Текст книги "Чарли, который... бегал по крыше"

Автор книги: Юрий Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Юрий Петров

Чарли, который... бегал по крыше

Этот рассказ был написан мной и опубликован 10 лет назад в моей книге «Бультерьер и другие породы бойцовых собак» (ИПП «Уральский рабочий», Екатеринбург, 1994). Тираж этой книги (20 тыс.) давно разошёлся, но с тех пор я получал много раз просьбы вновь опубликовать его. Что и делаю сейчас (без каких-либо купюр и редакций). Эпиграфом к книге были слова Э. Сетон-Томпсона из его знаменитого рассказа «Снап. История бультерьера»: «У гончих прекрасные носы, у борзых быстрые ноги, волкодавы и доги – силачи, но все они ничего не стоят, потому что беззаветное мужество есть только у бультерьера», которые как нельзя лучше характеризуют существо настоящего бультерьера и портрет которого я и попытался вновь (спустя более, чем 100 лет) воспроизвести.

Юрий Петров.

Лучшему из бультерьеров, которых я когда-либо знал.

Мысль о второй собаке появилась у нас, когда нашему первому псу, очень красивому ньюфаундленду, было уже два года. Время от времени я склонялся к тому, что это должен быть ротвейлер. Хотя бультерьеры уже появились в то время в городе, но нас прежде всего останавливала их цена, которая в то время превышала в несколько раз стоимость всех прочих собак, в том числе и ротвейлеров.

И всё-таки, когда вместо ротвейлера появилась возможность приобрести бультерьера, мы загорелись неописуемым огнём. Нас даже не смутила его цена, которая была равна моему тогдашнему годовому заработку. Нам только сказали: «Думайте, завтра его привезут». Белого, с чёрным «моноклем». Треть необходимой суммы у нас была, остальное решили занять (потом целый год рассчитывались).

И вот поздним вечером он появился в нашем доме. Белый, но без монокля, зато весь в пигментных пятнышках (потом я понял, что это Бог его так «отметил», как он это делает иногда с выдающимися людьми), уши висят, лоб сморщенный и... весь покусанный. Я никогда (ни до, ни после этого) не видел щенка в 1,5 месяца, какой бы он ни был породы, в том числе и бультерьера, у которого в этом возрасте уже была бы изодрана вся голова и морда и даже глаз «подбит». И ещё он был очень страшный. Всё-таки даже щенок дворняжки, который в будущем может оказаться совсем неказистой собачкой, и тот в детстве не лишён привлекательности. Но такого, каким может быть щенок бультерьера, мы даже не предполагали. На его белом фоне выделялся только чёрный нос – в форме бабочки, как усики у Чарли Чаплина. Его нельзя было назвать как-нибудь иначе – он стал Чарли. Его клоунские наклонности, проявившиеся впоследствии, только подтвердили нашу правоту.

С первых дней своего пребывания в нашем доме он мало-помалу стал мне доказывать, что я ещё ровным счётом ничего не смыслю в «настоящих» собаках. Вообще-то о повадках взрослого бультерьера я уже знал кое-что, но вполне резонно предполагал, что в щенячьем возрасте (ну, хотя бы до года) собака любой породы ведёт себя одинаково: перед большими взрослыми и «строгими» собаками ложится на спину кверху лапами и животом; если её вдруг обидят, то взвизгнет и уйдёт прочь, поджав хвост. Вообще-то так оно и есть. В том числе и бультерьеров (впоследствии я наблюдал это много раз). Но – не у Чарлика, которого я кверху лапами и с поджатым хвостом так ни разу и не увидел при общении с любой собакой. Это произошло только однажды дома, когда он после серьёзной нашей ссоры пришёл вдруг ко мне просить прощения и, наткнувшись на «суровый» взгляд, вдруг неожиданно (для себя самого, видимо, тоже) перевернулся на спину и подставил живот: «Не ругай меня, папа, я буду хорошим!»

До трёх месяцев, пока не были сделаны необходимые прививки и выдержан карантин, единственной собакой, с кем он мог общаться, была Алиса, которая сначала вообще на дух не переносила «пришельца» и недвусмысленно отвергала все его попытки познакомиться поближе. Но Чарлик не был бы бультерьером, если бы оставил однажды задуманное. И вот уже через 2-3 недели они прекрасно общались и играли. Выглядела это так. Большая чёрная Алиса, развалившись на полу, низко (как «Ту-154» на взлёте) урчит, а маленький беленький «мячик» с визгом скачет вокруг неё. Но не просто, а всё время «атакуя» то в одно, то в другое место. Как правило в области головы. Мудрая Алиса вскоре смекнула, что к чему, и как только Чарлик вцеплялся ей, скажем, в щёку, она тут же довольно осторожно, но и весьма решительно прихватывала его ногу. Отцеплялся он – отпускала и она. Постепенно они выработали свои правила игры, которые впоследствии при неожиданных и очень ожесточённых драках между ними (по поводу и без повода), инициатором которых всегда был Чарлик, ни разу не привели к тому, чтобы он действительно хоть раз вцепился в неё «мёртвой» хваткой. То, что она девочка – это, конечно, одно из объяснений, но не единственное (на улице его челюсти моментально смыкались на любой собаке, независимо от её пола и возраста).

Ещё более необычным оказалось его поведение на улице. Мы вышли с ним в «общество» впервые, когда ему исполнилось три месяца. Он сразу же проявил необычайный интерес ко всем собакам и, приставая, почему-то всегда норовил залезть своей головой прямо в пасть самой большой собаке. Его первой любовью стала огромная белая, с такими же, как у него, пятнышками догиня. Возможно, он принял её за маму, поскольку ни на минуту не отставал от неё. Эти свои первые чувства он сохранил к ней надолго. И впоследствии, будучи уже подростком (месяцев до 7-8), позволял ей (но только ей одной!) при встрече делать с собой всё, что угодно. Она могла таскать его за шею, как котёнка, так что домой он приходил постоянно с мокрой шеей. А однажды она оказалась в слишком «привлекательном» положении. Сколько сил мне понадобилось, чтобы увести его домой! Но, придя домой, он стал таким грустным, что впервые отказался от еды, а потом сел у двери и вдруг... завыл, как волк! Он ещё не раз встречался потом с ней. Причём в момент его ухаживаний в непосредственной близости к ним не позволялось быть никому: всё равно, собака какой породы, пола и возраста или человек – тут же следовала мгновенная вспышка ревности и молниеносный бросок в сторону соперника. Но, к сожалению, и эта дружба, в конце концов, окончилась большой ссорой...

Я давно уже заметил, что «точка кипения» лежит у него где-то вблизи комнатной температуры – так быстро он переключался из добродушного расположения в ярость. Особую нелюбовь он имел почему-то к ногам, если речь шла о человеке. Наши первые ссоры с ним происходили именно из-за того, что во время обеда или чаепития, когда все сидели на кухне за столом, Чарлик неизменно забирался под стол и оттуда, из своего укрытия (он вовсе не ждал, как другие собаки, подачек с «барского» стола), вёл внимательное наблюдение за... ногами. Как только кто-то слишком вольно, по его мнению, начинал вести себя, тут же следовала яростная атака с недвусмысленным рыком. Надо сказать, что Чарлик не умел «вежливо» предупреждать, как другие собаки, глухим рычанием о нежелательных, по его мнению, действиях – его рык всегда означал нападение, которое тут же следовало (а иногда и раньше). Я мгновенно хватал его за шиворот и швырял, как котёнка, из кухни в коридор, а иногда и дальше. Удивительно, но он и в самом деле, как кошка, всегда брякался сразу на четыре ноги, успевая сгруппироваться в воздухе, и «обиженный», сопровождаемый моей бранью, медленно, но с достоинством плёлся на своё место, то есть на подстилку, устроенную для него поначалу под письменным столом. «Место» впоследствии было ликвидировано, поскольку вскоре его заменили все диваны и кровати, имевшиеся в доме, но стол он ещё очень долго воспринимал как часть своего места и очень любил, особенно в солнечную погоду, посидеть или полежать, но уже не под ним, а на нём. К тому же со стола было легко перебраться на подоконник, а оттуда, с высоты 7 этажа, наблюдать за происходящим на улице и время от времени облаивать своих прогуливающихся внизу «врагов».

Его «приучение» к нашим ногам шло не так скоро, как это нам хотелось бы. Не прекращались и его «полёты» из кухни в коридор. При этом, впрочем, он ни разу не издал ни единого звука (как и вообще во время любого физического наказания, а для этого не раз была использована даже специальная кожаная плётка), хотя он прекрасно понимал, за что его наказывают. Я понимаю, что такие методы «воспитания» с ужасом отвергнут многие любители собак, но надеюсь, что владельцы бультерьеров, в особенности бультерьеров-кобелей, меня поймут. Главное, не избивать собаку (тем более, если уже миновал тот возраст, когда она, как и ребёнок, может признать «правомочность» таких действий), но всегда твёрдо и ощутимо показывать ей, кто в доме хозяин.

Так или иначе, но всё же компромисс был достигнут: нам позволялось делать под столом всё, что угодно, а ему, в свою очередь, позволялось сидеть там без перспективы снова отправиться «в полёт». Правда, такая привилегия была предоставлена только нам. Как-то наша гостья едва только успела произнести заискивающим голосом: «Чарли, я тебя не боюсь!» – и шевельнула «непозволительно» ногой, как тут же была без предупреждения схвачена им, хотя и символически. С тех пор все гости предупреждались, что им не следует «дразнить» щенка ногами.

Такое отношение Чарлика к чужим ногам однажды сыграло и свою положительную роль. Как-то жене пришлось ехать ночью встречать кого-то в аэропорт. Я уговорил её взять с собой Чарли, хотя ему было тогда всего месяцев 8. Надо сказать, что к тому времени он уже был привычен к наморднику, который окончательно был на него надет в... 6 месяцев (после «удачной» охоты на соседскую овчарку). Вообще-то к посторонним людям он не имел ни малейшего интереса, но лишь до тех пор, пока у них не появлялось желание потрогать «белую свинюшку». Особенно недопустимы были такие фамильярности, как «погладить по голове» (он мог это иногда терпеть, но лишь 2-3 секунды, после чего – «змеиное» шипение и мгновенный «взрыв») или, тем более, «потрепать». Взрослых, конечно, можно было предупредить на этот счёт, но как объяснить это ребёнку? Короче говоря, во все общественные места (магазины, транспорт и т.д., а он, надо сказать, любил всюду сопровождать меня и я охотно «наматывал» с ним за день наверняка не один десяток километров) он приходил всегда в «сопровождении» намордника. И на этот раз намордник был взят с собой на случай поездки в переполненном автобусе. Но была ночь и они стояли поодаль от людей, дожидавшихся автобуса, так что намордник был пока ни к чему. И вдруг на остановке появился изрядно подвыпивший (таким, как известно, и море по колено) мужчина и начал ко всем приставать. "О-о! – раздался пьяный возглас удивления и нескрываемого интереса. – «В белой шубе, да ещё и с такой несуразной собакой» (почти как всем давно известное: «А ещё в очках и шляпе!»). И он направился к ним. Сначала протянул руку, но получил по ней удар жены, испугавшейся в тот момент почему-то не за себя, а за нашего несуразного свинёнка. Тогда он решил потрогать «поросёнка»... ногой (!) и тут же – мгновенный «припадок бешенства» и яростный бросок пополам с громким рыком и визгом на столь «любимую» им ногу! Это длилось, наверное, не дольше секунды, но этого времени оказалось достаточно, чтобы «агрессор» попросту «растворился», как будто его и вовсе не было только что здесь. Никто так и не заметил, куда же он девался.

В 10 месяцев Чарли впервые попал на площадку, где учат собак защищать себя и своего хозяина. Собственно говоря, я и до этого знал, что настоящий буль, каковым Чарлик, без сомнения, был уже в то время, всегда отразит любую агрессию, от кого бы она ни исходила – от собаки или от человека. Но должна же собака для этого знать кое-какие команды! Ведь в конечном счёте главное – не отразить нападение, а не допустить его. Известно, что собаки, в том числе и овчарки, и бультерьеры далеко не сразу начинают «кусаться». Я наблюдал это не раз, в том числе и на примере своей Алисы, которая только через 5-6 занятий стала такой, что довольный инструктор сказал: «Это кавказец какой-то, а не ньюф!» Зато Чарлик, привязанный к дереву, едва только завидел человека с рукавом на одной руке и тряпкой в другой руке, который и приближался-то пока не к нам, пришёл в такой «восторг», что, как только ему предоставилась такая возможность, тут же вцепился в тряпку (которую пришлось ему отдать), а потом и в рукав, на котором и повис, и никакие уговоры не возымели действия.

Я ещё три или четыре раза сходил с ним на эту площадку. Причём занимались мы уже индивидуально, отрабатывая различные «штатные» ситуации, пока мне не сказали: «Всё! Больше его не надо приводить – он Вас не подведёт!» Ему не было тогда и года. И всё же это наше последнее занятие имело в тот раз неприятное продолжение.

В том парке, где это происходило, было довольно много всяких собак, которые имели «привычку» бегать без поводка, даже если это был дог, кавказец или ротвейлер, и пройти там «незамеченным» было нелёгким делом. И вот, когда мы возвращались, я неожиданно заметил, как, покинув свою хозяйку, к нам направляется кобель-ротвейлер. Я крикнул хозяйке, чтобы она позвала свою собаку, но в ответ услышал, что он у них не кусается. В это время моего «поросёнка», который уже тихо замер в напряжении (это была его тактика – никогда не рычать заранее), с интересом обнюхивали сзади. Я хотел ещё раз что-то крикнуть хозяйке ротвейлера, но в этот момент – стремительный разворот (всегда молча) и Чарлик захлопнул свои челюсти на собаке. Поскольку атака была не «лобовая», а с разворота, он попал ротвейлеру не в морду, как обычно, а куда-то в щёку, ближе к «подвесу». Только теперь хозяйка собаки с «оханьем» и возгласами: «Я же не знала!», – побежала к нам. Нет смысла описывать, как происходило всё дальнейшее. Скажу только, что свою «добычу» Чарлик не отпустил даже тогда, когда вся его морда побывала в пасти ротвейлера, отчаянно, но тщетно пытавшегося вырваться. Ему даже удалось проткнуть клыком Чарлику нос, так что кровь била из него фонтаном. «Рвите его! Делайте, что хотите, только отцепите его!» – причитала хозяйка, когда нам всё-таки удалось развести их головы в стороны и я сумел плотно закрыть Чарлику нос. Ещё минута или две и он, попытавшись набрать воздух через пасть, слегка ослабил хватку и выпустил бедную собаку, которую тут же увели прочь, а «недоумённый» Чарлик, весь в крови, ещё долго верещал от азарта и невозможности снова ринуться в бой... С тех пор я больше не брал его в этот парк, но молва разнесла потом, что «бультерьер растерзал ротвейлера», хотя в действительности тот отделался пустяковой раной.

Конечно, это не дело, когда во дворе или на улице отпускаются побегать большие и даже агрессивные собаки, которые к тому же не обучены элементарной команде – подходить к хозяину по первому же приказанию. Все наши, увы, многочисленные стычки с другими собаками происходили именно по этой причине. Кого мне только не приходилось извлекать из пасти Чарлика! Это были и доги, и сенбернары, и овчарки всех видов, и ротвейлеры, и боксёры, и бульдоги, и даже бультерьеры. И множественное число, употреблённое здесь, – не ошибка. Проще сказать, кого там не было. Но больше всего я боялся не за крупных собак (для них, если вовремя и квалифицированно вмешаться, последствия были не столь трагичны), а за маленьких собачек и щенков, которые почти всегда бегают без поводка и для которых последствия знакомства с бультерьером могли быть действительно самыми серьёзными.

Однажды поздним вечером мы возвращались с Чарликом домой после прогулки. Я заметил, что на противоположной стороне центральной улицы, прямо напротив нас, весело резвился со своей хозяйкой кобель московской сторожевой. К нашему ужасу, и он оказался без поводка. И это у самого края дороги с оживлённым движением! Пока я успел что-либо сообразить, он заметил нас и бросился (уж не знаю, с какими намерениями) прямо к нам. По пути чуть не угодил под машину, но, чудом преодолев невредимым дорогу, угодил Чарлику прямо в пасть. То ли от боли, то ли от неожиданности, но он мгновенно лишился способности сопротивляться и был тут же повержен на землю. Его хозяйка, увидев эту картину, побежала вдруг не к нам, а куда-то назад. Я был ошеломлен этим (надо сказать, что в одиночку разъединить двух, тем более таких сильных собак, практически невозможно) и только успел в беспомощности произнести: «Вы куда?». И тут началось «представление». Сначала подбежали какие-то дюжие ребята с нунчаками, по наивности пытаясь с их помощью раскрыть Чарлику челюсти, потом прибежала, наконец, хозяйка «москвича» с каким-то молодым человеком, откуда ни возьмись на шум подъехал милицейский патруль и в довершение всего остановился... трамвай. Худо-бедно, но нам всё-таки удалось разъединить собак и все с облегчением вздохнули...

Удивительно, но некоторые (и их не так уж мало) хозяева крупных и в особенности так называемых служебных собак сами часто подстрекают к тому, чтобы их «гигант» раздавил эту «букашку», да ещё на таких тонких, по их мнению, ножках! Когда я гуляю с Алисой, то никому и в голову не приходит предложить «стравить» её с кем-либо, хотя она и не является бойцовой собакой, несмотря на то, что за свою жизнь ещё ни разу не уступила ни догу, ни овчарке, ни ротвейлеру. Но когда я гулял с Чарликом, то его все владельцы крупных собак разглядывали полупрезрительно, как бы оценивая – весь ли он поместится в пасти их овчарки или только половина его... Можно было научить 99 человек, но всегда находился 100-й, которому нужно было всё объяснять заново...

Раз уж зашла об этом речь, то я хочу пояснить (главным образом, с целью охладить некоторые «горячие» головы), что такое бультерьер в бою. Речь, конечно, пойдёт о настоящем бультерьере, а не о тех 80% общего поголовья этих собак, которые в сущности – обычный «металлолом».

Бультерьер никогда не уклонится от поединка, даже если сам не ищет его (впрочем, обычно – ищет). Реакция бультерьера, его быстрота и сноровка на порядок выше, чем у собаки любой другой, не бойцовой, породы. Бультерьер всегда – в нападении, и никогда – в обороне. Бультерьер никогда «не кусается» (вспомните туркменский фильм «Овчарка», дважды показанный по ЦТ, в котором мы видели, как дерутся «обычные» бойцы – среднеазиатские овчарки: они сначала долго злятся друг на друга, потом вступают в силовую борьбу, поднимаясь на задние ноги и пытаясь овладеть холкой соперника, долго кусаются, а потом кто-то один, более удачливый, вцепляется в другого...), но всегда сразу и намертво хватает и, причём, всегда «по месту», то есть в голову или в морду (бультерьеров, которые атаковали быка не в голову, а, скажем, в бока или в ноги, тут же безжалостно уничтожали, если вспомнить историю этой породы). Поэтому все шрамы у настоящего бультерьера, как правило, бывают только на голове и морде – схваченная за голову жертва всегда, вырываясь, наносит булю ранения на его голове, но не боках или ногах. Мне достаточно взглянуть на бультерьера, чтобы понять, хорошая это собака или нет: если есть шрамы на морде, но чистый корпус, то всё в порядке и, наоборот, когда я вижу бультерьеров со шрамами на холке, боках и ногах, то ясно, что не всё благополучно с точки зрения бойцовских свойств. Бультерьер никогда не попросит пощады, не запищит от боли, если первым схватил не он, а его (почти невероятный случай!), но он также никогда не примет во внимание «жестов покорности» со стороны своего противника, которые у обычных собак являются эффективным средством для прекращения поединка. Он лишён многих обычных собачьих «социальных» ритуалов (обнюхивания; выяснения – «дама» это или «кавалер», если первая же встреча имеет приметы агрессии с противоположной стороны; предупреждающего рычания; отметки своей территории и т. д.). Он никогда не сдаётся (даже если побеждён) и ведёт поединок до конца. Его прыжки и стремительные атаки подобны пушечному ядру. Он не стремится овладеть крупным соперником сверху, как это принято у всех собак, но прекрасно работает также и внизу, даже лёжа на земле. Он не знает усталости, если дело касается боя (даже современные бультерьеры, если они не слишком «загружены», способны вести поединок на полной выкладке сил по 30 минут и более, а прежде поединки могли длиться даже больше двух часов – ни одна собака другой породы, тем более крупной и массивной, не способна выдержать даже и пяти минут настоящего боя). Он не знает других авторитетов, кроме авторитета... своих зубов. Можно довольно долго продолжать в том же духе, но, чтобы не быть голословным, я лучше покажу это на нескольких примерах (хотя я мог бы их привести не менее сотни).

В три месяца, как я уже упоминал, Чарлик впервые вышел «в свет». Я долго не мог понять, почему он постоянно прыгает другим, более крупным и взрослым собакам, в том числе и весьма «крутым», в морду, вернее прямо в пасть, но только позднее мне стало известно о том инстинкте, который дремлет в этих собаках – атаковать «быка» только в голову. Месяца в четыре с половиной нашу «свинюшку» принял за представительницу противоположного пола один довольно «озабоченный» годовалый кобель боксёра. Мгновенная вспышка бешенства и – Чарлик стоит как раз под пузом боксёра, прочно держа его за нижнюю челюсть. Все попытки боксёра освободиться – безрезультатны. Я сам никак не ожидавший, что щенок способен на такое, не знал, что делать. Ждём минуту-другую, но похоже, что «поросёнок» вообще не намерен отпускать. Наконец, сдавливаю обеими руками изо всех сил его горло (когда он вырос и его шея стала что-то около 42 см в обхвате в самом узком месте – как у мужчины 54-го размера – этот приём уже стало невозможно применять на практике), и через некоторое время разъединяем собак и берём их на поводки. Но неожиданно (не помню, с чьей стороны) новая атака и мгновенно два поводка скручиваются в один, а «поросёнок» опять занимает исходную позицию...

Чарлику около шести месяцев. Мы гуляем с ним и с Алисой в парке, пока не подходим к корту, на котором резвится старый знакомый Алисы – двухгодовалый кавказец. На вопрос: «Можно ли нам?», следует: «Конечно, заходите.» Мы заходим и начинается игра: Алиса и Чарлик догоняют, а кавказец как бы убегает. В то время как Алиса мало-помалу начинает полушутя-полувсерьёз прихватывать кавказца за бока, «свинюшка», не уставая, делает прыжки – всё время в голову. И вот, когда мера превышена, кавказец останавливается, разворачивается и недвусмысленно ощеривает пасть. Алиса мгновенно сообразила и затормозила, но в этот момент с почти беззвучным «щёлк» Чарлик повисает к моему ужасу на... морде кавказца. Алиса мигом оценила изменившуюся ситуацию и почти в прыжке – на помощь «младшему брату»! – была вовремя поймана мной. Ситуация, прямо скажем, дурацкая: я не могу вмешаться и подойти на помощь (поначалу ещё не известно, кому), потому что в руках Алиса, рвущаяся в бой, а чуть поодаль один на один мой шестимесячный «свинёнок» и двухлетний «волкодав». Последний уже не упустил возможности стряхнуть с себя «пиявку» и, насколько это позволяла ситуация, клацнул челюстями, сразу «прокомпостировав» (как выяснилось впоследствии, довольно глубоко) морду «пиявке». Но не тут-то было! Либо Чарлик сильнее сжал свои ещё детские челюсти с наполовину молочными зубами, либо (что мало вероятно) поудобнее перехватил, но тут вдруг совсем неожиданно раздался сначала тихий, а потом всё более громкий и жалобный визг о пощаде, но, как вы уже поняли, не со стороны «поросёнка», который продолжал невозмутимо, несмотря на кровоточащую дыру на щеке, висеть на морде кавказца. Я впервые услышал такой жуткий вой – как будто это он был шестимесячным щенком, а на него напала взрослая да ещё раза в четыре превосходящая по массе собака. Ситуация становилась критической, поскольку я не имел возможности вмешаться. И тогда я крикнул хозяину собаки (довольно крупному мужчине): «Душите его!»... Через некоторое время схватка была окончена, но тот кавказец ещё очень долго чувствовал «дискомфорт» при встрече с нами, всякий раз стараясь спрятаться за своего хозяина...

Это к вопросу о мужестве и чувствительности к боли.

Вид у Чарлика был такой (чуть подробнее об этом дальше), что он неизменно вызывал у «собачников» либо сострадание, либо желание «скушать» его. Как-то мы пришли с ним на площадку в служебный клуб. Одна из руководительниц этого клуба, державшая на поводке азиата, с нескрываемой жалостью поинтересовалась, какой возраст у моей собаки и, услышав в ответ: «Полтора, но Вы всё-таки не подходите к нему близко со своей собакой», – со скепсисом произнесла: «Неопытный ещё!». «А Вашему сколько?» – «Два!». «Ну, и почему Вы решили, что он более „опытный“?» – «Он до 8 месяцев был в отаре!» – с нескрываемой гордостью произнесла она... Мне нечего было больше сказать, тем более, что я прибыл в этот клуб вовсе не с целью выяснить, кто из них более «опытный», но я легко могу представить, какой «опыт» могла приобрести в отаре эта собака – наброситься стаей в 10-15 собак на несчастного волка, которые в степях, в отличие от волков сибирского севера, едва ли больше немецкой овчарки. Впрочем, когда в городе была-таки организована «собачья коррида», то эта самая руководительница не сумела найти ни одной ни кавказской, ни азиатской овчарки, чтобы доказать её «опыт» хотя бы в бою с бультерьером. И поступила, конечно, мудро!

Только после этого мы зашли, наконец, на площадку, как новый выпад в наш адрес. Навстречу нам шёл мужчина с огромным ротвейлером («Ну и мясорубка!» – подумал я про себя) и тут же сходу предложил мне: «Ну, отпускай своего!» Я объяснил, что вообще-то мы пришли сюда не за этим, но на всякий случай поинтересовался: «А что, он у Вас уже дрался с бультерьерами?» – «Да, выпустил уже одному кишки!» Я усмехнулся, но на провокацию не поддался. Впрочем, когда через 30 минут этот любитель острых ощущений увидел, как работает Чарлик с рукавом и как непросто его, в отличие от всех кавказо-азиатских овчарок и прочих «служебных» собак, оторвать, он больше уже не подходил ко мне с подобными предложениями.

Вообще-то, как ни странно это звучит, но Чарлик дрался очень редко, поскольку я по возможности не позволял ему этого, а к тому же он был почти всегда в наморднике и обязательно на поводке. Но что делать, если соперник – серьёзная собака, не оставляющая никаких шансов на мирный исход?

Однажды Чарлик (было тогда ему около года), гуляя в парке во всей своей амуниции (поводок и намордник), приударил за молодой сукой бультерьера. Вдруг неподалёку от них появился взрослый ризеншнауцер. Когда Чарлик счёл «непозволительным» слишком близкое присутствие соперника, он издал глухой рык, который не оставлял никаких сомнений и предлагал сопернику удалиться (самое время для хозяйки собаки взять её на поводок). Ризеншнауцер (сам не робкого десятка и известный задира) мгновенно принял вызов и, зарычав в ответ, приготовился к прыжку. Был он, естественно, без поводка, а такую мелочь, как намордник, у нас вообще не принято надевать на прогулках даже на самых злобных собак. Что мне оставалось делать? Подтянув поводок, я буквально в последнюю секунду успел сбросить с Чарлика намордник и они бросились друг на друга, что называется, лоб в лоб. И почти в ту же секунду раздался жалобный визг и все увидели Чарлика, вцепившегося прямо в морду ризеншнауцера и «буксирующего» его на себя по поляне. Слава Богу, захват оказался не капитальным, а только резцами, так что мне удалось буквально оборвать Чарлика резким рывком поводка от ризеншнауцера. Удивительно, но после этого хозяйка ризеншнауцера высказала мне «недоумение» – мол, зачем это я снял с Чарли намордник (?!). Видимо, пусть бы его кусали, а не он – хотя и в честном бою.

Это к вопросу о быстроте и реакции.

Однако как же всё-таки ведёт себя бультерьер, попавший в нешуточную передрягу? Я поясню это на ещё одном (и последнем на эту тему) примере.

Ранней весной, когда было уже тепло, но лежал ещё снег (в такую погоду грех сидеть дома!), мы направились с Чарли погулять в ближайший парк. Было тогда ему чуть больше полутора лет. Ничто не предвещало беды. Он благодушно уже играл с боксёршей, пока вдруг к ним не приблизился огромный сенбернар. Вообще-то эта порода известна своим добродушием и уравновешенным нравом. Может быть поэтому я поначалу не придал этому должного значения. Если бы это были ротвейлер или овчарка, то я в первую очередь попросил бы хозяина отозвать свою собаку, а если бы и это не помогло, то в зависимости от намерений «пришельца», может быть, и снял бы с Чарли намордник. Но тут... сенбернар! Я даже не расслышал, успел ли Чарли что-то «сказать» ему, как неожиданно сенбернар напал и тут же схватил моего бедного (в смысле лишённого способности защищаться) пёсика прямо за шею, но, слава Богу не за горло, а сверху и сбоку. Что ни говори, но сенбернар был всё-таки хорош! Такую бы хватку да некоторым бультерьерам! Он, похоже, совсем не собирался выпускать «добычу» и всё сильнее сжимал свои челюсти. Бедный Чарлик не издал ни единого звука, хотя можно себе представить, каково ему было, не выразил никаким образом просьбы о пощаде за все те две-три минуты, что находился в пасти сенбернара. Напротив, всё это время он вновь и вновь пытался освободиться и вцепиться в «агрессора», но дурацкий глухой намордник не позволял ему это сделать. Как ни странно, хозяйка сенбернара с поразительным спокойствием наблюдала за происходившим, не вмешиваясь. Сенбернар был настолько велик и силён по сравнению с Чарли, что легко оторвал его, держа по-прежнему в пасти, от земли, так что только задние ноги касались её. Но Чарлик не был бы бультерьером, если бы и в этом положении – на весу! – не отказался бы от борьбы! И всё-таки терпение вскоре лопнуло, но его, а моё: «Снимай собаку или я сниму с него намордник!» (Не знаю, правда, как бы я это сделал, поскольку вся шея маленького буля была в огромной пасти сенбернара, а его губы надёжно закрывали пряжку намордника.) В ответ я лишь услышал: «А всё уже...» Я до сих пор не могу понять, что означала эта фраза – бессилие что-либо сделать или нежелание, вернее желание покончить таким вот простым образом с этим «несуразным существом»? Я достал из кармана палочку, которую всегда специально носил при себе для таких случаев, зная, что Чарлик не умеет добровольно отпускать свою «добычу» – всегда требовалось «оперативное вмешательство». (Впоследствии палочку ввиду её непрочности заменила металлическая рукоятка от плоскогубцев в полиэтиленовой оболочке). Но палочка не понадобилась. Вернее понадобилась, но не хозяйке сенбернара, а мне и чуть позже. От бесконечных попыток Чарлика высвободиться от захвата его намордник неожиданно слетел и «дело» тут же повернулось на 180 градусов. Чарлик мгновенно ухватил сенбернара за губу, да так, что тот, взвизгнув от боли, сразу же его выпустил. Я тут же бросился, но теперь уже на помощь сенбернару (когда я потом рассказывал эту историю знакомым, то меня никто не мог понять: зачем нужно было это делать? Пусть бы Чарлик сам отомстил за себя!). Чарлик ещё долго держал сенбернара, но теперь уже за ухо, пока мне удалось, наконец, раскрыть его челюсти. Потом до меня доходили «жуткие» истории, как гадкий бультерьер изодрал ухо сенбернару... В другой раз мне, может быть, и было бы жалко его, если бы не вид, который имел Чарлик после сражения. Оттого, что он был всё время на весу и непрерывно старался вырваться, рана от клыка сенбернара была настолько широка и глубока, что туда можно было бы как в таксофон запросто забрасывать 15-копеечные монеты. Впрочем, рана через несколько дней затянулась (это одно из свойств бультерьера – почти также было и тогда, когда после неудачной попытки «не дать подраться» он от резкого рывка поводка в развороте угодил кончиком хвоста прямо в пасть ротвейлеру и тут же лишился последнего позвонка), но рядом образовалась огромная (сантиметра два в ширину и добрых шесть сантиметров в длину) гематома. Эту «боевую награду» Чарлик носил на себе, хотя и без особой гордости, поскольку нелегко было выпрямить шею, не меньше месяца.