Текст книги "Справедливость силы"

Автор книги: Юрий Власов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 51 страниц)

Глава 45.

Из письма историка тяжелой атлетики М. Л. Аптекаря автору:

"…Лаунсестон Эллиот родился осенью 1874 года в Индии. Он не англичанин, а шотландец (и по отцу, и по матери). В Англии поселился лишь тридцати лет и ненадолго (когда победа на Афинской олимпиаде была уже лишь далеким юношеским воспоминанием). В 1896 году в Афинах в дни Олимпийских игр ему было 22 года, он весил 98 кг при росте 185 см, имел бицепсы по 45 см и объем груди 134 см…

Олимпийский турнир атлетов проходил в Афинах раздельно по двум упражнениям. Определялись два чемпиона: по подъему штанги одной рукой любым способом и подъему штанги двумя руками любым способом…

На Олимпийские игры в Афины известные атлеты тех лет из Европы и Америки не приехали. Это и позволило сравнительно слабым англичанам, датчанам и грекам разыграть призовые места. Значимость и важность Олимпийских игр пришли значительно позже. Германия послала в Афины борцов, гимнастов, бегунов, метателей и велосипедистов, а чемпион Европы по поднятию тяжестей (только так тогда и до начала 50-х годов именовали тяжелую атлетику) баварец Ганс Бек варил в Мюнхене пиво. Знаменитые венцы из "Клуба кучеров" Тюрк, Биндер и старик Штэр легко расправились бы на разминке с рекордами афинских победителей. Русские атлеты из команды доктора Краевского в отсутствие венцев и баварцев тоже бы без труда их победили.

Спортсмены Америки добились успеха во многих видах олимпийской программы, но в конкурсе силачей являлись только зрителями. Великий атлет канадец Луи Сир таскал в Оттаве пьяниц по домам (он был полицейским). Про чемпионат в Афинах он узнал из газетного репортажа через месяц после Игр.

Протокольные материалы о состязаниях по поднятию тяжестей на Играх I Олимпиады у разных авторов разные. Наибольшего доверия заслуживает серьезная справочная книга венгра Ференца Мёзе (историк олимпийского движения, автор работы "Современные олимпийские игры".– Ю. В.). Но и он к штанге отнесся с меньшим вниманием, чем к другим видам программы. У него много путаницы в подсчетах, распределении мест, противоречий на разных страницах. Я перерыл кучи бумаг, скрестил протоколы нескольких очень серьезных авторов начала века и теперь свидетельствую своими данными (сверенными по афинскому историку, греку, профессору Политису – данные киевского журналиста Гомолацкого – "Русский спорт", № 19, 11 мая 1914 года).

Афины, Игры I Олимпиады нового времени. Поднятие тяжестей. Восемь участников от пяти стран. Без взвешивания участников.

Распределение мест в поднятии тяжестей одной рукой:

1. Лаунсестон Эллиот (Великобритания)-71 кг;

2. Вигго Йенсен (Дания) – 57,2 кг;

3. Александрос Николопулос (Греция) –57,2 кг.

Распределение мест в поднятии тяжестей двумя руками:

1. Вигго Йенсен (Дания) – 111,5 кг;

2. Лаунсестон Эллиот (Великобритания) – 111,5 кг;

3. Сатириос Версис (Греция) – 110 кг.

Недомолвок пока много. Неясно, почему при равном подъеме двумя руками предпочтение отдано датчанину…

В журнале "Русский спорт" №50, от 16 октября 1911 года на шестой странице Чаплинский пишет о том, что Лаунсестон на тех же Играх занял второе место по борьбе. Но Мёзе приводит лишь три места в соревнованиях между победителями весовых категорий, вообще не упоминая Лаунсестона. Кстати, по Мёзе, Лаунсестон – это имя, а не фамилия… Интересно отметить, что грек Сатириос занял на Играх еще и третье место по метанию диска – 27 м 78 см, а Йенсен, кроме толчка двумя, отличился и в стрельбе из револьвера – получил второе место (30 выстрелов на 30 м).

После победы в Афинах Лаунсестон больше не прославился спортивными успехами. Он стал цирковым актером – демонстрировал античные пластические позы. Величественная осанка, мягкая, лоснящаяся мускулатура, изящные телодвижения обеспечивали ему кассовый сбор, уважение антрепренеров и популярность партера и галерки. Его дочь Нэнси Мед свидетельствует, что Эллиот до последнего дня жизни не расставался с гирями, несмотря на то, что непомерно прибавил в весе. Накануне смерти он достиг 300 фунтов, то есть 140 кг. Он умер в 1930 году в возрасте 56 лет от раковой опухоли на позвоночнике.

Игры III Олимпиады 1904 года в Сент-Луисе.

Программа соревнований по поднятию тяжестей идентична 1896 году.

Путанны и противоречивы протокольные данные венгра Мёзе, финна Нюберга, англичанина Кларка, итальянца Паретто – у всех разные цифры. Видимо, победа присуждалась не по килограммам, а по очкам за неоднократное поднимание стандартного (одного веса) снаряда с оценкой судьями по балльной системе. Но это мое мнение. Вызывают сомнение и данные по справочнику Мёзе: неужели Остхофф двумя руками поднял меньше, чем одной (86,7 и 84,5 кг?!), а здоровяк Канглер, занявший на этих же Играх второе место по борьбе в тяжелом весе, не сумел двумя руками поднять больше 68 кг? Видимо, все же это очки, а не килограммы, как считает по неведению Мёзе.

Победители Игр-Оскар Остхофф (США) и Перик-лес Какоузис (Греция).

Внеочередные юбилейные Игры проведены в Афинах в 1906 году 2-22 мая. МОК их не признал. Путаница в протокольных цифрах у тех же авторов опять несусветная. Чаплинский утверждает, что Штейнбах протолкал дважды с груди огромный по тем временам вес – 10 пудов 22 фунта, то есть 172,8 кг. Дядя Ваня (И. В. Лебедев, выдающийся атлет и спортивный деятель) считает первым грека Тофайлоса: толчок двумя 355 фунтов, то есть 145,4 кг. Наиболее серьезен Ирвинг Кларк.

Поднятие веса одной рукой:

1. Йозеф Штейнбах (Австрия) – 76,5 кг;

2. Тулиа Камилотти (Италия) – 73 кг;

3-4. Генрих Шнайдерайт (Германия), Генрих Ронди (Германия) –70,5 кг.

Поднятие веса двумя руками:

1. Димитрос Тофайлос (Греция) – 142,5 кг;

2. Йозеф Штейнбах (Австрия) – 134,7 кг;

3-4-5. Александр Масполи (Франция), Генрих Ронди (Германия) и Генрих Шнайдерайт (Германия) – 129,7 кг.

Поднимали шаровую штангу. На концах невращающегося грифа – полые шары, куда для веса насыпалась охотничья дробь, а Тофайлосу еще и металлические пластинки подвесили. Соревновались прямо на земле. 1920 год, Игры VII Олимпиады, Антверпен. Программа – рывок одной рукой, толчок – противоположной и толчок двумя.

Штанга была "допущена" в программу Игр как неофициальный, условный вид. Жим и рывок двумя были исключены из программы из-за опошления, неэтичности исполнения этих упражнений. Следует вообще осторожно относиться к цифрам Мёзе…

Протокол я сверил с дипломами Нейланда и Шмидта во время чемпионата СССР в Таллинне в декабре 1962 года. Тогда оба еще были в здравии. Почти одновременно с турниром в Антверпене немцы и австрийцы организовали чемпионат мира в Вене. Их ведь в 1920 году не допустили на Игры. В Вене было пятиборье, а результаты всех в "антверпенских движениях" – выше олимпийских чемпионов. Особенно у немецкого тяжеловеса Карла Мерке.

Пятиборье включалось в программу национальных чемпионатов до начала 30-х годов. В СССР последний раз проведено в Москве в 1935 году 22-24 июня в заводском Дворце физкультуры (ныне-"Крылышки"). Проводились в два и три дня. Все дни взвешивания проводились вновь. Если прибавлялся лишний вес (или убывал), то участника снимали с соревнований. Я сам участвовал еще в 1937 году на первенстве Московской области по программе пятиборья. Рекорды в пятиборье фиксировались до конца 30-х годов, а в упражнениях на одну руку мировые и СССР – до середины 50-х годов.

Следует понять и еще следующую деталь. Еще в 1935 году в таблицах мировых и национальных рекордов фиксировались семь упражнений: рывок левой и правой, толчок левой и правой, а двумя руками – жим, рывок и толчок…

Лишь когда Мангер 5 декабря 1935 года перешагнул 400 кг, – это настолько потрясло планету, что задним числом начали восстанавливать суммарные достижения, начиная с Игр 1928 года в Амстердаме, и тоже называть рекордами. (В этот год и день угадал родиться и я.– Ю. В.)

Первым президентом ФИХ стал ее основатель (вернее, восстановитель) и пламенный поклонник силы, близкий друг Кубертена француз Жюль Россе. Он возглавлял ФИХ со дня ее основания – с 1920 по 1937 год, а потом с 1946 по 1952 год. Умер он не столь давно – 18 марта 1973 года на 97-м году жизни. Похоронен в местечке Мессане (Бретань). Дочь хранит его бумаги.

Еще: в начале января 1936-го Пшеничка в Праге сделал 407,5 кг, перекрыв мировую сумму Мангера 405. Рекорд официально не признали, но 15 января в Нюрнберге Мангер ответил-тоже 407,5 (130+120+157,5) при официальных судьях и эмиссаре ФИХ.

5 августа в присутствии бесноватого фюрера Мангер закрыл олимпийский турнир атлетов рекордной суммой – 410 (132,5+122,5+155). Немцы возликовали-самый сильный у них!

Тогда французы жмут на объявившего себя сильнейшим человеком мира профессионала Ригуло. За крупный гонорар Ригуло, имея уже десяток лет профессиональной работы под гримом, в Трокадеро "поднял" престиж нации-он сделал 5 октября 110+130+175=415 плюс рекордный толчок. Все это шло под грохот шовинизма в обстановке националистических выпадов. Не признавшего профессиональный рекорд Ригуло президента ФИХ Жюля Россе сами французы помогают убрать с поста…

В Лондоне самый легкий из рекордсменов тяжелого веса (рывок 135 кг) Вальтер Уоккер при весе 89 кг сделал "свое" рекордное троеборье-120+137,5+ +172,5=430. Это было так: рывок двумя и два толчка двумя – швунг с двух закатов на грудь… Однако впечатляюще!

В 1937 году Мангер оторвался от всех: 420 кг на чемпионате мира в Париже 12 сентября и 425 кг в Бамберге на чемпионате Германии 15 октября. Через год он на первенстве Германии 10 октября собрал 142,5+130+162,5=435 кг.

У нас сделали вид, что ничего не знают, и 30 декабря – шум во всех газетах: Серго Амбарцумян сдержал слово, данное товарищу Сталину,– на 8 кг 500 г побил рекорд фашиста!

С 30 декабря мировая абсолютная сумма – 433,55 (136,05+130+167,5).

Так завершился, в грохоте тяжелоатлетических рекордов, 1938 год…"

Глава 46.

К Олимпийским играм команда брала силу в два захода. С середины июня и до середины июля – в Леселидзе, между Сочи и Гагрой. И после трехдневного перерыва – на Рижском взморье. В Майори – почти до конца третьей недели августа.

Нерв тренировок горячел с каждой неделей. Из разных стран заносчиво возвещали о домогательствах новых и новых результатов. Сенсации неизвестных имен и скачки рекордов вызывали тревогу и споры о победных цифрах в Риме. Однако я как-то утратил обязательную для таких дней озабоченность. Может быть, оттого что упражнения с тяжестями доставляли в этот раз удовольствие из неиспытанных – безнатужное, как бы шутливое овладение весами.

Почти не было тренировок без захвата новых килограммов во вспомогательных упражнениях. Со стороны можно было подумать, будто я не прихлопываю атлетические пределы, а дурачусь. Выдуманы все тяжести, выдуманы! И рекорды я не сворачиваю на взбешенных мышцах, нет! Я околпачиваю штангу! Разве это азартная игра? Веселое приручение "железа"!

От зала до моря триста метров. Я раздвигал воду еще с грузом "железа" в суставах и мышцах. Рывками посылал себя дальше от берега. Постепенно гаснул звон "железа" – с головы до пят отходил этим звоном. Распрягал мышцы, отдавая усталость. Покато, гладко натягивала зыбь воду.

"Ах, если задохнуться, кому из нас утеха, уж лучше задыхаться от радостного смеха!.."

Разве там, в зале, это всерьез? Разве та забава имеет значение смысла?.. Я был противоречив. Наверное, остаюсь таким. Я высмеивал то, что любил.

Тренировочные нагрузки проигрывали партию. Я верно вел свою. Вычеркнуты фальшивые ноты…

Я оглядывался – прозрачный нахлест прибоя замывал следы. Напрасно. Все равно я уносил память – смуглость от солнца. И еще выбеленность волос. И от моря – беловатую припорошь соли…

Я ни разу не испытал тупости утомления. Тренировки собирались естественно, без принуждения. Грубовато, ласково встречала утрами штанга. Я прочищал гриф тряпкой – от пота чужих ладоней. У меня был любимый гриф: упругий, отзывчивый на подрыв. Я мог ему многое открыть, и он не молчал: я уже научился смыкать себя с упругостью штанги. На едином колебании слиться в усилии. И затем раскрыться в ударе всех мышц. Нет, не раскрыться, не распахнуться – войти в строй тяжестей…

Мой мир!..

Я набирал форму в ощущении непочатости запаса. Все срывы – от усталости, я тянул двойной воз: вот прошлое. Да, да, срывы не от неопытности – от усталости! Всегда от усталости. В опасениях оказаться слабее соперников я объедался "железом", в надежде побеждать я тоже объедался "железом". Но отныне и во все дни выше чувств – расчет!

В этих тренировках ничего не было от самоистязания. Все в жадной ненасытности, в охоту, в веселую, но торжественную молитву Силе.

В мальчишьих забавах меня обычно подводило дыхание. Не хватало его и в борцовском зале, на ринге, на лыжне. Виною, наверное, моя плотность. Я вышел из суворовского училища семнадцати лет, при росте 187 см и весе под 90 кг. Однако вес не замечался. И когда я весил 110 кг, мне давали 90 кг. И когда, замускулясь по-мужски, скорее даже атлетически, потянул 120 кг, упорно давали 100 кг. Только покуда я не снимал одежду…

От весовой плотности зависит выносливость. Поэтому с 1961 года мы ввели кроссы. Как правило, километра на три, с частыми отключениями на скорую ходьбу. В итоге, обогащаясь, общая выносливость переносилась на специальную, то есть работу с тяжестями.

Глава 47.

…Но город с фантастическим именем – Рим! Каков он? Неужто увижу? Как же так, проба результатов, озорство силы – и вдруг это все проложило дорогу в сказочный город? Несерьезное оборачивалось полной неожиданностью, и еще такой серьезной!

Рим, Рим…

Спортивные страсти брали свое.

В интервью корреспонденту "Экип" Хоффман заявил:

"Русские становятся нашими самыми опасными соперниками. Но из Рима мы уедем непобежденными. Если в Варшаве мы завоевали один титул, то теперь возьмем три… В этом году мы отправим в Рим самую большую и сильную команду".

Где, в каких весовых категориях будут взяты эти три медали из семи? В Варшаве Хоффман толковал о четырех золотых медалях. Осторожничает…

Рим – разве там интересно толковать о килограммах, цифрах? Сколько увижу! Как славно, когда люди могут встречаться с прекрасным! Без ограничений находить прекрасное. Как естественно это право! А люди, люди! Сами люди…

Глава 48.

Я пренебрегал расслаблениями и много плавал, очень много. Обычно это ухудшает способность мышц «переваривать железо». Я хорошо держусь на воде. До увлечения штангой уплывал от берега часа на три-четыре.

И очень любил нырять. А то брал камни и опускался с ними. Раскол воды, игра света, водоросли очаровывали. Солнце, самое прямое, палящее, я сносил легко. Наверное, из-за материнской крови. Мама из коренных кубанских казачек. От нее унаследовал привычность к солнцу и труду. Тяжелые трудом руки мамы…

Я закончил академию, был свободен – и организм сразу отозвался силой. В те месяцы я забросил литературные опыты и вообще всякий иной труд – только игра с "железом". Еще раз в жизни я так долго и освобождение готовился к соревнованиям летом 1964 года – к Играм в Токио, но тогда подобный режим оказался вынужденным. С апреля 1964 года у меня установилась температура 37,5 градуса – повышалась, понижалась, но нормальной не бывала. Анализы ничего не выявили. Тренироваться с температурой – казалось, к штанге подбавили диски: исходил потом, скорой усталостью и был отравлен нежеланием двигаться. Я едва тащил ноги из зала, даже после тренировки-разминки – она необходима в череде больших и средних нагрузок.

С температурой отработал и на чемпионате Европы 1964 года. Я горел не обычным возбуждением – калил дополнительный, высокий градус. Но к тому времени я уже приспособился выступать в любом состоянии.

Врачи "назначили" диагноз: нечто вроде неврогенной лихорадки. Я просыпался в мыле: свалянные, мокрые простыни. Затем отвращение к еде. На тренировках вялый, влажный. И озноб. Постоянный озноб. А мне в ответ одно и то же: температура неврогенного порядка.

Так и "проневрогенился" я май, июнь, июль… Проволокли меня эти месяцы полуживым по вздернуто-обязательным предолимпийским нагрузкам. В залах мордовал леденящий озноб. Порой и недоставало на подмену сухих рубах. И скидывал не рубахи, а какие-то тряпки, хоть выжимай.

В августе температура благополучно спустилась к нормальной. И я снова услышал авторитетное врачебное:

отдохнул, вот и выздоровел. А я не отдыхал! Я вообще не ведал об этом с тех пор, как понес звание сильнейшего. В этом была моя сила и моя слабость. Выше всего – необходимость победы, наступление результатами. Организовать тренировки иначе я не мог. Исключить литературную практику? Ведь будущее при всех самых громких победах всегда одно и то же – выпадение из спорта, другая жизнь. А эта другая жизнь еще не была мной подготовлена. И я изо всех сил старался соединить несоединимое – тренировки высокого уровня и расход энергии в освоении будущей профессии. Это буквально стирало меня, но я не видел других путей.

Я и не просветился бы насчет той самой "неврогении", не будь необходимости в рентгеновском осмотре при увольнении из армии несколько лет спустя. На легком объявились спайки. Откуда, почему? Ведь отроду не водились. Ответ гласил: вы на ногах выбаливали воспаление легких и сухой плеврит. И все сразу прояснилось. В зале нагорячен. Сквозняки – кому до них забота. Конвейер силы. А за плечами десятилетие тренировок.

Вообще 1964 год приналег бедами. Неожиданно захворала маленькая дочь, а я должен выхаживать свои болезни и утрамбовывать силой мышцы! Газеты нахваливали мою силу. Брал разбег к победе Жаботинский. Я понимал: Москва слезам не верит. Я носил улыбку счастья, раздавал автографы и барабанил общеобязательные слова-штампы во все микрофоны, а чувство такое, будто признаю правоту: "Каждый, знаете, сам – свой дьявол, каждый-ад свой создавал…" (Беранже). И все же…

Глава 49.

В Майори основательно потяжелели штанги. Что ни тренировка, кто-то сокрушает рекорд, а это обычно рекорд страны или мира. На сборах работали два состава. Все метили в первый, несмотря на то что его, в общем-то, определил чемпионат СССР. Однако прикидки угрожали износом силы, преждевременным расходом сил. Тренерам не всегда удавалось сдерживать нас…

Команда тренировалась в зале юношеской спортивной школы. Старшим тренером, как всегда, был Яков Григорьевич Куценко, тренерами – Николай Иванович Шатов, Александр Иванович Божко, Сурен Петрович Богдасаров. За здоровье сборной отвечал врач Марк Борисович Казаков.

В месяцы интенсивных тренировок спортсмены раздражительны и склонны к выходкам. Но мы не переносили соперничество на личные отношения. То были месяцы корректной, дружеской работы.

Вообще череда больших нагрузок действует изнуряюще, если не физически, то нервно. И тогда вроде бы без видимых причин спортсмен способен на совершенно неожиданные поступки. Эта готовность сорваться всегда тлеет в больших спортсменах, особенно в канун соревнований,– нагрузки изнашивают нервную систему.

В Майори приспело время и для моих прикидок.

29 июня я впервые выжал 185 кг! Повторение рекорда Эндерсона (без 500 г)! Кружочком и тремя восклицательными знаками отметил Богдасаров эту цифру в тренировочной тетради.

13 августа в зале рижского общества "Динамо" я утяжелил рекорд СССР в жиме. Вес 185 кг я пробовать поостерегся. Уверенности не было, а оставлять неудачу в памяти перед ответственным соревнованием опрометчиво.

16 августа я провел и генеральную прикидку. В жиме взял чисто, "под хлопок", 180 и 185 кг-оба результата превышали рекорд СССР. В рывке поднял 155 кг (фактическое повторение мирового рекорда) и затем 160, однако мазнул коленом по помосту, то есть нарушил правила. Но сам по себе вес был поднят свободно. И шутка ли – почти на пять килограммов оказался увесистей рекорда мира!

В толчковом упражнении я наконец обратался с 200 кг! Взял необыкновенно легко. И сумма сложилась по тем временам ошеломляющая: чистая – 540 кг, с нарушением правила в рывке – 545! А ведь на соревнованиях атлет обычно показывает результаты гораздо более высокие, чем в тренировках! Каков же тогда запас!

И сам вес 200 кг! Тогда он представлялся чем-то сказочным, нереальным-..

В потрясении от прикидки и особенно толчка знаменитый старый атлет Ян Юрьевич Спарре вместо обычной присказки "ельки-пальки" (он говорил с акцентом) закрыл лицо руками, заплакал и вышел из зала. Это были те самые 200 кг, о которых мечтали поколения атлетов и подступы к которым столь впечатляюще атаковал Карл Свобода в канун первой мировой войны. До сих пор никто их не поднимал в официальных чемпионатах. Ни один судейский протокол не хранил заветные цифры…

Заведующий кафедрой теории и методики физического воспитания Московского института физической культуры и спорта Александр Дмитриевич Новиков в волнении выкрикнул: "Талант! Величайший талант!" И, уже позабыв обо мне, прибавил: "Но интеллект преобладает!" Я так и не сообразил, что досказка выделяла: недостаток моей силы, ненадежность, возбудимость или своеобразие методики.

Какая тут тренировка! Все загалдели. На лицах– блаженство. И одновременно – оцепенение, нечто близкое к шоку. Вон, на грифе, 200 кг, еще не тронуты диски.

А сумма?

Я ощущал запас на новые результаты, и эти уже не мнились особенными. Да разве могут быть особенными килограммы, которые так стройно, без боли и устали пропустили мышцы? А 200 кг – теперь им некуда деться!

Этот результат настолько поражал воображение, что, когда я спустя несколько недель показал его официально – на Олимпийских играх, сообщение о нем и кинограмма были наспех включены в книгу "День мира". Это была вторая книга из серии подобных книг, выпускаемых каждую четверть века. Первая книга "День мира" – о том, что произошло на Земле в пятницу, 27 сентября 1935 года,– была создана по инициативе Горького. Второй выпуск "Дня мира" запечатлел события вторника 27 сентября 1960 года. Мое спортивное достижение, несмотря на то что было показано на шестнадцать дней раньше, все равно оказалось на ее страницах в главе "Эхо Олимпиады".

Я не представлял, что отличной спортивной форме сопутствует ослабление защитных функций организма. Парадокс, но достоверный. В наивысшей спортивной форме спортсмен податлив болезням из-за ослабленности тренировками. Липнет всякая зараза. После я выдерживал перед соревнованиями специальный режим. Во всем – осторожность.

За несколько дней до отъезда я нарушил запрет тренера. Все холодное да холодное море! Окунусь на прощание! Сходили и не такие "ванны"… А наутро – воспаление среднего уха. Вода все-таки семь градусов. Выручили заушные инъекции пенициллина. В три дня вернули равновесие. Знал ли я, что эти инъекции не последние перед олимпийским помостом? И что перекачают мне лошадиные дозы пенициллина в Риме…

Накануне отъезда сборная избрала меня своим капитаном. Я почел это несправедливым. Кто я рядом с победами и рекордами Аркадия Воробьева? И я отказался в его пользу.

После Олимпийских игр в Риме я был бессменно капитаном сборной до 1965 года.