Текст книги "Эверест-82"

Автор книги: Юрий Рост

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 35 страниц)

После радиосвязи немного поели (рис, ветчина, галеты, сухари, чай). Полотнище палатки по-прежнему лупит нас по головам, на гребне вой и грохот ветра. Кто-то из наших прожег небольшую дыру в палатке, и через нее и в мелкие щели наметает снежок. Он везде: на одежде, продуктах, в углах. Все происходящее воспринимается сознанием спокойно, но мне кажется, чувства немного притуплены. Все-таки сидим без кислорода, и уже скоро будет сутки, как мы находимся на. этой громадной высоте. Из наших никто столько не находился здесь перед штурмом. Как это скажется на темпе восхождения? Тем более что утром мы полтора часа боролись с ветром на гребне. Скорее бы выйти!

Чувствую, как хорошо настроились мы с Валерой на штурм, мы обязательно должны взойти, не может такого быть, чтобы у нас не получилось. Мы знаем, как болеют за нас там, внизу, в базовом лагере, и на Родине, у нас в Алма-Ате.

По-моему, ветер начал дуть порывами, значит, силы урагана на исходе, можно готовиться к выходу. Пьем чай, немного едим, отогреваем над примусом ботинки, надеваем на себя все, что есть. Ночью будет холодно. На мне шерстяное тонкое белье, шерстяные гамаши, одна пара шерстяных носков, гетры, шерстяная олимпийка, толстый свитер, пуховая жилетка, пуховые брюки-комбинезон, пуховая куртка. На двойные ботинки надеты утепленные нейлоновые чехлы, поверх них-легкие брезентовые, закрывающие подошву и нижние швы ботинка, и только потом подвязаны кошки. На руках просторные толстые рукавицы, вставленные в замшевые верхние. Лоб и уши охватывает шерстяная вязаная полоска, сверху мотошлем, на нем горнолыжные очки. Лицо закрывает ветрозащитная маска, поверх которой надета кислородная маска. Поверх одежды-альпинистская беседка со страховочным карабином и с небольшой длины самостраховкой.

В рюкзаке – 2 баллона, к одному из которых подсоединен редуктор. Один баллон с кислородом под давлением 215 атмосфер, во втором – 180 атмосфер, часть его я израсходовал во время утренней попытки штурма. На всякий случай положил в рюкзак пару шерстяных варежек и пару легких кожаных, просторный нейлоновый ветрозащитный костюм (анорак и брюки), пакетик с орехами и конфетами. В общем в рюкзаке около 10 кг. В кармане жилета маленькая фляжка с теплым питьем, в пуховке рация и фотоаппарат «Смена-символ».

Все-таки беспокоит меня мое ребро. Я уже привык, что при кашле надо согнуться пополам, чтобы боль в боку не была такой резкой. Валера собирается идти без применения кислорода, но на всякий случай возьмет с собой 2 полных баллона. Я считаю, что теперь, когда мы явно идем на ночное восхождение, каждый час из оставшихся до 19 часов светлого времени надо использовать с максимальной пользой, успеть подняться как можно выше. Да и лезть в темноте по скалам неизвестного нам гребня не просто. Поэтому будет надежнее, если Валера пойдет с применением кислорода, и риск восхождения мы сведем к минимальному. Я понимаю, что взойти на Эверест без кислорода– мечта моего друга, и уверен, что это наверняка у него получилось бы, если бы нам повезло с погодой, как предыдущим группам. Но теперь, когда мы поставлены в такие ненормальные условия, будет лучше, если все-таки Валера пойдет с кислородом.

Я пытаюсь убедить его, что лучше взойти на Эверест с кислородом, чем не взойти вообще. Он долго не соглашается, мы спорим. В конце концов мои доводы его убедили, и он надевает кислородную маску. Оба включаем подачу 2 литра в минуту и медленно вылезаем из палатки. Ветер явно стихает. Ближайшие скалы Эвереста, его желтый пояс эффектно подсвечен заходящим солнцем, вокруг нас и выше скалы оранжевые, облачность ниже нас. Разглядывать окружающее нас великолепие некогда, надо спешить. До захода солнца осталось около 2 часов.

Сейчас 17 часов 7 мая 1982 г. Значительно быстрее проходим уже известный нам участок гребня. Валера идет впереди. Обходим частокол скальных выступов справа по снежным гребешкам и полкам. Впереди вверху высятся скальные взлеты Западного гребня. Далеко справа на фоне неба – Южная вершина Эвереста. Главной вершины пока не видно из-за крутых и высоких жандармов гребня.

Идти довольно трудно. Чувствуется вялость в ногах, дыхание тяжелое. Сказывается влияние нашей дневки на 8500. Около часа идем по очень изрезанному гребню без особого набора высоты. При переходе на левую сторону гребня останавливаемся на радиосвязь. Евгений Игоревич Тамм одобрил выход, сказал, чтобы мы шли спокойно и иногда выходили в эфир.

Левая сторона гребня-пологие скользкие плиты с короткими стеночками. Медленно идем влево-вверх, набирая высоту. Крутизна склона 30–40°, выступов мало, в основном скальные ступени, неширокие полки, засыпанные снегом. Иногда встречаются куски перил югославской экспедиции – красный тонкий шнур диаметром 6 мм. Но за него браться страшновато: он висит здесь уже несколько лет. Следы прошедших здесь наших ребят почти не встречаются, сдуты утренним ветром.

Облака стали реже и опустились ниже 7000 м. Отсюда панорама потрясающая. Видно, как далеко на западе солнце уже коснулось туч на горизонте и скоро зайдет. Надо торопиться, используя последние светлые минуты. Но идем осторожно, так как выступов на скалах почти нет, в основном только свободно лежащие живые камни, и страховаться практически не за что.

Хорошо, что солнце освещает возвышающийся над окружающим рельефом Эверест дольше, чем любую другую точку планеты. Многие вершины уже утонули в полупрозрачных синих сумерках, а у нас еще светит заходящее красное солнце!

Постепенно и у нас наступают сумерки. Скалы сразу стали мрачными и неприветливыми. Мы подошли к высокому скальному барьеру шириной метров 50. У подножия скал следов нет, поэтому долго выбираем вариант подъема. Валера сходил вправо до гребня – подходящего пути нет, идет влево вдоль скал, наконец решился и лезет вверх по еле заметному камину. Луна еще не вышла, уже довольно темно. Я страхую его через небольшой скальный выступ. Часто Валеру не вижу на черной в темноте скале, только слышно, как скрипят кошки о скалы. Потом он кричит мне, что страховка готова, выбирает веревку, и так мы тихо движемся в темноте. Слышу только свист своего дыхания, грохот сердца в ушах и команды Валеры. Так мы идем довольно долго.

Очередной пояс скальных плит. Вдруг чувствую, что не успеваю за Валерой; веревка, соединяющая нас все время, натянута. Я пытаюсь идти быстрее, но сразу же останавливаюсь, задыхаюсь. Стою и никак не могу успокоить свое дыхание. Может, что-нибудь с кислородом? Смотрю на индикатор подачи кислорода – его не видно, значит, кислород не поступает в маску! Снимаю рюкзак, осматриваю редуктор: все в порядке, 120 атмосфер. Трясу индикатор – он сразу заработал. Видимо, замерз в трубке, значит, уже довольно холодно. Стало легче дышать.

Идем дальше, дышу нормально. Снова пояс крутых скал, точная копия пройденного полчаса назад. Снова поиски пути. Валера обнаружил на скале кусок тонкого югославского шнура, но пользоваться им не хочет-это слишком рискованно – и лезет вдоль него. Я его страхую через крюк, предварительно добив его в скалу камнем.

Дальше чередование скальных поясов, плит, участков жесткого и очень ломкого фирна, на нем идем тоже с попеременной страховкой через вбитый в фирн ледоруб. Уже очень холодно. Я нечаянно коснулся сдвинутыми на лоб пластиковыми горнолыжными очками скалы, и их светофильтр моментально рассыпался на мелкие кусочки.

Чувствую, что идем уже довольно долго, но на часы смотреть не хочется. Все равно будем идти, пока не дойдем до вершины. Хоть 10, хоть 20 часов – все равно дойдем. Я помню, как мы ночью в 1973 г. с Валерой вдвоем заканчивали траверс Аксайской подковы. А ведь мы тогда были только второразрядниками. Я уверен, что и мы дойдем до вершины, ведь это – Эверест! Надо просто идти, идти, работать, терпеть, и будет победа!

Снова задул ветер, метет поперек гребня снег. Нас окутало облако, видимость есть только на снежных участках, на скалах-полная темнота. Часто теряем друг друга из виду. Обходим слева по склону гребня. Луна уже поднялась, но мы в тени заслоняющей свет громадной скальной башни, идем вдоль ее основания влево-вверх. Мне кажется, что пора подниматься вправо на гребень, идти дальше в обход башни нельзя. Опять что-то с подачей кислорода. Тереблю шланг с индикатором. Работает. Тогда разминаю резиновый мешочек. В нем замерз конденсат и не пускает кислород в маску. Так было уже дважды.

Деталей рельефа скалы практически не видно. Валера пытается подняться прямо вверх по скалам, но там слишком круто, в кошках по таким скалам не пролезешь. Идем вправо-вверх по снежным полкам и стенкам. Скала сильно разрушена, но зато есть выступы для страховки. Вылезаем на гребень. Здесь очень сильный ветер, облака клубятся вокруг, закрывая от нас луну. Тогда совсем трудно идти, почти ничего не видно. Проходим крутой снежник. Дальше опять мощный скальный барьер. Крутая черная скальная стена метров 20 высотой. Валера, к моему удивлению, уверенно начинает подъем. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядел выступы и полочки на стене. У основания в снегу торчит какой-то баллон не нашего производства. Валера сверху что-то кричит, из-за воя ветра не разобрать слов.

Начинаю подъем по скалам, он меня страхует. Подхожу к нему. Он снова лезет с моей страховкой и выходит на гребень. Свистит мне, Я уже жду, что скоро мы увидим вершину, и каждый раз, когда Валера сверху что-то кричит, мне хочется услышать, что он видит вершину.

Поднимаюсь к нему. Выше опять скалы, но чувствуется, что уже скоро. Видимость метров 50, и по крутизне левого и правого склонов можно сделать вывод, что уже скоро где-то над головой они сойдутся, что вершина рядом. Настроение заметно улучшилось.

В голове крутятся одни и те же строчки: «…ну как тебе рассказать, что такое гора? Гора – это небо, покрытое камнем и снегом…» Кругом только скалы и снег, освещенные голубым лунным светом, вокруг клубятся тучи, иногда закрывая луну. Снег в ее неверном свете кажется серебряным, а скалы не черные, а темно-синие. Меня не покидает ощущение, что скоро нас догонит другая связка. Кто именно-я не пойму, но они где-то рядом. С трудом удерживаю себя, чтобы не оглянуться, не посмотреть вниз, на гребень. Это что-то неосязаемое, невидимое. Может, с нами мысли наших друзей, которые волнуются за нас… Это какое-то не передаваемое словами сложное и тонкое чувство. Такое со мной впервые. Но я как будто вижу их – не глазами, а каким-то шестым чувством. Мы были не одни на этой гигантской горе.

Потом, внизу, я Валере рассказывал об этом. Он, оказывается, пережил что-то в этом роде. Ему казалось, что с нами, третьим, в одной связке идет кто-то еще. Кто именно – он не знал, но было такое чувство, что кто-то незримо присутствует с нами, помогает нам.

Валера снова лезет где-то впереди в тени скал. Как только стемнело, он начал мерзнуть, греется только движением. Я иду в пуховых брюках, мне тепло. Прошел метров 10, чувствую, что опять нет подачи кислорода. Снимаю рюкзак, манометр показывает «0». Надо сменить баллон. Валера сверху что-то кричит, дергает веревку. Я кричу ему, что у меня кончился кислород, но он не слышит. Дважды я пытался перекричать вой ветра, но бесполезно. Да и дышу как на финише стометровки. Очень тяжело. Сменив баллон, спешу наверх, к Валере. Снова идем влево-вверх по снежным полкам и скоро выходим вправо на снежный гребень. Он плавно поднимается вверх, и уже виден его перегиб. Скоро вершина! Валера проходит метров 40–50 и останавливается, выбирает идущую от меня к нему веревку. Я подхожу, дважды останавливаясь на отдых. Метрах в 15 виден перегиб гребня, потом его горизонтальная часть и на ней какие-то темные предметы. Валера жестом показывает, чтобы я шел первым. Неужели вершина рядом, вот здесь, в 15 метрах?! Валера кричит мне в ухо:

– Да, это вершина!

Я пытаюсь его подтолкнуть вперед-ведь он всю ночь шел впереди, так пусть первым ступит на Вершину Мира Нет. Хрищатый и здесь остается самим собой. Я знаю, что его бесполезно уговаривать, и иду первым: В 3 шагах от высшей точки остановился и смотрю вперед. Да, это вершина. За ровной гладью гребня идет резкое понижение, за ним теряется в облаках уходящий вниз гребень Эвереста. Подзываю Валеру. Он подходит, и мы вместе делаем последние несколько шагов. Это не просто, так как гребень не больше полуметра шириной.

Мы стоим обнявшись на Вершине Земли!

Дорогой мой друг, сильный, добрый, великодушный, упрямый и несговорчивый. После более чем сотни совместных восхождений мы с тобой, именно с тобой, на вершине Эвереста! Мы почти ничего не говорим, только дружески похлопываем друг друга по плечу. Не знаю, что переживает Валера, но у меня в душе очень много теплых слов для него. Но у альпинистов не принято произносить на вершине речи. Просто стоим и молчим.

Мы сделали трудную, но в принципе привычную для альпинистов работу, и я чувствую глубокое удовлетворение. Восхождение еще не кончилось, предстоит трудный спуск в темноте, это опаснее, чем подъем. Но все равно – здорово, что мы здесь!

Смотрю на часы – 1 час 48 минут 8 мая 1982 года. Наша «Электроника-5» не подвела. Работает как часы. Шерпы говорили, что японские электронные часы выше 8000 м. не работают.

У наших ног закопанный в снег наш, советский, кислородный баллон, он привязан к верхушке треноги, торчащей из снега. Рядом еще какие-то предметы. В темноте не разберешь. Достаю из карманов сувениры: кусочек эклогита – древнейшей в Казахстане породы, кладу рядом с баллоном, вешаю на него кое-что из личных сувениров, вымпел Казахского клуба альпинистов. Потом забираю его с собой, жалко оставлять его на вершине.

Кругом ночь, ветер, облака то окутывают нас, то открывают окно луне. Вижу справа и слева от гребня выступы скал. Дальше-облака.

Валера спускается к ближайшему выходу скал, чтобы набрать камней с вершины, торопит меня. Очень холодно. Пора уходить.

Прощай, Вершина вершин! Наверное, я уже никогда к тебе не приду!

Начинаем спускаться. Страховка попеременная. Я иду первым. Валера сзади страхует меня. Иногда меняемся. Спустились на несколько веревок, выбрали выступ скалы, за которым можно спрятаться от ветра. Наша одежда покрыта тонкой коркой льда. Ветрозащитная маска вся в белом инее, а с кислородной свисает сосулька. У Валеры под подбородком толстая корка льда покрыла воротник и верхнюю часть молнии куртки. Он говорит, что у меня то же самое. Только молния застегнута не до самого верха, и я с трудом достаю рацию. Вызываю базу, но сигнальная лампочка не горит. Рация опять замерзла. Но я все равно передаю, – может, кто-нибудь услышит наш голос в эфире:

– База, база! Мы спускаемся с вершины, у нас все хорошо!

Как потом мне рассказывали, на базе всю ночь у включенной рации дежурили ребята, и они услышали первые мои 2–3 слова. Это немного их успокоило, а то они нас уже потеряли и сильно волновались. Валера здесь сменил свой опустевший баллон на другой, полный, и мы продолжили спуск. Особенно неприятно было слезать в кошках по крутым скальным стенкам в полной темноте. Здесь приходилось особенно трудно Валере – ведь он шел с нижней страховкой. Подниматься по скалам было значительно легче. Иногда нам удавалось найти хороший выступ, и тогда спускались по сдвоенной веревке. Наконец мы преодолели спуск с вершины башни. Идем по фирновым участкам, попеременно страхуя друг друга через ледорубы. Здесь спуск не очень крутой, идти стало тяжелее. Валера просит меня пореже останавливаться: он сильно мерзнет. Я и так стараюсь идти как можно быстрее и осторожнее. Но если посмотреть со стороны, я иду пошатываясь, ноги как будто ватные, заплетаются, дыхание очень тяжелое. Донимает сухой кашель и при этом резкая боль в боку. Но я заставляю себя идти, переставлять ноги в кошках как можно точнее, потому что вправо уходит крутой склон без каких-либо выступов и при срыве мы можем улететь на 2 км вниз по стене на ледник Ронгбук, в Китай.

Начало светать. Облачности почти нет, и отсюда, с высоты примерно 8750, очень далеко видно. Солнце еще не встало, но видимость отличная. Далеко на северо-западе поднимается мощный горный массив с сильным оледенением. Он стоит одиноко среди невысоких, почти без снега гор. Ближе сюда к Эвересту молчаливая громада Чо-Ойю, но эта вершина значительно ниже нас. На север далеко внизу плавные языки ледников массива Эверест, а за ними горные долины Тибета до самого горизонта.

Прямо по направлению нашего спуска за ледяной стеной Нупцзе море снежных вершин, где-то слева должны быть массивы Макалу и Канченджанги, но они закрыты от нас скалами Западного гребня Эвереста.

Идем по скальным плитам, осторожно спускаемся с крутых скальных ступеней. Все ниже и ниже. Встает солнце. Просыпающиеся Гималаи с этой высоты – зрелище потрясающее. Я невольно останавливаюсь и, завороженный, смотрю, как меняется окраска ледяных гигантов. Сначала они были какими-то полупрозрачными, призрачными в предрассветных сумерках, потом – нежно-голубыми. И вот первые лучи солнца коснулись их вершин, и они окрасились в светло-розовый цвет. Но это было недолго. Во время следующей остановки я вновь огляделся. Вершины уже были светло-желтые. Я обернулся и крикнул Валере, чтобы он тоже посмотрел, какая везде красотища.

– Я уже давно наблюдаю, – ответил он.

И снова спуск. В кошках по плитам вниз идти очень опасно, иногда приходится буквально сползать с них. Я делаю 10–15 шагов, останавливаюсь, отдышавшись, снова делаю десяток шагов и опять отдыхаю. Чувствую, что меня качает от усталости, но стараюсь держать себя в руках. Мы уже очень долго идем, – по-видимому, уже около 6 часов утра, поэтому даже глубокие ущелья освещены солнцем. Вдруг из-под ног срывается крупный камень и улетает вниз по стене. Я инстинктивно присел, ухватившись за скалу. Опять приступ кашля. После него долго не могу отдышаться. Надо посмотреть, что там с кислородом. Валера сверху кричит, чтобы я не задерживался. Но я сижу на скале и не могу отдышаться. Снимаю рюкзак, на манометре редуктора «0». А я-то думал: что же со мной творится последнее время – прохожу метров 10 и сажусь, да и приступы кашля участились? Теперь мне все ясно. Срываю маску, теперь уже бесполезную, – она только мешает мне дышать, отсоединяю баллон, и он, соскользнув со скалы, улетает вниз по стене. Прячу маску и редуктор в рюкзак, – по-моему, стало легче дышать. Бреду влево, траверсирую скальные плиты. Уже близко Западный гребень, до него не более 60 м., но как я долго иду! Делаю рывок, почти не дыша прохожу 8-10 м., потом останавливаюсь, хватая ртом сухой, разреженный воздух, кашляю, пытаюсь побыстрее отдышаться и снова заставляю себя пройти этот десяток шагов. И так бесчисленное количество раз. У Валеры чуть позже тоже кончается кислород, и теперь мы вдвоем медленно бредем по этому гигантскому склону. У меня мелькает мысль, что вот-вот за очередным поворотом скал мы встретим идущую на штурм двойку наших друзей Ильинского и Чепчева, но их нет.

Я чувствую, что мы уже очень долго ходим, солнце освещает Западный гребень, значит, уже 7–8 часов утра, а второй нашей связки не видно.

Вылезаю на гребень. Здесь очень сильный ветер. Конечности уже давно сильно замерзли. Валера, наверное, промерз насквозь. Стараюсь идти как можно дольше между отдыхами. Я вдруг обнаружил, что если что-нибудь говорить вслух, громко, то период отдыха проходит не так болезненно, меньше кашляю. Тогда я начал громко разговаривать сам с собой во время отдыха, петь песни Высоцкого, ругать себя последними словами, чтобы долго не сидел, гнал себя вперед по гребню. Во время очередного отдыха сижу на снегу и, пока глубоко дышу, думаю, в чем же дело, почему нет ребят? Погода отличная, ветер сильный, но вполне терпимый.

Несмотря на то что иду тяжело, настроение отличное, в душе полное удовлетворение, покой. Мы победили. Победа далась нелегко, но от этого она дороже.

Несколько раз останавливался, пока прошел последнюю сотню метров гребня. Мы уже в 15–20 м. от палатки, немного выше ее, на гребне, я ее уже вижу. Сейчас должна быть утренняя радиосвязь, и поэтому я кричу:

– Эй, вы, в палатке! Кто там есть живой?

Палатка затряслась, из нее вылез Сережа Чепчев. Я уже скатился к концу перил, возле самой палатки мы встретились.

– Ну, как вы? – спросил Серега.

– Все в порядке. Отстегни от меня веревку. Валеру принимай, – задыхаясь от длинной речи, попросил я.

Серега стянул с меня всю беседку с карабинами. Валера кричит сверху, чтобы мы поторопились. Я подхожу к палатке, снимаю рюкзак, кладу рядом. В палатке тихо.

В палатку-то можно? – спрашиваю.

Эрик:

Давай лезь!

Я, не снимая кошек, нырнул в палатку и растянулся на полу.

Эрик сидел в углу полностью одетый, в кошках. Я опять закашлялся, согнувшись от боли в боку. Он без слов прижал мне к лицу свою маску и включил подачу кислорода из одного из своих баллонов. Минуты 2–3 я молча дышал, приходя в себя. Через пару минут мы были уже вчетвером.

Валера промерз насквозь и очень беспокоился за пальцы ног и рук. А обморожения у него проходят очень болезненно.

В 9:00 Эрик Ильинский связался по рации с базовым лагерем. Там ждали. Эрик передал вниз, что мы были на вершине, выглядим довольно уставшими. База запросила, есть ли у нас обморожения.

– Возможно, будут волдыри на пальцах – вторая степень обморожения, – ответил Ильинский.

Тогда Тамм предложил связке Ильинский-Чепчев сопровождать нас на спуске. Этот приказ был как гром среди ясного неба. Оно и вправду было ясное, ветер не сильный. Погода идеальная для штурма, видимо, полоса непогоды уже миновала. И время еще не упущено, всего 9 часов утра. Ребята уже полностью готовы к штурму, одеты, поели, чувствуют себя отлично. У них 5 полных баллонов кислорода. Конечно, мы отдали почти все силы для успешного штурма, но ведь дальше спуск по перилам, то есть надежная страховка, и мы считаем, что это нам вполне по силам.

Видимо, такое решение Евгений Игоревич принял под впечатлением обморожений Эдика Мысловского. Накануне он благополучно спустился в базовый лагерь, и там увидели его черные, обмороженные пальцы рук. С такими руками, конечно, ему было трудно и небезопасно спускаться 2 дня по веревочным перилам, перестегивая карабины на многочисленных крючьях. Там им кажется по коротким фразам отсюда, что мы в таком же состоянии. Поэтому, наверное, Евгений Игоревич решил, что в целях безопасности нам необходима помощь Эрика и Сергея. Но ведь нам здесь виднее. У меня руки и ноги целы. На пальцах рук нет даже никаких следов обморожений. Сережа снял с меня внутренние ботинки и носки, осмотрел ноги. Все в порядке. Только вот кашель жестокий. Я лежу, отдыхаю и стараюсь много не говорить, так как сразу возникает этот кашель, а за ним резкая боль в боку. У Валеры хуже. Кончики пальцев на руках и ногах явно прихвачены морозом. Но он уже пьет таблетки. Собираемся сделать ему уколы – ведь у нас по одной ампуле компламина и трентала.

Физически он чувствует себя лучше меня. Только очень расстраивается за свои конечности. Мы считаем, что помогать на спуске нам не надо. Но Тамм неумолим. Переносим связь на 11 часов, пока внизу заседает тренерский совет. У нас здесь, на 8500 м, тоже совещание. Мы пытаемся уговорить Эрика и Сергея выходить на штурм немедленно, не ожидая решения снизу, не теряя времени. Эрик колеблется. Слишком большая ответственность легла на его плечи. Если бы они вышли раньше и мы встретились не здесь, а на гребне! Все было бы по-другому. Мы отогрелись бы в палатке и продолжали спуск. Эрик Ильинский – парторг экспедиции. Нет, ему нельзя нарушать приказ. Поэтому мы ждем решения тренерского совета.

В 11 часов нам передали решение начальника экспедиции, тренерский совет его утвердил, и мы должны спускаться вниз вчетвером. Я беру рацию и в перерывах между приступами кашля пытаюсь объяснить, что нам помощь не нужна, мы не нуждаемся в сопровождении. Меня с Валерой никогда никто не сопровождал, до сих пор мы были только в роли спасателей. Но решение принято, и меня не слушают. Да и мы связываемся с базой через группу Хомутова, прямой связи нет.

Эрик предлагает такой вариант: он сопровождает нас, а Сергей останется здесь ждать группу Хомутова и с ними будет штурмовать вершину. База отдает решение этого вопроса группе Хомутова. Валера предлагает связаться через час, пока он посовещается с ребятами – они все трое сегодня переходят в лагерь IV.

Я спросил Эрика:

Почему не пойдешь на штурм ты сам, не используешь этот шанс? Почему пойдет Сергей?

Сережа в лучшей форме, чем я, он моложе, это у него лучше получится, – ответил на мой вопрос Эрик.

Через час группа Хомутова отказалась от компании Чепчева. Они объясняют это тем, что пока они дойдут в лагерь V, Сергей уже пробудет двое суток на такой высоте, потеряет силы и может подвести их на штурме, они не хотят рисковать. Мы возмущены. Сергей схватил рацию и – попытался доказать Хомутову, что он в отличной форме, что у него куча кислорода, что он не подведет. Он может даже спуститься в IV лагерь, чтобы не сидеть здесь, а потом вместе с ними снова подняться сюда. Но они не согласны…

Мы считаем, что решение начальства – это перестраховка. Конечно, уже 8 человек поднялись на вершину. Начальство не хочет рисковать успехом экспедиции.

Что же, будем спускаться вчетвером…

Эрик сделал Валере 2 укола. Больше ампул не было, остальные Валера отдал Мысловскому. Мы не торопясь собрались и начали спускаться. Один полный баллон кислорода мы оставили в палатке, к другим подключили редукторы и спускались с применением кислорода. Это дело нетрудное. Я чувствовал себя неплохо и спускался первым, за мной на расстоянии 40–50 м. Чепчев, потом Валера. Последним шел Эрик Ильинский.

К нашей большой радости примешалось горькое чувство того, что Эрик и Сергей спускаются вместе с нами, отказавшись от штурма в какой-то мере из-за нас. Я очень был зол на наше руководство за то, что оно не поверило нам. Потом, внизу, когда они долго жали нам руки, поздравляли, кто-то вдруг вспомнил, что у нас же руки поморожены! Все стали осматривать пальцы рук и убедились, что они у нас абсолютно целы, и всем стало ясно, что мы там, наверху, были правы и руководство перестраховывалось, заставив Эрика и Сергея сопровождать нас, лишив возможности штурма.

А пока мы не торопясь спускались и около 17 часов уже были в лагере IV.