Текст книги "Сталин перед судом пигмеев"

Автор книги: Юрий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Чубинский подсказывал читателям, как следует читать роман Рыбакова: «Все мы, проглатывая страницу за страницей, с нетерпением ждем, когда же, наконец, появится низкорослый, узколобый и рябой виртуоз политической интриги и начнет на своем своеобразном и сразу же узнаваемом наречии излагать свое исповедание веры». Чубинский давал понять: роман следовало читать взахлеб и с восторгом. Чубинский убеждал: «Нигде его (Рыбакова, – Прим. авт.) мастерство не поднимается на такой высокий уровень художественности и зрелости, как на страницах, посвященных Сталину… Создается иллюзия того, что мы слышим (именно слышим!) живого Сталина со своей своеобычностью голоса и акцента, индивидуальными особенностями мыслительного процесса и стилистического оформления мыслей… Вот бы поучиться у Рыбакова тем многочисленным авторам, которые вкладывают в уста исторических героев дословные отрывки из их речей и сочинений и считают, что задача решена! Рыбаков идет тем путем, которым и должен идти подлинный художник. Он проник в психологию героя, он проникся его психологией, как бы перевоплотился в него, стал думать и чувствовать, как он, и заговорил его языком».

В то же время Чубинский уверял читателей в исторической достоверности романа и его научной обоснованности. Он писал, что проделанная Рыбаковым работа «по изучению исторических документов, печати, мемуаров, исследований, свидетельств очевидцев и участников событий… огромна и скрупулезна. Сочинения же самого Сталина писатель, похоже, знает наизусть». На самом деле в романе не приводилось никаких цитат из подлинных письменных работ Сталина и его речей. Слова, которые произносил «Сталин», не имели никакого отношения к содержанию его сочинений. Поэтому критик не имел никакого основания предполагать, что Рыбаков изучил работы Сталина наизусть.

Чубинский ставил Рыбакова в пример всем советским историкам: «Мне кажется, что далеко Не все наши историки-профессионалы, развращенные навязанными сверху запретами и установками, так тщательно и так полно изучают источники, как это сделал А. Рыбаков. Поэтому я смело утверждаю, что, во-первых, «Дети Арбата» могут быть по праву названы (что и сделал В. Каверин) «исследовательским романом», и, во-вторых, проделанный писателем анализ психологии и взглядов Сталина имеет не только художественное, но и научное Значение».

Позже Нина Андреева объяснила источники «исторических документов, печати, мемуаров, исследований, свидетельств очевидцев», восхитивших Чубинского, а заодно указала на мнимость их объективности и документальности. Она уличила Рыбакова в использовании публикаций предшествовавших ему антисталинистов. В письме писателю она обратила внимание на присутствие в его романе множества положений, взятых из троцкистского «Бюллетеня оппозиции», книг Исаака Дейчера, высказываний самого Троцкого (вплоть до текстуальных совпадений, которые давались без указания источника), советологических книг Д. Роберта, С. Коэна, Д. Боффа, а также из произведений популярного на Западе диссидента Роя Медведева. Это открытие Андреевой позволяет говорить о том, что антисталинская волна конца 80-х годов в СССР родилась в ходе слияния потоков американских советологических сочинений и фольклора московской интеллигенции.

Соединение этих потоков в романе Рыбакова означало, что антисталинская кампания достигла нового качественного уровня. Подводя итог «политическому роману» Рыбакова, Чубинский писал: «Итак – был ли Сталин настоящим коммунистом? Настоящим: – в смысле коммунизма Маркса, Энгельса, Ленина, большевистской партии? Конечно, нет». Так, члены КПСС Рыбаков и Чубинский попытались посмертно исключить Сталина из коммунистической партии, в рядах которой ой состоял более полувека и возглавлял которую около тридцати лет.

Одновременно Чубинский определял направления дальнейшей кампании: «Бесспорно, предпринятый А. Рыбаковым анализ Сталина и сталинщины далеко не полон… Говорю это не в упрек Рыбакову. Он честно сделал свое писательское дело, предоставил нам свое понимание Сталина как человека, как личности. А дальше миссия философов, социологов, историков или, как принято теперь говорить, обществоведов».

Восторженная реклама романа в средствах массовой информации, ажиотаж вокруг него среди значительной части читающей интеллигенции сделали свое дело. Роман Рыбакова стал самым модным чтивом 1987 года. Монологи «Сталина» и прочие выдумки Рыбакова поразили воображение взрослых читателей, как до сих пор не поражали детское воображение ни «Кортик», ни «Бронзовая птица», ни какой-либо иной его приключенческий роман для детей, ни один фильм, снятый по его сценариям. Я помню, как люди, прочитавшие роман Рыбакова, с возмущением рассказывали своим друзьям в вагоне метро о том, что они узнали из этой книги про Сталина из его «внутренних монологов». Сомнения о том, что говорящее вслух писательское изделие, является подлинным Сталиным, редко возникали у энтузиастов романа «Дети Арбата».

Сталин превращался в удобную мишень для битья, вроде фигур начальников, которые устанавливали в некоторых учреждениях Японии для того, чтобы дать выход эмоциям подчиненных. На недостойность этого занятия обратил внимание писатель Юрий Бондарев, сравнив поведение хулителей Сталина с теми, кто пинает мертвого льва, В то же время нелепость этого ловко спровоцированного сражения с вымышленным образом Сталина напоминала борьбу Братца Кролика против Смоляного Чучелка из афроамериканских сказок дядюшки Римуса. Ведь фигура главного персонажа фильма «Покаяние», вытащенного из его могилы, а также персонажи Шатрова и Рыбакова, носившие фамилию «Сталин», были так же не похожи на живых людей, как и Смоляное Чучелко, сделанное Братцем Лисом. По необъяснимым причинам смышленый Братец Кролик принял Смоляное Чучелко за чернокожего ребенка. Когда же Чучелко промолчало в ответ на его приветствие, Братец Кролик обиделся на «грубияна», стал с ним драться и прочно прилип к нему. Искусственно созданная модель «Сталина» должна была стать безответной фигурой, которая не могла оправдаться. А по мере того, как распалявшиеся зрители и читатели наносили бы удары по конструкции из тряпок и смолы, они прочно прилеплялись к Ней и становились беспомощными для нападения на них таких же безжалостных ловкачей, каким был Братец Лис из известной сказки.

Призыв Чубинского к «обществоведам» был подхвачен. Умело разжигаемая потребность в новых «разоблачениях Сталина» удовлетворялась новыми публикациями, выступления против Сталина, которые, на первый взгляд, казались стихийными, все очевиднее приобретали характер широкомасштабного и глубоко эшелонированного наступления. Одно обвинение против Сталина следовало за другим в статьях, помещенных в журналах «Новый мир», «Знамя», «Дружба народов», «Огонек», в газетах «Московские новости», «Аргументы и факты». Даже журнал «Знание – сила», специализировавшийся на популяризации достижений современной науки и техники среди молодежи, из номера в номер публиковал статьи, в которых «разоблачал» Сталина. К печатным изданиям присоединились и электронные средства массовой информации. Программы «Взгляд», «Пятое колесо» и ряд других постоянно атаковали покойного генералиссимуса. Словно по команде, на страницах почти всех журналов и газет, во всех публицистических теле– и радиопередачах публиковались материалы о репрессиях 30-х – начала 50-х годов, в которых обвинялся исключительно Сталин. В то время казалось, что, если включить утюг, то он тоже стал бы транслировать антисталинские передачи.

На возобновившийся процесс по «делу Сталина» спешили все новые и новые свидетели, хотя их незнакомство с подлинной историей тех лет было очевидным. Казалось, что вернулись времена, описанные Н.С. Лесковым, когда, по его словам, на Юге России существовали целые «банды бессовестных и грубо деморализованных людей», зарабатывавших на жизнь лжесвидетельством. В его рассказе «Владычный суд» говорилось, что лжесвидетели «бродили шайками по двенадцать человек» ища работы, то есть, пытая везде: «чи нема чого присягать?»

На новом историческом этапе, в иных географических условиях и иной культурной среде через 200 с лишним лет повторялись события, подобные тем, что разыгрались в Англии в 1778–1780 годах. Тогда «Союз протестантов» буквально завалил страну листовками и брошюрами с осуждением правления Марии Кровавой (1553–1558 гг.), а повсюду происходили митинги, на которых ораторы клеймили давно умершую королеву, инквизиторов XVI века и обнаруживали параллели между ними и нынешними прихожанами католических храмов. Известно, что эта пропаганда привела к массовым погромам против католиков. А затем «ревнители исторической правды», во главе которых стоял лорд Гордон, освободили уголовников из лондонских тюрем, чуть не сожгли Лондон и попытались захватить власть в стране. Также известно, что активную поддержку лорду и «Союзу протестантов» оказывали ведущие деятели недавно созданных Соединенных Штатов, воевавших в это время с Англией. В силу каких-то причин история заговора Гордона почти не освещалась в советских сочинениях по мировой истории. О событиях в Англии 1778–1780 годов можно было узнать лишь по немногим английским исследованиям, имевшимся в центральных библиотеках Москвы, и роману Ч. Диккенса «Барнеби Радж».

Теперь на просторах одной шестой планеты люди, забывая о текущих делах, вчитывались, всматривались и вслушивались в сообщения о событиях полувековой давности, изображавшиеся в самых мрачных красках. К тому же их постоянно пугали, что история может вот-вот повториться. О том, что на их глазах, на самом деле, повторяется давняя история, имевшая место в другой стране, мало кто догадывался. Мало кто знал, что подобные манипуляции с историческим материалом уже совершались в Англии 200 лет назад и что тогда они служили прелюдией к попытке государственного переворота.

Свою активность авторы антисталинских материалов объясняли своим стремлением «освободить» советских людей от «культа личности Сталина и его последствий». Особенно часто упоминали негативное влияние «Краткого курса» на общественное сознание. На самом деле эта книга была под запретом тридцать лет, и выросли целые поколения людей, которые и в глаза не видели «Краткого курса». В стране уже 35 лет Сталина не прославляли, не звучало песен, посвященных ему, не издавалось его книг. Сохранившийся каким-то чудом в одной среднеазиатской республике до 1988 года памятник Сталину был срочно демонтирован после публикации о нем сообщения в центральной печати. В стране давно не осталось и следа, хоть в какой-нибудь мере напоминавшего о былом официальном восхвалении Сталина, что получило название «культ личности Сталина».

Поток публикаций и материалов электронных средств массовой информации, направленных против Сталина, не мог не оказывать воздействия на общественное мнение. Во-первых, антисталинские публикации конца 80-х годов отвечали уже сложившимся за тридцать лет негативным представлениям о Сталине. К тому же многолетнее умалчивание о том, как работает государственный механизм, о разногласиях в советском правительстве, о противоречиях в советском обществе позволяло многим легко поверить, что виной всех бед был Сталин и небольшая группа исполнителей его решений.

Во-вторых, значительная часть населения сохраняла доверие к советским средствам массовой информации, а поэтому многие воспринимали антисталинские материалы некритически. Новые публикации создавали впечатление, что они раскрывают ту правду, которая до сих пор была спрятана за тяжеловесными формулами постановлений и официальных статей о Сталине.

В-третьих, «разоблачительным материалам» трудно было что-либо противопоставить. История КПСС давно превратилась в сухую схему, практически лишенную каких-либо упоминаний о Сталине, а также других советских руководителей. В ней содержались лишь общие слова, среди которых преобладали критические замечания в адрес «культа личности Сталина». Воспоминания маршалов, генералов, руководителей производства, конструкторов, которые шли вразрез с основными положениями антисталинской кампании, многие люди или не прочли, или уже успели позабыть. Противоядием против антисталинских аргументов могли служить лишь кадры из фильмов «Освобождение», художественного телесериала «Семнадцать мгновений весны» и документального телесериала «Стратегия Победы». Но, разумеется, этого было недостаточно, чтобы остановить цунами антисталинизма.

Наконец, в-четвертых, яркая, эмоциональная форма этих антисталинских материалов создавала впечатление искренности исстрадавшихся авторов, говоривших о давно наболевшем. Мало у кого возникало подозрение, что подавляющее большинство материалов являются хорошо проплаченными заказными работами. Почти никто не знал, что эти выступления были частью кампании, давно задуманной и тщательно запланированной правительственными учреждениями США.

Тем временем в бой против Сталина вступали новые силы, а первые ударные отряды отводили с поля боя. Уже в августе 1987 года Отто Лацис в «Известиях» жаловался на недостаточное воздействие на публику антисталинского романа Рыбакова. Читающей публике предлагали новые художественные произведения, которые позволяли существенно расширить фронт антисталинских операций в историческом времени и общественном пространстве. Писатель Приставкин в книге «Ночевала тучка золотая» решительно осудил выселение чеченцев, осуществленное в годы войны и ответственность за которое Хрущев еще в 1956 году возложил единолично на Сталина. Писатель Дудинцев в романе «В белых одеждах» осудил поддержку, которой пользовался Т.Д. Лысенко при Сталине. В «Комсомольской правде» от 1 сентября 1987 года Ю. Афанасьев предлагал читателям газеты список романов, абсолютно необходимых для «правильного» понимания И.В. Сталина. В него, помимо романа Приставкина, входили «Карьер» Быкова, «Назначение» Бека. В этих произведениях, рожденных художественным воображением, историк Афанасьев видел путь к восстановлению подлинной истории страны. Он сокрушался по поводу того, что три поколения советских людей не знают истинного прошлого и воспитаны в «неверной» исторической традиции.

Воспитывать в «правильной» исторической традиции означало разрушать представления о созидательных делах Сталина. В одной за другой статье Сталина обвиняли в том, что он был главным тормозом развития страны. В телефильме «Риск» «доказывалось», что Сталин мешал созданию ракет в СССР… потому что он якобы ненавидел Сергея Королева. И хотя в этом телефильме были перепутаны почти все выдающиеся события XX века, он был восторженно принят «передовой» интеллигенцией страны.

От нападок на реальные и главным образом мнимые ошибки и упущения Сталина, якобы повлиявшие на отставание СССР в различных отраслях науки и техники, организаторы антисталинской кампании перешли к обвинениям Сталина в том, что все его решения по хозяйственным вопросам были ошибочными, а поэтому вся экономика страны была выстроена неверно.

В июне 1987 года сталинскую экономическую политику атаковал экономист Николай Шмелев, провозглашавший теперь нечто прямо противоположное тому, что он писал еще несколько лет назад и за что он получил свои научные звания. Но если Н. Шмелев в своей критике Сталина все же обращался к своим познаниям экономике, то выпускник философского факультета и 60-летний младший научный сотрудник без степени Института международного рабочего движения Ю.Ф. Карякин набросился на экономическую политику Сталина, не имея для этого решительно никаких оснований, кроме агрессивного апломба. В журнале «Знамя» он высмеивал Сталина за то, что в своей речи 9 февраля 1946 года тот говорил о необходимости увеличить производство стали и чугуна, а также добычу нефти и угля. Карякин объявил, что эта сталинская программа развития ведущих отраслей народного хозяйства на ближайшие 15 лет была подобна плану увеличить производство кремневых наконечников для дротиков. На уровне представлений Карякина об истории и экономике ему показалось очевидным, что Сталин должен был наладить производство персональных компьютеров уже в 1946 году и остановить производство таких «отсталых» видов продукции, как сталь и чугун. Несмотря на явное невежество автора, эта статья была встречена с восторгом читающей публикой и журнал «Знамя» со «смелой» статьей Карякина ходил по рукам.

Утверждения о никчемности созданных при Сталине отраслей производства были подкреплены заявлениями о том, что в ходе сталинских пятилеток вообще мало что было создано. Два журналиста В. Селюнин и Г. Хапил в статье «Лукавая цифра», опубликованной в журнале «Новый мир», уверяли, что при Сталине так искажали статистическую отчетность, что по сути никаких успехов в годы сталинских пятилеток и не было. Получалось, что не было ни построенных заводов и гидроэлектростанций, не было создано ни новых отраслей производства, ни оборонной промышленности.

Изображение Сталина воплощением разрушительных сил вопиющим образом игнорировало неоспоримые и яркие свидетельства созидательных дел сталинской эпохи, вклад Советской страны и лично Сталина в разгром самой разрушительной силы XX века – гитлеризма. Составив биографию Сталина на основе советских публикаций конца 80-х годов, советолог Роберт Конквест объявил: «Трудно найти более отрицательное явление, или более отрицательный характер, чем Сталин… Сталин был воплощением очень активной силы, находившейся в конфликте с человечеством и реальностью, напоминая тролля, лишь отчасти имеющего гуманоидные формы, или демона из иной сферы или иного измерения, в котором действуют Иные физические и моральные законы. Это существо пыталось навязать Серединной Земле свои правила». Превратив Сталина в подобие сил зла из романов Толкиена, Конквест вопиющим образом искажал реальные факты истории. Опираясь на материалы крикливой антисталинской кампании, Конквест, вопреки правде, сообщал, что за годы сталинских пятилеток объем хозяйственного производства СССР вырос всего в 1,5 раза (на самом деле в десятки раз). Путая самые известные даты, перевирая даже широко известный лозунг Ленина об электрификации, Конквест, сочинения которого постоянно использовались в нашей стране для «обличения» Сталина, выдавал свое полное невежество в вопросах истории СССР.

Очевидные нелепости и демагогичность антисталинской кампании вызывали растущее недовольство не только многих советских людей, но и некоторых руководителей страны. В середине 1987 года вышла в свет двухтомная книга «Памятное» Председателя Президиума Верховного Совета СССР A.A. Громыко. В ней ветеран советской дипломатии подробно осветил участие Сталина в различных международных конференциях и свои беседы со Сталиным. На множестве убедительных примеров Громыко доказывал справедливость своего определения: «Сталин – это человек мысли». Книга, изданная 200-тысячным тиражом, произвела сильное воздействие на читающую публику.

В этих условиях Горбачев старался маневрировать, изображая из себя беспристрастного судью в дискуссиях о Сталине. В своей программной книге «Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира» Горбачев прибегал к осторожным, обтекаемым оценкам сталинского времени. Он писал: «Да, индустриализация и коллективизация были необходимостью. Иначе страна не смогла бы подняться. Но методы и способы этих преобразований не всегда и не во всем отвечали социалистической идеологии и теории. Сказывались прежде всего внешние условия – страна ощущала постоянную опасность военного нападения. Но были и собственные перегибы, преобладал административный нажим, страдали люди. Такова реальность. Такова судьба народа со. всеми противоречиями: и с великими достижениями, и с драматическими ошибками, и с трагическими страницами».

Нарастание антисталинской кампании беспокоило многих членов Политбюро по мере приближения 70-летия Великой Октябрьской социалистической революции. На заседании Политбюро 28 сентября 1987 года Горбачев признал: «Прав Медведев, который здесь заметил, что сейчас явный крен в критике того, что было при Сталине». В ходе дискуссии по проекту доклада Горбачева на торжественном собрании по этому случаю, состоявшейся на заседании Политбюро 15 октября, Лигачев заметил: «Многое опубликовано о 20–30-х годах с полярно противоположных позиций. Написано столько – что неясно – как официально оценивать теперь коллективизацию, культ личности и т. д.».

Его поддерживал Чебриков, заявив: «В литературе господствуют Рыбаков, Век, Дудинцев. Почему художественные произведения у нас стали основами марксизма-ленинизма? Я за то, чтобы усилить тему о ликвидации кулачества. Это – последний эксплуататорский класс». С ним соглашался Соломенцев, который предложил «поднять оценки наших достижений. Но в печати как у нас? Кто постарше – сталинист». Давая оценку проекту доклада, Лигачев говорил: «И по объективным, и по субъективным факторам нужны уточнения, хотя в целом – шли правильно».

В таком же духе высказался и Громыко, заявив: «Как бы ни подчеркивали теперь теневые стороны во время культа личности и ни выпячивали преступления того времени, нужно видеть положительную сторону нашей истории. Партия обеспечила победу в войне, выживание социализма и его дальнейшие успехи».

В то же время, выражая свое удовлетворение тем, как в проекте доклада была отражена роль Сталина в событиях 30-х годов, Громыко заявил: «Правильно сказано о произволе и беззаконии. Это надо сказать со всей четкостью. Заслуга Хрущева в том, что было сказано народу о Сталине. Другое дело – не совсем так, как можно было бы. И не разделено, в какой степени виноват Сталин, в какой не он, особенно в период войны. Бывает трудно все расставить по своим местам и через 100 лет. А Хрущев-то ведь шел по свежим следам». Таким образом, Громыко не отмежевался от мифа XX съезда. Более того, он поддержал краеугольное положение антисталинского доклада Хрущева, заявив: «Культ личности ударил по нашему потенциалу. Если бы не это, мы бы выглядели сейчас еще лучше». Такая двусмысленная позиция открывала путь для дальнейших атак на Сталина.

Поэтому Рыжков требовал более резких оценок Сталина: «О потерях 30-х годов. Стоит ли говорить об их объективной неизбежности. Ведь попраны ленинские принципы. И этому нет оправдания». А Яковлев, по словам Горбачева, пытался даже возложить на Сталина ответственность за начало Второй мировой войны. (Горбачев замечал: «Александр Николаевич предлагает датировать начало Мировой войны 23 августа 1939 года». Горбачев возражал Яковлеву: «Но ведь и до того были признаки ее возникновения: и политика Англии с натравливанием Гитлера против нас, и интервенции в Испании и Абиссинии, был и Мюнхен».)

Дискуссия по докладу была продолжена 31 октября 1987 года. Лигачев вновь подчеркивал необходимость большего внимания в докладе к историческим достижениям Советской власти. Он говорил: «У нас идет замалчивание достижений. И это продолжается. Вот посмотрите статью Бутенко в «Московских новостях». Он вообще отрицает какие бы то ни было достижения». Лигачев подчеркивал необходимость более четкой положительной оценки коллективизации. Ему возражал Горбачев, обращая внимание на произвол в ходе коллективизации.

И тут в ходе дискуссии выяснилось, что ее участники не имеют ясного представления о причинах репрессий 30-х годах, вокруг которых кипели такие страсти. Хотя Рыжков не сомневался в том, что в них виноват исключительно Сталин, объяснение репрессий, которое было принято со времен антисталинского доклада Хрущева и было включено в доклад Горбачева, показалось Рыжкову сомнительным: «что заставило Сталина перейти к террору. В докладе говорится об отсутствии демократии. Меня это не убеждает. До сих пор не понимаю – что же заставило?! Личная власть? Она у него и так была… Может быть, еще подумать на эту тему? Какие причины толкнули на такой террор, когда, казалось, все уже пошло вперед?»

Отвечая ему, Горбачев прибег к аргументам Хрущева и Рыбакова: «После убийства Кирова… У Сталина засело в голове после XVII съезда, когда его предложили заменить и голосовали даже. Вот в чем дело! Какие мотивы тут? Вроде ясно… Но вообще-то трудно объяснить. Я много думал об этом. Представили нам целые мешки из комиссии по реабилитации, которая этим занимается. Но она сама не может разобраться – кто конкретно в Каких случаях давал команды».

Таким образом, высшие руководители страны, безапелляционно обвинявшие Сталина в чудовищных преступлениях, не имели ни ясного представления о том, кто виноват в них, и не знали, в чем их была причина. О том, что, как и прежде, оценка Сталина использовалась лишь для политиканской игры, было ясно из следующих слов Горбачева: «Отсутствие демократии позволило сформировать «культ личности» и приучить массу людей мириться с репрессиями». Поскольку Горбачев постоянно использовал лозунг о демократической перестройке, то получалось, что он преодолевает наследие Сталина и таким образом спасает страну от террора и репрессий.

И все же у Рыжкова оставались сомнения: «Да. Но почему Сталин прибег к террору?» В ответ Горбачев же лишь повторял свой тезис, сдобрив его дозой обывательской молвы и мыслями, почерпнутыми из «внутренних монологов» «Сталина», которыми была заполнена книжка Рыбакова: «Мотивации не было никакой. В судах вызвало подозрение, например: а почему этот человек старается так хорошо работать?! Что-то тут не так, не чисто! Главная причина, думаю, борьба за власть. XVII съезд партий насторожил Сталина, испугал его. И вместо процесса демократизации, который был возможен после первых успехов в строительстве страны, вышедшая из революции система стала перерождаться».

Правда, под конец заседания Горбачев дал иное объяснение событиям 30-х годов, сославшись на объективные факторы. Он утверждал: «Мы не обвиняем Сталина в глупости, в недомыслии. Причины в основе своей – экономические, наследие Гражданской войны, непримиримость к НЭПу. Кулак, конечно, подбрасывал хворосту. Внешняя опасность. Все это наложило отпечаток на процессы, исключая выход на демократизацию. Я убежден – в этом суть. В этом и вся сложность ситуации тогда».

Но неожиданно Громыко, который в только что вышедшей в свет книге воспоминаний именовал Сталина «человеком мысли», объявил: «Сталин никогда не был теоретиком. Он не касался теоретических проблем. Отсюда несуразица, которую он допускал».

Для подтверждения своей мысли Громыко рассказал о том, как на Ялтинской конференции Сталин, представляя Берию английской и американской делегации, в шутку назвал его «советским Гиммлером». Громыко сурово осудил Сталина за эту неудачную шутку. И это говорил человек, который в своих недавно мемуарах подробно описывал деятельность Сталина на Ялтинской конференции, высоко оценивая его ум и его достижения в защите интересов СССР!

Громыко привел и другой пример, с помощью которого он решил посрамить Сталина: «Заседает Политбюро. Какой-то вопрос внешней политики обсуждается. Сталин вдруг говорит ни с того ни с сего: почему бы нам не вернуться к дореволюционному периоду в формировании московской власти – городской голова и т. п. Тянуло его к авторитарным приемам. Микоян, помню, сразу поддержал. Но на решение тогда не пошли».

Правда, не исключено, что Громыко говорил и какие-то слова в пользу Сталина, которые не вошли в записи А. Черняева, В. Медведева, Г. Шахназарова, потому что после этих осуждений Сталина весьма нелогично следовала фраза Громыко: «Надо честно сказать, что Сталин выступал за социализм. И в международных делах он сражался как лев за интересы Советского Союза». В то же время очевидно, что своими предыдущими высказываниями Громыко лишь поддерживал антисталинскую кампанию, которой исподволь руководили Яковлев, Горбачев, Черняев и другие.

Выступления на заседаниях Политбюро накануне юбилея Октября отразили ту путаницу в «сталинском вопросе», которая была характерна для части руководства страны, политиканские интересы, которыми руководствовались другие члены Политбюро в постановке этого вопроса.

В своем докладе по случаю 70-летия Октябрьской революции «Октябрь и перестройка: революция продолжается» Горбачев постарался создать впечатление о том, что в своих оценках Сталина он придерживается взвешенного подхода. Явно не желая повторить ошибки Хрущева, который старался свалить на Сталина вину за первые поражения Красной Армии во время войны, Горбачев отдал должное роли Сталина в годы Великой Отечественной войны, сказав: «В достижении Победы сыграли роль огромная воля, целеустремленность и настойчивость, умение организовать и дисциплинировать людей, проявленные в годы войны И.В. Сталиным».

Делая вид, что он лишь откликается на антисталинскую кампанию (на деле спровоцированную им же и его окружением), Горбачев говорил: «Сейчас много дискуссий о роли Сталина в нашей истории. Его личность крайне противоречива: Оставаясь на позициях исторической правды, мы должны видеть как неоспоримый вклад Сталина в борьбу за социализм, защиту его завоеваний, так и грубые политические ошибки, произвол, допущенные им и его окружением, за которые наш народ заплатил великую цену и которые имели тяжелые последствия для нашего общества».

Фактически Горбачев повторял известные положения Постановления ЦК КПСС от 30 июня 1956 года. К этому времени атака на Сталина уже продвинулась значительно дальше по сравнению с этими формулировками. Антисталинисты не признавали за Сталиным ни единого сильного положительного качества, ни одного полезного деяния, так как целью их кампании было разрушение всего созданного при Сталине и даже в послесталинские годы. Да и сам Горбачев, по словам Черняева, в узком кругу откровенно заявлял: «Сталин… – это система, во всем – от экономики до сознания… Все, что теперь надо преодолевать, все оттуда». Таким образом, Горбачев ставил для себя ту же задачу, которую давно желали навязать советским «реформаторам» американские стратеги «холодной войны»: под лозунгами реформ уничтожить Сталина, а вместе с ним его наследие воплощенное в великом, богатом и быстро развивавшемся государстве.

Однако свои сокровенные замыслы Горбачев высказывал лишь в среде своих единомышленников. Поэтому сдержанные оценки Сталина, сделанные Горбачевым в начале 1987 года вызвали смятение в лагере антисталинистов. Поясняя смысл высказываний М.С. Горбачева на специально созванной пресс-конференции, А.Н. Яковлев заявил, что положения доклада не ставят рамки для историков, изучающих годы правления Сталина. Кампания продолжилась с прежней силой.