Текст книги "Отсечь зло"

Автор книги: Юрий Самарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Вдруг сквозь стену-пелену Мать увидела четыре смутных силуэта. Они как будто приближались и вот остановились, но уже можно различить: четыре подростка. Три парня и одна девушка. Что происходит? Не может быть! В одном из них она узнала сына. Вот тот, высокий, худенький, светловолосый, в середине, который схватил сейчас за руку девицу.

Да, это он, он! И того широкоплечего она знает, и маленького, щуплого. Это компания ее сына! Нет, не может быть!

– Пашка! Пашка! – закричала женщина и попыталась проникнуть через пелену. – Сынок! Я здесь, здесь! Мальчик мой!

Никто в том мире ее не слышал, а стена не пускала.

– Паша! Паша!

Нет. Никакой реакции. Никто из них не обращал на нее внимания.

Силуэты подростков как-то странно начали двигать руками, ногами, словно они попали в сети и пытаются из них выпутаться. Кто-то из ребят норовил повернуться боком, кто-то опустился на четвереньки и как будто бодался. Одна девица безучастно стояла в стороне. Мать поняла – подростки пытаются проникнуть сквозь  незримую стену, а стена их не пускает. И тут пелена начала сгущаться, стирая абрисы подростков. В долю секунды они исчезли.

Мать плакала навзрыд, захлебываясь слезами, и пыталась колотить стену. Кулаки мягко проваливались, стена как бы не хотела причинить ей вреда, и от этого становилось еще горше. Наконец женщина утихла, встала на колени, собралась с силами и твердо сказала:

– Пусти. Я так хочу.

За спиной женщины появился Правитель, он положил руку на ее плечо:

– Пойми, – голос был почти бесстрастным, лишь где-то в глубине таилось сочувствие, – преграда не исчезнет. Этого должны захотеть все. Только тогда.

Мать поникла, постояла некоторое время на коленях, тяжело поднялась, отряхнула пыль с юбки. Правитель стоял рядом.

– Я думал – тебе станет легче, когда ты увидишь, что твой сын жив и здоров. И возможно, ему не так уж и плохо в своем мире.

Женщина пристально взглянула в глаза Правителя:

– Мне кажется, после их исчезновения мы стали хуже.

* * *

Подростки вернулись на свалку. Куда же им было деваться? Здесь за время их отсутствия ничего не изменилось: все так же ослепительно сверкали на солнце горы стеклянных слитков, накалялись ржавые кабины тяжеловозов, из куч мусора уродливо торчали пучки арматуры…

Черный зев жилища, прикрытый куском брезента. Противно пища, из их убогого прибежища разбежались юркие крысы, доедавшие уже не пищу, а пахнувшие съестным коробки, пакеты, бумагу, кожу, съедались даже наклейки на консервных банках.

Удивительное дело – посреди помещения валялась злосчастная дама пик, из-за которой, получается – ни за что, ни про что, наподдавали Старухе. Он первый и заметил ее.

– Дама, дама! – оповестил он остальных, и замешкавшаяся крыса, решив, что это относится к ней, противно бросилась в щель.

– Дама? Ну, дама. Была одна, – рассудительно проворчал Куца и махнул в сторону оставшейся снаружи Мани, – стало две. Если покопаться в колоде, прибавится еще три, а такую свору баб нам не прокормить.

Радость щуплого померкла.

– Юморишь? А когда били – всерьез. Подл все-таки…

Куца ухмыльнулся:

– А что остается делать? В страну обетованную сходили, чуть там не сдохли, застряли в этом облаке почище чем в болоте…

– А лаз все равно где-то есть, – сказал щуплый, – куда бомжи иначе пропадают?

– Мечтай. У меня все мышцы болят, – пожаловался Куца.

– У тебя и мышцы есть? – угрюмо спросил Еж. – Не пора ли в таком случае поработать?

– В каком смысле?

– Взять ноги в руки и к складам, покопаться, как все. Понял?

– А ты?

– Я за себя сам решу, а вот тебе рекомендую.

– Ты что, издеваешься? Я еле живой сюда доволокся, шучу из последних сил, чтобы всех подбодрить… Разве я не работал? Кто нашу уродку, когда она застряла, вытаскивал?

– Можно подумать, ты больше всех налегал.

Еж явно был не в настроении, и Куца спорить с ним не решился, он знал, что если дойдет до потасовки, то сегодня синяками и царапинами не отделаешься, слишком их бригадир зол, а в лежку лежать совсем не светит, и так живот от голода свело, сигаретой три дня не затягивался, не говоря уж о колесах или дозе. После того, как в становище Крутого крепыша окунули в костер, Куца попытался было захватить лидерство, но получил, несмотря на обожженную руку крепыша, жестокий отпор, а главное – его никто не поддержал, все встали на сторону Ежа.

– Понятно, – пробормотал блондин. – Кент за это время куда-нибудь утек, пока добудем себе свеженького работничка, придется повкалывать самим… То есть, мне со Старухой. Понятно. Только не сегодня, – зачастил он, – ей-богу, не могу. Упаду. Сил нет. Все мышцы болят… Еле дошел. Сам посуди…

– Заткнись, – оборвал Еж, прислушиваясь. – Кажись, кто-то пришел. Может, Крутой кого послал…

Снаружи донеслись крики Мани:

– Еж! Куца! Сюда! Где вы там?

Подростки, не спеша выбрались на солнце и через полминуты подошли к относительно ровной и чистой площадке, месту, где они обычно собирались играть в карты или просто валять дурака на свежем воздухе. На железном ящике в тени от кабины, расставив в изнеможении ноги, сидела Маня. На ее щеках даже в тени были заметны какие-то пятна. Дорогу к туманной стене она перенесла сносно, а вот назад, после того, как увязла в тенетах лжеоблака, едва доплелась, все время плакала по дороге и просила ее не бросать. В нескольких шагах от нее стоял Кент. Выглядел он комично и в то же время жалко: волосы потеряли всякое подобие прически, сбились в один колтун, глаза воспаленно блестели и, похоже, начали гноиться. Бомж грязной тряпкой прикрывал рот.

– Что принес? – без церемоний спросил Куца и на всякий покосился на Ежа, не слишком ли он поторопился, перехватывая инициативу у «бригадира». Крепыш никак не прореагировал, давая понять – можешь продолжать.

Бомж вытащил из-за пазухи высокую банку не то тушенки, не то других консервов – этикетка отсутствовала, извлек бумажный сверточек и на верхушку банки выложил шесть сигарет. Все это он протянул Куце.

– Мало, – сказал, ощерившись, блондин. – Мало. За несколько дней – мало.

Кент свободной рукой еще пошарил у себя за пазухой и извлек галстук. Изумрудно-зеленый галстук с вышитой золотистой пальмой, по которой карабкалась коричневая обезьянка. Вещь, похоже, была совсем новой, только немного измялась от неаккуратного обращения.

Глаза у Куца зловеще вспыхнули.

– Нам жрать надо, а ты дрянь всякую тащишь!

Тем не менее блондин кивнул Старухе, чтобы тот забрал приготовленную дань.

Бомж поежился под недобрыми взглядами, закашлялся, грязной тряпкой прикрыл рот. <…>игадира спросил Куца и на всякий покосился на Ежа, не слишком ли он поторопился, перехватывая инициативу у <…>оиться. <…>емя плакал.

– Болею. Кашель замучил.

– Давно пора тебя подлечить. – Куца дожидался, пока Старуха подальше унесет консервы и сигареты.

– Прошу тебя, не надо. Я… Я… еле хожу…

– Надо же, какое совпадение – я тоже. – Куца приблизился.

Бомж встал на колени.

– Я старался, ребята… Я… – он опять закашлялся.

– Будешь лучше стараться! – С этими словами блондин резко ударил ногой бомжа в грудь, в район солнечного сплетения. Кент отлетел на метр и повалился на бок, захрипел, но уже следующий удар настиг его и пришелся по голове. Из горла бомжа хлынула кровь, она сначала окрасила прилипшую к подбородку тряпку, а затем тонкой струйкой потекла на утрамбованный временем и ногами мусор, образовывая лужицу. Судороги прошли по жалкому телу давно опустившегося человека, голова дернулась, и он уставился стекленеющими глазами в голубое небо, солнечные лучи сушили не то гной, не то выступившие напоследок слезы.

– Нет, – взвизгнула Маня, – нет! Не надо! Зачем?!

Девица вскочила как ошпаренная, сделала несколько шагов в сторону входа в их бетонную хижину и начала с утробным охом оседать на землю.

Еж первым понял, в чем дело, велел щуплому пулей лететь за одеялом, а сам повернулся к блондину.

– Дурак ты, Куца! – сказал он стоящему в замешательстве над трупом подростку. – За этот галстук Крутой все долги нам спишет. Может, Кент галантерейный склад нашел? Козел ты после этого… – Еж плюнул в сторону Куцы.

– Все равно бы сдох. – Куца вытер тыльной стороной ладони не то пот, не то слезу.

Старуха притащил одеяло и вертел его в руках, не зная, что с ним делать. Маня стонала.

– Что уставился? Стели одеяло. Не видишь – рожает!..

* * *

Маня вынесла сверток с ребенком на солнышко, не такое жаркое, как всегда, видимо, из-за ветерка, гоняющего легкий сор маленькими вихрями. Редкие облака отдельными айсбергами бороздили иссиня-белое небо. Поблескивало стекло, посвистывали, радуясь ветерку, щелки и всевозможные трубочки, принадлежащие некогда холодильникам, моторам и еще бог знает чему, скрежетало железо, укрывавшее кого-то от дождя, а теперь зажатое бетонными плитами и раздробленными кирпичами рухнувших стен. По своим делам бегали крысы. Все как всегда, с коррективой на редкий здесь ветерок. Все как всегда.

– Какой славный денек, Котик.

Девица, а теперь мама, назвала мальчика Сережей, однако, с легкой руки Куцы к нему пристало не то имя, не то прозвище – Котик, первоначально Кот-подкидыш, а затем, в смягченном варианте, – Котик.

Мальчик оказался спокойным, сопел, гугукал, почти не плакал, как будто понимая, что мешать старшим здесь не положено, более того – опасно. Да и его мама стала стараться всем угодить, подать, принести, приласкать, случалось – отдать положенную ей сигарету, а то и колеса. Впрочем, от колес она, к удивлению всех, в последнее время отказывалась в пользу лишней доли пищи. Больше других оценил эти перемены Старуха, которому раньше доставались от Мани пинки и щипки, а на интимные посягательства – сплошные отказы. Юная женщина и сейчас норовила избежать сексуальных утех, ссылаясь на тяжелое послеродовое состояние, хотя Котику пошел уже седьмой месяц, но ласковое слово, участливое отношение действовали на Старуху магически, правда, иногда он вскидывался, в нем просыпалась какая-то дикая злоба, зато в другой раз он мог отдать последнее. Недавно приволок кусок пестрой плотной материи, наверняка отдал за нее что-то стоящее. Ежу Маня сразу после рождения сына заявила, что ребенок от него, она, дескать, все высчитала и мальчик точно от него, его сынок, и тот должен за него отвечать. Куца подсмеивался над этим и говорил: «Погодите – подрастет, посмотрим, на кого похож, может на Ежа, может, на Крутого, а может, на Старуху или меня… История умалчивает, кому давала Маня. Может – Кенту? Поживем – увидим». Еж зло усмехался в пробивающиеся усы: «Знал бы точно, что твой, Куца, в болоте бы утопил». «Какие сантименты», – кривлялся блондин, однако, не решался развивать эту тему, чувствовалось, что крепыш верит в свое отцовство и с этим приходилось считаться. Однажды Еж сказал: «Ребенок – обуза, самим иногда жрать нечего. С другой стороны – подрастет, мы из него такого разведчика сделаем, мечта, ведь он в любую щель пролезет. Складов все меньше, добираться до них все трудней, каждый подвал копать не будешь… Поняли? Выходит – от него может быть большая польза, а раз так, берем его на довольствие. Смотри, блондин, ты за него персонально отвечаешь, пылинки будешь сдувать, а то я тебя в такую щель самого засуну, никогда не выберешься». Куца ребенка и так не любил, а после предупреждения вообще возненавидел.

Маня положила малыша сначала в тенек, в специальный длинный деревянный ящик, интуитивно чувствуя, что ни железо, ни пластмасса для люльки не подходят, именно дерево – непрочное, но доброе, теплое своей особой теплотой. Вспомнила о покрывале, той самой цветастой тряпке, которую притащил Старуха, но оставлять на оставлять на улице Котю одного не решилась. Еще не изгладилось из памяти, что крысы сделали с мертвым Кентом. Слава богу, сама она его обглоданный скелет не видела, на следующий день ей было просто не до этого – и боль, и маленькое мявкающее существо рядом, – тогда показавшееся таким противным. Нет, она лишь вообразила то страшное зрелище, да еще Старуха рассказывал, что отдельные детали (нос, уши) стали пропадать еще днем.

– Котик, – нежно обратилась Маня к малышу, – я не представляла, каким ты будешь пухленьким, такие щечки, а глазки, маленькие пальчики… Настоящий кукленыш. У меня была такая кукла, голубоглазая, с длинными ресницами… – Мальчик смотрел на нее сияющими глазками. – Нет, ты лучше куклы. Я даже не думала, что ты будешь таким хорошеньким и будешь мне так нравиться. Ух, какая у тебя мама бяка, хотела выкинуть такого малыша… Фу. Вру. Подкормить и продать. Представь себе. А теперь я тебя никому не отдам. Так и знай. Ни за что. Не замерз?

Маня вынула розовое тельце в небольших оранжевых экземках и подставила мальчика под солнечные лучи.

– На солнышко не смотри, смотри лучше, какое огромное голубое небо, ни конца, ни края… А какое оно чистое…

Сын радостно улыбнулся, как будто понял ее.

– А вон, видишь, облако… Большое, белое, похожее на корабль. Как же тебе объяснить, что это такое? Машина большая. Вот кабина у тебя за спиной, – она наклонила ребенка и показала ему кабину, – тоже была частью машины, она ездила, а корабль плавает… Какое небо, солнце… Еще бывает весна… Такое время года. Тогда все особенное, воздух, деревья… Дышится легко. Тебе понравится, поверь. Подрастешь, я найду дерево, подождем весны, оно расцветет, и я покажу его тебе… Не трогай бобо, их нельзя чесать, – малыш потянулся к оранжевым кружкам. – Слушайся маму. – Маня легонько стукнула Котика по маленькой ручке, малыш заплакал. – Ну вот. Весь кайф испортил. Не ори. Отдам буке. Ну, пожалуйста, миленький…

* * *

Из царапины на плече Куцы капала кровь, блондин сидел на лежбище, постанывая и покачиваясь из стороны в сторону. Старуха вытирал ранку каким-то лоскутом.

– Возьми пеленку, перевяжи, болван!

Щуплый сдернул пеленку с веревки возле Маниного угла и начал рвать ее на мелкие полосы.

– Шире, – подсказала Маня, баюкающая малыша на руках. – Где это его так угораздило?

– Не твое собачье дело, – буркнул блондин.

– Наверно и по башке дали.

– Пшла вон.

– Сколько дерьма… – Юная мать взяла себя в руки. – Как бы инфекция не попала. Тряпка чистая?

– Маня, спирта нет?

– Шутишь?

– Для своего хмыренка где-то прячешь.

Маня презрительно улыбнулась.

– Ты мне спирт приносил?

– Дрянь! И ребенок твой – дрянь!

Малыш заплакал.

– Тише, тише, маленький. Дядя ранен, дядя сердится, ему больно, но ты здесь ни при чем, у тебя свои проблемы – расти побыстрей, а он выздоровеет и сердиться перестанет.

– Заткнись.

– Ну что ты, в самом деле, разорался? Можно подумать, это я тебя саданула. Сигаретку хочешь? – попыталась примириться Маня.

– Дрянь… У нее еще и сигареты есть! Гони все!

– Раз так – фиг тебе!

Блондин приподнялся, громко застонал и сел обратно на свое лежбище.

– Мать твою!.. – выругался он.

– Так что с ним? – обратилась Маня к щуплому.

– Один… замочить его обещался.

– Ну и что?

– Заткнись!

Старуха отошел на безопасное расстояние.

– Из-за бомжа. Хотели у него кое-что отнять. Короче – из окружения Крутого…

С тех пор, как нелепо, по вине Куцы, погиб Кент, они так и не смогли завести себе нового работника. В последние времена с опустившимися личностями возникли проблемы. Они оказались в дефиците. Кто-то умер своей смертью, кто-то исчез, а кого-то подстрелили на охоте. Как выяснилось, при отсутствии чужаков загонщики повадились выслеживать своих, чтобы угодить Крутому и его приближенным. И вот настал такой момент, когда бомжей осталась всего горстка. Крутой понял, в чем дело, и устроил охоту на одного из особо ретивых загонщиков. В ней пригласили принять участие всех свободных граждан территории. В награду тому, кто первый подстрелит загонщика, была назначена молодая симпатичная женщина, принадлежавшая ему же. И Еж, и Куца, и Старуха принимали участие в травле кабана (так именовали жертв). Допустили ошибку – дав тому оторваться. Кто же лучше загонщиков знал все углы и закоулки, все укромные места территории? Загонщика не нашли, со злости растерзали его женщину и, посадив голову на кол, выставили в становище. Затем ходили слухи, что видели след сапога в районе химических болот. Вероятно, загонщик предпочел умереть от отравления или утонуть в жуткой бездне, чем стать мишенью, для недавних приятелей. После этого случая своих бомжей больше никто не трогал, а тех, кто забредал на территорию Крутого, по большей части отлавливали и превращали в работников.

– Я ясно сказал – гони все сигареты.

– У меня всего две.

– Давай обе.

– Ну ты и зануда. Я Ежу пожалуюсь.

– Слушай, ты!.. Возьму твоего сопляка за ноги и стукну башкой об угол.

– Только попробуй, – в Манином голосе прозвучала твердая решимость, она давала понять, что умрет за своего Котика.

– Корми вас, уродов.

– Сам ты урод.

Куца растянулся на лежбище и отвернулся к стенке.

Смеркалось. Старуха зажег сальник и опустил брезентовый полог, чтобы снаружи не было видно огонька: мало ли что. Вскоре появился Еж. Он был хмур, по лицу крепыша легко читалось его настроение.

– Огонь не жечь, – цыкнул бригадир на Старуху, и тот послушно потушил сальник.

В темноте отчетливей стало видно повязку на плече блондина.

– Что с тобой?

– Да арматурина. Пытался пролезть в одно отверстие, показалось – внизу консервные банки навалены, надавил на балку, а тут она как выскочит и в плечо.

– А консервы?

– Черепки какие-то оказались.

– Значит, ничего не нашли?

– Нет. Да куда с этим плечом?..

– Без бомжа плохо, – вставил свое слово щуплый.

– У меня тоже пусто, – под Ежом затрещали доски его кровати.

– Что будем делать? – после паузы спросил Куца. – Тут у Мани запас сигарет.

– Три штуки, – подала голос Маня.

– Если ее потрясти, может, и все пять…

– Не смеши.

– Может, у нее еще что есть.

– В долгах, как в шелках.

– Ведь убить могут.

– Мясо шею свернет.

– Убить не убьют, – Еж не на шутку был озабочен, – а в бомжатник отправить могут. На отработку, месяцев на шесть.

– Вот это перспектива! – присвистнул Куца.

– Есть еще варианты – сбежать…

– Бегали уже.

– Если бы была война, – вмешался Старуха, – переметнулись бы…

– Если бы, если бы, если бы… бежать бесполезно. Вот Старуху если продать в рабы…

– Чего? – обиделся щуплый.

– Да кому он нужен? А, Еж?

– Я тебя зарежу, белобрысая харя, пока ты однорукий!..

– Ну, ты!..

– Быстро заткнулись, – оборвал перепалку Еж. – Куца дело говорит.

– Да ты что? – Старуха готовился заплакать.

– За него много не дадут, – сказал блондин. – Дохлый. По лицу видно – глупый. Какая от него польза, мы хорошо знаем, хорошо, если себя прокормит. Что мы за него получим? Скостят месяца три и все по новой. Ерунда. Идем дальше. Я… Ну, сейчас я не годный к продаже, а пока плечо заживет, поздно будет. Следующий клиент – Маня. Это товар годный, она вон даже округлилась слегка. Ее как нечего делать на хорошего бомжа поменять. Но… Резонный вопрос – хорошо ли нам самим будет без бабы? То-то и оно. Без бабы жить плохо. Не престижно. Слухи всякие пойдут, пакости… отмойся потом. Запишут в голубую братию и это будет не смешно. Так что Маня отпадает. Остается последний вариант – пожертвовать нашим драгоценным котеночком. Он, пожалуй, тоже стоит хорошего бомжа да еще и отсрочки на пару месяцев впридачу. Доводы? Мальчик. Не урод. Крепкий. Неплохо откормленный. Хочешь – делай из него отбивную, хочешь – расти воина или слугу. Как? А мы себе еще заведем, Маня не подкачает!

Повисло тягостное молчание. Наконец заговорил Еж.

– Вот и я о том же думаю. Чуть голову не сломал. Деваться некуда, придется продавать. Сама посуди, Маня, ну не сожрать же его в самом деле… Маня?!

– А где она? – вскочил Куца. – Где Маня, я тебя спрашиваю, козел? – обратился он к Старухе, чья лежанка по ранжиру находилась ближе всех в Маниному месту у выхода.

– Вышла.

– А ребенок?

– Вроде с ней.

– Вот это да! – Еж вскочил. – Сбежала!

– Давно вышла? – Блондин насторожился, как гончий пес.

– Минут пять – десять.

– В темноте не так-то просто найти.

– Достанется кому-нибудь.

– Догоним.

– Почуяла, дрянь.

Подростки бросились в темноту.

* * *

Крутой сидел в плетеном кресле за столом под тентом, натянутым перед входом в небольшой домик, похожий на строительный вагончик. Он пил кофе. Два охранника привели, поддерживая под руки Куцу. За ним следовало еще несколько человек.

– Это тот дурик, запутавшийся в ловушке?

Один из охранников почтительно кивнул.

– Осел! Ты думаешь, у Одноглазого лучше? Бомжом возмечтал стать? Или в кабанчики наметился? Козел, награда достается не тому, кто убегает, а тому, кто настигает. – Хозяин отхлебнул из фарфоровой чашки. – Он не был под кайфом?

– Нет.

Крутой откинулся на спинку кресла и отвернулся. Казалось, он о чем-то задумался.

– Давай, рассказывай, какие у тебя проблемы? Ну?

Куца молчал. Подросток никак не мог собраться с мыслями и лихорадочно решал: говорить правду или пуститься на хитрость. Пауза затянулась, и была прервана легким свистом лозы, треском рубашки или кожи и диким воплем блондина. Специальная лоза причиняла адскую боль.

– Больно? – поморщился Крутой. – Ты не знаешь, как бывает больно, когда снимают кожу чулком, например… Впрочем, твоя шкура попорчена, но мы можем придумать что-нибудь повеселей. Как? – пустая чашка была отодвинута от края стола.

– Да, да… – залепетал Куца, – все расскажу, простите… Голову напекло, испугался… – Новый удар прервал его причитания.

Подросток упал на колени.

– Нет! Не надо! Все скажу! – крик вперемежку с всхлипываниями.

– Встань. – Лицо Крутого выражало отвращение. – Не люблю слабаков.

Блондин поспешно поднялся.

– У нас девка сбежала, девка с ребенком. Ночью… нет, вечером, выскользнула и исчезла. Ну, мы искать. Распределились: Старуха к болотам, Еж – к стене, а я – к границе… Я и не думал бежать! Зачем мне? Все из-за этой уродки!

– Уродка?

– Нет, нет… – на мгновение запнулся Куца. – Нормальная. Худая уж очень была. После рождения ребенка округлилась.

– Так, так. Чем же вы ее так напугали? Каннибализмом, что ли, решили заняться?

– …?

– Сожрать ребенка решили?

– Нет. Зачем? Задолжали много. Продать хотели. Сюда принести…

– Интересный случай. В клюшке проснулся материнский инстинкт. Феноменально. А может, она и меня полюбит? За живые струнки дергать приятней? Что за ребенок?

– Мальчик. Крепкий, полгода точно есть.

– Не урод?

– Нет, вроде.

– Лопухи вы, ребята. А-а, это бригада паленого Ежика, – вспомнил хозяин и улыбнулся. – Помню, помню… Сердитый такой мальчишка. Где Мясо?

Один из охранников поспешно убежал. Вскоре появился громила с маленькими, умными глазками.

– Оповестить всех загонщиков: на территории скрывается девка с ребенком. Ребенок толстый, девка худая, – уточнил человек в кресле.

– Нет, – вмешался Куца, – нет…

– Что? – удивленно обернулся Крутой и подал знак рукой.

Тотчас просвистела лоза, и новый удар обрушился на плечи Куцы. Блондин завопил и свалился вниз лицом на землю. На спине виднелись яркие кровавые полосы. Подросток оказался в сознании, запрокинул лицо и начал разевать рот, как выброшенная на берег рыба, желая что-то сказать. Выпученные глаза выражали ужас.

– Ой, – притворно вздохнул Крутой. – Ну что тебе? Поднимите его.

Куцу подняли.

– Она же не худая, она округлилась… Хорошая…

– Хорошая? – Крутой сделал удивленную мину. – Прям такая вот хорошая, – он сделал жест, подразумевающий высокую грудь. – Прям вот такая?

– Да. В самом соку.

– Надо же! – хохот разнесся на всю округу, хозяин даже приподнялся с кресла, хватаясь за живот. – О! насмешил. Так за что же я тебя порю? Месяц, наверно, так не смеялся, а может, год. Ты даже не представляешь, как мало в моей жизни радости. Так значит, в самом соку да еще с материнским инстинктом? Нет, я тащусь…

– Да, – растерянно ответил блондин.

– Выдать ему новое обмундирование.

Видя недоумение приближенных, уточнил:

– Рубашку новую или футболку. И пусть проваливает, а то еще привяжусь к нему, часто бить придется… – И повернулся к Мясу: – Понял, какая девица? Она мне нужна.

– Уже заметили, – пробурчал громила. – Цезарь засек возле ТЭЦ.

– Что сообщил?

– Шла по направлению к границе. Кто-то ее спугнул. Может, этот?.. Куда-то забилась, выжидает ночи. В руках сверток. Цезарь просит подкрепления.

Крутой встал.

– Объявляю общую охоту. Оповестить всех, пусть участвуют. Охота без крови. Тому, кто настигнет девку, достанется ребенок. Девчонка во всех случаях живая – понял? Мне. Слушай дальше. Это объявишь всем, но девчонку я хочу поймать лично сам, раз она в полном соку. Понял? И распорядись, чтобы бригаде Ежа выделили новую клюшку. Ту, плешивую… Позаботься обо всем. Иди!

Огромная туша по имени Мясо уже распоряжалась охранниками. «Опасно иметь умных приближенных», – подумал Крутой.

* * *

Место было сырое, страшное – несколько плит и между ними проржавленные до черноты, четырехугольные, длинные железяки – каркасы, рухнувшие вперемешку и оставившие у толстенной бетонной стены небольшое темное пространство. Идеальным убежищем его не назовешь, однако оно обладало определенными преимуществами: темнотой и при дневном свете, а также сквозными выходами с двух сторон. Это и привлекло Маню. Кто-то ее заметил: крысы не могли уронить такой большой камень. Оставалось гадать: выследили, и если выследили, то кто… Может, случайный прохожий, потому так неосторожно и грохнул камнем. Боже!..

Юная мама не раз продумывала план побега, она знала, что рано или поздно что-нибудь произойдет, случится и ее захотят разлучить с Котиком. Она решила – нет! Лучше как крыса по щелям, по буграм, с ребенком в зубах, дальше, дальше – нате, выкусите! – использую последний шанс, последнюю возможность, ибо без ребенка все равно не жизнь. Другой вопрос – куда бежать? В химическое болото? Без противогаза туда соваться бесполезно, да и с противогазом нужен проводник, а то неверный шаг и проглотит проклятая бездна. Был бы жив Кент, этот вариант можно было бы проработать. Туманная стена? Они уже были там. Три дня искали прореху, дырочку, хотя бы глазок – расковырять, проникнуть… Бесполезно. Решила пробираться на территорию Одноглазого, а там – будь что будет… если ее по дороге не изнасилуют бомжи и к ней не прилепится какая-нибудь гадская болезнь, остается перспектива быть подобранной и приголубленной. Маня чувствовала по взглядам своих пацанов, что изменилась, похорошела. А они, идиоты, этого не оценили!.. В лучшем случае приберет чужой загонщик, им там что-то полагается, какие-то доли. Или проведет ее через зону своего хозяина и продаст вместе с ребенком кому-нибудь из людей Гоги. Страшновато, конечно, так далеко забираться, но чем лучше здесь? В любом случае греет надежда при полной неудаче вернуться в бригаду Ежа, к этим дурачкам она привыкла, знает, от кого чего ожидать. Может, напрасно она выскользнула в темноту? Жалеть поздно. Главное – не сбиться с пути. Вроде бы она пока идет правильно – три обломанных трубы, верная примета.

– Спи, маленький. – Девица прижала к груди малыша. – Не простудись. Я не знала, что ты стал таким тяжелым. Хочешь, мякиш тебе нажую? У мамы кое-что осталось в заначке…

Малыш посапывал, ничего из происходящего не понимая. Внешний мир еще не обрел для него реальных, жестких очертаний.

Пока складывалось все удачно. Но кто же ее спугнул? За те дни похода к стене они встретили всего то ли троих, то ли четверых обитателей территории. Сначала им попались по дороге два бомжа, затем какая-то замызганная старуха (перед глазами встала сгорбленная фигура в засаленном летнем платье), а на обратном пути – загорелый мускулистый парень, наверное, загонщик, – остановился, чтобы разглядеть всю компанию и, похоже, узнал Ежа, они о чем-то переговорили. Какой леший дернул ее топать днем, сама же решила: только ночью, ночью, ночью…

Скоро стемнеет, и она пойдет дальше. Удалось подремать часа два. Ничего, завтра на рассвете выберет место получше и отоспится. Лишь бы дойти, лишь бы где-нибудь зацепиться вместе с ребенком. Она из него вырастит настоящего мужчину.

Что это?! Мане послышались какие-то звуки. Быстро положив ребенка на сумку, она метнулась к ближнему выходу, с той стороны откуда забралась сюда сама.

Людей не было видно, зато отчетливо доносились отрывистые крики. Из-за развалин стали появляться сначала отдельные огни, но вскоре они вытянулись в длинную цепочку, казалось, охватившую весь горизонт, – факелы.

Путь к границе был закрыт.

* * *

Что-то происходило со стеной. Простой глаз никаких изменений не замечал, но Правитель видел: она истончалась, слоилась, того и гляди может возникнуть прореха. А это уже серьезно. Спокойная, уравновешенная жизнь нарушится, придется техническим путем блокировать возможность проникновения пришельцев с темных окружающих территорий. Явно не хватает мысленной мощи для удержания стены. Рушатся его надежды, дескать, само время докажет правоту решения знаменательного собрания. Никогда раньше посвященные не позволяли себе противодействия, общее решение являлось законом для всех. А сейчас…

Впервые с тех памятных пор горожане (только «посвященные») снова собрались все вместе – не координирующий совет, а общее собрание. На этот раз встреча состоялась не в зале, а у стены, ибо она и являлась предметом разговора. Они стояли тут, где широкое шоссе упиралось в непроницаемый туман.

– Друзья, – начал Правитель, – мне кажется, что наши усилия по сохранению мысленного барьера между двумя мирами ослабели. Стена истончается. Я хочу понять причины этого. Полагаю, для присутствующих вопрос ясен: боюсь, между нами зреет раскол. Вряд ли один человек или даже несколько могут противостоять моей… точнее, некогда нашей общей воле. Кто хочет говорить?

Поднял руку скромно одетый, похожий на клерка молодой человек в очках с металлической оправой.

– Мы отсекли зло, но решило ли это наши проблемы? Я чувствую себя сопричастным к преступлению…

– Мы лишили зло пищи, наедине само с собой, пожирая себя, оно погибнет, – перебил его пожилой мужчина. – Мы в какой-то мере жертвы. И пусть это отразится на нас, зато благо получат дети и внуки.

– Не слишком ли комфортно устроились жертвы? – возразил молодой человек.

– Я себя от этого комфортно не чувствую.

– Легче уничтожить, чем победить. Сколько было попыток – религиозных и социальных утопий. Мы поступили гуманно, предоставив зло самому себе. Я не считаю себя жертвой, – говорил один из близких Правителю людей, – к сожалению, темное осталось и среди нас, мы просто резко уменьшили его, убрали самое безнадежное. Вы все знаете, что у грубой материи тяга к хаосу неизбежна…

– Не будем об этом, – прервала оратора Мать. – Добро не может быть палачом, даже если оно не хочет стать жертвой.

– Спорный вопрос, – вмешался Правитель. – Никем не доказанный.