Текст книги "Первое поражение Сталина"

Автор книги: Юрий Жуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

«Принимая русскую формулу «без аннексий и контрибуций, с правом самоопределения народов» на словах, германский империализм на деле стремится и к захватам, и к контрибуциям, и к насилиям над волей народов. Ярким доказательством этого служит оккупированная немецкими войсками Польша. Ничем иным, как замаскированной аннексией, является кюльмановское «самоопределение» края под видом помещичье-буржуазной власти, навязанной польскому народу (Регентский совет), или проявление «воли» польского населения представительством, избранным под опекой оккупационных войск, или, наконец, частичный только, по мере стратегической возможности, вывод немецких войск из края…

Пролетариат Польши непоколебимо верит, что русская революция, отбросив все компромиссы с империализмом, даст ему достойный революционный отпор трудящихся масс и, верная до конца своим принципам, ускорит международный пролетарский штурм против господства капитала – виновника варварской бойни, гнёта и эксплуатации».¹²⁵

Вторым документом стала принятая единогласно резолюция «По вопросу о мире», предложенная Троцким. Выражая наметившуюся тенденцию, она, в частности, гласила:

«Центральные империи завладевают поляками, литовцами, половиной латышей, частью украинцев, белорусов и эстонцев и, лишая их права на действительное самоопределение, насильственно утверждают в их среде господство привилегированных и имущих верхов. Таким образом, военная оккупация, которую Центральные империи намерены сохранить и после заключения всеобщего мира, прямо направлена против осуществления демократического мира на началах, провозглашённых российской революцией.

Всероссийский съезд выражает свою глубокую уверенность в том, что эта аннексионистская политика (контрреволюционные меры) окажется бессильной отрезать трудящиеся массы России от трудящихся масс Германии.

В могущественном протесте рабочих Вены, Нижней Австрии и Венгрии против аннексионистского мира, в пробуждающемся революционном движении пролетариата Германии Всероссийский съезд усматривает лучшую гарантию против империалистического мира, основанного на порабощении и насилии и замаскированной контрибуции».¹²⁶

В таком, оказавшемся тщетным, уповании на поддержку извне европейского пролетариата утонуло, оказалось незамеченным выступление, которое должно было бы стать предметом самого серьёзного обсуждения. Робкий протест делегатов– членов Белорусской социалистической партии – против разгона в Минске 17(30) декабря 1917 года, то есть ещё до вторжения немецких войск, Белорусской Рады. Вернее, Всебелорусского съезда, единственной резолюцией которого стало предложение сделать Россию федеративной республикой. Съезда не самозванного, а вполне законного, санкционированного наркомом по делам национальностей Сталиным.

Отреагировал на протест лишь один делегат. Тот, кто и осуществил жёсткую акцию – председатель СНК и нарком внутренних дел Западной области и фронта К.И. Линдер. Объяснил свой поступок некими «махинациями, при помощи которых Белорусская Рада пыталась фальсифицировать политическую организацию Советов в Белоруссии и при помощи которых она пыталась вступить в борьбу с действительной властью рабочих, солдат и крестьян Западной России».¹²⁷

Иными словами, на съезде вскрылось «опасное явление, характерное и для Украины. Естественная конкуренция в борьбе за руководство местными и областными советами между большевиками и социалистами. То, что вскоре и привело к затяжной, кровопролитной гражданской войне Центра с социалистами, становившимися сепаратистами.

…С докладом по второму вопросу повестки дня съезда – национальному – выступил Сталин. Он строго придерживался существа проблемы. Не обмолвился ни о мирных переговорах, ни о мировой революции. Но не преминул воспользоваться предоставившейся возможностью, чтобы повторить всё то, о чём писал, о чём говорил ещё весной 1917 года.

Почему же Сталин смог так поступить? Да только потому, что неожиданно для себя обрёл, наконец, поддержку. В первый раз – 11(24) января, за четыре дня до доклада, на заседании ЦК. Когда мрачно комментировал явно неудачно для партии развивавшиеся события в Европе.

«В октябре, – пессимистически констатировал он, – мы говорили о священной войне против империализма потому, что нам обещали, что одно слово «мир» поднимет революцию на Западе. Но это не оправдалось /выделено мной – Ю.Ж./».¹²⁸

Во второй раз Сталин ощутил свою несомненную правоту накануне доклада на съезде Советов. Тогда, когда представил, что являлось обязательным, проект резолюции на рассмотрение своей, большевистской фракции.

Выступая там, подчеркнул основной тезис. С одной стороны, вроде бы нельзя не признавать демократический принцип самоопределения. Однако с другой – приходится учитывать и его реакционную роль, что столь явно продемонстрировала политика Украинской Рады. Потому и надо установить – принцип этот не должен быть фетишем. Использовать его следует только в интересах социализма.

Далее Сталин заметил, что многие товарищи уже признали принцип самоопределения явно устаревшим. Поняли – настало время противостоять подобной тенденции, ибо ведёт она к крайне вредной децентрализации страны. К тому, что чуть ли не каждая губерния пытается объявить себя самостоятельной республикой. Учитывая же важность незамедлительной централизации советской власти, необходимо решительно возражать против подобной формы переустройства. Необходимо укреплять и объединять советские элементы в федерируемых регионах. Ограничить для них принцип самоопределения лишь согласием съездов республик на вхождение в Российскую Федерацию.¹²⁹

И вновь Сталин ничьих возражений не услышал.

Уже на трибуне съезда Сталин, для большей убедительности, подтверждения своей правоты, проанализировал политические события последних месяцев, сделав единственно возможный, как он полагал, вывод: «Корень всех конфликтов, возникших между окраинами и центральной Советской властью, лежит в вопросе о власти. И если буржуазные круги тех или иных областей стремятся придать националистическую окраску этим конфликтам, то только потому, что им это выгодно».

Как и большинство выступавших перед ним делегатов. Сталин, как самый отрицательный пример, привёл действия Рады. Тем вновь напомнил основной тезис доклада – «принцип самоопределения был использован буржуазно-шовинистическими кругами Украины в своих собственных целях». И пришёл к логическому заключению: принцип самоопределения следует рассматривать как «право на самоопределение не буржуазии, а трудовых масс данной нации. Принцип самоопределения должен быть средством борьбы за социализм и должен быть подчинён принципам социализма».¹³⁰

Иначе говоря, предложил ставший пресловутым принцип в его привычной трактовке полностью отвергнуть. Раскрыл же эту мысль текстом подготовленного им проекта резолюции, названной весьма неожиданно – «О федеральных учреждениях Российской Республики».

В ней, но не акцентируя на том внимания, несколько изменил существо двух статей уже принятой съездом 12(25) января «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа». Первой статьёй предложенная Свердловым «Декларация» провозглашала Россию «республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов», учреждённой «на основе свободного союза свободных наций как федерация советских национальных республик /выделено мной – Ю.Ж./». А четвёртая уточняла – предоставляется «рабочим и крестьянам каждой нации /выделено мной – Ю.Ж./ принять самостоятельное решение на своём полномочном съезде: желают ли они, и на каких основаниях, участвовать в Федеральном правительстве и в остальных федеральных советских учреждениях».¹³¹

Подобная формулировка юридического документа, да ещё являвшегося «установлением коренных начал федерации советских республик», создавала опасный по далеко идущим последствиям прецедент. Хорошо, если «полномочный съезд» подтвердит своё участие в федеральных органах власти. А если нет? Что это будет означать – готовность просто подчиниться, или отделение от России?

Потому-то Сталин в проекте своей резолюции решительно отказался использовать столь двусмысленное, неопределённое положение. И отказался не только от него. Вроде бы повторил первый пункт «Декларации» – «Российская Социалистическая Советская Республика учреждается на основе добровольного союза народов России как федерация советских республик». Повторил, выбросив всего только одно слово – «национальных», принципиально изменив сущность создаваемой федерации. Вслед за тем использовал уже предлагавшуюся структуру:

«Способ участия советских республик отдельных областей в федеральном правительстве, областей, отличающихся особым бытом и национальным составом, равно как разграничение сферы деятельности федеральных и областных учреждений Российской Республики определяется немедленно по образованию областных советских республик /выделено мной – Ю.Ж./ Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом и Центральными Исполнительными Комитетами этих республик».¹³²

Только теперь становилось понятным, что Сталин не изменил своим убеждениям. Как был, так и остался сторонником унитарного государства. Слово же «федерация» использовал в чисто декоративных целях. Л ишь для того, чтобы ублажить всех тех представителей власти на местах (и прежде всего – на национальных окраинах), которые непременно включали в свои решения и постановления это слово, нисколько не задумываясь о том, как же такая форма государственного устройства станет осуществляться на практике и будет ли она жизнеспособна, особенно в сложившихся, весьма непростых условиях полураспада страны.

Сколь ни было предложение Сталина противоречившим традиционным взглядам на национальный вопрос, большинство делегатов съезда вполне сознательно его одобрило.

Львович-Давидович, фракция эсеров: «Вся речь Сталина проникнута централистской политикой, которая сквозит в каждом его слове».

Ю.А. Ге, фракция анархистов-коммунистов: «Этот закон до того понятен, что не подлежит никакому обсуждению и не должен вызвать никаких прений на этом съезде… Для нас, анархистов, было всегда ясно, что о вопросе о национальном самоопределении не может быть и речи, ибо у нас должен быть на очереди один вопрос – вопрос о классовом самоопределении».

В.Е. Трутовский, фракция левых эсеров: «Рассматривая вопрос национальный, мы должны иметь в виду то обстоятельство, что в данный момент перед нами уже имеется целый ряд единств, которые существуют и формируются в единства, уже вполне самоопределившиеся… Ввиду серьёзности национального вопроса (надо) создать специальный Совет из представителей Советских Национальных Республик, ибо вероятно, что в будущем решения съезда могут стать источником конфликта».

Ю.А. Мартов, фракция меньшевиков-интернационалистов: «На Украине к партии Винниченко принадлежит значительное количество рабочих и крестьян, и это необходимо иметь в виду при разрешении проблем в национальной области. Необходимо всем национальностям, в том числе и украинскому пролетариату, предоставить самоопределяться так, как они пожелают сами, не ограничивая их никакими рамками условий. Вы хотите, чтобы народы России строили везде не демократические, а исключительно советские республики, но, на наш взгляд, предоставьте это им самим. Для Украины, например, необходим созыв украинского Учредительного собрания для того, чтобы путём голосования дать возможность этой стране выявить, наконец, окончательно своё отношение к Украинской Раде».

Е.А. Преображенский, фракция большевиков: «Национальное движение только тогда является исторически прогрессивным, когда оно направлено против империализма, когда оно протекает в обстановке буржуазно-капиталистического строя… Большевики потому сочувствовали /до революции – Ю.Ж./ движению, возглавлявшемуся украинскими эсерами и социал-демократами, хотя последние мало чем отличаются от русских социалистов-соглашателей, что их движение преследовало одну, общую для них и русского трудового народа, цель – свергнуть буржуазное правительство Керенского.

Теперь же, поскольку украинская буржуазия руками господ Винниченко, прячущихся за ярлычком социалистов, стремится использовать принцип самоопределения для борьбы с Советской властью как у себя, так и вне пределов Украины, поскольку гражданская борьба объективно революционна и неизбежна…

Нас упрекают в том, что мы навязываем, насильно навязываем самоопределяющимся народностям советскую организацию власти в границах их самостоятельных территорий. Нам указывают, что в этом отношении мы противоречим своим же принципам. Товарищ Мартов удивляется, почему в то время, как мы в отношении Польши, Литвы, Курляндии и т. д. перед лицом Германии требуем референдума, то есть всеобщего голосования как способа изъявления народом своей воли, в то же время мы у себя, внутри России, навязываем Украине, Кавказу, Финляндии и т. д. советские федерации…

Для каждой области существует два периода в её политическом развитии. Покуда западные окраины России ещё не сбросили с себя цепей монархического порабощения, требовать от них советской организации власти является невозможным, ибо им предстоит ещё чисто-демократическая революция, в результате которой должно последовать падение царизма».

Селиванов, фракция эсеров-максималистов: «Если сепаратизм российских окраин до октябрьского переворота ускорил развязку с правительством буржуазной коалиции, увеличивая степень недовольства этим правительством и ослабляя его опору, то те формы, которые теперь приняло национальное движение, грозят самому существованию Советской власти…

В основу самоопределения национальностей (теперь, когда Россия является Социалистической Республикой и носительницей великих идеалов всемирного освобождения угнетённых классов, которым нет надобности бежать от Великороссии, нет тех оснований для сепаратизма, которые питались желанием освободиться от империалистического гнёта раньше) должен быть положен принцип краевого самоопределения, принцип культурной автономии, но не отмежевания по национальному признаку…»

Лозунг самоопределения наций как таковых, а не одних лишь их угнетённых элементов, должен быть отвергнут в Советской России».¹³³

Вот всё, абсолютно всё, что сказали делегаты съезда во время прений по национальному вопросу. И позволили Сталину окончательно утвердиться в своей правоте, выступая с заключительным словом.

С первых же слов Сталин позволил себе то, о чём умолчал, представляя проект: «Предложенная резолюция не является законом, а намечает лишь общие основы будущей Конституции Российской Федеративной Республики. Пока ещё не кончилась борьба между двумя политическими течениями – националистической контрреволюцией с одной стороны, и Советской властью с другой, – до тех пор не может быть речи об отчеканенной Конституции, ясно и точно определяющей все детали государственного устройства советских республик. Резолюция содержит лишь общие основы Конституции, которые будут переданы для подробной разработки Центральному Исполнительному Комитету и представлены на окончательное утверждение ближайшему съезду Советов».

Завершая выступление, Сталин вернулся к тому, о чём говорил в основном докладе.

«Приходится продолжать, – сказал он, – так называемую гражданскую войну, являющуюся, по сути дела, борьбой между течением, стремящемся утвердить на окраинах власть коалиционную, соглашательскую, и другим течением, борющемся за утверждение власти социалистической… Вот в чём содержание и исторический смысл тех острых конфликтов, которые возникают между Советом Народных Комиссаров с одной стороны, и окраинными буржуазно-националистическими коалиционными правительствами – с другой. Ссылки этих правительств на то, что они ведут борьбу для того, чтобы отстоять национальную независимость, являются не более как лицемерным прикрытием ведущегося против трудового народа похода».¹³⁴

Теперь заменим в данной цитате прилагательные «коалиционный», «соглашательский», «буржуазный» на иное слово – «сепаратистский», а «социалистический» – на «унитарный». И только тогда поймём, что же хотел сказать Сталин, вынужденный использовать подобный флёр, чтобы добиться своего, не вызывая возмущения делегатов, представлявших все без исключения социалистические партии страны.

Уловка почти удалась. Против выступили лишь меньшевики – Добронацкий, Д.Ф. Жилунович и А.С. Мартынов. Правда, обрушились они не на Сталина и предлагаемую им форму государственного устройства. Настаивали на восстановлении диктатуры истинной демократии и её олицетворения – Учредительного собрания. Делегаты от остальных фракций– анархистов-коммунистов, левых эсеров, эсеров-максималистов – безоговорочно поддержали докладчика. Правда, дополнили проект. В формулировку «Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов» внесли слово «и казачьих». Да ещё присовокупили к резолюции два пункта, лишь усилившие её смысл:

«6. Все местные дела решается исключительно местными советами. За высшими советами признаётся право регулирования отношений между низшими советами и решение возникающих между ними разногласий. Центральная Советская власть обязана следить за соблюдением основ федерации и представлять Российскую Федерацию Советов в её целом. На центральную власть возлагается также проведение мероприятий, осуществимых лишь в общегосударственном масштабе, причём, однако, не должны быть нарушаемы права отдельных, вступивших в федерацию, областей.

7. Разработка этих основных положений Конституции Российской Федеративной Республики поручается Центральному Исполнительному Комитету Советов для внесения на следующий съезд Советов».¹³⁵

Начиная с этого момента, Российская Советская Республика хотя и оставалась федеративной, но только по названию, неумолимо превращаясь в унитарную. В административном отношении разделённую на области, они же – областные объединения или областные республики. Теперь оставалось столь же юридически окончательно определить и границы государства. Решить: сохранятся ли они прежними – разумеется, без Польши и Финляндии – или станут иными. Но ответ на такой вопрос можно было получить лишь по завершению переговоров в Брест-Литовске.

Глава III. Нет худа без добра

Австро-Венгрия, участвуя в Брест-Литовских переговорах, стремилась лишь к одному – обеспечить безопасность своей восточной границы наискорейшим подписанием мира с Россией. Наискорейшим, ибо продолжать войну она больше не могла. Оценивая её возможность сопротивляться в начале 1918 года, генерал Людендорф писал:

Её «армия вымоталась, она потеряла около 1800000 пленными и у неё не хватало пополнений. Боеспособность армии была ограниченной, но для действий против Италии в существенных чертах достаточной. Если выход из войны России станет фактом, то можно будет надеяться, что и в дальнейшем австро-венгерская армия справится с выполнением своих задач. В том, что ей удастся освободить силы для других целей, было сомнительно.

Нам следовало подготовиться к тому, что в 1918 году австро-венгерское правительство вновь заявит, как и в 1917 году, что его армия больше воевать не может. Действительно, бросалось в глаза, что военные силы Австро-Венгрии были на исходе. Не приходилось сомневаться в том, что в случае выхода Австро-Венгрии из войны политическое равновесие не удержится ни на один час. Двуединая монархия держалась лишь армией».

Возможности собственных вооруженных сил немецкий генерал представлял в более радужных тонах. «В Германии, – продолжал он, – настроение, по-видимому, было лучше, чем у наших союзников, но также оставляло желать лучшего.

Мы пережили 1917 год, но выяснилось, что при столь невероятном количестве боеприпасов, которые расходовала Антанта, нельзя было быть уверенным в том, что Западному фронту удастся удержаться, продолжая пассивную оборону. Нам приходилось отступать и нести тяжёлые потери даже при нормальных тактических условиях… Оборона стоила нам больших потерь, чем наши хорошо организованные наступательные операции. Хорошо вооружённый противник легко сокрушал нашу оборону. И это явление становилось совершенно очевидным по мере того, как мы теряли убитыми и ранеными лучших солдат, и падение дисциплины в наших рядах становилось всё чувствительнее…

Насколько оборона угнетала войска, настолько наступление поднимало их дух… На западе войска жаждали наступления, и ждали его после развала России с огромным воодушевлением… Войска считали: войну можно завершить только наступлением. В том же смысле высказывались и очень многие генералы, в том числе и значительнейшие военачальники».

Сепаратистские действия националистического Киева как нельзя лучше способствовали планам Германского Верховного командования, планам Людендорфа.

«Переброска войск, – с явным удовлетворением отмечал он, – из Галиции и Буковины /после создания «Украинского фронта» – Ю.Ж./ во Францию и Бельгию уже началась в широких масштабах. Было настоятельно необходимо решить, какие войска подлежат переброске с Балканского полуострова и с Восточного фронта. Но предварительно нам необходимо было выяснить, во что выльются наши отношения с Россией и Румынией, и какую позицию займёт большевизм по отношению к Антанте и Четверному союзу не только как воюющая, но и революционная держава. Мы должны были заблаговременно разобраться в обстановке – нам предстояли ещё обширные переброски войск».¹

Всё ещё достаточно сильная Германия пыталась в Брест-Литовске, используя непримиримо-наглую дипломатию милитаристов, «убить одним выстрелом двух зайцев». Не только добиться вывода России из войны, ной вместе с тем ещё и извлечь из того максимальную выгоду. Тем или иным способом закрепить за собой Литву, Курляндию, а если получится, то и Лифляндию с Эстляндией. Использовать для того пресловутый принцип самоопределения, которым столь неумеренно оперировал в выступлениях на переговорах Троцкий.

Советская Россия, даже не способная уже вести полноценные боевые действия, всё ещё оставалась стратегически важным участником большой геополитической игры. Той самой, что называлась мировой войной. Оставалась, но только до тех пор, пока не подписала мир с Германией и Австро-Венгрией. Именно поэтому Ленин и настаивал на максимальном затягивании переговоров. Потому и Сталина столь возмущали, приводили в негодование явно сепаратистские действия Рады.

Оба политика, лидеры большевиков, понимали очевидное даже для профанов: чем дольше немецкое Верховное командование не сможет перебросить все боеспособные дивизии с Восточного фронта на Западный, тем скорее Антанта сможет, накопив силы, одним или несколькими ударами завершить разгром Германии. А тогда переговоры в Брест-Литовске исчерпают себя, прекратятся, став бессмысленными. И Советская Россия сможет спасти – нет, не мировую революцию, о ней пора было забыть, а страну. Спасёт от неминуемого (в противном случае – окончательного) распада. Спасёт от гибели.

Отказывались понимать очевидное только Троцкий да остальные члены советской делегации в Брест-Литовске – Иоффе, Каменев, Радек, Покровский. Те, кому Совнарком, ЦК партии и доверили судьбы страны.