даже не роптали. Депутаты из городского Совета, члены постоянной комиссии по социалистической законности время от времени с завидным, впрочем, постоянством возвращались к этому разговору.

– Знаем, знаем, – отвечали им, – но есть первоочередные объекты, а денег и фондов нет.

Энтузиасты оказались не только пылкими, а и последовательными. И, наконец, исполком городского Совета возбудил перед правительством Грузии уже официальное ходатайство о выделении средств на строительство здания народного суда. Верховный суд республики поддержал руставцев, и, как говорят, вопрос был решен. И тогдашний председатель Руставского народного суда С. А. Квелидзе, и начальник городского строительного управления И. В. Панидзе, и руководители Совета, работники горкома партии – все близко к сердцу приняли эту стройку. И мы совсем недавно ходили по залам и кабинетам нового здания Руставского народного суда, которое считают одним из лучших в городе.

Я несколько подробно рассказал об этом потому, что новостройки для судов пока не очень распространенное явление. А я убежден, что здания судов должны быть лучшими в городе. Нет, нужно это не тому «обществу», которое доставляется сюда под конвоем. Нужно всем нам, нужно государству, престижу правосудия. И хотя, как гласит мудрая пословица, провожают по уму, встречают-то все же по одежке. А встреча гражданина с законом должна быть строга и торжественна.

Культура процесса, естественно, не ограничивается проблемой помещений и ритуалом ведения судебного следствия, хотя имеет значение и то, где происходит суд, и то, как одет судья. В каком тоне задаются вопросы, как оформлен протокол заседания, насколько грамотно и понятно написан текст приговора и многое другое имеет в правосудии огромное значение. Не случайно законом установлено не только то, за что судить, но и то, как судить. Все в суде важно – мелочей нет. И нередко из-за пренебрежения мелочами судьи допускают серьезные промахи в своей деятельности.

Завершающим актом правосудия, как известно, является вынесение приговора. Он всегда оглашается публично, даже если дело слушалось при закрытых дверях. Приговор – своего рода зеркало процесса, его итог.

Мы сейчас не будем касаться тех приговоров, которые явно ошибочны по существу. Все ясно, хотя и печально, когда судебное следствие в силу каких-то причин пошло по ложному пути. Представим, что судьи установили, что державший перед ними ответ подсудимый действительно виноват. Публика в зале тоже убеждена в виновности подсудимого. Судьи ушли в совещательную комнату, чтобы вынести свое решение и написать приговор. Огласили его, но… на лицах присутствующих недоумение: за что же, собственно, осудили человека? Из приговора не уразумеешь. Бывает такое.

Народный суд Сачхерского района Грузинской ССР осудил гражданина Ц. за спекуляцию. При обыске у него были обнаружены носильные вещи (дамские джемперы, детские рейтузы, обувь). Он их пытался кому-то продать. Ц. виновным себя не признал и объяснил, что приехал из Тбилиси, где гостил у своей дочери, и та подарила вещи матери и сестрам. Однако показания его были путаными, и после допроса свидетелей суд признал Ц. виновным. В приговоре было сказано:

«Подсудимый Ц. не признал себя виновным в предъявленном ему обвинении и заявляет, что обнаруженный у него товар был предназначен для членов его семьи и что якобы часть вещей подарила дочка, которая проживает в г. Тбилиси. Показания подсудимого не заслуживают доверия, и суд не может поверить этому, так как Ц. не имел возможности купить обнаруженный у него товар».

На основании этого Ц. осуждался за… спекуляцию. Суд не поверил показаниям свидетельницы – дочери Ц. в том, что она часть вещей дала отцу, и одновременно указал на то, что он «не имел возможности купить эти вещи».

Давайте разберемся во всем этом. Вполне возможно, что Ц. совершил преступление. Быть может, он эти вещи украл: тогда надо было судить его за воровство; возможно, ему в самом деле их дала дочь, и он опять-таки, нарушая правила, продавал их из-под полы – значит, надо было за это наказать. А судили за спекуляцию! Но спекуляция есть скупка и перепродажа вещей с целью наживы – так гласит закон. Скупка – необходимый элемент спекуляции. Как же мог заниматься спекуляцией Ц., если в этом же приговоре записано, что он не имел возможности купить вещи?

Так, юридическая безграмотность, отсутствие элементарной культуры сводят на нет большую работу, проделанную во время судебного следствия, и дают возможность преступнику легко оправдаться – ведь вышестоящий суд, безусловно, отменит приговор хотя бы по причине его неясности.

Мне как-то пришлось читать протокол одного судебного следствия. Честно говоря, я ничего из него не понял. Обратился за разъяснением к секретарю на процессе.

– Слушайте, – сказала мне милая девушка, – сядьте на мое место. Попробуйте все записать.

А ведь права она. В постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 18 марта 1963 г. сказано:

«По ряду дел не обеспечивается точное протоколирование всего хода судебного рассмотрения. Часто в протоколе судебного заседания перечисляются лишь формальные моменты процесса, а объяснения и показания допрашиваемых лиц, заявления участников процесса записываются сокращенно, неточно, а иногда произвольно перефразируются настолько, что не представляется возможным решить вопрос о правильности действий суда и о соответствии приговора данным, установленным в судебном заседании».

Как бы ни был добросовестен секретарь, как бы быстро он ни писал, он физически не в состоянии записать все и записать абсолютно точно. Секретарь записывает «основное», то есть отбирает из массы, почти всегда противоречивой массы слышимого им на суде. Иными словами, и самый лучший секретарь неизбежно и обязательно в процессе протоколирования так или иначе оценивает происходящее, и суд получает в протоколе уже не объективную фотографию процесса, а субъективно окрашенную картину. Пора оснастить судебный процесс техникой…

Теперь о «сторонах». Не забуду одного процесса, который происходил в г. Калинине. Там судили отца и сына за взятку, которую они дали двум преподавателям мединститута, чтобы протолкнуть в науку молодого лоботряса. Судили и преподавателей. Подсудимые делали все, чтобы сорвать процесс. Это в общем-то можно было объяснить – они же подсудимые, как ни говори. Но вот в словесную баталию вступил адвокат И.

То были мелочные, совершенно пустяковые придирки к действиям суда, бесконечные ходатайства.

– Вы, что же, против того, чтобы адвокат боролся за строгое соблюдение процессуальных норм? – ответил мне И., когда я спросил о причине такого странного поведения.

А что это была за принципиальная борьба за «процессуальные нормы» – пояснит такой пример. Фамилия председательствующего была Пушкин, а фамилия жены одного из подсудимых – Ганнибал. Так вот адвокат вдруг заявил: «А нет ли тут родственных связей и не повлияет это на ход судебного следствия?»

Адвокат потом пытался доказать мне, будто вел себя глубоко принципиально, пытаясь сорвать процесс. Но какие же это принципы? Из каких побуждений ой действовал, я точно не знаю. Только уверен в одном – не из желания помочь суду установить истину.

Наблюдал я и другое на судебном процессе. Председательствовал тогда Председатель Верховного Суда РСФСР Л. Н. Смирнов, юрист образованный, авторитетный, участвовавший четверть века назад на Нюрнбергском процессе. Судили двух человек, совершивших тяжкое и мерзкое деяние. Государственный обвинитель, увлекшись во время допроса, бросил одному из подсудимых:

– Как же не стыдно было вам так поступить? Ваш поступок это же… это…

– Товарищ прокурор, – прозвучал голос из-за судебного стола, – оценивать поступки подсудимых будет суд. Ваше дело – вести допрос…

Советский суд – это суд, а не судилище. И культурность, такт, чувство меры – не только атрибуты хорошего тона, но и факторы, влияющие на отыскание истины. Помнить надо совет доктора Фауста доктору Вагнеру: «Говори с убеждением, слова и влияние на слушателей придут сами собой». Не грубость, не окрик нужны в суде, а логика доказательств.

Обращает на себя внимание и такое обстоятельство. Подсудимые мужчины, если они взяты под стражу, появляются в зале суда остриженными наголо. Но правильно ли это? На шестой сессии Верховного Совета СССР седьмого созыва было принято Положение о предварительном заключении под стражу. В докладе председателя комиссии по поводу Положения говорилось:

«… заключение под стражу… не является по своим целям и природе наказанием… Правовое положение лиц, подвергнутых предварительному заключению, не может быть таким же, как правовое положение лиц, осужденных судом».

Это правовые основания. Но, кроме того, сам факт нелепого внешнего вида уже ставит подсудимого не на одну доску с другими участниками процесса. А это далеко не мелочь.

Такт судьи проявляется прежде всего в том, что он обязан уметь внимательно, терпеливо и спокойно выслушивать людей, не прерывать свободный рассказ преждевременными вопросами, чтобы ускорить процесс. Не случайно закон устанавливает лишь срок начала рассмотрения дела в суде и не ограничивает никаким сроком его окончание. Излишняя назидательность, бесконечные реплики, бестактность в отношении участников процесса, особенно подсудимого, фамильярное обращение к ним – все это не делает чести судье. И уж, конечно, недопустимо ставить наводящие вопросы, преждевременно формулировать выводы и давать оценку показаниям.

«Суд по существу, – писал М. И. Калинин, – есть третье лицо между двумя сторонами и, разумеется, для того, чтобы к третьему лицу было уважение, чтобы человек, который был обвинен или оправдан, имел это уважение, несомненно, внешние процессуальные формы должны быть так поставлены, чтобы в них была возможность этим сторонам защищать свои интересы».

Это не формализм, а необходимое условие правосудия. Законность и культура в судебной деятельности – взаимообусловленные и неразрывно связанные явления. Беззаконие и бескультурье всегда идут рядом, порождают друг друга.