Текст книги "Контрудар из будущего"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Катрин метнулась сзади машины, вмиг пролетела три метра до стены дома. По девушке не стреляли, то ли не заметили, то ли просто опоздали. Катрин вжалась спиной в дверь подъезда. Мертвая зона. Дверь заперта. Покрашенные коричневой краской резные завитушки врезались между лопаток.

Любимов прополз чуть вперед, высунулся из-за капота, выстрелил. Ему ответили с опозданием.

Не профи.

Вдохновленная этим, девушка двинулась вдоль стены. Метрах в трех замер убитый Ефремов. Кровь аккуратными струйками заполняла впадины между камнями. Самозарядная винтовка так и манила взгляд Катрин. С такой машинкой можно и повоевать, не то что эти самопалы времен Первой мировой. Но жадность сейчас неуместна. Если тебя до сих пор не заметили, то уж вояж за «СВТ» [19]19
  «СВТ» – самозарядная винтовка Токарева.


[Закрыть]точно привлечет внимание. Катрин кралась вдоль стены. «Парабеллум» оттягивал руку. С противоположной стороны улицы на девушку смотрели десятки окон. Заходящее солнце блестело в стеклах, и Катрин не оставляло ощущение, что за нею кто-то следит.

Сейчас какой-нибудь престарелый петлюровец как врежет картечью из двустволки.

Ступать было больно. Осколки стекол врезались в пятки сквозь истончившиеся до прозрачности подошвы тапочек. Большой палец любознательно торчал из дыры. Так и в йога превратишься. Стрельба прекратилась. Лейтенант экономил патроны. Над аптекой тоже выжидали. Стрельба в других районах города, взрывы на окраинах казались безмерно далекими. Куда слышнее был ехидный скрип стекол под ногами.

Вот и угол дома с аптекой. Катрин хотела обойти его с тыла. Выбивать аптечную, наверняка не фанерную дверь или бить витрину нежелательно. Шума будет много. Во двор вели крепкие ворота и калитка. Заперто. Придется через верх. Катрин засунула пистолет за ремень, подпрыгнула.

Любимов очень вовремя выстрелил по чердачному окну. Оттуда начали палить в ответ. Катрин подтянулась, и в это время загрохотал пулемет. Сидя верхом на заборе, девушка оглядела двор. Куча угля, старый велосипед, сараи. Катрин соскользнула с забора.

Вдоль стены тянулась низкая пристройка – вход в подвал. Над ним балкон. Девушка запрыгнула на покатый черепичный скат подвального входа, оттуда без труда дотянулась до балкона. Витые прутья ограды балкона заскрипели, но выдержали. Катрин закинула ногу, колено уперлось во что-то ужасно неудобное. Давя стон, девушка выпрямилась.

Наверху гремел пулемет. Теперь он бил короткими очередями. Надо думать, патроны у «аптекарей» тоже были в дефиците.

Катрин прислонилась к стене спиной, перевела дух. Пора переходить к активным действиям. Потрогала ручку двери. Заперто. Куркули осторожные. Дождавшись очередной перестрелки, стукнула рукояткой пистолета по стеклу. Кажется, зазвенело громче пулемета. Отодвинув щеколду, Катрин скользнула вовнутрь.

После хоть и угасающего, но яркого солнечного света оказалась в смутной полутьме. Громоздкая мебель, чехлы на стульях, низко опущенный к столу абажур. Бу-бу-бу – глухо проговорил пулемет наверху. Катрин двинулась вперед.

Коридор. Глаза привыкли к темноте. В поисках лестниц наверх Катрин скользила по мягкой ковровой дорожке. Тумбочка. Тускло мерцает старый телефонный аппарат. Темный прямоугольник зеркала. Еще дверь. Тихо. Beшалка. Группка пальто и плащей. Призрак казненных через повешенье…

Входная дверь. Опять заперто. Катрин осторожно повернула защелку. Клацнуло, как будто затвором. На лестнице пахло прохладой и влажной уборкой. Наверху короткая строчка пулемета простучала громче. Дверь на чердак открыта. Но до чердака есть еще эти… стрелки-охотники на третьем этаже. В последние минуты винтовочных выстрелов девушка что-то не слышала.

Ступала Катрин совершенно бесшумно. Еще бы, все равно что босиком. Только бы они никаких гвоздей здесь не накидали.

Площадка третьего этажа. Две двери. Куда? Налево? Направо? Дальше деревянная лестница на чердак. Темнеет распахнутый люк. Туда?

Дверь с правой стороны с грохотом распахнулась. Катрин машинально присела. На лестницу вывалились две фигуры. Мелькнул винтовочный ствол… Девушка вскинула «парабеллум». Грохнуло как из пушки. Вспышка выстрела порядком ослепила и саму Катрин. Она нажала на спуск еще два раза, целясь чуть ниже, и откатилась к лестнице.

Кто-то стонал. Из глубины квартиры выстрелили. Пуля стукнула в стену высоко над головой. В квартире закричали. Слов девушка не разобрала. Что-то со звоном опрокинулось. Катрин различила два тела, лежащие в дверях. Верхнее шевелилось. Катрин выстрелила не раздумывая. Донесся громкий вздох. Из квартиры начали торопливо стрелять. Над головой снова ожил пулемет. Катрин скорчилась на холодных ступеньках, в бок давили ножны штыка. Сверху сыпалась пыль и известь.

Человек, поспешно высадивший обойму в сторону лестницы, снова закричал. Ему, кажется, ответили. Катрин выдернула из-за спины «наган». Не поднимаясь, доползла до двери. Локти разъезжались в липком. Прячась за неподвижными телами, Катрин выстрелила в темноту за дверью сразу из двух стволов. И тут же прыгнула вперед. Под ногами спружинила забаррикадировавшая дверной проем плоть. Девушка откатилась в сторону, сшибла ореховую тумбочку. Сверху, прямо на голову, упал телефонный аппарат. Блин. Плюс телефонизация всей страны…

В дальней комнате что-то происходило. В коридор под углом падал дневной свет, и Катрин видела гильзы на ковровой дорожке, приоткрытую в конце коридора дверь, белеющий унитаз за нею. В коридор, словно кукушка из часов, выскочил человек, не целясь выстрелил из короткого карабина. Девушка ответила ему из «нагана», – не попала, обозлившись, швырнула по направлению унитаза увесистый телефонный аппарат. Швырять средство связи занятой револьвером рукой – дело неумное. До туалета телефон не долетел, звеня и бренча, покатился по коридору. На эту провокацию осажденные немедленно ответили стрельбой. «Да сколько же их там?!» – изумилась Катрин. Как минимум трое стреляли одновременно. «Больше без гранат из дому не выйду. И вообще, самое время отправляться восвояси к химическому пиву».

Вместо того, чтобы последовать этой, совершенно разумной мысли, девушка поднялась и, крадучись, двинулась вперед, стараясь держать на прицеле дверной проем, из которого так шустро выскакивал человек-кукушка.

Она слышала обрывки нервных фраз, но говорили на украинском, и девушка никак не могла уловить суть. Все же по тону она почти догадалась.

Когда трое мужчин одновременно выскочили в коридор, Катрин, упав на одно колено, открыла стрельбу первой. Стрелять пришлось почти в упор. Из бандеровцев, не ожидавших, что противник окажется так близко, выстрелить успел только один. В прижавшуюся к стене девушку пуля карабина не попала, зато лихорадочно плюющиеся огнем стволы в руках Катрин находили цель безошибочно. Но три конвульсивно дергающиеся фигуры никак не желали падать. Курок «нагана» клацнул вхолостую. Катрин попятилась от неуязвимых силуэтов. И тогда они начали валиться на пол. Задыхаясь, Катрин поняла, что враги не падали только из-за тесноты – коридор был слишком узок для трех крупных мужчин. Девушка не успела рассмотреть сползающие на ковровую дорожку тела и разбитый унитаз за превращенной в решето дверью. В коридоре потемнело – на Катрин рванулся четвертый националист. Грузный, пожилой. Страшное, ненавидящее лицо с седыми отвислыми усами.

– Дерьмо собаче. Москали вошивы! – В занесенной руке сверкнула сабля.

Катрин вскинула «парабеллум». С левой руки она стреляла похуже. Но здесь не промахнешься: ствол пистолета почти упирался в широкую грудь. Щелк – фишка затвора нелепо застыла в верхнем положении – осечка.

– Задушу, сосунок! – сабля зацепила провод, сшибла лампочку, хлопнувшую игрушечным выстрелом.

Катрин успела отпрыгнуть. Престарелый бандеровец действовал не слишком резво.

– Шкодливый комунячий кобель! – зарычал старик, напирая.

Девушка швырнула ему в грудь «парабеллум», выхватила штык.

– Мэрзотник! – прорычал усатый.

Свистнула сабля. Катрин уклонилась. Ударила пяткой в слоновье колено. Свалить такого великана было сложно, но старик покачнулся. Девушка, яростно шипя, прыгнула прямо на широкую грудь. Ударить саблей неповоротливый поборник незалежной опоздал. Катрин, впиваясь ногтями, обхватила большую лысую голову, запрокинула назад, одновременно вонзила штык под подбородок.

В последний момент старик рассмотрел девушку. В глазах мелькнуло удивление. И в тот же миг благородная седина усов окрасилась кровью.

Катрин отскочила. Рука усача вяло приподнялась, но полоснуть саблей не хватило сил. Большое тело завалилось назад. Печально брякнул клинок.

«Давненько меня не пытались именно зарубить, – Катрин лихорадочно вталкивала в барабан „нагана“ патроны. Руки тряслись. – Ненавижу револьверы. И старость ненавижу. Дурь одна. И я дура».

Катрин перешагнула через еще хрипящего усача, подняла «парабеллум». Теперь затвор послушно встал на место. В обойме оставалось еще два патрона. Не оружие, а чистый фашизм. Девушка выдернула из-под тел старый кавалерийский карабин. Кто-то из сгрудившихся в узком коридоре людей еще дышал. Пробитые легкие судорожно ловили воздух. Под эти ужасные хрипы Катрин перешагнула через тела. Держа наготове карабин, заглянула в комнату. Пусто. Перевернутые стулья, составленные к стене горшки с цветами, большой портрет Тараса Шевченко, висящий между книжными шкафами. Пододвинутый к окну стол. Распотрошенные пачки патронов. На улице почему-то стреляли активнее. Нервно огрызался пулемет на чердаке. Девушка поспешно сгребла со стола патроны. С отяжелевшими карманами выскочила в коридор.

На лестничной клетке поскользнулась и чуть не загремела вниз. Черт, кровищи! Горестно подумала о себе: «После тебя, сержант, как на бойне». Карабин тоже лип к рукам.

На улице, судя по пальбе, шел форменный бой.

Катрин на цыпочках поднялась по лестнице. На чердаке клубился жаркий пороховой воздух, в слуховое окно падал сноп рыжего закатного солнца. Блестела россыпь гильз. Пулеметчики почему-то переместились к другому окну.

Пригибаясь, девушка прокралась между пыльными столбами, обошла корзину со старыми игрушками. Подслеповатый заяц укоризненно смотрел на пришелицу единственным глазом.

У окна возились двое.

– Швыдче! Швыдче! – пробормотал один. Пулемет выдал короткую очередь и захлебнулся. Мужчина яростно задергал затвор старого «браунинга». – Пся крев! – пискляво выругался другой, звеня пулеметной лентой.

Катрин прислонила к балке карабин, вытащила из-за пояса «наган». Негромко сказала:

– Кончайте бал. Москали пришли.

Пулеметчик дернулся, словно ошпаренный, обернулся. Его товарищ взвизгнул. Катрин дважды выстрелила. Большой бандеровец повалился без звука. Тот, что щуплее, жалобно вскрикнул, поворачиваясь, опустился на колени. Лучше бы не поворачивался, – совсем мальчишка – усишки едва пробились. Сопляк.

Стиснув зубы, Катрин выстрелила еще два раза.

На улице действительно шел бой. Десятка полтора разномастно одетых мужчин с двухцветными повязками на рукавах отступали по направлению к Соборной площади. Очевидно, их и прикрывали пулеметчики с чердака. На отступающих наседал взвод красноармейцев, поддержанный броневиком. Юркий «ФАИ» [20]20
  «ФАИ» – легкий бронеавтомобиль, устаревший к 1941 году.


[Закрыть]щедро поливал пулеметными очередями улицу. Огонь бронеавтомобиль вел практически неприцельный, по-видимому, считая основной задачей напугать всю округу и не оставить ни единого целого окна. Тем не менее повстанцы несли потери. Раненый мужчина в светлом, перехваченном ремнем пиджаке пытался отползти к тротуару. Еще один вис на плечах собратьев по оружию. Да, удрать от шустрой бронированной черепахи, вооруженной пулеметом, – дело сложное.

Катрин с тревогой глянула на свою полуторку. Лейтенанта не было видно. Или затаился, или его все-таки подстрелили.

«Жовто-блакитны» попробовали выломать дверь двухэтажного дома, чтобы укрыться внутри. Дверь не поддалась. От метких выстрелов красноармейцев упали еще двое. Повстанец в фуражке выбил прикладом окно в полуподвал, начал вышибать сапогом остатки переплета. Остальные залегли прямо на мостовой, отчаянно отстреливаясь.

«Ну уж нет, – подумала Катрин, – сейчас засядете здесь, а мне ночевать на чердаке придется?»

Националисты были видны как на ладони. Девушка прижала к плечу приклад пулемета. «Браунинг» выдал скупую очередь и заткнулся, патрон опять перекосило. Но и этого хватило. Один из повстанцев упал. Остальных поразило поведение изменившего национальным интересам пулемета. Завертели головами. От пули со стороны красноармейцев ткнулся в мостовую еще один «двухцветный».

Повстанцы начали бросать винтовки и поднимать руки. Поскольку делали они это лежа, оставались сомнения, заметят ли капитуляцию красноармейцы. Бронеавтомобиль, правда, строчить из своего «ДТ» прекратил. Националисты начали осторожно подниматься и тянуть руки выше. Человек в фуражке прислонил винтовку к стене. Неторопливо вытащил из кармана брюк небольшой револьвер, поднес к виску. Катрин видела, как дрогнула его рука. Человек кинул ненавидящий взгляд на столпившихся с поднятыми руками повстанцев и вдруг бросился бежать.

– Стой, гад! – заорал кто-то из подошедших ближе красноармейцев. – Стрелять будем!

Бандеровец метался из стороны в сторону. Застучали выстрелы, с беглеца слетела фуражка, но сам он, резко меняя направление, несся по брусчатке. Сейчас скроется за замершей посреди мостовой полуторкой.

«Лихой, однако», – с уважением подумала Катрин, поднимая карабин. Выстрелить не успела. Из-за капота грузовика поднялась окровавленная голова Любимова. Он прицелился из «нагана». Бандеровец заметил лейтенанта, метнулся в сторону, поднимая свой кургузый револьверчик. Стукнул выстрел «нагана». Беглец споткнулся и покатился по мостовой. Когда он замер, широко раскинув руки, его голова почти касалась сапога убитого Ефремова.

«Безумие какое-то. Чекисты, „бандеры“, политруки, гитлеровцы, беженцы. И никакого просвета впереди. Совсем больной мир». Катрин машинально вытащила из пулемета затвор, зашвырнула в дальний угол чердака. Посмотрела на лежащие у окна тела. «Это будет длиться бесконечно. Каждый уверен, что прав. У каждого Родина, Фатерлянд, нэнька Украйна. И у меня Родина. Недобрая, вороватая, своя. Все равно Родина. Еще немножко, товарищ сержант».

Катрин нагнулась и принялась стягивать с убитого парнишки короткие сапоги. Размер вроде бы подходил.

Держаться на ногах Любимову было тяжело. Пуля, чиркнувшая по лбу и подпортившая ухо, порядком контузила лейтенанта.

– Плывет все, – пожаловался парень. – Стрелял как во сне. Дом-то едва видел. Как ты там справилась?

– Да, горожане, аптекари. Они и норм ГТО ни разу не сдавали, – пробормотала Катрин, осторожно накладывая пластырь на рассеченное ухо.

Любимов зашипел от боли.

– Терпите, товарищ лейтенант. А то ваш слуховой аппарат совсем отвалится.

Они сидели в аптеке. Бойцы комендатуры взломали дверь, обыскали дом. Забрали оружие и погрузили в подошедший грузовик убитых. Вопросов девушке никто не задавал. Катрин выбралась из дома проверенным путем через балкон и на глаза злым бойцам не попалась. Теперь на углу торчал патруль с пулеметом.

Катрин полазила по полкам, нашла склянку с нашатырным спиртом. Любимов вдохнул, отшатнулся.

– Да это хуже боевых газов!

– Зато в мозгу просветлеет. Бери пузырек. Тебе в госпиталь надо.

– Какой госпиталь? Поспать бы часа два, – лейтенант с трудом поднялся. – Машину завести, пока не стемнело.

На улице смеркалось. Отдельных беспорядочных выстрелов вокруг комендатуры, в районе старого замка и в центральной части города стало меньше. Но на северной окраине Львова слышались непрерывная пальба и взрывы. Небо там озарялось широким заревом.

Лейтенант возился с радиатором. Катрин подсвечивала ему тусклым фонариком. Плечо девушки оттягивала тяжелая самозарядная винтовка, унаследованная от павшего в перестрелке с националистами чекиста. Отмечаться в комендатуре теперь не было никакой нужды, да Любимов, похоже, и забыл про формальности. Катрин смотрела на едва видимые в быстро сгущающейся темноте пятна крови на камнях булыжной мостовой. Может, хватит? Пора домой. Хватит Галиции. Хватит убивать. Под комбинезоном все чесалось. Невыносимо хотелось принять душ.

Лишившаяся фар и лобового стекла полуторка, наконец, завелась. Довольный Любимов послал девушку взять воды про запас. Радиатор подтекал. Волоча помятую и воняющую бензином канистру, Катрин твердо решила проводить лейтенанта до полка и немедленно «эвакуироваться» самой. Глупо, конечно. Чужой парень, ростом – метр с кепкой. Смешно просто. А вроде уже не чужой. Жалко будет, если не доедет. Заснет, вырубится прямо за рулем со своим сотрясением мозга. Ладно, доведем парня до родной части.

Сидеть на простреленном сиденье было неудобно. Катрин ерзала, пока лейтенант не посоветовал подложить старую замасленную гимнастерку, лежавшую под сиденьем. Девушка уселась на липкий ком. Все равно комбинезон грязный. Ночной ветер врывался в кабину, бил по лицу запахами ночи и войны. Грузовик, неуверенно петляя по незнакомым улицам, двигался к северо-восточной окраине города. А на севере все шире разгорались пожары.

* * *

– Даю пять минут, – сказал подполковник Тарасов.

Колонна опять встала. Здесь, в пригородах, разрозненные группы националистов оказывали особенно упорное сопротивление. И грузовики, и тягачи артдивизионов были слишком уязвимы. Командир полка не желал терять ни одной машины.

Из углового дома, прячущегося в тени деревьев, все еще стреляли. Попятившиеся из-под пуль машины забили узкую улицу, не давая подойти танкам. По дому вели огонь сразу несколько пулеметов, но оттуда все еще стучали винтовочные выстрелы. Время уходило. Два легких танка обошли затор по соседней улочке и, проломив заборы, выползли прямо на угол. Передний «ОТ-26» [21]21
  «ОТ-26» – советский огнеметный танк. Боевая масса – 9 т. Экипаж – 2 чел. Вооружение – один огнемет, один 7,62-мм пулемет.


[Закрыть]качнулся на узких гусеницах и плюнул огненной струей. Загорелись деревья. Второй выстрел угодил щедрой дозой огня прямо в окно. Крики прорвались сквозь треск пламени и выстрелы. Через несколько секунд дом пылал, словно сложенный из спичек. Несколько пулеметных очередей в огонь, и танкетки тронулись вперед.

Время, время! Отделу «К», как и всей Красной Армии, катастрофически не хватало времени…

5

Майор Васько лежал на заднем сиденье «эмки», высунув босые ноги наружу. Сиденье было коротковато, но командир полка привык к подобному отдыху. Сон накатывал неуловимыми мгновениями и тут же уходил. Майор не знал, можно ли подобное назвать бессонницей? Он привык к этому болезненному состоянию, длящемуся уже много месяцев. Судя по тому, что Васько до сих пор не спятил и был способен к напряженной работе, организм все-таки успевал отдыхать.

Не открывая глаз, майор слушал отдаленный гул артиллерии. К вечеру канонада поутихла. И немцы, и разрозненные части Красной Армии пытались передохнуть и привести себя в порядок. К западу и северу от Львова продолжали оказывать сопротивление попавшие в окружение остатки 6-го и 27-го советских стрелковых корпусов. На востоке у Бродно прорвавшимся немцам преградили дорогу 15-й и 22-й мехкорпуса. «Калька» начинала оказывать свое воздействие. Но единого фронта у Бродно еще не было. Советские войска никак не могли разобраться в собственных перепутавшихся частях. Связь между корпусами по-прежнему отсутствовала. Армейская разведка в основном бездействовала. В свою очередь передовые подразделения 1-й танковой группы немцев, оторвавшиеся от тыловых подразделений, нуждались в пополнении горючим и боеприпасами. Крошечная пауза в самом начале долгой войны.

Посреди этой паузы в нескольких километрах от шоссе Львов – Бродно затаился полк майора Васько. Дальше к юго-западу концентрировались остальные войска 8-го мехкорпуса. Ближе ко Львову группировались растрепанные, но выполнившие приказ дивизии 4-го мехкорпуса. О странном приказе, приведшем корпус сюда, лучше всех знал подполковник Тарасов. Рискованная игра в фальшивые, но очень похожие на настоящие директивы и приказы входила в решающую стадию.

Майор Васько открыл глаза, посмотрел в темный потолок машины. К отдаленной артиллерийской перестрелке прибавились более близкие разрывы. Серия, вторая… Работали ночные бомбардировщики. Советские или немецкие – не имело значения. На шоссе до самых пригородов не должно быть ни одной организованной части РККА. Беженцы, хаотично отступающие ошметки стрелковых дивизий, – их майор в расчет не принимал. Неизбежная помеха. Из-за нее сейчас невозможно заминировать шоссе. Впрочем, приближающиеся к Бродно немцы выйдут на дорогу восточнее.

Майор постарался отключиться. Случайные бомбардировщики его не интересовали. В расположении полка соблюдалась строжайшая светомаскировка. Для того чтобы заблудившийся бомбовоз вывалил груз на темные рощи, требовалось удивительное стечение обстоятельств. А в удивительное офицер отдела «К» не верил.

* * *

Катрин спала, привалившись щекой к стеклу дверцы кабины. Щека расплющилась, из приоткрытого рта тянулась тоненькая ниточка слюны. Девушка давным-давно так не уставала. Ей снился безлюдный берег лесной реки. Камышовые заросли, у которых прячутся хищные безмолвные щуки. Ветер с гор раскачивал ветви прибрежных ив. Потом все начало беззвучно вздрагивать, дергаться. Катрин испугалась, что тихий мир исчезнет, но не проснулась. Просто все потемнело и исчезло.

Машину сильно встряхивало. Катрин сглотнула слюну, теперь она упиралась в стекло лбом, но все равно не просыпалась. Только колени надежнее сжали винтовку.

Когда вернувшийся Любимов распахнул дверцу кабины, девушка, не успев открыть глаза, машинально вскинула револьвер.

– Тихо, тихо. Это я, – сказал лейтенант, предупреждающе поднимая ладони.

– Извини, заснула.

– Неудивительно. Я думал, хоть из машины выйдешь, когда бомбить начали.

– Бомбили? – вяло удивилась Катрин.

– Артиллеристов разнесло. Говорят, наши соколы и бомбили. Черт его в темноте разберет. Вперед не двинемся, пока машины не растащат. Может, поспим?

– Давай. Я в кузов. Здесь не вытянешься.

– В танке ты не сидела. Долго отдыхать не будем. Тронемся, как только дивизион двинется вперед…

Рядом заржала лошадь. Катрин поправила сползшую с поясницы шинель и поняла, что видит собственные ноги. Сапоги были чуть великоваты, но ходить можно.

Девушка села и выглянула за борт. Мимо двигались телеги. Бородатый возница безразлично глянул на Катрин. На телеге среди вещей лежали закутанные в одеяла, почти неотличимые от узлов дети. За телегой шла усталая, едва передвигающая копытами корова. Поскрипывали колеса, тускло блестел таз для варенья. Над шоссе висела туманная предутренняя дымка. Пахло росой и гарью.

Катрин неловко спрыгнула с машины. После вчерашнего бурного дня мускулы казались деревянными. Дальше по шоссе замерли серые, едва видимые в дымке силуэты машин. Катрин закинула на плечо винтовку, поеживаясь, отправилась в кусты. На обратном пути срезала подходящую веточку. Хорошо, когда не успеваешь слишком привыкнуть к настоящей зубной щетке. Быстренько почистив зубы, девушка прополоскала рот. Воды мало, вместо умывания пришлось просто протереть лицо влажным кусочком бинта.

Над шоссе стояла тишина. Телеги проехали. В армейских машинах спали или просто бросили технику еще ночью. Впрочем, раз телеги ушли, можно двигаться дальше и на полуживой полуторке.

Любимов подскочил, стоило постучать по голенищу сапога.

– Черт, утро уже!

– Не переживай. Если совсем не спать, толку тоже не будет.

Пока лейтенант заводил не желающую просыпаться полуторку, Катрин приготовила «завтрак». Из съестного оставался только сахар и пара поломанных сухарей. Исстрадавшийся грузовик наконец затарахтел. Любимов запихнул в рот горсть хрустящей смеси, торопливо запил из фляжки.

Торопились зря. Буквально метров через сто шоссе перегородил развернувшийся поперек проезда «Газ». Несколько бойцов начали сбрасывать прямо на обочину ящики со снарядами. Их торопил лейтенант с пушками на петлицах.

Любимов высунулся из кабины:

– Вы что, места получше найти не могли? Проезд перегородили. Сваливаете прямо в канаву. Как отсюда забирать боеприпасы будете?

– Приказано немедленно разгрузиться. Пока немцы не налетели. Проезжайте, не задерживайтесь, – огрызнулся лейтенант-артиллерист.

– Как же я проеду? Я ведь не на велосипеде, – удивился Любимов.

– Сейчас разгрузимся и отъедем. Давайте быстрее! – поторопил лейтенант своих бойцов.

– А снаряды? – не понял Любимов.

Артиллерист промолчал. Бойцы подтаскивали к заднему борту тяжелые ящики.

– Лейтенант, вы вообще понимаете, что делаете? – повысил голос Любимов.

Артиллерист, не поворачивая головы, пробурчал что-то себе под нос. Очевидно, нецензурное.

– Где ваш командир, где замполит? – Полный негодования Любимов соскочил на дорогу.

– Вам какое дело, лейтенант? Заняться нечем? – окрысился артиллерист.

– Не забывайтесь, товарищ лейтенант! – рявкнула из кабины Катрин. – Вы разговариваете с полномочным делегатом связи штаба корпуса.

– Нужно – тогда с командиром дивизиона разговаривайте. У меня приказ, – лейтенант-артиллерист слегка подтянулся, но отвечал, мягко говоря, с неприязнью. – А замполит еще вечером уехал.

Любимов быстро пошел вперед. Катрин вылезла на подножку, ненавязчиво прислонила к ноге «СВТ».

– Вы бы, товарищи бойцы, пока перекурили. А то как бы все обратно грузить не пришлось.

Лейтенант покосился на непонятную девицу, но возражать не стал. Очевидно, у него и самого оставались сомнения в целесообразности вываливания боезапаса в придорожную канаву. Бойцы отошли шагов на десять, сели на откос. Вид у них был замученный. Новенькое обмундирование выглядело грязным и засаленным, как будто война шла уже не первый месяц.

Катрин хмыкнула, вспомнив о собственном внешнем виде.

Дальше по дороге гудели двигатели. Несколько грузовиков пытались развернуться. Между ними ворочался горбатый тягач. Темнели остовы сгоревших машин. Один из грузовиков уткнулся бампером в канаву. Стояло несколько 122-мм орудий. Между всей этой беспорядочно стоящей и тыкающейся в разные стороны техникой можно было протиснуться с большим трудом. Зачем дивизион растопырился посреди шоссе, девушка догадаться не могла. Чуть дальше виднелась сосновая роща. По другую сторону шоссе стоял полузакрытый туманом хутор. Там бы пушкарям и остановиться.

К Катрин неуверенно подошел лейтенант.

– А вы, – артиллерист замялся, – товарищ, извините, из какого корпуса?

– Из 8-го. Я прикомандирована ЦК комсомола для связи и выяснения обстановки, – охотно отозвалась девушка. – По постановлению сверху, как смежный специалист.

– Понятно, – кивнул ничего не понявший лейтенант. – А во Львове, не знаете, что происходит? Говорят, немецкий десант в городе?

– Националистическая агентура выступила, но ее уже добивают.

– Да? – В голосе лейтенанта сквозило и облегчение, и недоверие. – Вроде бы даже танки применяли?

– А что ж, неужели жалеть этих белогвардейцев хохляцких, когда они в спину с чердаков бьют? По законам военного времени с ними и обошлись. Какие сомнения?

– Да я не к тому, что сомневаюсь в чем-то. Общую обстановку до нас совсем не доводят. Как дивизион сформирован, еще и трех месяцев не прошло. Личный состав неоднородный. Всякое болтать начинают.

– Пресекайте, товарищ лейтенант, безо всякой жалости. На то вы и командир Красной Армии. Я вместо вас следить за дисциплиной не буду. Я хоть и комсомольский работник, но по другой части. Хотя, если наблюдать, как вы лихо боезапас в канаву сваливаете, поневоле задумаешься.

– Да я что? Приказ, – лейтенант потупился, неопределенно махнул рукой куда-то по дороге, – у меня командир есть.

– Повезло, – Катрин хмыкнула, – будет на кого сослаться, когда до Москвы отступим.

– До какой Москвы? – вскинулся лейтенант. – Я сам из Серпухова. Не бывать там немцам. На старой границе насмерть встанем.

– Там тоже командиры будут. А если нет, всегда на низкий боевой дух бойцов «неоднородного состава» сослаться можно, – негромко сказала Катрин.

– Вы хоть и из ЦК, а так говорить не смейте, – у лейтенанта даже челюсть выпятилась. – Мы за Родину насмерть встанем, где прикажут.

– Верю. Только у тебя на петлицах пушки или у меня что-то со зрением? Снаряды свалили, орудия побросаете. На хрена ты Родине без пушки с боекомплектом нужен? В штыковую пойдешь? Так хоть винтовку у бойца отбери.

– Так приказ же! – почти выкрикнул артиллерист. – Вывести личный состав. Ночью пятерых убило, тягач разбомбило. В двух других тягачах горючки километров на тридцать. На одном «СТЗ» [22]22
  «СТЗ» – транспортный тягач. Использовался для буксировки тяжелых орудий.


[Закрыть]далеко не уйдем. Разбомбят ведь засветло.

– Тогда конечно. Тогда да. Тогда ты, лейтенант, добежишь до своего Серпухова. Там дадут тебе новенькую 122-мм дуру. В Серпухове их мно-ого. В ножки тебе дома поклонятся за то, что привел гостей из Европы.

Казалось, лейтенант сейчас схватится за кобуру.

Катрин спрыгнула на землю, закинула за спину винтовку:

– Пойдем.

– Куда?

– Снаряды загрузим. Если уж решили драпать налегке, то хоть в нормальном месте сложите. Может, пригодятся кому.

Катрин съехала по скользкой от росы траве вниз, уцепилась за ручку ящика. Блин, тяжеленный какой. У бойцов эта работа получалась лучше. Девушку попытались оттеснить, но она упорно помогала и не заметила, как подбежал Любимов.

– Товарищ Мезина, они уходят и матчасть бросают! Их майор меня послал и уже укатил. Сволочь тыловая. «В связи со сложившейся обстановкой». Авиации, гад, боится.

– Не ругайся. У майора небось семья в Караганде. Шутка ли, в такую даль драпать придется, – Катрин покосилась на сопящего от натуги лейтенанта-артиллериста.

Большая часть ящиков вернулась в машину. Правда, бойцы начали растерянно переглядываться.

– Может, свяжешься с комполка? Он недалеко.

Любимов несколько смутился.

– Я на танковой рации могу. А на полковой не очень. У вас, лейтенант, радисты остались?

– Радисты есть. Связи нет вторые сутки, – пробурчал артиллерист.

– Попробуйте на нашей. Радиста нашего… Смертью храбрых. Да не возитесь. Немцы кофе попьют, действительно бомбануть могут, – намекнула Катрин.

Оба лейтенанта рысью убыли искать радиста.

Катрин тянула ящик в паре с рослым бойцом. Красноармеец поглядывал на нее, но молчал.

– Я тебя возбуждаю или еще чего?

– Комбез у вас…

– Ну да, кровь, – Катрин похлопала по штыку на поясе. – Вчера с немецкими мотоциклистами познакомились. Ничего парни были, приветливые. Там и лежат, суки. А за вид извините. Переодеться не во что.

– Работает? – нетерпеливо спросил Любимов.

– Не могу знать, – пробормотал младший сержант, не поднимая головы. – У нас не такая модель была.

– Да ты чего, Ковальчук? – изумился лейтенант-артиллерист. – У нас такие же аппараты.

– Не включается, – мрачно сказал радист, трогая ручки настройки.

– Позвольте мне посмотреть, товарищ Ковальчук, – вежливо сказал только что подошедший к машине капитан.