Текст книги "Архив Смагина"

Автор книги: Юрий Пивоваров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

7
Тролль

Виктор Фабрикант, с точки зрения внешнего наблюдателя, вполне состоявшийся бизнесмен, последнее время занервничал. Опыт, сын ошибок трудных, подсказывал: бывает белая полоса, бывает – чёрная, никто от напасти не гарантирован. В теории все воспринимается, а вот на деле… Дела резко ухудшились, рабочие неприятности росли, как снежный ком. Позади были взлёты и падения, два бездетных, но ярких брака, немало светлых путешествий и увлекательных приключений, упорная работа, риск, напряжение, поначалу головокружение, а затем большая искренняя радость от успехов, большой, со вкусом выстроенный дом… Фамилия способствовала. Теперь – одиночество, равнодушие, опостылевший замок-сарай, замаячившее вдали банкротство, отсутствие сил и стремления к сопротивлению и, возможно, даже то, о чём пока и подумать было страшно. Фамилия показала реверс.

Но как знать, где полоса чёрная, а где белая. На счёт поступили деньги. Немало. На личный расчётный счёт. Это белая полоса? Нет. Деньги любят ясность и порядок. Поступить-то они поступили, но от кого – неизвестно. Сюрприз? Виктор был не из тех, кто верил в такого рода сюрпризы. Назначение платежа: оплата ургентных услуг. Отправитель – некий господин Кладов. Формулировка странная, что-то из области медицины. Хотя как посмотреть: из области медицины – это, так сказать, в бытовом смысле, и смысл этот понятен тому, кто прямо или косвенно с такого рода ургентной помощью сталкивался. А если смысл здесь не медицинский? То есть речь идёт о неких срочных услугах. Виктор никакой частной практикой не занимался и, естественно, никаких услуг оказывать не мог. Расчётный счёт открыт, и довольно давно, в основном для роялти – все честно, зачем неприятности с налоговой.

Деньги были нужны – сермяжная правда. Очень нужны! Но тратить-то их нельзя – старая школа – дорогая школа запрещала. Виктор мог подключить свои связи и без особого труда вычислить кредитора. Но интуиция подсказывала: если ошибка, то через день-другой все выяснится. А вот чуйка кричала: нет, не ошибка это, мой дорогой Виктор, это продолжение неприятностей, и никого ты не вычислишь. Пришёл человек в сберкассу, назвался Кладовым или, там, Алмазовым и перечислил. В напряжённой борьбе мнений победила чуйка.

Победа эта выразилась в том, что к вечеру Виктор получил по почте на домашний адрес пакет. На роскошной калитке звонков было два – один для посетителей и гостей большого и совсем недавно приветливого дома, второй – в сторонке, возле прорези почтового ящика, понятно для кого. Прозвенел второй звонок – сигнал специфический. Идти было лень, ждать было нечего. Пришлось заставить себя, вознаграждение за мужество – пакет. Не хотелось открывать, но открыл. Вытряхнул на стол.

Выпало две бумаги. Один документ – на фирменном бланке, серьёзный документ. А именно свидетельство о смерти. Бумага слегка трепетала в трясущихся руках и сообщала, что некий гражданин Кокошин ушёл из жизни совсем недавно, с неделю назад. Кто такой гражданин Кокошин, явно растерявшийся гражданин Фабрикант не знал. Он попытался вспомнить – не получилось. Попытался вспомнить, что было неделю назад, в день смерти означенного гражданина. Туман, сплошной туман. Полистал рабочий календарь, попытался разобраться в корявых записях – туман не рассеялся. На всякий случай крупно пометил дату фломастером – пригодится, может, придётся наводить справки. Взял вторую бумажку – обыкновенный листок ксероксной бумаги, а на нём крупными буквами выведено на принтере: «Хорошая работа!»

Вот такие пассажи иногда случаются в подлунном мире. Менее всего в нём устраивал Виктора тот факт, что был участником странной и несколько зловещей истории именно он. К трём затянувшимся и одному свежему судебному разбирательству, двум откровенным наездам бизнес-партнёров, готовых обратиться за поддержкой к бандитам, растущей тяге к спиртному и вытекающему отсюда иррациональному состоянию души прибавилась ещё одно пока ещё щекотливое, но грозящее перерасти в основательную занозу обстоятельство.

Когда через несколько дней поступил второй платёж с уже известной формулировкой, Виктор не удивился. Сумма – весёлая, но пугала. Без особых эмоций он прореагировал и на доставленный домой пакет. А вот вскрывать не хотелось, очень не хотелось. Но что делать? Опять две бумаги. Одна – свидетельство, подводившее итоги земного пути гражданина Бергера, во всех отношениях Виктору не знакомого. Вторая – такой же, как и в прошлый раз, лист с уже известной фразой «Хорошая работа!» и какими-то пока не понятными буквами и цифрами. Виктор глянул на дату кончины – два дня назад. Это какое число? Понятно. В этот день он напился до невменяемого состояния и домой его доставил водитель. Проснувшись, долго не мог понять: кто, где, зачем и даже за что. Похмелился – вспомнил. Зафиксировал и эту дату – крупно, размашисто. Обвёл, как и предыдущую, синим фломастером.

Виктор хлебнул коньяка и решил: это конец! Конец форменный, бесповоротный и необратимый. Но ведь не может же быть вот так – просто, глупо и настолько непонятно, что и думать не хочется. И все же рано, решил Виктор, надо разобраться, хотя бы попытаться. Он тупо смотрел на второй листок. Ниже похвалы «за работу» размещалась надпись: «КЛАД 4. 4. 87. 122».

Деньги, поступившие от Кладова, какой-то таинственный «клад» порождали в кипящем мозгу, как ни странно, агонизирующий образ надежды – нелепой, надуманной и все же небеспочвенной. А вдруг? Друг детства, почитатель, человек, который чем-то обязан и внезапно вспомнивший и получивший от судьбы возможность отблагодарить, добрый волшебник… Мало ли что может случиться в этой многосложной жизни? Но не вяжется – коряво как-то. А жизнь сейчас не корявая? А его величество случай разве иногда не решает все? Решает, решает, но это не тот случай. Причём здесь эти смерти, эти люди. Виктор ещё раз приложился к бутылке – из горла, не до изысков. Посмотрел возраст умерших: первый – 58 лет, второй – 56. Не старики, не старики. Какая здесь связь? Ничего не понятно. Если бы личности уточнить… А что это даст? Полноту картины? Стоп, и всё же – о каком кладе идёт речь?

Вечер, почти ночь, издёрганные нервы, большой дом, пустой двор, дела – швах, большое, но уже не так любимое кресло, третья пачка сигарет за день, коньяк уже не спасает. Виктор выключил свет и подошёл к окну, оно выходило во двор. Если взяли в оборот, значит, следят. Тёмное небо, звёзд не видно, унылый двор, пожухлая неухоженная трава, собственное отражение в окне. Не видно ни шпионов, ни снайперов, ни громил с битами. Никого. И понятно, что их быть и может. Почему понятно, Виктор не мог объяснить даже себе. А что касается посторонних, то пока такие вопросы никто не задавал, и это радовало. Голова ещё соображала: перестал ездить за рулём пьяным; спасает служебная машина и водитель. Он, кстати, судя по поведению, скоро сбежит. Но личная машина – в гараже, какие удалые мысли могут посетить этой или другой ночью? Может, её как-то сломать безвозвратно? Нет, рано.

Неприятности и довольно серьёзные случались у Виктора и ранее. И тогда подставляли своё не могучее и кривое плечо водочка и коньячок. Но в те сложные периоды Виктор Фабрикант всегда нутром чуял: это ненадолго, это пройдёт, это от перегрузок – нервы. И у него были свои пути преодоления подброшенного коварной судьбой кризиса, так он называл мужские критические дни. Он интуитивно определял пик падения и помаленьку упрямо выползал. Отжиманья от пола – так, что виски лопались, избиение ни в чём не повинной боксёрской груши – до помутнения в глазах и седьмого пота, редактирование собственных философских сентенций, хранимых в потрёпанной пухлой папке… Раньше этот мощный джентльменский набор помогал. Теперь проверенные приёмы не срабатывали по той простой причине, что не хватало сил к ним не то что приступить. А даже приблизиться.

Обложили? Врагов не видно, грехов, требующих ответственности, не так уж много. Зачем, кому нужна эта то ли шарада, то ли клоунада? А клоун кто? Понятно – кто.

8
Морское танго

Дед Михаил стоял на берегу. С моря дул слабый ветерок, волна – так себе. Замеченный им в море предмет, покачиваясь, приближался. В воду лезть не было смысла: и так прибьёт. И прибило. Туша крупного дельфина подплыла к берегу, развернулась и упёрлась в мель. Дед осмотрел погибшего обитателя водных пучин сначала стоя, затем присел на корточки. Брюхо начисто вырвано, на его месте зияла огромная рана. Запаха не было – погиб дельфин недавно. По камням так потаскать не могло, прожорливая мелочь какая объесть – не успела бы, да и какой должна быть эта мелочь?

Дед Михаил ступил в воду, схватил дельфина за хвост и вытащил, насколько смог, на берег. Такого он не видел, но рассказывали. «Словно срезало, – подумал он, – может, винтом? Нет, не винтом, винтом – не так». Но если руку на сердце, кто действительно знает, как оно на самом деле винтом? Показать гостям? Или спрятать? Куда ж его спрячешь? Какой зверь мог так покалечить? Получается – гад!

…Чай решили пить на верхней веранде. Свежий воздух, красота, ради такого чуда стоит жить и бороться, подумал Смагин. Максимилиан Волошин, прикрыв глаза ладонью, смотрел в небо. Смагин проследил за его взглядом. На фоне жидких облаков парил планер.

– Дар природы, – восторженно сказал Волошин. – При южном и северном ветре над хребтом Узун-Сырт образуются чудные восходящие потоки воздуха. Воздухоплаватели могут парить в небе часами – и встречать, и провожать зарю. В будущем году здесь планируется первый слёт планеристов СССР. Романтика, вера в будущее торжествуют. Война и вот эти планеры… Есть надежда, есть! Коктебель в переводе с татарского – край голубых вершин. Здесь взлетит наша авиации. И к небесным голубым вершинам, и к звёздным космическим.

Смагин с нескрываемым удивлением глянул на собеседника: страна – в разрухе, голод, нищета. Заводы стоят, паровозы собирают – один из трёх, беспризорщина, банды… Посмотрел ещё раз на планер, приветственно помахал рукой. Если новая революционная власть посчитала нужным создать управление РР, что всякой чертовщиной занимается, значит, смелая наша власть, вперёд смотрит, и кто знает, кто знает, может, и к вершинам космическим доберёмся, подумал он, но сказал:

– Здорово! Как птица!

– А касательно вопроса вашего, не скрываю, интересуюсь. Свидетельства неумолимо рисуют нам родное сердцу побережье: Аю-Даг, или Медведь-гора, Новый свет, Феодосия…

Волошин с сомнением посмотрел на Смагина, решая продолжать разговор в таком же русле или нет. После паузы продолжил:

– И свидетельства эти измеряются годами немалыми, столетиями. Император Николай I даже повелел отправить в Крым учёную экспедицию. Поиск она вела в районе Карадага. И к изумлению мира учёного найдено было яйцо монструоса весом двенадцать килограммов. Вы представляете?

Смагин не скрыл впечатления – двенадцать килограммов? Не верилось. Прикинул в уме и описал руками размер яйца. Уважительно покачал головой.

– И представляете, так в яйце том был зародыш дракона. А невдалеке от этой дивной находки откопали мужи учёные останки гигантского хвоста допотопного ящера.

– Допотопного – это значит того – времён весьма и весьма отдалённых? – риторически спросил Смагин, отхлебнул чаю, уважительно причмокнул и продолжил: – Допотопного – это понятно. Великая наука – археология. Но есть же свидетельства сравнительно недавние, чуть ли не вчерашние.

– Вот здесь я в некоторой растерянности. Одно дело – легенда, красивая и немного пугающая…

Волошин встал, прошёлся по веранде, доски поскрипывали. Обхватил руками перила, наклонился и неожиданно громко произнёс: «Удивительный край! Удивительный! Чтобы его сохранить, стоит жить и бороться!» Смагин вздрогнул, это что – чтение мыслей, подумал он, нет, просто совпадение – такие виды, такая природа, просто настрой общий. Волошин продолжил:

– Другое дело – события реальные, не из приятных, доложу вам. Да вот в прошлом году злодействовал кто-то. Животные пропадали, покойника нашли, из приезжих, в состоянии умопомрачающем. Со скалы он прыгнул, несчастный. Именно прыгнул – не упал. С чего вдруг?

– Может, любовь несчастная, личные неприятности? – более к слову, чем серьёзно, предположил Смагин.

Волошин с нескрываемым удивлением глянул на собеседника:

– И поедет человек в такую даль за несчастной любовью или неприятностями? Здесь у нас любая любовь может стать только счастливой, а любые неприятности обернутся своей светлой стороной…

– Что же тогда могло, по вашему мнению, привести к такой трагической развязке? – спросил осторожно Смагин.

– Местные жители говорят, гада видели, издалека. Но видели – на берегу. Вот и думай. Власти поиск вели, людей присылали, скалы облазили да и уехали ни с чем. А может, и с чем-то…

Волошин резко обернулся и встретился глазами со Смагиным. Смагин не отвёл взгляда и внёс ясность:

– Поверьте на слово – ни с чем. Я бы знал и вас бы проинформировал. В рамках дозволенного, конечно. А может, они бандитов или контрабандистов искали?

– Тут уж я затрудняюсь ответить. Военных видели, дома знаю, где на постое стояли, столовались. И ещё – что написано пером… Я даже газетку сохранил, местную, феодосийскую. Долго лежала. Рад бы показать, да, наверное, не найду уже. Статейку о поисках гада этого я аккуратно вырезал да Булгакову направил, Михаилу. Может, вырезка эта к таланту его и приладится. Бывал он здесь, а свиданье с местами нашими бесследно не проходит.

– Достойные люди это место посещают. Чехов, Горький, Брюсов, Вересаев. Даже теряюсь. Так бы встретился, как с вами, – дар речи потерял бы.

Волошин глянул на Смагина, в его душе не было уверенности в полной искренности собеседника. Он понимал: перед ним чекист, но чекист нетипичный, вопросы его интересуют не классовые. Максимилиан Волошин знал, что совсем недавно, в 1920–1921 годах, в этом благодатном крае разыгралась страшная, не поддающаяся описанию трагедия. Обе стороны поусердствовали. Смагин – представитель одной из них. Количество жертв небывалого усердия приближалось к ста тысячам убитых… От осознания, необходимости понимания и оценки этой истины не могло отвлечь ни это удивительное солнце, ни горные красоты, ни родная поскрипывающая веранда с видом на море, ни мысли и надежды на спокойное творческое будущее. Однако сказал следующее:

– Традиция, знаете ли. Знать всегда за царём следовала – в Ялту. А наш брат, мечтатель, писатель, философ – сюда, к голубым вершинам. Свободней здесь и спокойней.

Смагин удерживал канву разговора:

– Выходит так, что гад этот тайный и в море лиходействует, и на суше страху наводит?

– Выходит так. Но верится с трудом. Слышал я историю одну занимательную. И августейших особ касающуюся, и мечтателей. Факт непроверенный, но, кто знает, вдруг он подсказку и подарит.

– Как знать, как знать. В таких сложных случаях любая подсказка важна…

9
Тролль

Виктор Фабрикант понимал: его крутят, как мальчишку. Схема понятна, даже кому-то рассказать – стыдно. Даёшь раз без предоплаты – все проходит нормалёк. Даёшь второй – нормалёк. Даёшь третий – и тут заблаговременно подготовленный облом. И облом сразу по нескольким направлениям. И финансовый директор – сволочь, куда он смотрел? Команду я давал, даже давил, но ведь он тоже не последний человек… И денег нет, и товара нет. И на складе пусто. Нормальные, наработанные годами, не раз проверенные каналы, по бурным водам которых выгодные контракты на блюдечке с голубой каёмочкой сами приплывали, резко обмелели, словно кто-то умелый и знающий перевёл товарно-финансовые шлюзы на коварное ручное управление. И сначала поверить трудно, осознать опасность, так сказать, во всей её красе. Есть другие предоплаты, тратишь, думаешь, да вот ещё немного, день-другой, и всё решится. Но не решается. И тут кредиторы – все, валом, как будто за углом кучковались, выжидали и, улучив момент, набросились, как стая голодных собак.

Понятная картина, знакомая, не раз описанная в приватных беседах. Но сил, терпения, нервов выкрутиться нет. Резервы? Дом, малость валюты, кое-какое золотишко, автомобиль, офис… Мало, не хватает. Можно запустить поступившие деньги. Какая разница, какого они происхождения? На счету – значит, мои. Их тоже мизер, для прорыва – крайне недостаточно, но на безрыбье… И эти письма? Купи козу – выгони козу… Положение тяжёлое, но без них, этих писем, было бы всё же легче. Странно устроен человек. Легче? Что же правит миром? Иллюзия?

Постоянный туман в голове никак не позволял выстроить хоть какую-то – слабенькую, тоненькую, но рациональную линию. Причём здесь клад и неизвестные ему умершие люди? И тем более – деньги? Ну, хотят уничтожить в чистую, окончательно. Можно было сделать намного проще, зачем так усложнять. А что касается уничтожения полного, физического то есть, так здесь вообще проблем нет. Нет? Мурашки по коже. Это реально, это несложно – не такая Виктор Фабрикант фигура, чтобы кто-то с ним цацкался. То есть, им не нужен бизнес, им не нужна моя жизнь… Что тогда им нужно? И кто такие – «они»?

Хлебнуть? Нет, пока не надо. Хотя немножко – можно. Виктор приложился к бутылке, поставил. Посмотрел на неё, как на врага. Сколько эта гадость людей сгубила… А коньяк ли, водка их сгубили? Может, все же слабость, страх, отсутствие жизненного стержня и содержания? Какого к чёрту стержня! Ещё недавно Виктор мог любого – через колено. А раньше – тогда? Сложная гимнастика, бег по просеке, научное питание, не детское увлечение философией, железные нервы, благие намерения… И что имеем теперь? Имеем то, что имеем. Спрятаться? Куда? И от кого? Надо хотя бы опасность видеть, знать, с какой стороны ветер дует.

Вот так, по пьянке, ушёл из жизни одноклассник, Васька. Как там его по фамилии… Якименко. Что-то там и писал, и рисовал, на гитаре играл, бился головой о стену, доказывал всему миру, что он не верблюд, и весь мир ему пассивно и снисходительно верил… Запил и сгорел. Как-то объявился, попросил денег то ли на сборник стихов, то ли на книжку рассказов. Дал. А что толку? Увял на глазах. Похоронили. Кто-то помнит? Никто. А ведь полгода прошло! Полгода. Если только близкие. А были они у него? А у тебя? Родители умерли, жёны сбежали, партнёр, и тот погиб. Одноклассник Васька шагнул в темноту и исчез. И похороны те были какие-то убогие, неискренние. Словно все приглашённые уже много лет назад знали о таком печальном итоге и пришли просто удостовериться в справедливости своих прогнозов, отметиться в качестве участников скорбного события, да обменяться новостями. И в конце…

Стояли возле могилы, тянули горькую рюмку, снежок падал – декабрь вроде, перебрасывались банальностями, неумело крестились, кто-то выдавил из себя «земля ему прахом», никто не поправил – какая тут разница… И так все это выглядело жалко, печально. Что же было в конце? Распорядитель от местных, кладбищенских ляпнул что-то окончательное, печальное и замысловатое… Надо вспомнить… Надо вспомнить!

10
Морское танго

Волошин, провожая Смагина до калитки, продолжал беседу:

– Да, газетчики окрестили этот случай тропическим феноменом, но серьёзный читатель этот рассказ на веру не принял. А когда все подтвердилось, такое началось… И при царском дворе тоже нашлись угодники. Ну, чем наши места хуже тропического острова?

Смагин слегка замялся в нерешительности, но нашёлся:

– Ничем, полагаю. И все же здесь – не остров.

– Ваша правда, ваша правда.

– Благодарю вас душевно, большое спасибо, – слегка раскланялся Смагин.

– Чем смог, – с лёгким поклоном ответил певец крымского края.

Сеулин терпеливо ждал Смагина неподалёку от дома.

– Долгий был разговор, – с пониманием сказал он, подойдя к Смагину.

– С такими людьми коротко нельзя. Это наше достояние.

Сеулин немного растерялся, не поняв сказанное.

– Достояние страны нашей, – пояснил Смагин, задумался и добавил: – Только осторожно с ними надо, бережно. На вершинах они живут, на голубых. А мы – на земле.

Сеулин впал в некоторое замешательство, однако понимающе кивнул. Смагин поправил гимнастёрку и принял серьёзный вид.

– Вот что, Миша. Я с тобой некоторыми соображениями поделюсь. А потом решим: кому в Феодосию, в архив, а кому на биологическую станцию, к учёным. Здесь недалеко. Сдаётся мне, некоторые важные телеграммы надо отправить. Да с местной милицией необходимо пообщаться основательно, со старожилами. Тесно пообщаться. И – что у тебя?

– Утопленник.

– Из местных?

– Нет. Но вроде и не из приезжих, из интеллигенции, то есть.

Смагин и Сеулин быстрым шагом пошли к морю. Жара, только ветерок и спасает. Хотя насчёт «спасает» уверенности нет. Чуть порыв сильнее – сразу пыль, неприятная, въедливая. Понятно: надо темп сбавить, идти не спеша – никто ж не гонит. Не получается не спеша. Миновали интеллигентную парочку, средних лет мужчину и женщину, хорошо одетых, в прекрасном расположении духа. Мужчина рассказывал что-то увлекательное, и его дама с пониманием закатывала милые глазки. Бледнолицые, как мы, подумал Сеулин, приезжие, не то что почерневшие от солнца местные ребятишки в драных подштанниках.

– Чудно. Как будто ничего и не было, – кивая на парочку, тихо сказал Сеулин.

– Как будто, – задумчиво произнёс Смагин.

Он вспоминал разговор с хозяйским внуком. Мальчуган рассказал о троих в лодке, а дед почему-то умолчал.

– Слышно было или показалось? – спросил тогда Смагин мальчишку.

– Лодка не далеко, не очень далеко была. Но море шумит, чайки ругаются. Вроде как кричали. Лодка за скалу зашла. Уже не видно было.

– А дед слышал?

Мальчик пожал плечами.

– А сколько человек было?

– Не один – точно. Два или три. Не рассмотрел.

На берегу собрались местные, вытащившие на гальку утопленника, пригнанного волной к берегу, милиционер и несколько зевак. Невдалеке стояла бричка, лошадь лениво постукивала копытом. Мария была здесь. Труп лежал ничком в нескольких метрах от воды. Мужчина средних лет, крепкий, в одежде, следов разложения нет – недавний. Рядом с ним – свёрнутый брезент. Смагин вопросительно посмотрел на Марию.

– Видимых повреждений нет. Возможно, упал с лодки или с обрыва. Шторма не было, ветра не было. Не из местных.

– Это понятно. Одежда?

Ответил милиционер:

– Пусто. Ничего.

– Совсем ничего? Табак, спички, нож…

Милиционер отрицательно покачал головой, поднял брезент, начал его разворачивать, остановился, вопросительно посмотрел на Смагина:

– Забираем?

Смагин утвердительно кивнул. Милиционер оценил расстояние до брички.

– Донесём? – безадресно спросил он.

– Донесём. Расстилай! – развеял его сомнения Сеулин.

Милиционер резким движением развернул брезент и бросил рядом с утопленником. Мария кивнула милиционеру и обвела глазами присутствующих. Милиционер строго глянул по сторонам и приготовился что-то сказать.

– Да ладно уж, мы уже видели, – добродушно сказал стоящая невдалеке женщина, – лицо – ужасть, как его перекосило, однако…

– Видели – не видели… Дело государственное. Разойдись! – скомандовал милиционер. Присутствующие сделали шаг–другой назад, но покидать место происшествия никто не спешил.

Смагин махнул рукой. Сеулин помог милиционеру перевернуть труп. Лицо покойника было перекошено гримасой ужаса. Смагин глянул на Марию, в глазах вопрос.

Мария слегка развела руками – трудно сказать. Смагин нагнулся и набросил угол брезента на лицо. Милиционер и Сеулин завернули тент, взялись с одного края. Смагин нагнулся и попытался ухватить груз поудобней, Мария хотела ему помочь, но крепкий мужчина из местных её оттеснил.

– Ну, с богом, – скомандовал милиционер.

Труп поднесли к бричке и аккуратно уложили.