Текст книги "Гордиться, а не каяться! Правда о Сталинской эпохе"

Автор книги: Юрий Жуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Главным результатом Пленума для Маленкова стала отсрочка обсуждения госбюджета на текущий год с одобрением необходимости коренной переработки готового проекта, предусматривавшего непомерные расходы на оборону. Это те самые расходы, которые после Второй мировой войны не сокращались, а все росли и росли, увеличившись за шесть лет почти вдвое: с 15,8 % расходной части бюджета в 1947 г. до 27,7 % в 1952 г. Причем согласно лишь открытым, официальным данным, существенно заниженным. Они не включали (военная тайна) сведений о затратах на разработку и производство ядерного оружия, ракет и даже обычного вооружения. И не отражали полную стоимость содержания самой огромной армии в мире с двумя мощными ударными группировками в зонах предполагаемых боевых действий: Германия и Дальний Восток.

В 1953 г., как вспоминал позже тогдашний министр финансов Зверев, дефицит бюджета, остающийся даже при сохранении на прежнем уровне расходов на оборону, должен был составить не менее 50 млрд руб., т. е. десятую часть. Маленкову, чтобы сдержать свое обещание о приоритете мирной экономики и повышении жизненного уровня, предстояло получить согласие узкого руководства на пересмотр сверстанного народнохозяйственного плана и его финансового эквивалента – бюджета, а значит – заставить Берию и Булганина пойти на ущемление их интересов. И он сумел добиться этого на Пленуме. Почему и оказался единственным докладчиком на сессии, длившейся всего два часа. Он выступил 15 марта с речью, в которой кратко подытожил результаты Пленума, о чем большинство депутатов узнало только 21 марта из газет. [37]37
  Заседания Верховного Совета СССР, третья сессия. М., 1947, с. 22; там же, третья сессия. М., 1952, с. 25; Зверев А.Г. Записки министра. М., 1973, с. 248–249.


[Закрыть]

Маленков объяснял предложенную перестройку вовсе не последними событиями, а давней практической необходимостью: «Мероприятия по укрупнению ныне существующих министерств, по объединению в одном министерстве руководства родственными отраслями народного хозяйства, культуры, управления назрели не сегодня. Они уже длительное время, при жизни товарища Сталина, вместе с ним вынашивались в нашей партии и правительстве. И теперь в связи с тяжелой утратой, которую понесла наша страна, мы лишь ускорили проведение в жизнь назревших организационных мер». Вскользь коснулся он вопроса о «коллективном руководстве» (возникшего буквально накануне как результат очередного раунда борьбы за власть): «Сила нашего руководства состоит в его коллективности, сплоченности и монолитности. Мы считаем, что строжайшее соблюдение этого высшего принципа является залогом правильности руководства страной». Такая формулировка означала: если Маленков принимает свершившийся передел полномочий с ограничением его прав, то и он предупреждает соперников, что тоже не позволит кому-либо из них стать единоличным лидером. А потом подчеркнул свое «первое место среди равных»: «Правительство во всей своей деятельности будет строго проводить выработанную партией политику во внутренних и внешних делах. Мы уже заявили об этой позиции Советского правительства. Я имею в виду свое выступление, выступление товарища Берия Лаврентия Павловича, выступление товарища Молотова Вячеслава Михайловича на траурной церемонии 9 марта». И далее в нескольких фразах повторил собственную программу действий. [38]38
  Правда. 16.III.1953.


[Закрыть]

Лишь после этого Пленума, на котором обозначилось новое ядро власти, на этот раз «четверка» – Маленков, Берия, Молотов и Хрущев, и после сессии, утвердившей правительство в составе 28 человек, стало возможным завершить то, что начала делать «тройка».

Прошло формирование коллегий укрупненных министерств, создание их внутренних структур, утверждение в должностях руководителей подразделений в центральном аппарате и на местах. Осуществление этого проводилось с 15–17 марта после постановления Совета Министров СССР, решения Президиума и возобновившего теперь свою работу секретариата ЦК партии. Но с каждой очередной неделей и с каждым очередным назначением интересы членов «четверки» расходились все больше и больше. Единственно общим для них во внешней политике оставалось стремление прекратить войну в Корее: то, что наметили Маленков, Берия и Булганин еще весной 1951 г. и против чего не возражали теперь Молотов и Хрущев. Мир на Дальнем Востоке позволял выйти из тупика, в котором оказались оба военных блока. Для Маленкова же – еще и решение первой из промежуточных задач при проведении в жизнь его курса: «В настоящее время нет такого спорного или нерешенного вопроса, который не мог бы быть разрешен мирным путем на основе взаимной договоренности заинтересованных сторон. Это касается наших отношений со всеми государствами, в том числе и наших отношений с Соединенными Штатами Америки».

Дополнительную уверенность Маленкову в том, что международная разрядка возможна, придало событие 12 марта, когда посол Великобритании в Москве А. Гаскойн посетил Молотова и по инициативе Лондона сообщил, что «сможет оказать помощь в деле ослабления напряженности отношений между двумя странами» (СССР и США). И все же советское правительство отказалось тогда от весьма выгодной с пропагандистской точки зрения роли инициатора мирного процесса и предоставило право сделать первый ход былым союзникам. [39]39
  РГАНИ, ф. 5, оп. 30, д. 32, л. 7.


[Закрыть]

После того как в Москве стало известно о согласии главнокомандующего объединенными силами ООН в Корее генерала М. Кларка вновь направить делегацию в Паньмыньчжон, с заявлением выступил Молотов, который приветствовал намеченную встречу делегаций воюющих сторон. Затем он сказал и о решающем: «Советское правительство выражает уверенность, что это предложение будет правильно понято правительством Соединенных Штатов Америки. Советское правительство неизменно поддерживало все шаги, направленные на установление перемирия и на прекращение войны в Корее». [40]40
  Правда, 1.IV и 2.IV.1953.


[Закрыть]Вскоре Правительство СССР практически подтвердило свою готовность пойти кое в чем навстречу былым союзникам, включая Великобританию. [41]41
  РГАНИ, ф. 5, оп. 30, д. 32, л. 12–17, 24.


[Закрыть]

16 апреля в вашингтонском отеле «Статлер» на традиционном заседании Американского общества редакторов газет Д.Эйзенхауэр выступил с речью «Шанс для мира». В ней, ставшей как бы своеобразным ответом Маленкову, президент США выразил свои взгляды на происшедшие за последнее время перемены и связанные с ними свои ожидания: «Теперь к власти в Советском Союзе пришло новое руководство. Его связи с прошлым, какими бы сильными они ни были, не могут полностью связать его. Его будущее в значительной мере зависит от него самого. Новое советское руководство имеет сейчас драгоценную возможность осознать вместе с остальным миром, какая возникла ответственность, и помочь повернуть ход истории.

Сделает ли оно это? Мы этого еще не знаем. Недавние заявления и жесты советских руководителей в известной мере показывают, что они, быть может, признают возможность такого момента».

Среди «конкретных дел» Эйзенхауэр назвал такие, завершения которых добивалась, причем весьма давно, именно Москва, а не Вашингтон: подготовка мирных договоров с Австрией и единой Германией; освобождение немецких военнопленных, все еще остававшихся в СССР; заключение «почетного перемирия» в Корее. Но президент США упомянул и то, к чему Кремль тогда еще не имел ни малейшего отношения: «прекращение прямых и косвенных посягательств на безопасность Индокитая и Малайи». Наконец, пожелал, чтобы Советский Союз обеспечил «полную независимость народов Восточной Европы». В обмен на уступки со стороны СССР по этим пунктам Эйзенхауэр готов был заключить соглашение об ограничении вооружений и по контролю за производством ядерной энергии, чтобы обеспечить «запрет ядерного оружия». [42]42
  Правда, 25.IV. 1953.


[Закрыть]

22 апреля советские газеты опубликовали одобренные неделей раньше Президиумом ЦК партии «Призывы к 1 Мая». Если первой шла традиционная здравица в честь международного праздника трудящихся, то вторым оказался призыв из выступления Маленкова: «Нет такого спорного или нерешенного вопроса, который не мог бы быть разрешен мирным путем на основе взаимной договоренности заинтересованных сторон». 1 мая в речи на Красной площади перед началом военного парада то же положение повторил Булганин. [43]43
  Там же, 21.IV и 2.V.1953.


[Закрыть]

25 апреля газета «Правда» опубликовала полный текст речи Эйзенхауэра, сохранив даже некоторые антисоветские выпады, содержавшиеся в ней. В предпосланной ей редакционной статье «К выступлению президента Эйзенхауэра» газета пункт за пунктом отвечала на все предложения и обвинения, содержавшиеся в речи. А завершалась статья так: «Как известно, советские руководители свой призыв к мирному урегулированию международных проблем не связывают ни с какими предварительными требованиями к США или к другим странам, примкнувшим или не примкнувшим к англо-американскому блоку. Значит ли это, что у советской стороны нет никаких претензий? Конечно, не значит. Несмотря на это, советские руководители будут приветствовать любой шаг правительства США или правительства любой другой страны, если это будет направлено на дружественное урегулирование спорных вопросов. Это свидетельствует о готовности советской стороны к серьезному деловому обсуждению соответствующих проблем как путем прямых переговоров, так и, в необходимых случаях, в рамках ООН». Британский премьер У.Черчилль выступил 11 мая в Палате общин и предложил «без долгих отлагательств» созвать «конференцию в самых высших сферах между ведущими державами». [44]44
  Правда, 14. V. 1953.


[Закрыть]

Несколько дней спустя предложение Черчилля поддержали в комиссии по иностранным делам Национального собрания Франции. 21 мая Эйзенхауэр высказал мнение, что для начала следует провести совещание лидеров трех западных держав, чтобы согласовать их позиции перед грядущей конференцией. И в «Правде» 24 мая появилась редакционная статья «К современному международному положению», сводимая к одной четкой фразе: «Советский Союз всегда готов с полной серьезностью и добросовестностью рассмотреть любые предложения, направленные на обеспечение мира и возможно более широких экономических и культурных связей между государствами». В Паньмыньчжоне же переговоры возобновились еще 26 апреля. Спустя месяц удалось сблизить позиции обеих сторон и 8 июня подписать соглашение об обмене военнопленными, а 27 июля – о перемирии.

Тогда же новое советское правительство начало форсировать разрешение германской проблемы. 29 мая была ликвидирована Советская контрольная комиссия, а главнокомандующего советскими войсками в ГДР избавили от занятий гражданскими делами, которые передали в ведение верховного комиссара СССР в Германии B.C. Семенова. 5 июня аналогичные меры провели в Австрии, где спустя неделю верховного комиссара И.И. Ильичева возвели в ранг посла. 26 июня СССР официально объявил о досрочном освобождении и возвращении на родину немецких военнопленных. [45]45
  Правда, 29.V, 7 и 12.VI.1953; Отношения СССР с ГДР. Документы и материалы, 1949–1955. М., 1974, с. 268–269.


[Закрыть]

Тем временем Молотов уже с середины апреля восстанавливал свои прежние позиции в МИДе. Определенную роль сыграл в том отъезд Вышинского в Нью-Йорк как советского представителя в ООН. Всего за две недели Молотов успел отправить Малика послом в Лондон, утвердить возвращенного в Москву Громыко своим первым заместителем, а так и не уехавшего еще в Пекин Кузнецова – своим вторым заместителем. Избавился он и от В.Н. Павлова (прежнего переводчика у Сталина), которого «спихнул» главным редактором в Издательство литературы на иностранных языках, и заменил посла в Париже А.П. Павлова на С.А. Виноградова, побывавшего вместе с Молотовым в опале. Затем назначил на ключевые посты в МИДе как заведующих отделами хорошо знакомых ему по совместной работе лиц: А.А. Соболева – по странам Америки, Н.Т. Федоренко – по странам Дальнего Востока, Г.П. Пушкина – сначала по странам Среднего и Ближнего Востока (его заменил Г.Т. Зайцев), а затем в 3-й европейский отдел.

Несколько иначе, довольно келейно, стал готовить Маленков осуществление второй составляющей своего плана: переориентацию производства с военной на мирную продукцию. О предстоящей конверсии и ее масштабах до середины лета практически не знал никто, кроме лиц, напрямую связанных с предварительными расчетами по отраслям и заводам и введением их в народно-хозяйственный план и бюджет. Вызывалась такая скрытность тем, что при решении не внешнеполитической, а сугубо экономической проблемы союзников у Маленкова в узком руководстве быть не могло. Ни Берия, ни Булганин не желали умаления роли оборонной промышленности и сокращения всегда неограниченных ассигнований на вооружение. Их поддерживал и Зверев, представивший 11 апреля такой второй вариант бюджета, в котором только открытые военные расходы составляли 24,8 %.

Это означало отказ от завершения восстановления народного хозяйства и от модернизации промышленности. А ведь приходилось учитывать еще и секретные статьи бюджета: расходы на содержание внутренних и пограничных войск, создание водородной бомбы, баллистических ракет Р-5 и Р-11 составляли около трети годовых ассигнований. Столь непосильное для страны бремя порождало длительную отсрочку надежд народа на материальное улучшение жизни. Конечно, при еще сохранившейся конфронтации двух блоков нечего было думать о поддержке со стороны Президиума и Пленума ЦК партии смены курса внутренней политики, об одобрении конверсии. Узкому руководству, страдавшему синдромом 22 июня 1941 г. и пораженному острой ксенофобией, выражавшейся в вульгарной трактовке борьбы социализма и капитализма, следовало сначала предъявить неоспоримые свидетельства разрядки. Например – мир в Корее. Затем доказать, что разрядка приобрела необратимый ход. И только потом заводить разговор о сокращении военных расходов.

Потому-то Маленков применил не раз испытанную в кулуарах Кремля тактику. Внешне все выглядело как очередная реорганизация системы управления. В действительности началась децентрализация военно-промышленного комплекса (ВПК). Еще в первой половине марта Маленков настоял на ликвидации отраслевых бюро при Совмине и сумел разделить контроль над ВПК между «ястребом» Берией, «голубями» Сабуровым, Малышевым и пока не игравшим самостоятельной роли Д.Ф. Устиновым. Следующим шагом к конверсии стало закрытое постановление Совета Министров СССР от 11 апреля «О расширении прав министров СССР». Оно наделило значительной самостоятельностью не всех министров СССР, а только тех, кто непосредственно руководил промышленностью, строительством и транспортом, т. е. Сабурова, Малышева, Первухина, Устинова и немногих иных. Они освобождались от необходимости согласовывать или утверждать значительный круг повседневных вопросов в Президиуме Совета Министров, т. е. у Берии, Молотова, Булганина и Кагановича, и в ЦК КПСС – у Хрущева через соответствующие отделы ЦК, занимавшиеся контролем за выполнением производственных планов.

Постановление от 11 апреля предоставило министрам СССР права: утверждать структуру и штаты административно-управленческого аппарата как самих министерств, так и подведомственных предприятий и строек; изменять ставки зарплаты и тарифные сетки, вводить в необходимых случаях прогрессивную или повременно-премиальную системы оплаты труда, переводить предприятия в более высокую по оплате группу; утверждать или изменять проектные задания, сметно-финансовые расчеты, капиталовложения по отдельным стройкам, годовые планы ввода в действие или ремонта оборудования; перераспределять между предприятиями свободные оборотные средства или их излишки, изменять годовые ассигнования, переводить кредиты из статьи в статью; изменять номенклатуру продукции.

Если бы постановление ограничивалось только этими вопросами, оно не изменяло бы изжившую себя систему управления народным хозяйством, которая сложилась в годы первой пятилетки и годилась для руководства отраслями, имевшими тогда по два-три завода или комбината, по пять-шесть строек. Остался бы консервативно-бюрократический механизм управления, приобретавший все более деструктивный характер, и усугубился порочный стиль руководства, вот уже четверть века сводившийся к одному: «План любой ценой и непременно досрочно!» Но постановление содержало и такие пункты, которые наделяли некоторыми правами директорский корпус, разрешив ему продавать, покупать, безвозмездно передавать и получать излишки нефондированных материалов, демонтированное оборудование, сами фонды. [46]46
  Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам (1917–1967 гг.). Т. 4. М., 1968, с. 5–14.


[Закрыть]Это послабление развязало хозяйственникам руки и должно было постепенно, рано или поздно, подорвать основы старой управленческой системы.

В мае началась новая перестройка лишь двумя месяцами раньше реорганизованных министерств. Упрощались их центральные аппараты и сокращались штаты (от 12 % в Минфине до 41 % в Мингосконтроле). Свидетельством перемен стали и реформы в республиках. В конце марта укрупнение министерств началось в Азербайджане. 4 мая оно распространилось на Казахстан, РСФСР, Украину, Киргизию и Латвию, а завершилось к середине июня. С 22 апреля по 28 мая в Эстонии, Латвии, Литве, Грузии, Татарии и Башкирии ликвидировали областное деление, введенное двумя годами ранее. Реформа медленно, но заметно приобретала черты целенаправленной борьбы с бюрократией. Уже на своем первом этапе она высвободила из управленческих структур более 100 тыс. человек, основную часть которых направляли на производство. Многих чиновников понизили в должностях, лишили огромных зарплат и различного рода привилегий, включая телефоны правительственной связи («вертушки»), персональные машины, спецполиклиники и спецстоловые (в которых приобретались дефицитные продукты высокого качества чуть ли не задаром) и такое денежное довольствие, как неофициальную добавку к зарплате («конверты»).

Однако, опасаясь восстановить против себя сильный в массе бюрократический аппарат, Маленков совершил и обходной маневр, попытавшись расслоить чиновников и перетянуть на свою сторону тех, на кого ему пришлось бы опираться в дальнейшем. Секретными постановлениями Совета Министров СССР от 26 мая и 13 июня были значительно повышены размеры вложений в «конверты» для некоторых должностей. [47]47
  РГАНИ, ф. 5, оп. 26, д. 46, л. 53–55; д. 55, л. 11–14; оп. 30, д. 37, л. 40.


[Закрыть]Это повышение персональных ставок двум группам бюрократии – главам союзных министерств и местных исполкомов – прояснило отношение Маленкова к республиканским правительствам и их министерствам как излишним и надуманным для управления экономикой. Маленков стремился постепенно добиться ликвидации существовавшей лишь в строчках Конституции призрачной суверенности союзных республик. Отрицательно относился он и к необычайно возросшим за последние годы, особенно после вступления в ООН БССР и УССР, претензиям республик на большую самостоятельность. Он был поборником унитарного государства.

Постановления об изменении персональных ставок нанесли удар и по кадрам КПСС, и, значит, по ее престижу, по традиционному представлению о ее месте и роли в жизни общества. До 26 мая «конверты» позволяли приводить государственный и партийный аппараты в финансовое соответствие, создавая двуединую иерархическую структуру. На союзном уровне были денежно равнозначны должности замминистра и завотделом (не всяким) ЦК КПСС, начальника главка министерства и завсектором ЦК; на республиканском – председателя Совета министров и первого секретаря ЦК местной компартии, министра и завотделом местного ЦК, замминистра и замзав отделом местного ЦК; на областном – председателя облисполкома и первого секретаря обкома партии. 26 мая это рухнуло. Партработники, если определять их имидж величиной ежемесячного жалованья, вдруг оказались на порядок или даже на два ниже работников исполнительных структур. Столь вопиющая «несправедливость» заставила их сплотиться с тоже «обойденными» членами республиканских правительств и дружно выступить в защиту своих материальных интересов. Они направляли в ЦК КПСС, на имя Хрущева, жалостливые просьбы о повышении и для них суммы в «конвертах», а заодно о возвращении пониженным в должностях утраченных привилегий. [48]48
  РГАНИ, ф. 5, оп. 26, д. 46, л. 79–80; оп. 30, д. 14, л. 5.


[Закрыть]

Три месяца Шаталину удавалось сдерживать неуемную алчность партии госаппаратчиков. Он отклонял (но только вследствие твердой поддержки со стороны Маленкова) подобные претензии. А что делали другие бонзы? Берия, получив укрупненное министерство, поначалу занимался кадровыми вопросами, и не столько ради реальных нужд реорганизации, сколько из-за стремления окружить себя теми, на кого мог бы положиться в случае необходимости. 4 марта, только что вступив, пока неофициально, в новую должность, он произвел перестановку в высшем звене руководства МВД и провел через бюро Президиума ЦК утверждение своими первыми заместителями С.А. Гоглидзе (прежде занимал тот же пост в МГБ), С.Н. Круглова (с декабря 1945 г. министра внутренних дел СССР), И.А. Серова (в последние годы – заместителя Круглова). А заместителями стали Б.З. Кобулов, отозванный из Берлина, где он служил заместителем начальника Советской контрольной комиссии, и П.В. Федотов, продолжительное время фактически возглавлявший Комитет информации.

Две недели спустя для Берии утвердили руководителей основных структурных подразделений министерства. Начальником I главного управления (внешняя разведка) стал С.Р. Савченко, до того заместитель министра госбезопасности СССР; II (контрразведка) – B.C. Рясной; III (военная контрразведка) – С.А. Гоглидзе; IV (идеологический контроль) – Н.С. Сазыкин; следственной части по особо важным делам – Л.E. Влодзимирский; управления правительственной охраны – С.Ф. Кузьмичев; контрольной инспекции – Л.Ф. Райхман. В этой же группе оказались пониженные в должности бывшие заместители министра МГБ: Б.П. Обручников, назначенный начальником управления, и Н.П. Стаханов, возглавивший Главное управление милиции. Представляя кандидатов на должности, Берия говорил, что Кузьмичев и Райхман чуть ли не накануне были освобождены из тюрьмы, где провели два года как соучастники Абакумова. Зато обратным выглядело отстранение ближайших сподвижников Абакумова (Л.Ф. Цанавы) и Игнатьева (А.А. Епишева), что продемонстрировало оценку подчиненных вне зависимости от отношения к ним предшественников Берии.

Затем Берия реорганизовал вверенное его попечению ведомство. 15 марта по его предложению Совмин СССР утвердил включение в структуру нового МВД ранее самостоятельных учреждений – Главного управления геодезии и картографии, Управления уполномоченного по охране государственной и военной тайн в печати (т. е. Главлит, попросту – цензура). Одновременно в министерство юстиции был передан ГУЛАГ, а в промышленные и строительные министерства – 13 гигантских хозяйственных управлений, применявших принудительный труд заключенных, в том числе Дальстрой, Спецстрой, Главспецнефтестрой, Гидропроект. Берия, избавляясь от того, чем занималось старое МВД, снимал с себя ответственность за выполнение планов по заготовке древесины, добыче угля и руды, сдаче в срок промышленных объектов, проектированию грандиозных каналов. 19 марта по его представлению секретариат ЦК переутвердил в должностях министрами внутренних дел союзных республик (кроме РСФСР, где такого поста не было) прежних министров госбезопасности, а начальниками управлений МВД по автономным республикам, краям и областям РСФСР – соответствующих начальников управлений МГБ. Берия оставил практически без изменений сложившееся при Игнатьеве руководство местными органами, сделав четыре исключения: назначил, с согласия Хрущева, председательствовавшего на секретариате ЦК, министрами: на Украину – П.Я. Мешика, бывшего заместителя начальника I главного управления при Совете Министров СССР, и в Грузию – В.А. Кокучая; начальниками управлений: по Московской области – П.П. Макарова и по Ленинградской – Н.К. Богданова.

Только теперь у Берии появилась возможность сосредоточиться на главном – борьбе за власть с проведением собственной политической линии. Практикуя начатое в марте прекращение судебно-следственных дел и освобождение из заключения некоторых бывших сотрудников МГБ с их реабилитацией и возвращением им прежних чинов и званий Берия действовал строго выборочно. Он дал свободу и должности на Лубянке Н.А. Эйтингону, Л.Ф. Райхману, Н.Н. Селивановскому, С.Д. Кузьмичеву, М.И. Белкину, также некоторым иным, но только тем, кого хорошо знал по совместной работе и на чью безоговорочную поддержку мог рассчитывать. Однако он оставил в Лефортовской тюрьме Абакумова, а 16 марта отправил туда же М.Д. Рюмина, который способствовал летом 1951 г. падению Абакумова, признававшего над собою лишь власть Сталина.

Рюмин, один из главных инициаторов «дела врачей» Лечсанупра Кремля, был вознесен в конце 1951 г. на должность заместителя министра МГБ СССР, а год спустя, когда он стал ненужным, его отправили старшим контролером в министерство госконтроля. Держа в заключении Абакумова и Рюмина, Берия отстранялся от подозрения в причастности к «делу врачей» (один из них, Я.Г. Этингер, был лично связан с Берией), а также к «мингрельскому делу». 2 апреля он направил Маленкову записку, в которой обвинил С.И. Огольцова (в прошлом заместителя Абакумова) и Цанаву (после войны – министра госбезопасности Белоруссии) в предумышленном убийстве в 1948 г. выдающегося режиссера и актера С.М. Михоэлса, прося согласия на арест и привлечение к уголовной ответственности виновных. И тогда же внес на рассмотрение Президиума ЦК КПСС аналогичный вопрос, основанный на признании Рюмина, который сообщил: дело 28 врачей – сотрудников и консультантов Лечсанупра Кремля, а также 9 человек их семей – русских, евреев, украинцев, обвиненных лично им во вредительстве, шпионаже и террористических действиях, полностью сфальсифицировано и создано искусственно на основе ложных, надуманных сведений или самооговоров. [49]49
  Ваксберг А. Нераскрытые тайны. М., 1993, с. 297, 298.


[Закрыть]

3 апреля Президиум ЦК КПСС утвердил проект постановления о прекращении «дела врачей», об освобождении и реабилитации привлеченных к следствию по нему и в то же время не отменил прежние решения по данному вопросу, принятые им же 4 декабря 1952 и 9 января 1953 г. Козлом отпущения сделали Рюмина как главного виновника беззакония. С Игнатьевым же как министром, направляющим действия подчиненных и отвечающим за них, поступили так: третьим пунктом того же постановления потребовали от него «объяснения о допущенных министерством государственной безопасности грубейших нарушениях советских законов и фальсификации следственных материалов»; а потом, другим решением, освободили его от обязанностей секретаря ЦК партии. [50]50
  Костырченко Г. В плену у красного фараона. М., 1994, с. 358; Правда, 7.IV. 1953.


[Закрыть]

Теперь Берия освободился от контроля со стороны Маленкова, действовавшего через Игнатьева, предстал перед общественностью как бы поборником справедливости и даже постарался придать своему одиозному министерству более привлекательный вид.

Официально все это выглядело так. Сначала поместили в газетах и неоднократно передавали по радио 4 апреля «Сообщение Министерства внутренних дел СССР» о прекращении «дела врачей», освобождении арестованных и их реабилитации. 6 апреля в газете «Правда» увидела свет статья «Советская социалистическая законность неприкосновенна», в которой сообщалось, что «честный общественный деятель, народный артист СССР Михоэлс» «был оклеветан», а ответственность и за это преступление, и за «дело врачей» возлагалась на «ныне арестованного» Рюмина, действовавшего «как скрытый враг нашего государства, нашего народа»; в вину же Игнатьеву вменялось то, что он «проявил политическую слепоту и ротозейство» и «оказался на поводу» у «преступного авантюриста» Рюмина. Наконец, 7 апреля была опубликована информация «В Центральном комитете КПСС», которая уведомляла читателей, что Игнатьев выведен из секретариата ЦК партии.

10 апреля по инициативе Берии Президиум ЦК партии утвердил постановление об отмене двух партийных решений по «мингрельскому делу», согласно которому высокопоставленные чины Грузии мингрельского происхождения (заметим тут, что Берия тоже был мингрелом) обвинялись в сотрудничестве с националистической белоэмиграцией и с зарубежными спецслужбами. [51]51
  РГАНИ, ф. 5, оп. 15, д. 404, л. 113; оп. 30, д. 3, л. 3–7.


[Закрыть]Это реабилитационное постановление не стали публиковать в центральной прессе и ограничились его оглашением на закрытых партсобраниях в Грузии. Именно с этого момента члены лидерской группы осознали, что они полностью обелили Берию, сняв с него все грехи, но оставив за ним возможность обвинять теперь уже их в грехах; поняли, что Абакумов и Рюмин в его руках стали дамокловым мечом над каждым из них.

А Берия 26 мая проявил дружеское участие к Маленкову и заботу о его добром имени, направив ему записку о том, что давнее дело бывшего министра авиационной промышленности А.И. Шахурина, командующего ВВС страны Главного маршала авиации А.А. Новикова, заведующих отделами ЦК партии А.В. Будникова и Г.М. Григорьева, осужденных в 1946 г. за провал в строительстве самолетов, – еще одна фальшивка Абакумова. Значит, необоснованна и тогдашняя кратковременная опала Маленкова в связи с этим делом как куратора авиационной промышленности в ГКО. После чего Маленков уже сам сделал все дальнейшее, чтобы ускорить реабилитацию жертв произвола. И 29 мая военная коллегия Верховного суда СССР прекратила дело Шахурина и других за отсутствием состава преступления, а 12 июня Президиум ЦК отменил соответствующее решение Политбюро от 16 мая 1946 г.. [52]52
  Источник, 1993, № 4, с. 91–93, 99–100.


[Закрыть]Так Берия наглядно показывал соперникам, что они зависят от него.

А пока что он форсировал работы по развитию ракетно-ядерного щита и запуски ракет на секретных полигонах в Капустином Яру и под Семипалатинском, детали чего были известны в совокупности только ему. Под Сталинградом, на первом полигоне, завершались испытания ракеты ПВО 10-Х, созданной конструкторским бюро В.Н. Челомея, и продолжались, с переменным успехом, запуски баллистических ракет стратегического назначения Р-5 и Р-11 из конструкторского бюро С.П. Королева. На втором полигоне велись приготовления к взрыву водородной бомбы. Успех того и другого сделал бы Молотова как сторонника жесткого внешнеполитического курса и Булганина как министра обороны союзниками Берии. После чего желательно было привлечь на свою сторону еще одного члена узкого руководства. Не годились Каганович и Микоян, не имевшие за собой ничего, кроме прошлого. Требовался голос Хрущева, который мог обеспечить поддержку и 125-тысячной армии партийных функционеров, и всеохватывающей пропагандистской машины.

Хрущев, вошедший в группу лидеров, поначалу вел себя незаметно – как один из шести секретарей ЦК партии, хотя и руководивший повседневной работой партийного аппарата. Нам думается, что в те дни он еще страшился ответственности за трагедию, происшедшую при похоронах Сталина в ночь на 7 марта в Москве. Ведь именно он, как председатель комиссии по организации похорон, обязан был сделать все возможное, чтобы избежать жертв чудовищной давки. Увереннее Хрущев почувствовал себя после Пленума ЦК, когда официально стал председательствовать на заседаниях секретариата ЦК. Но и тогда он еще продолжал уклоняться от поддержки, даже косвенно, любого из двух претендентов на полную власть и избегал высказывать свои взгляды относительно внешней политики страны и путей ее экономического развития.