Текст книги "Не ходи служить в пехоту! Книга 5. Генеральский штаб"
Автор книги: Юрий Тимофеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Дела у советников со своим министром продвигались быстро. Утром одного из дней мы вдруг узнали, что Главное военно-медицинское управление МО РФ приказом министра выводится из подчинения Начальника Тыла ВС РФ, и подчиняться будет непосредственно министру. Когда мы увидели подписанный министром приказ, нам объяснили, что это управление первым пойдёт «под раздачу», а всех военных медиков, сначала в этом управлении, а потом и в войсках, на флотах ждёт тотальное «распогонивание». Под этим термином подразумевалось, что военные медики станут гражданскими.
Как это возможно?! Ведь любой командир, любой офицер понимает, что военно-медицинская служба – это составная часть неделимой системы тыла. Что Тыл Вооружённых Сил – это не только про поесть и одеть армию, что в него по делу входят воинские перевозки, железнодорожные войска, автодорожные части, системы хранения (включая медицинские), госпитали с системой их снабжения и обеспечения, всё что касается ГСМ, включая сложное и опасное ракетное топливо. Но взгляды военных и гражданских были просто несопоставимы. Мы рассуждали в категориях войны, в категориях единой функционирующей системы. Взгляды гражданских были нам непонятны, так как это объяснялось желанием сэкономить на денежном довольствии и будущем пенсионном обеспечении. Стоило кому-то хоть что-то высказать на эту тему, как он получал снисходительный ответ, говорящий, что умные решения тяжело понять. В общем, всем видом демонстрировали, что нам не понять. Одним словом, «сапоги» мы, хотя, конечно, они не осмеливались произнести это нам в глаза.
На первом же утреннем совещании с крайне деятельными и высокомерными чинушами я попробовал выяснить как они представляют работу военно-медицинской службы, в которой нет военнослужащих. Хотя бы «в осях», просил разъяснить.
В ответ услышали крайне резкий ответ одной советницы министра, что решение принято, и она предлагает сосредоточиться на его выполнении.
Слова абсолютно безмозглой и плохо образованной женщины мы восприняли как должное. Не выдержал только я и спросил:
– А военных прокуроров сделать гражданскими нет желания?
– А зачем? – спросила меня эта женщина.
– Если сделать военных прокуроров и военных судей гражданскими, армия не пострадает. Толку от них всё равно нет никакого. А решение сделать медиков гражданскими может привести к плачевному результату.
– Не понИла. Поясните, пожалуйста, товарищ полковник.
– Задача военных прокуроров – укрепление законности и правопорядка в войсках. На это они не имеют никакого влияния, этим и не занимаются. Не верите мне – спросите любого командира полка. Это если коротко. Другое дело медики. Как командир полка будет отдавать приказ, например, на марш гражданскому командиру медицинской роты? Или как сам командир этой роты отдаст приказ санитару вытаскивать из-под огня противника раненых, если этот санитар – гражданский? А как в мотострелковой роте санинструктор будет гражданским? Это я вам ради примеров, «на подумать».
– Опять не понИла. А как гражданские медики спасают? Как? У них есть клятва Гиппократа.
– Во-первых, по-моему, нет у них такой клятвы. Во-вторых, должна быть обязательная военная присяга, которая делает гражданского человека военнослужащим, делает его ответственным за воинские преступления по уголовному кодексу. В этом всё дело. Гражданский врач не несёт ни уголовную, ни дисциплинарную ответственность за воинские преступления и нарушения, потому что он не военнослужащий. Всё просто. Это вам объяснит каждый курсант первого курса любого военного училища. Курсантам это ещё перед присягой объясняют. В этом и есть её смысл.
– Вы сами себе противоречите. То вы говорите, что прокуроров надо сделать гражданскими, то говорите, что надо, чтобы все отвечали за воинские преступления. А кто тогда дознание проводить будет? – немного с издёвкой заявила женщина.
– В армии командир воинской части является органом дознания. Командир, единоначальник. Прокуратура следствие ведёт по возбуждённому уголовному делу, да надзирает за всем, чем можно, своеобразно как-то. Но это отдельный разговор. Я не понимаю, как в строю будет стоять командир медицинской роты с оружием, в каске, в бронежилете, с радиостанцией, с полевой сумкой, в которой карта командира медико-санитарной роты, с отработанной обстановкой, включая сведения о противнике и прочее. Флажки для управления, ракетница, в конце концов, и всё это – поверх гражданского костюма или фрака. Без пресловутых «погон». Как это работать будет? У меня в голове не укладывается.
– А вы подумайте, включите воображение.
В этом момент я находился в несколько возбуждённом состоянии и решил не отмалчиваться. В конце концов, я человек обеспеченный, в отличие от большинства сослуживцев, и если что-то пойдёт не так, могу легко уволиться. Да пропади всё пропадом!
– Мне не нужно включать воображение. Я хорошо понимаю, что из себя представляет медико-санитарный батальон общевойсковой дивизии в мирное и военное время
– Я вас понИла. Зайдёте ко мне к тринадцати часам. У кого есть вопросы?
Вопросов не было. Совещание закончилось. Только вернулся в кабинет, как меня вызвал начальник управления. Там же присутствовал начальник моего направления.
– Зачем вы на рожон лезете? Вы видите, что это совсем безмозглая дура? – начал начальник управления, генерал-лейтенант, который не посещал совещание, но ему уже пожаловались.
– Вижу, что полная дура. Но мы-то с вами – преданные делу люди. Зачем молчать? Для чего? Для того, чтобы они здесь дел наворотили?
– Не связывайтесь с ней. Это мой вам добрый совет. И главное, зачем было на Главную военную прокуратуру наезжать? – обратился он к моему начальнику направления.
– Не знаю, чего это Тимофеева понесло. Надо обрезать его общение с этими советниками.
– Надо. А то сейчас дойдёт до ГВП, что ГОУ ГШ предлагает прокуратуру «распогонить».
– Но это же было частное мнение, – возразил я.
– Частное. Не знаете вы ещё службы в Генштабе. Здесь нет и не может быть частного мнения. Хотя плевать. Я тоже так думаю. Но вам советую быть поосторожней, а то ведь дура-то она дура, но возможностей у неё столько, что уволит полковника и глазом не моргнёт. Доложит министру, и делу конец. А у него власти как у дурака махорки. Да что там полковника, генерал-полковников в два счёта увольняет Президент. Имейте это в виду.
– Товарищ генерал, я не боюсь. Совершенно. Ничего меня не держит, кроме любви к армии. Ни квартирный вопрос, ни денежный. Пусть увольняют. Как хотят. Но молчать мне совсем не хочется. Я так быстрее рапорт напишу. Будь что будет.
– Осторожность вам не помешает.
– Меня ещё отец так учил: делай, что должно, и будь что будет.
В назначенное время я был у нужного кабинета. Пришлось долго ждать. Почти два часа. Я заподозрил, что это было специально. Что ожидание должно было показать её власть или моё место. Это тоже многое говорит о человеке, в любом случае интеллигентной её точно не назовёшь.
Вошёл. Женщина с ярко-красным маникюром ела из тарелки клубнику. Почти не поднимая глаз, предложила присесть.
Я же, видя её ярко накрашенные жующие губы, растерялся.
Эта мразь сидит перед полковником и жрёт.
Мысль меня буквально обожгла. Сердце начало биться быстрее. Я почувствовал, как на меня накатывает волна ярости. Она так специально себя ведёт? Хочет меня довести, понимая, что мне это ужасно унизительно? Или передо мной конченое быдло? Непонятно. Еле сдерживая внезапно затруднившееся дыхание, я произнёс:
– Позвоните мне, когда закончите приём пищи. Я зайду.
– А вы мне не мешаете. Присаживайтесь, пожалуйста.
Сказать? Или развернуться и уйти? Но это же унизительно. Ладно, проявим сдержанность и такт.
– Неприлично есть клубнику и разговаривать с человеком. Более того, поступать так перед полковником армии – это унижать офицера и в целом армию.
– Что здесь такого? Я просто проголодалась. Работаю даже без обеда.
– Вы не поняли меня?
– Я вам ответила, что просто проголодалась, – сказала женщина и зацепила в когти очередную ягоду.
Я развернулся и вышел. Дверью не хлопал. Но ярость накрыла меня всецело.
Шёл по коридорам и через переходы в полной уверенности в своей правоте. Какая низость. Как я низко пал, раз позволяю с собой такое поведение.
Ради чего я служил? Путин, что ты наделал и за что? За что ты так к русским офицерам?! За что допустил такое унижение? Ты же говорил, что именно мы отстояли территориальную целостность России, как ты сам её понимал!
В таком состоянии я залетел в кабинет, мой сосед и начальник группы, капитан первого ранга (полковник по-сухопутному) Морозов Андрей Иванович внимательно посмотрел на меня и испуганно спросил:
– Что случилось? Что с тобой?
Этот бывалый морской волк, прошедший на атомных подводных крейсерах все возможные должности, прослуживший только командиром ракетного крейсера семь лет, был человеком не только сдержанным и опытным, но несколько флегматичным в вопросах нынешней должности. После моего короткого пересказа он сказал:
– Это ты ещё мягко поступил. Очень уж интеллигентно. Я бы послал её нах.
– Вы же ещё квартиру не получили.
– Ну и чёрт с ним! Без квартиры тоже не уволят. Не имеют права.
После этих слов он встал, достал из шкафа примерно полбутылки дешёвого коньяка, две рюмки. Поставил их на мой стол и на маленькой доске начал нарезать лимон. На мой несогласный взгляд сказал:
– Надо. Первый раз вижу, чтобы офицер от блядей возвращался с таким настроением. Обычно весёлые и расслабленные приходят. А тут такое.
Невинная офицерская шутка. Но мы от всей души рассмеялись и долго не могли остановиться.
Выпить не успели. В кабинет ворвался мой начальник направления.
– Юрий Геннадиевич, вы что там натворили?
– Ничего.
– Вас начальник ГОУ вызывает, давайте бегом. Вы что, уже накатили?
– Не успели. Хотя надо бы, – ответил Морозов.
– Всё потом. Сейчас там такое будет, даже подумать страшно. Так что там случилось?
Морозов вкратце рассказал о случившемся.
– Приехали, – обречённо и задумчиво произнёс мой начальник направления.
С начальником ГОУ я был знаком поверхностно. Отношения между офицерами были в Генштабе, как мне казалось, идеальными, основанными на взаимном уважении, профессионализме, а отношения между командованием ГОУ и остальными офицерами были строго официальными, деловыми. Это мне очень нравилось.
В разговоре приняли участие два генерала (начальник ГОУ и мой начальник управления) и два полковника (мой начальник направления и я).
Начальник ГОУ не стал разыгрывать интригу и спокойно сообщил всё, что ему передал один из советников министра (видимо, считавшийся у них авторитетом или старшим), это был уже пожилой и отставной генерал от бывшего КГБ СССР (если у них бывают бывшие). Я слегка удивился тому, что в целом, всё выглядело даже правдиво, но без одной детали. Отсутствие этой детали делало из меня какого-то незаурядно нервного человека. По всем присутствующим я понял, что окунаться в эту ситуацию никто не желал.
Повисла небольшая пауза, которую я взял умышленно. Мне хотелось, чтобы мои слова прозвучали твёрдо, не скатываясь в оправдания, и чтобы все поняли, что произошедшее имеет для меня значение, прежде всего моральное.
– Всё так и есть. Одна деталь осталась вам неизвестной.
Я опять взял паузу, примерно 3–4 секунды.
– Эта женщина не сказала, что при этом она поедала клубнику. Вот так, просто сидит перед полковником и жрёт клубнику. Я такого терпеть не стану и впредь.
Я высказался с предельной твёрдостью, с интонацией, не терпящей возражений.
Генералы переглянулись, скривились.
– Вы правильно поступили. На вашем месте я бы сделал то же самое. Мы офицеры, офицеры Генерального штаба, и им здесь не налоговая служба. Я поговорю с кем надо, такое свинство нельзя допускать.
После возвращения в кабинет состоялась вторая попытка выпитьс Морозовым по стопочке.
Не вышло. Зазвонил телефон, и та женщина попросила меня зайти, о чём я доложил начальнику направления. Он высказался, что напрасно меня назначили контактным лицом. Все понимали, что назначили меня как самого неопытного и ненужного, к тому же новенького. Просто никто тогда не знал, как это будет работать. Но переиначивать возможности не было.
На сей раз я шёл очень не спеша. Решил, пусть она подождёт.
Вошёл сразу. Предложила присесть, предложила чай, когда какая-то молоденькая дамочка его принесла. Я отказался. Молчал. Преобразилась, теперь это сама любезность. Понятно, какой язык вы уважаете, мадам. Смотрел на эту недалёкую женщину и думал, почему такая «коза» оказалась на госслужбе. Оно и понятно, те, что поумнее, в бизнесе, работают. Интересно, как она училась? Наверняка ведь троечница. Интересно узнать.
Разговор она начала с вопроса, который не имел ко мне никакого отношения, с той самой картографической фабрики. Я решил выслушать и постараться понять логику этих деятелей.
Надо признать, что почти со всем я был согласен. Особенно с тем, что печатать топографические карты нужно на современнейшем оборудовании и по самым новым технологиям. Меня так же, как и её, не интересовало, что это оборудование скорее всего будет немецким, главное, будет современным. С её слов, денег у государства достаточно. Но когда она мне сказала, что фабрика должна печатать коммерческие заказы в свободное от заказов министерства время, я решил возразить.
– А если военный заказ, срочный, неожиданный, сделает невозможным выполнение в срок коммерческого заказа?
– Ну, такого не должно быть, – спокойно ответила дама.
– Как это не должно быть?
– Но ведь такое возможно во время войны, в мирное время такого не должно быть.
– В военной науке есть понятие «угрожаемый период». Его длительность неизвестна, возможно, всего несколько дней. В это время должно быть изготовлено очень много карт для командиров и штабов всех уровней и родов войск. То есть это огромный объём работы. Делать его заранее не имеет смысла, так как карты должны быть актуальными.
– Но у нас есть разведка, ваше ГРУ Генштаба. Они должны предупредить о войне.
– Это ещё не известно. Тем более нас окружают такие разные страны. Это у эстонцев не может быть неожиданно, а азиатских квазигосударствах может быть всё что угодно. Грузия, например, они ведь такие скандальные по характеру, не удивлюсь, что у них президент может не знать, что он завтра начнёт войну. Неужели вам это не понятно? И вот нам надо срочно напечатать карты. А там заказ. Что делать?
– Напечатать. Но тогда предприятие должно будет оплатить штраф за срыв коммерческого заказа.
– То есть министерство, по сути дела, должно заплатить? Так?
– Нет, у предприятия есть свои деньги. Предприятие-то коммерческое.
– В смысле?
– Фабрика является ФГУПом, федеральным государственным унитарным предприятием, то есть коммерческим предприятием.
– Моя бы воля – убрал бы все эти ваши коммерческие предприятия и сделал бы просто воинские части с гражданским персоналом. Так, что бы всё там работало по приказу, по телефонограмме. И размещаться это предприятие со всеми складами должно в самом центре Москвы, в пешей доступности от Генштаба, на всякий случай.
Женщина откинулась на спинку кресла и несколько картинно, беззлобно рассмеялась, давая понять, что даже в этом отвлечённом от моей повседневной действительности вопросе у нас нет и не может быть взаимного понимания. Я же решил внести полную ясность.
– Вы вот сейчас думаете: какие же наши военные закостенелые, консервативные, тупые, не гибкие. Не перебивайте, я вас прошу! И правы будете отчасти. Всякий раз вы будете нарываться на одни и те же наши возражения: сначала постройте, а потом разрушайте. Всё потому, что у нас с вами разныйподход. У нас как? У нас видение такое, что прямо завтра может начаться война. А вы думаете: ха-ха, какая война, они там с ума сошли, что ли? Но вот в новой свободной России уже прошло две кровопролитных войны например. И что характерно? Политики никогда их не планировали, всё спонтанно, всё по факту. Толком не представляли, как это всё будет. Поймите вы, что к войне надо быть готовым сегодня. Всегда. Следующее. Не должно быть в том, что подчинено министерству, никакого бизнеса, никаких делишек, никаких коммерческих предприятий. Ничего. Это всё развращает начальников, кто этим занимается. Пусть это картографическое оборудование периодически простаивает. Пусть наше государство пойдёт на невиданные (в кавычках) убытки, но меньше потеряет, чем с этим бизнесом. И последнее. Я – за реформу, причём самую радикальную. Всю службу мечтал о военной реформе. Вам повезло её делать. Я бы счёл такое предложение за честь. Но правило должно работать неизменно: сначала создать, потом ломать.
– Допустим. Даже соглашусь с вами. Это правильно, когда есть такая возможность, сначала построить, потом сломать. А если нет такой возможности? Но часто есть только одна возможность: перестройка на ходу. Давайте возьмём другой пример. Ваша военно-транспортная авиация выполняет коммерческие рейсы по перевозке коммерческих грузов. Что в этом плохого? Заодно лётчики получают необходимый налёт часов.
– Во-первых, наша военно-транспортная авиация. Вы же госслужащая оборонного министерства теперь. Во-вторых, пусть войска возят. Сами говорите, что у государства денег достаточно. Пусть перебросят парашютно-десантный полк из Пскова на Сахалин. Полк проведёт учения, и его вернут обратно.
– То, что вы предлагаете, затратно. А тут и ваша любимая лётная подготовка и деньги можно заработать, потом их пустить на постройку жилья для офицеров.
– А в нужный момент спасательное судно вместо спасения атомного подводного крейсера в Баренцевом море будет зарабатывать деньги на съёмках фильма. Так?
– Ух, и тяжело же с вами, с военными.Вы думаете, деньги просто так на голову валятся? Деньги есть, но с ними нужно обращаться эффективно.
– Вам всё хочется, чтобы было как при совке, чтобы армия направляла на уборку урожая десятки автомобильных батальонов, чтобы у каждого полка были планы по сбору металлолома, заготовке сена, чтобы в каждой части были свинарники. Чтобы танкеры военно-вспомогательного флота батрачили на коммерческих маршрутах. Вы этого хотите?
– Это мы-то хотим, как при совке!? Вы смеётесь! Напротив, мы хотим освободить армию от всего этого. Но всё делать надо рационально. Экономически обоснованно.
– Знаете, я вам честно скажу. Мне плевать, откуда Путин возьмёт деньги на армию. Это его война. Знаю одно: не будет денег – не будет армии, не будет армии – не будет России.
– Но вот вы мне раньше сказали, что неизвестно, чего ждать от этих азиатов. Привели в пример Грузию. Вы что, всерьёз верите, что эта зачуханная Грузия посмеет напасть на Россию?! – сказала женщина и откровенно рассмеялась мне в лицо.
Тут мне нечего было ей возразить. Действительно смешно. Вот мы и посмеялись.
Потом ещё немного поспорили, а под конец даже как-то нормально поговорили. Когда я поднялся и задвигал стул, мне показалось, она не прочь сходить со мной в ресторан. Быстро отогнал эту мысль. У этих дам уже сложилось впечатление, что полковник – это пустое место. Они видели себя на высоком уровне, что соответствовало действительности. Уже закрепилось мнение, что военные – это «зелёные человечики», такие консервативные и ограниченные люди, отвергающие всё новое и, по их мнению, прогрессивное. Мы, в свою очередь, прозвали их биомассой за безмозглость, бесстрашие, плохую образованность и «хабалистость». Кроме того, мне неприятно и неинтересно было говорить с «взлетевшей» бесстрашной дурой. В довершение своих мыслей я увидел у неё на боковом столике диски с отечественной попсой, там же лежал раскрытый журнал о попсе с телепрограммой, кроме того, она неправильно ставила ударения в некоторых словах типа «звОнит». Но от соблазна её высмеять я удержался с большим трудом.
На следующее утро мне сообщили, что я отстранён от общения с советниками, а эта функция отныне возложена на начальников управлений. Ну и хорошо!
Через несколько дней мне пришлось столкнуться с этой дамой ещё раз, в приёмной начальника Генштаба, которого мы часто сокращённо называли НГШ. Туда я прибыл со своим начальником управления на доклад, с документом, по которому я был «исполнителем». Его я с большим трудом и всяческими препятствиями отрабатывал уже долгое время, поскольку имел он несколько неординарный характер с проблематикой «космических» масштабов, что для Генштаба естественно. Этот документ был мне даже интересен, несмотря на многочисленные трудности, с которыми я столкнулся при его отработке и согласовании. Иногда это превращалось в бесконечную нервотрёпку и такие же бесконечные, но предельно предметные споры.
Дама с наглым, заносчивым и не терпящим возражений видом заявила в приёмной что она «договаривалась» о встрече и не имеет намерения ждать. Надо отметить, что далеко не каждый генерал Генштаба мог себе позволить прийти к начальнику Генштаба по какому-либо вопросу, без вызова. Да и вообще, это должностное лицо хоть и формально непосредственно подчинено министру, но ещё неизвестно, кто больше общается с Президентом, особенно когда министром является гражданский человек.
Я с интересом наблюдал, чем закончится дело.
В то время должность НГШ занимал высокообразованный интеллектуал с острым умом, необъятными знаниями и по-настоящему стратегическим мышлением на многие годы вперёд. Вызов на доклад к нему не был простым событием и я, как все мои сослуживцы, готовились к нему основательно. Поскольку мне сообщили о вызове накануне, в подготовке к докладу я провёл совершенно бессонную ночь. Слышал много мнений от сослуживцев, которые неоднократно бывали у него на докладах. Для многих это было настоящим испытанием, ведь разговор мог уйти в сложные вещи, на первый и даже последующий взгляд, напрямую не связанные непосредственно с обсуждаемым текстом. А у многих высказанное НГШ находило понимание только спустя несколько часов после визита, то есть после долгих раздумий и полного осмысления. Иной раз и присутствовавшие на докладе офицеры и генералы не могли толком пояснить, в чём замысел НГШ.
Часто присутствующие на докладе собирались и высказывали мнение, кто и что понял. В этом смысле с ним было очень тяжело. Но мои сослуживцы во время визита боялись переспросить НГШ, уточнить, вызвать его неудовольствие, ведь самое страшное для офицера Генштаба – прослыть в глазах своего начальника неумным офицером или интеллектуально отсталым. И самое важное, было непонятно, где искать ответы на поставленные (даже если они правильно поняты) вопросы, ведь тут не откроешь уголовный кодекс, чтобы найти какую-то статью.
Для себя я решил твёрдо, что если не понимаю, то надо спросить. Как можно выполнить задачу, не уяснив её?! Мне рассказали, что НГШ терпелив, если вопрос посчитает умным, а если вопрос будет звучать примерно так: «Я не знаю, что делать» или «Я не понимаю», то есть не конкретно, а обобщённо, то можно получить приглашение покинуть кабинет. Этот генерал был совершенно нетерпим к проявлению тупости и необразованности, не желал тратить на таких людей драгоценное время. Вместе с тем никто и никогда не видел от него грубости или несдержанности. Это был настоящий кадровый штабист, прошедший хорошую школу, при этом разносторонний и интеллигентный. Все мы знали, что у него в авторитете были такие его предшественники, как Борис Михайлович Шапошников (бывший полковник Русской императорской армии), Александр Михайлович Василевский (бывший штабс-капитан Русской императорской армии), Алексей Иннокентьевич Антонов (поручик Русской императорской армии). Мне это говорило о многом.
Ещё во время учебы в академии я хорошо разобрался в истинных героях нашей Великой Отечественной войны. Хорошо знал, что И. Джугашвили в силу своего азиатского менталитета, необразованности и опыта гражданской войны, которую он застал в качестве члена реввоенсовета фронта (должность далёкая от военной), относился к Генштабу как к некой военной канцелярии. Знал, насколько было тяжело интеллигентному и высокообразованному Б. М. Шапошникову отстаивать свою точку зрения, объяснять, разъяснять и в конечном счёте выстраивать работу Генштаба совершенно по-новому. Только после харьковских котлов, перед неминуемо надвигающейся Сталинградской битвой Джугашвили понял, что Генштаб – основной орган стратегического планирования, что именно он руководит обороной страны, а не партийно-политические органы. Только после этого он стал меньше вмешиваться в военные вопросы, но при этом больше в них вникал. Начал внимательнее слушать и погружаться в детали, расспрашивать. К нему на доклад начали прибывать самые обычные офицеры Генштаба, такие же, как и я, которых сейчас называют «исполнитель». И это не случайно, потому что никто так глубоко с конкретной, довольно узкой проблемой не разбирался, что называется, «до руды», как я сейчас.
Потом НГШ были такие незаурядные люди как Василевский и Антонов. Именно эти генералы заложили принципы работы Генштаба, которые и сохранились до сих пор. С тех пор роль Генштаба не менялась, но у меня оставались на этот счёт какое-какие сомнения. Сама личность министра и его понимание роли Генштабавызывали сомнения. К тому же я подозревал, что он может ревностно относиться к НГШ, так как интеллект министра заметно уступал интеллекту НГШ. Я знал, что между ними были всякие разговоры, и что по настоянию НГШ министр сейчас слушает курс лекций в академии Генштаба, проходит «ликбез».
Между тем советнице сообщили, что её примут тогда, когда НГШ сочтёт нужным, ей придется подождать или в приёмной, или у себя в кабинете, сейчас у НГШ появились более важные вопросы, время сдвинулось, так как ему неожиданно позвонил президент.
После магического слова «президент» у женщины схлынула с лица дерзость, потом несколько возмущённый взгляд, а следом обнажилась дурь, растерянность и тупость. Если губы сначала были плотно сжаты до узенькой полоски, то впоследствии приоткрытый рот выдал её сущность, несколько похожую на героев актёра С. Крамарова.
Я не хотел сидеть, потому стоял обособленно и продолжал размышлять над сутью сложной задачки, о которой мне придётся докладывать НГШ. Мой начальник управления сидел и задумчиво перечитывал бумаги из папки, тоже готовился к крайне сложному разговору.
У женщины всё, видимо, было в голове. Она не имела с собой папки, держала в руках толстый блокнот и пропуск, которым несколько нервно поигрывала. Талантливая. Может вот так зайти к НГШ и запросто что-то доложить. Не то что мы, «зелёные человечики».
Женщине было скучно, и она решила поговорить со мной. Но мне было совершенно не до разговоров. Я был полностью сосредоточен на вверенной мне проблематике и ответил ей:
– Извините. Я продолжаю готовиться к докладу НГШ. Давайте потом поговорим, –сказал я из вежливости.
– Да не переживайте вы так. На вас просто лица нет. Вы что, никогда не были на докладах и совещаниях у замминистров!?
– Вы просто не понимаете. НГШ – не просто замминистра. Это в нашем государстве совершенно особенное должностное лицо. Не в смысле квартир, дач и прочего, а в смысле должностной ответственности и его реального положения в системе управления государством.
– Да ладно вам! Бросьте! Я с ним уже знакома, и он совершенно не страшный человек.
– Понимаете, мне придётся докладывать кое-что, о чём прочитать негде. Сложные вещи.
– А вы что, думаете, я по какой-то ерунде к нему пойду? Я не просто так. Я должна ему донести видение министра на определённые вещи.
– Понимаю. Но у вас же всё про деньги, а НГШ это мало интересует, как я полагаю.
– Мы будем переводить все выплаты военнослужащим на банковские карты. Начнём с центрального аппарата, но ваши «восьмерики» не соглашаются, ставят палки в колёса. Вот мне и надо довести мнение министра, чтобы НГШ разобрался с вашими генералами.
– Но Восьмое управление Генштаба, наверное, объясняет свои возражения. Наверное, боится, что банковские работники получат сведения об офицерах Генштаба и министерства.
– Те, что получат, будут иметь от ФСБ соответствующий допуск к сведениям, составляющим гостайну. Да и у самого банка будет соответствующая лицензия от ФСБ. Просто не хотят что-то менять.
– И всё-таки вы понимаете, что какой-то банковский клерк, совершенно конкретный человек, получит все сведения от таких подразделений Генштаба, как ГОУ или ГРУ?
– Вопрос ответственности за сохранение гостайны это компетенция ФСБ по выданной ими банку лицензии для работы со сведениями, составляющими государственную тайну.
– Ну хорошо. Допустим. А настройки этой самой лицензии на гостайну от ФСБ, выданной банку, предусматривают сохранение именно таких специфических данных?
– Это вопрос ФСБ, я же вам говорю. Это их дело, пусть они этим занимаются.
– Не знаю, как у вас было в налоговой, но у нас в ГОУ, прежде чем идти на доклад даже к начальнику управления, не говоря уже о начальнике ГОУ или НГШ, надо полностью подготовить материал. Начальник моего направления просто растоптал бы меня, если бы я пришёл к нему с предварительно не проработанным вопросом, в данном случае – не проработанным с ФСБ. Просто представьте себе, что какой-то мальчик или девочка в банке, сидит и видит, что конкретный полковник Тимофеев служит в ГОУ ГШ, или какой-то подполковник Сидоров служит в ГРУ ГШ. Не упрощайте, не надо всё переводить в плоскость, что военные – какое-то сборище законсервированных дебилов, не понимающее, что им делают лучше. А так вроде бы действительно надо переводить всех на современный способ расчётов. Мне трудно что-то сказать. Я бесконечно далёк от этого.
– А вы с чем к НГШ идёте?
Сам факт, что мне задали такой вопрос, поверг меня в полное недоумение. Надо сказать, что большинство документов, которые я отрабатывал, не было принято и часто запрещено было обсуждать напрямую даже с моим соседом по кабинету, начальником группы. Только какие-то совсем общие и простые, но это была большая редкость. Иной раз я не мог ничего сообщать даже своему начальнику направления, и лишь начальник управления знал всё, что прорабатывалось в управлении. Такие правила существовали тогда в Генштабе. Задавать же подобные вопросы было верхом невежества. Сначала я подумал, что, действительно, простота хуже воровства. Потом посмотрел в глаза этой женщине и ответ у меня был один: это «налоговая», этим всё сказано. Скажи спасибо, что сюда пришла нами командовать налоговая, а не тюремное ведомство, его ФСИН называют, или не МЧС какой-нибудь.
– Советую вам на будущее не задавать здесь таких вопросов. Не могу сказать.
– Ой-ой. Понимаю. Ну я так, не всё же у вас такое, прямо секретное. У нас в налоговой тоже гостайна была.
